Песнь о Роланде. (После смерти)

Геннадий Демарев

Многим из вас известна версия жизнеописания доблестного рыцаря Роланда, изложенная в балладе о короле Карле Великом. Борясь с сарацинами, герой попадает в окружение мавров и гибнет с мечом в руке. Оказывается, ему заранее было известно о предстоящей гибели, которую он, по его мнению, вполне заслужил. Заслужил, поскольку именно смерть на поле боя могла стать своеобразным искуплением греха его родителей. К его сожалению, смерть не принесла ему облегчения, поскольку даже в потустороннем мире его не приняли ни в ад, ни в чистилище. Роланд обречён блуждать среди живых людей в поиске некой женщины, которая помогла бы ему вновь родиться. Лишь прожив новую жизнь соответствующим образом, Роланд мог бы надеяться на прощение себя и родителей.

«Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив верный путь во тьме долины.»

Данте А. «Божественная комедия»

Вместо предисловия

Наварра — испанское словечко, обозначающее название маленького, сурового и, вместе с тем, живописного края; впервые оно было услышано Юлием Цезарем в период Галльских походов. Однако ни сам Цезарь, ни полудикие галлы и наварры, его современники, ни на миг не осмелились бы предположить, что этой земле суждено занять весомое место в политике деятелей грядущих времён. Даже сам Генрих Четвёртый Наваррский в своё время выскажет удивление по сему поводу:

— Неужели?! Моя Наварра слишком маленькая и бедная, чтобы претендовать на подобную роль.

— Как раз благодаря тому, что Наварра такая маленькая и бедная, она и занимает в мировой политике столь весомое место, — ответит ему мудрейший Шико в романе непревзойдённого А.Дюма «Сорок пять».

Как показали последующие годы, Шико оказался прав не менее, чем Кумская сивилла или Дельфийский оракул; однако, в наши намерения отнюдь не входит нахальное повторение цитат из произведений французского романиста, как, впрочем, и соприкосновение с веком Варфоломеевской ночи, ибо начало нашего повествования уходит во времена значительно более древние, нежели Генрих Четвёртый, Шико и славная Екатерина Медичи.

Тем не менее, те из наших читателей, которые имели честь быть знакомыми с романами А.Дюма, при упоминании о Наварре должны были испытать тот самый, знакомый с детства трепет, который возникает в предчувствии приключений, великих интриг, большой политики, отравлений, любовных историй и всех прочих элементов, придающих роману почётную степень увлекательного. На все вопросы, возникшие в сие мгновение в сознании читателей, размышляющих о том, стоит ли уделять драгоценное внимание нашей «Песни…», с сомнением или опаской взывающих к собственной интуиции: «А будут ли здесь интриги, смерти, любовь, мудрость, сражения; иными словами, интересна ли сия вещь?», осмелимся ответить вслух:

— Почти.

«То есть, как это — почти?» — удивитесь вы.

— Очень просто, — отвечает ваш покорный слуга. — Обещать вам что-либо могло бы означать проявление нескромности. Только что я почтительно отзывался о Дюма. На фоне его гениальности можно ли сметь столь же благосклонно отзываться о собственном сочинении? Боже упаси творческую личность от всяких проявлений бахвальства или мании величия! Суровый жизненный путь научил меня относиться с подозрением к чужим похвалам, ибо если кто-нибудь тебя хвалит в лицо, значит желает тебе зла. Каким же будет зло в случае, если автор станет хвалить своё произведение самолично?…

Как повар, приготовивший кушанье по новому рецепту, приглашает любопытных отведать его блюдо, так и мы, сравнивая читателя с истым гурманом, стремящимся поскорее составить впечатление о нашей стряпне, приглашаем его расслабиться и настоятельно рекомендуем испробовать. Поверьте, что здесь вдоволь и чеснока, и перца, и многих других заморских пряностей!