Хижина дяди Тома, или Жизнь среди униженных

Гарриет Бичер-Стоу, 1852

Американская писательница Гарриет Бичер-Стоу (1811–1896) благодаря этому роману стала известна на весь мир. Авраам Линкольн говорил о ней: «Эта маленькая леди начала великую войну». Это война с несправедливостью, жестокостью и бесправием чернокожего населения в тогдашней Америке. Роман произвел грандиозный переворот в общественных настроениях и не только в США.

Глава XI, в которой у невольника появляются вольные мысли

Дождливый день уже близился к вечеру, когда к дверям маленькой гостиницы в городке Н., штат Кентукки, подъехал путешественник. В зале глазам его предстало обычное для таких заведений весьма разношерстное общество, пережидающее здесь непогоду. Заметнее всего в нем были поджарые, рослые кентуккийцы в охотничьих куртках. По своему обыкновению, они чуть ли не лежали на стульях, а их ружья, патронташи, сумки, собаки и егеря-негритята заполняли все углы и закоулки. Справа и слева от камина в не менее свободных позах сидели два джентльмена — оба длинноногие, оба в шляпах, оба в забрызганных грязью сапогах, каблуки которых величественно покоились на каминной доске. Мы должны уведомить читателя, что завсегдатаи здешних гостиниц отдают предпочтение именно этой позе, так как она, по-видимому, благоприятствует возвышенному образу мыслей.

Хозяин, стоявший за стойкой, подобно большинству своих земляков, был тоже человек поджарый, рослый, с густой шевелюрой, которую еле-еле прикрывал высоченный цилиндр.

В этой комнате все были в головных уборах, причем эти эмблемы человеческого величия — будь то фетровая или засаленная касторовая шляпа, плетенка из пальмовых листьев или какой-нибудь наимоднейший шапокляк — воплощали в себе самые характерные черты своих обладателей. У одних шляпы лихо сидели набекрень — это были весельчаки, народ бойкий, душа нараспашку; другие нахлобучивали их на нос — с такими шутки плохи, сразу видно, люди серьезные, упрямые, уж когда наденут что-нибудь на голову, так пусть сидит крепко; если шляпа сдвинута на затылок, значит, владелец ее намерен смотреть в оба, чтобы ничего не упустить из поля зрения. Ну а простаки обходились со своими головными уборами как придется, лишь бы держались на макушке. Впрочем, дать достойное описание этого многообразия шляп и их обладателей под силу только Шекспиру.

Негры в широченных штанах и чрезмерно узких рубашках без толку сновали взад и вперед, хотя вид у них был такой, будто они готовы перевернуть все вверх дном в угоду хозяину и постояльцам. Добавьте к этой картине огромный камин, веселое пламя, с ревом рвущееся в трубу, распахнутые окна и дверь, сильный сквозняк, от которого пузырятся ситцевые занавески, и вы получите полное представление о прелести кентуккийских гостиниц.

Современный обитатель штата Кентукки служит прекрасной иллюстрацией к теории наследственности. Предки современного кентуккийца — отважные охотники — жили в лесах, спали под открытым небом и вместо свечей пользовались светом звезд. Поэтому их потомок и по сию пору ведет себя в своем жилье словно на бивуаке: не снимает шляпы дома, сидит, задрав ноги на каминную доску или на спинку соседнего стула, точь-в-точь, как его прадед, который нежился на какой-нибудь зеленой лужайке, положив ноги на пенек или уперевшись ими в ствол дерева, круглый год держит окна и двери раскрытыми настежь, чтобы его могучим легким было чем дышать; добродушно называет всех встречных и поперечных «незнакомцами» и вообще славится на весь мир своей непосредственностью, веселостью и простотой обращения.

В таком-то живописном обществе очутился наш путешественник. Это был тщательно одетый, небольшого роста, почтенный старичок с добродушной круглой физиономией и несколько суетливыми манерами. Он сам внес в гостиницу свой чемодан и зонтик, наотрез отказавшись от помощи обступивших его слуг. Войдя в комнату, новоприбывший опасливо огляделся по сторонам, выбрал местечко поближе к огню, задвинул свои пожитки под стул и, опустившись на него, устремил недоверчивый взгляд на джентльмена, который сидел, водрузив ноги на каминную доску, и так энергично поплевывал направо и налево, что это кого угодно могло обеспокоить, а тем более человека щепетильного и несколько слабонервного.

— Как дела, незнакомец? — спросил вышеупомянутый джентльмен и в виде приветствия пустил в сторону нового гостя смачный плевок.

— Благодарю вас, недурно, — ответил тот, еле увернувшись от столь сомнительного знака внимания.

— Что новенького? — продолжал джентльмен, вынимая из кармана плитку жевательного табака и большой охотничий нож.

— Да как будто ничего.

— Употребляете? — И он великодушно протянул собеседнику чуть ли не половину плитки.

— Нет, благодарю вас, мне это вредно, — ответил тот и отодвинул свой стул подальше от камина.

— Неужто вредно? — Джентльмен нисколько не смутился отказом и отправил угощение себе в рот, чтобы пополнить иссякающий запас табачной жижи.

Почтенный старичок всякий раз вздрагивал, когда длинноногий сосед плевал в его сторону. Тот наконец заметил это, нимало не обиделся и, изменив точку прицела, подверг бомбардировке каминные щипцы, да с таким искусством, с каким впору было бы вести осаду целого города.

— Что там такое? — спросил почтенный старичок, заметив, что несколько человек столпились около большой афиши, наклеенной на стене.

— Негра разыскивают, — коротко ответили ему.

Мистер Вилсон — назовем его теперь по фамилии — встал, задвинул чемодан с зонтиком дальше под стул, вынул из кармана очки и стал неторопливо прилаживать их на нос. Когда эта операция была закончена, он прочитал следующее:

«Убежал от нижеподписавшегося молодой мулат Джордж. Рост — шесть футов, кожа светлая, волосы каштановые, вьющиеся. Смышленый, говорит складно, грамотный. Вероятно, будет выдавать себя за белого. На спине и на плечах — глубокие рубцы. Клеймен в правую руку литерой «Г». За поимку живым — вознаграждение в 400 долларов. Столько же, если будут представлены убедительные доказательства, что он убит».

Почтенный старичок внимательно прочитал это объявление, бормоча вполголоса каждое слово. Долговязый субъект, ведший осаду каминных щипцов, опустил ноги на пол, вытянулся во весь свой огромный рост, подошел к объявлению и всадил в него полный заряд табачной жижи.

— Вот я какого мнения об этом, — кратко пояснил он и вернулся на прежнее место.

— Что это вы, любезнейший? — удивился хозяин.

— Повстречайся я с тем, кто это писал, и его бы угостил тем же самым, — сказал длинноногий, преспокойно отрезая кусок табака от плитки. — Поделом болвану, что от него негры бегают. Имеет отличного невольника, и до чего его довел! Такие объявления — позор для Кентукки. Вот что я обо всем этом думаю, если угодно знать.

— Правильно, правильно! — поддержал его хозяин.

— У меня у самого есть негры, сэр, — продолжал длинноногий, — и я им сколько раз говорил: «Ребята, хотите бежать, бегите хоть сию минуту. Задерживать вас никто не будет». Пусть знают это, тогда у них всякая охота пропадет бегать. Мало того, у меня на всех моих рабов заготовлены вольные на тот случай, если надо мной стрясется какая-нибудь беда, и об этом они тоже знают. И верьте мне, сударь, ни у кого другого негры так не работают, как у меня. Сколько раз я посылал их в Цинциннати с табунами жеребят стоимостью долларов по пятьсот, и они каждый раз возвращались обратно и все деньги мне привозили, до последнего доллара. И в этом нет ничего удивительного. Когда обращаешься с негром, как с собакой, добра от него не жди, а если он видит от тебя человеческое отношение, то и работать будет, как порядочный человек. — И честный скотопромышленник подкрепил свои слова метким плевком, угодившим прямо в камин.

— Вы совершенно правы, друг мой, — сказал мистер Вилсон. — Этот мулат, о котором здесь говорится, действительно личность незаурядная. Он лет шесть работал у меня на фабрике мешков и считался лучшим мастером, сэр. Какие у него способности! Изобрел машину для трепания конопли. Ею пользуются и на других фабриках. Его хозяин взял на нее патент…

Конец ознакомительного фрагмента.