Сквозь слёзы к звездам

Галина Чередий, 2015

Время неумолимо. Время невозможно победить. Но может ли оно вылечить боль от предательства любимого человека? Пропасть разлуки. Бездна предательства. И только глаза любимого в глазах моих детей, его детей, лишь им можно верить. Они простят все. Или… Есть надежда? Ее глаза преследуют во сне. Голос вытаскивал из ада. Она не в моих руках – мой самый страшный кошмар. В нем живу долгие семнадцать лет. Лишь играя со смертью в прятки отключаюсь. И только мои глаза на лицах ее детей дарят надежду.В оформлении обложки использованы иллюстрации с сайта pixabay

Глава 8

— Ирис! — простонал Федор, в бессилии роняя руки.

— Надо же, какие страсти! Что, на брюхе за ней поползешь? — презрительно скривился Дагфинн.

— Заткнись. Ты долбаный мерзавец! Ты ни хрена не знаешь! И если понадобится — поползу! Хоть до конца жизни ползти буду!

— Ну, так вперед! Что, так боишься лишиться ее в постели, что готов унижаться даже после того, как она сама ко мне пришла! Так позволь тебе напомнить, мой бывший лучший друг. Вокруг охренеть как много других баб! Просто бесконечное количество! «Может, тебе пора об этом вспомнить, чем пускать слюни по одной?» Не припоминаешь, как сам говорил мне это?

— Отвали. Ты все равно никогда уже не поймешь. Постель тут ни при чем! Ирис одна такая на всем свете. Других просто нет.

Дагфинн почувствовал, как волна чистейшей ярости захлестывает его, лишая мир всех красок, кроме кроваво-красного, и, схватив Федора за грудки, с силой впечатал спиной в стену.

— Вот именно, ушлепок! Она такая одна. И ты знал об этом. Знал, как я любил ее, и что если лишусь ее, больше не буду жив! Знал и все равно забрал ее у меня. Ну, так теперь желаю в полной мере ощутить то, что чувствовал я. Наслаждайся, млять!

И Дагфинн, с омерзением отшвырнув от себя Федора, вернулся в свой номер.

Его случайная гостья встретила мужчину голой и с призывной улыбкой на лице. Подойдя к нему, она потерлась о его обнаженную грудь своими сосками и, мурлыкнув, обхватила за шею одной рукой, а вторую положила на его плоть через штаны. Все тело Финна еще должало от возбуждения, пережитого от близости Ирис, и злости. Он отчаянно нуждался в разрядке, пока ярость не вырвалась наружу, и он не начал в приступе бешенства громить все вокруг.

— Где ты был так долго? — прошептала девушка, сжимая его гудящий от возбуждения член через ткань. — Ты такой большой и твердый. Я так хочу тебя.

Больше всего сейчас Дагфинн нуждался в жестком трахе до одурения, до изнеможения. Но его тело взбунтовалось, не желая прикосновений этой женщины. Она не так пахла, ее голос был другим. Он жаждал Ирис и только ее одну. Сминать, вторгаться, неистово долбиться, наказывая, подчиняя… Чтобы она кричала до тех пор, пока голос не сядет… Чтобы лежала под ним умотанная, мокрая и не могла пошевелиться, только дрожать, принимая его жесткие толчки. Ее одну он хотел видеть на спине, с широко раскинутыми для него ногами, или на коленях, с головой, прижатой к матрасу его властной рукой, когда он будет безжалостно врезаться в ее глубины, уязвимые и открытые для него одного.

Дагфинн, зарычав, оттолкнул девушку, явно не рассчитав силы. Она отлетела, упала на диван и громко вскрикнула.

— Извини! — выдавил он из себя. — Тебе лучше уйти! Немедленно!

Подхватив вещи девушки, он швырнул их ей на колени.

— Ты же не хочешь сказать… В чем дело? Мы собирались заняться сексом! Я же сказала тебе, что согласна на все, чего бы тебе ни захотелось!

— Я, черт возьми, больше не согласен! Уходи. Пожалуйста!

Девушка, поливая его бранью, натянула платье и, засунув белье в сумку, вылетела из номера. Финн так и стоял посреди комнаты и сжимал в кулаки руки. Они помнили мимолетное тепло Ирис, когда она врезалась в него в коридоре, и он, сам не сознавая, что творит, прижал к себе и впился голодным поцелуем в ее шею.

Дагфинн облизал губы, желая еще раз ощутить на них ее вкус. Вкус, который он ненавидел за то, что он столько лет сводил его с ума. Который делал для него кожу любой другой женщины безвкусной. Ирис обратила любую близость с женщиной в его жизни в полной полынной горечи бессмыслицу. Превратила своим уходом секс в просто лекарство от напряжения и пустоты, забрав из него истинное наслаждение и восхитительные краски. С другими каждый раз это был процесс, приносящий облегчение и примитивное удовольствие. Долбаная разрядка. Почти все равно, что подрочить. Ты кончаешь и вроде расслабляешься, но желать от этого не перестаешь. Желать того, что с их самого первого раза стало его зависимостью, его основным голодом, единственным, что по-настоящему насыщало его тело и душу, делая его счастливым и полноценным.

***

Он тащил Ирис бегом по коридору к своему отсеку. Редкие попадавшиеся им по дороге кадеты провожали их удивленными взглядами, но Марко было плевать. Абсолютно плевать, что у него сейчас на лице написано — он умирает от желания оказаться в теле Ирис и убьет любого, кто может встать у него на пути. Потому что именно так это и было.

— Они так смотрят, — пробормотала Ирис, едва поспевая за ним.

— Наплевать, Цветочек. Шевелись, или я лопну от нетерпения.

Вломившись в отсек, они застали там Федора.

— Где тебя носит? — спросил его друг, но осекся, увидев за его плечом Ирис. — Упс… Можно тебя поздравить?

— Соколовский, уматывай на фиг из моего отсека, — рявкнул Марко, прижимая Ирис к себе.

— Ну, раз такая спешка… — ухмыльнулся друг.

— Живо, или я выкину тебя!

Федор ушел, смеясь и бормоча что-то о том, что завтра хочет все подробности.

— Ты станешь рассказывать ему о нас? — вскинула на него глаза Ирис.

— Обойдется! — пробормотал Марко, расстегивая ее комбинезон. — Ты моя, Ириска. И ничего, даже просто слов о тебе я не готов отдать кому-то.

— А раньше? Вы рассказывали друг другу раньше? — спросила она, хватая и останавливая его руки, уже стянувшие ее одежду до пояса.

Марко замер. Он тяжело дышал и напряженно смотрел в глаза Ирис, в очередной раз поражаясь тому, с какой же легкостью тонет в них. Но в этот раз это приносило ему радость, а не боль. Потому что она, наконец, была с ним. Была уже почти совсем его. И он ничему не позволит помешать ему получить Ирис окончательно и без остатка. Сделать своей. Впервые ему хотелось такого с девушкой. Все его отношения раньше были просто ради взаимного удовольствия, никак не связывая его с партнершей. Потому что Марко четко понимал, что, закончив академию, возможно, больше никогда больше даже не увидится с этой девушкой, когда задания раскидают их по разным уголкам Вселенной. И, в принципе, никогда это не смущало его и нисколько не беспокоило.

Но с Ирис все было по-другому. С самого первого дня он ощутил этот импульс внутри. Сделать своей и только своей. К ней он готов каждый раз нестись, словно притягиваемый гравитацией страшной силы, возвращаясь раз за разом. Впервые он чувствовал себя не главным светилом в Солнечной системе их с Ирис зарождающихся отношениях, а всего лишь спутником, вращающимся вокруг нее одной. И это произошло как-то само собой, не ломая его. За те месяцы, когда он стремился к ней, тоскуя и изнемогая, желая их близости, Ирис стала его якорем и основной потребностью.

И прямо сейчас Марко замер от настоящего страха хоть что-то испортить одним неосторожным словом. Да, он был раньше гулякой и засранцем по отношению к девчонкам, но для Ирис он желал быть идеальным. Вдруг ему захотелось, чтобы он вообще был девственником до нее, тем, на ком она не сможет рассмотреть следов чужих рук и губ. Марко сглотнул сухим горлом, ища и не находя слов.

Ирис смотрела ему в глаза с ожиданием и даже тревогой, а он чувствовал себя онемевшим от дикого желания и страха все испоганить.

— Ирис, я раньше не вел себя, как ангелок, — пробормотал он и провел по обнаженной коже девушки на плечах и шее, едва прикасаясь к ней.

— Я знаю.

— И, если честно, никогда не воспринимал отношения с девушками как нечто значимое… важное… — Долбаные пульсары, каким же грязным ублюдком он себя сейчас чувствовал!

— А то, что должно произойти сейчас… между нами… это важно для тебя? — Ирис продолжала пытливо всматриваться в его лицо, а он задохнулся, не зная, как сказать под этим взглядом, насколько это важно для него. Сказать так, чтобы Ирис услышала и поверила. Не было сейчас ничего более необходимого ему, чем ее доверие. — Марко, я просто хочу знать. Что бы ты ни ответил, это не изменит моего решения быть с тобой сегодня. Скажешь ли ты, что это у нас надолго, или что на одну ночь, я все равно буду с тобой. Мне это нужно сейчас не меньше, чем тебе. Только прошу, скажи правду сейчас, и не нужно рассказывать об этом никому. Даже Федору. Ты можешь пообещать мне это?

У Марко подкосились ноги, и он опустился перед ней на колени, пораженно глядя в лицо.

— Ирис, да что ты несешь? Ты нужна мне, так нужна, и уже очень давно, Цветочек! Я не собираюсь расставаться с тобой завтра! Да никогда вообще! Глупенькая моя девочка! — Марко уткнулся лицом ей в живот, а Ирис, рассмеявшись, обхватила его голову.

— Ты не можешь говорить «никогда»! Этого никто не может говорить! — прошептала она.

Марко поднял голову и решительно рванул вниз ее комбинезон. Стянув его резкими, нетерпеливыми движениями, он подхватил Ирис и уложил на постель. Себя он освободил от одежды просто мгновенно, и тут же оказался поверх ее тела, прижимая к постели.

— Никто не может, Ирис. А я могу. Я беру тебя навсегда, слышишь? Не отпущу тебя и ни завтра, и никогда!

И он поцеловал ее медленно и сладко, желая показать ей, что у них есть все время мира, хотя его уже буквально рвало на части от нестерпимого желания. Ирис доверчиво потянулась к нему, но Марко чувствовал, как дрожат ее пальцы, которые она запустила в его волосы.

Он очень хотел быть терпеливым и нежным, чтобы не напугать и не оттолкнуть Ирис. Ведь он не знал, был ли он у нее первым или нет, а спросить не решался. Но у изголодавшегося тела были свои планы, и скрыть то, как он изнемогает от желания погрузиться в ее жаркую глубину, сил у Марко уже не было. Он отпустил опухшие от его настойчивой жадности губы девушки и двинулся вниз, не сдерживая тихих стонов, что буквально изливались на сладкую кожу Ирис. Вселенная, мудрая и великая, разве сможет он хоть когда-то забыть этот вкус и запах, это ощущение бархатистой нежности под его ртом? Сможет ли хоть когда-то оторваться и заставить себя улететь от Ирис за миллионы миль, оставив все ее тепло и мягкость?

Конец ознакомительного фрагмента.