Подвенечный саван

Галина Романова, 2015

Отец, получивший десять лет назад пожизненный срок, бежал. Володю это потрясло. Дома повисло гнетущее молчание после истерики матери и сестры. Единственной радостью была Маша. А через несколько дней пришло известие, что отец убит при задержании. Постепенно жизнь входила в привычное русло. Володя снова стал улыбаться, снова беззаботно любить Машу. Но однажды он получил записку. «Сделай ей предложение», – было написано рукой отца. Что за бред? Его кто-то разыгрывает? Тот, кто хорошо знал отца, его почерк? Зачем? Как бы то ни было, Володя сделал Маше предложение. Не потому, что так велел мертвец, а потому, что любил ее, был по-настоящему с ней счастлив. Хотя толком они не успели узнать друг друга. И Володя ей еще не признался, чей он сын… Но ему и в голову не могло прийти, что Маша знает, из какой он семьи. А вскоре Володя получил новое послание… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

© Романова Г. В., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Глава 1

Город заливало солнечным светом — ярким, оранжевым. В нем тонули улицы, люди, автобусы, скверы. Сорванные легким ветром последние листья медленно плыли по воздуху. А звуки, проникающие сквозь его окно, казались вязкими, маслянистыми. Их даже можно было пощупать — шелковистый девичий смех, острый и колючий, как клубок шерсти, собачий лай, шуршащий бумажный шелест метлы по брусчатке.

Ничего, с неожиданным раздражением подумал он, поворачиваясь к яркому воскресному городу спиной, уже завтра похолодает. Уже завтра все станет серым и невзрачным. Тогда не до смеха будет.

Не до смеха теперь было ему — здоровому, симпатичному мужику тридцати пяти лет, оставшемуся без работы и не знающему, куда применить свои силы, знания, ум. И что обиднее всего, без работы он остался по собственному желанию. Не по семейным обстоятельствам, не в связи с переменой места жительства, не потому, что не сработался и оказался не понят. Нет! Просто по собственному желанию!

— Ты идиот, Лавров, — подвела черту неделю назад под его объяснением соседка Маша Астахова. — Ты же ничего не умеешь больше! Ничего!

— Почему? — удивился он и даже обиделся.

— А что ты умеешь, Саша? Ремонт делать? Нет! С паяльником сидеть? Нет! Компьютерные программы придумывать? Снова нет! Ты же ничего не умеешь! А знаешь почему?

— Почему?

Он продолжил на нее обижаться, хотя в глубине души понимал, что она права. Ничего из перечисленного он не умел. И даже никогда не пробовал ни с ремонтом возиться, ни с паяльником.

— Потому что ты, Саша, — мент! Мент с большой буквы! Ты таким родился, Саша. И когда родился, вся природа замерла!

И Машка заржала своим странным блеющим смехом, как овечка, накручивая кончик своей косы себе на кулачок.

— Может, и мент. И что? — забубнил Лавров. — Я многим людям помог.

— И продолжал бы помогать дальше, Лавров! Чего уволился-то?

— Не знаю. Навеяло, — пожал он тогда — неделю назад — широченными плечами. — Взял и уволился. Достало все.

— Я же говорю, идиот, — удовлетворенно улыбнулась она, покивав прехорошенькой головкой. — Теперь-то куда, Саша?..

А вот теперь куда, он и не знал. Он ничего не умел! Ничего! Умел ловить бандитов, распутывать сложные преступные комбинации, умел в ворохе ненужной информации выбрать то, что необходимо. И все! Никакими прикладными искусствами не владел. Как плотник или столяр был бесполезен. И вообще все, хватит! Завтра вот похолодает, снег пойдет, тогда узнают они все…

Три глухих удара в дверь — так ломилась только Машка — его вдруг обрадовали.

— Чего тебе? — с наигранной ворчливостью встретил он ее на пороге. — Соль или спички закончились? Сколько раз говорил: купи зажигалку.

Машка стояла на его пороге, как Афродита, только что вынырнувшая из морской пучины. С длинными — до попы — распущенными волосищами, заспанной мордахой и почти в чем мать родила. Малюсенькие какие-то трусишки, именуемые ею спортивными шортами. Рубашонка до пупка такая тонюсенькая, прозрачная, что на ней словно и не было ничего.

— Маш, ты когда одежду уже начнешь носить? — произнес Лавров со вздохом, чуть отступая в сторону, чтобы пропустить соседку.

— Я в одежде, — буркнула она недовольно и, виляя едва прикрытой попкой, сразу пошла в кухню.

— Я мужик все же, Машка. Не стыдно тебе так вот передо мной появляться? — ворчал Лавров, следуя за ней по пятам.

— Ты, Саша, не мужик, — изрекла она со смешком, сразу принявшись открывать крышки кастрюлек, стоящих на плите.

— А кто же, простите? — Он снова подумал, что готов обидеться.

— Ты, Саша, мент. И мой сосед уже сто лет. А это почти что брат. И поэтому я не могу тебя стесняться. Ты же вот тоже передо мной стоишь в трусах — и ничего.

Упрек был принят. Лавров сходил в комнату, натянул широченные джинсовые шорты, в которые двое таких, как он, влезли бы запросто, вернулся в кухню. Машка уже наложила себе каши, которую он приготовил на завтрак себе, между прочим. Села на его любимое место в уголочке, из-за чего он постоянно злился. И теперь облизывала ложку, которой накладывала кашу, и смотрела на него как-то странно.

— Чего? — Он сел напротив, на самое свое нелюбимое место — спиной к двери, он не терпел так сидеть за столом. — Ну! Говори!

— Только не ори, ладно? — Машка опустила синие глазищи вниз, уставилась на тарелку каши.

— Только не это, Маш!

Он не заорал, он взвизгнул так, что она поморщилась. Она что — эта дурища с косищей, снова собралась замуж?! В третий раз?! В неполные тридцать лет снова замуж?! В третий раз?!

— Не ори, — буркнула она.

И тут же забила себе рот тремя ложками каши, щеки раздулись, она начала медленно жевать. Это, надо полагать, для того, чтобы не отвечать на его немой вопрос.

Значит, правда!

— Маша, Маша, опомнись! Тебе еще и тридцатника нет, Маша! — принялся тут же Лавров ее увещевать, поняв по ее забитому кашей молчанию, что да — она собралась в очередной раз замуж. И ничего уже с этим поделать нельзя. — Чего ты так летишь-то туда?

— Пока берут, — пробубнила она сквозь кашу, пожав плечами.

— Кто берет-то?! Кто?! Урод на уроде! И где ты их только откапываешь?!

Она со вздохом подняла на него голубые глаза, покачала головой. Что означало: ты не поверишь! И Лавров понял — на работе. Она снова познакомилась с очередным своим претендентом на ее изящную ручку и беспечное сердце на работе.

— Дура! — проворчал Лавров.

Вылез из-за стола, налил себе кофе из большого медного кофейника, доставшегося ему в наследство от двоюродной бабки, прожившей почти всю свою жизнь в Турции.

Раритетную посудину он обожал. Кофе в нем получался отменным. Долго не остывал и аромат хранил часами. Чашку налил большущую, чайную, всыпал туда две ложки сахара. Размешал, шумно хлебнул. Зажмурился. Вкусно, крепко, горячо.

— Мне налей, — скомандовала Машка, кашу она доедала.

Лавров послушно налил ей в точно такую же чашку, всыпал две ложки сахара, размешал. Машка, как и он, любила крепко, сладко, горячо.

— На, — с грохотом поставил перед ней чашку. — И рассказывай. Кто на этот раз? Что за принц? С долгами по кредиту? Или с невыплаченной ипотекой?

— Ну че ты опять? Саш, ну че ты? Разве в меня нормальный мужик не может, что ли, влюбиться? — Машка надула губы, спрятав обиженную мордаху за чашкой.

— Может, — согласился Лавров, подходя к окну и с возросшим раздражением рассматривая плавающий в оранжевом свете город — красивый, нарядный и беспечный. — Только он не успевает!

— Чего-чего? — Она наморщила лоб.

— Не успевает нормальный мужик пробиться к тебе сквозь строй мерзавцев! Ты ведь едва развод оформишь, и тут как тут — очередная тварь! Когда нормальному мужику тебя рассмотреть-то?! В очереди отстоять? — И закончил с печальным вздохом: — Говорю же, дура!

Завтрак закончился в полном молчании. Лавров, выпив кофе, наложил себе все же каши. Машка дождалась, пока он доест, собрала посуду со стола, все перемыла. Снова села в уголок. Уставилась на него ручным зверьком.

Он сразу понял, в чем дело.

— Даже и не думай, Маша, — и Лавров, смастерив гигантский кукиш, помотал им у нее перед носом.

— Почему? — Ее губы набухли, ресницы затрепетали — Машка готовилась зареветь.

— Потому что теперь у меня нет работы! Потому что у меня теперь нет удостоверения! И…

— Но связи-то остались, Саша, — затянула она плаксивым противным голосом, который он терпеть не мог. — Ты же можешь узнать в паспортном столе, кто он и что он. И вообще… Узнать по своим каналам, что это за человек? Откуда он вообще?

— О господи!

Если бы были у Лаврова волосы, он бы теперь принялся их дергать. Но череп его был гладко выбрит, поэтому все, что ему оставалось, это хлопать ладонями себе по голове.

Если Машка пытается что-то узнать о своем избраннике, значит, в чем-то не уверена. Значит, вообще ни черта о нем не знает. И сомневается в его легенде. И это, между прочим, впервые! Первые два замужества такой проверки не подвергались. Вернее, проверка была, но уже задним числом. Когда первый хмырь на нее пытался свой кредит переоформить. А второй…

Лавров чуть не удавил урода, узнав, что он Машку ударил головой о стену, уговаривая подделать банковские документы, чтобы избавить себя от необходимости платить по ипотеке.

Теперь-то что?! Вернее, кто?! Почему она так озабочена? Впервые озабочена!

— И кто на сей раз, Маша?

— Коллега, — призналась она со вздохом.

— О! Уже неплохо. — Лавров чуть расслабился. — Коллега чем занимается?

— Он в кредитном отделе менеджер. — Ее локоток встал на стол, мордаха опустилась на кулачок, румяная щечка сморщилась. — Хороший парень. Двадцать девять лет, как и мне. Местный. Зовут Володя…

— А фамилия у твоего Володи имеется?

— Имеется, — с неуверенным вздохом произнесла Маша. И тут же неожиданно предупредила: — Только она тебе не понравится.

— Говори!

— Филиченков…

Оранжевый свет воскресного утра мгновенно раскалился за окном. Он плеснул огненными брызгами через стекло в лицо Лаврову. Он опалил брови, он выжег ему глаза, высушил горло. Саша перестал дышать на какое-то время.

— Как-как его фамилия? — переспросил он в надежде, что ослышался, что эта глупая деваха решила его разыграть, помотать нервы воскресным оранжевым утром. — Филиченков?!

— Да, — тихо, почти шепотом подтвердила Машка. И глянула на него с несмелым вызовом. — И чё такого-то, Саш? Подумаешь! Это однофамилец! Скорее всего, однофамилец!

— Да-да, конечно.

Он подергал плечами, медленно полез из-за стола, встал одним боком к окну, вторым к двери, вытянул руку в сторону выхода, как регулировщик, и проговорил:

— Если ты решила, а ты решила… Тебе здесь больше делать нечего. Уходи.

— Как уходить, Саш?

Он промолчал, продолжая регулировать движение в своей кухне. Машка прошлепала босыми ступнями мимо него к кухонной двери с опущенной головой, поникшей спиной. Шмыгнула носом, поравнявшись. И еще раз спросила:

— Как уходить, Саш?

— Навсегда уходи, Маш. Навсегда…

Он не смотрел на нее, не потому, что не хотел, а потому, что не увидел бы. Он видел сейчас кое-что другое.

Утро было тогда…

Да обычным было то утро. Ранним, правда, очень ранним и туманным сильно. Было зябко, сыро. Туман пропитал одежду, лип к лицу, елозил за воротником. Хотелось сжаться в комок в каком-нибудь теплом углу, а не идти, крадучись, к заброшенным ангарам. Они были уверены, что там никого нет. Были уверены, что анонимный звонок — это лажа. Поехали проверить. Просто проверить. Конец дежурства, поехали? А поехали, все время быстрее пройдет. Они расслабились с Виталькой Сухаревым — другом и напарником.

Конец дежурства, в сон клонило, тут еще туман, прохладно. Поэтому и попали в переплет, в перестрелку. Виталика прошило очередью сразу. Он странно дернулся, глянул в его сторону затухающими глазами и упал лицом вниз. А он…

Он потом орал и стрелял. Орал, матерился что есть мочи и стрелял. Куда-то в пустоту, в темноту, откуда в него тоже стреляли. Соображал плохо. Казалось, что его окружила целая банда. Что палят отовсюду. Пули со свистом летели над головой, щелкали о стены, выбивая фонтаны штукатурки. Все ревело и грохотало вокруг. А когда предутренние сумерки отступили, когда туман съежился и растворился в лучах вывалившегося из-за бугра солнца, оказалось, что он давно не один. Прибыло подкрепление. Кто-то вызвал, услыхав стрельбу со стороны заброшенных ангаров. Может, все тот же аноним, сообщивший, что в ангарах нынче под утро должна пройти серьезная сделка торговцев оружием? Может, и он. Но подкрепление прибыло вовремя, у него совсем не осталось патронов. Хоть камнями начинай кидаться. Хорошо, что «левый» ствол был при нем и два магазина запасных, и Виталик обоймами запасся, а так бы…

Бандитов забрали почти всех. Кого-то подстрелили. Руководил сделкой некто Филиченков Игнат Владимирович. Он же и убил Виталика. И подельники показали на него. И сам он потом сознался. По совокупности преступлений дали ему пожизненное. У него будто бы осталась семья. Лавров не вникал. Он страдал от потери друга очень долго. Еще дольше ругал себя, что не проконтролировал, что позволил расслабиться себе и Виталику.

У Витальки осталось двое детей — близнецы Генка и Сережка, и бывшая жена — непутевая Маринка, блудная и неработающая. Виталик бросил ее, но не бросил детей. Помогал им, возился с ними. И вдруг пацаны остались совсем одни. Отца не стало, матери, по сути, и не было.

Ох как страдал в те дни Лавров. Ох как было ему больно! Ох как он клялся тогда, что если вдруг когда-нибудь судьба сведет его с кем-нибудь из Филиченковых, то он…

А что, собственно, он?! Он вот стоит и смотрит в несчастную Машкину спину с заострившимися лопатками. И позволяет ей уйти и самой разбираться с этим Володей Филиченковым! А она разберется точно! Она так разберется, что мама не горюй!

Одного друга потерял из-за этой фамилии, теперь что, и ее еще потерять?

— Стоять! — скомандовал ей Лавров, скрипнув зубами.

Машка послушно остановилась на выходе.

— Вернулась и села!

Маша вернулась и замерла в уголочке на стульчике. Вымахала дылда под метр восемьдесят, тридцатник скоро, дважды замуж сходила, а дите дитем. Что с ней делать?!

— Рассказывай, — приказал Лавров и тут же потрогал бок медного кофейника.

Кофейник был горячим. Он налил себе в кружку. Сыпанул сахарку, помешал.

— В общем, так…

Она положила ладошки на стол, погладила, будто скатерть пыталась расправить. Только там ее отродясь не бывало. Даже в праздники. Аскетичными они у него всегда выходили, праздники эти чертовы. Не до них все было, работу он свою работал!

— Он появился в нашем банке месяца три назад.

— Сколько-сколько?! — Лавров обхватил голову руками. — Машка! Ну, Машка же!

— Саш, не начинай, — промямлила она, робко глянула на кружку в его руке. — Дай хлебнуть.

Он сунул ей кружку, Машка шумно глотнула раз, другой. Покосилась на него, вернула кружку.

— Я понимаю, что для замужества знакомство в три месяца, это ничто, но…

Машка повела плечиками. Это ее движение было хорошо знакомо Лаврову. Чем черт не шутит, так? Или можно и год встречаться, а человека не узнаешь, так? Или еще вариант был: подумаешь, три месяца! Любовь, она нечаянно нагрянет…

Так вот всегда поводила Машка плечиками, когда тупила и выскакивала замуж. И за это Лаврову хотелось ее посадить под замок. В какую-нибудь темную-претемную темницу с ворохом шерсти, которую бы она пряла, не переставая, и думала, думала, думала, почему же она такая дура?

— Но, Саша, твои родители в поезде познакомились, когда из Владивостока в Москву ехали! И на вокзале в Москве сразу взяли такси и в загс поехали заявление подавать.

И угораздило же его — придурка — рассказать ей об этой семейной легенде! Он сам-то в нее верил с трудом, все время виделся ему в истории этой какой-то подвох, а Машке понравилось сразу. Еще бы!

— А тут целых три месяца, Саш! — продолжила развивать тему Маша.

— Действительно! Это же целых девяносто дней! — фыркнул он со злостью. Помыл кружку, прошелся по кухне. Сел на нелюбимое место. — И? Чего топчешься? Говори, что смутило тебя впервые в жизни? Он позвал тебя замуж, я правильно понял?

— Да. Вчера позвал.

Ее длинные ресницы вспорхнули, выпустив наружу огонек невероятного счастья, но, наткнувшись на угрюмый взгляд Лаврова, счастье тут же устыдилось и улизнуло.

— Сделал мне предложение, — поправилась Маша и зачем-то добавила: — Володя…

— А с чего вдруг? Вы встречались? Все эти девяносто дней вы встречались?

— И да и нет, — нехотя призналась соседка.

— Как это?! — вытаращился Лавров.

— Как-то так выходило, что нас никогда с ним не оставляли наедине. То одна девочка, то другая с нами увяжется.

— Куда вязалась девочка? — поднял темные брови Лавров.

— Ну… То в кафе, то в кино, то в клуб.

— Каждый раз девочки были разные?

— Ну да, почти.

— А ты не менялась? В том смысле, что…

— Да поняла я. — Машка поморщилась. — Да, правильно. Он, я и кто-нибудь еще.

— Кто инициировал этих «кто-нибудь еще»?

— Они сами. Навязывались. И вот вчера…

Машкины щеки густо покраснели. Голова опустилась настолько низко, насколько это вообще было возможно в ее сидячем положении. Еще чуть — и она уткнулась бы лбом в стол.

— И вот вчера вы остались наконец одни, и он тут же сделал тебе предложение, так? — решил он ей немного помочь.

— Так, — кивнула она.

— Что способствовало этому, Маша? — вкрадчиво поинтересовался Лавров, заподозрив неладное. — Ты притащила его к себе, и вы переспали? И он тут же сделал тебе предложение?

— Типа того, — промямлила она. Теперь у нее покраснела и шея. — Переспали. И тут же сделал мне предложение.

— Как порядочный человек он должен жениться, а как же! — Лавров выматерился, шлепнул ладонями по коленкам. — Маш, что могу тебе сказать…

— Что? — Голова не поднималась.

— Ты дура, Маш!

— Да иди ты, — неожиданно беззлобно огрызнулась она и, подняв голову, глянула на Лаврова глазами влюбленной дуры. — Он такой, Саш… Он такой хороший…

Он промолчал. Хотя мог бы напомнить, что нечто подобное он слышал и о первом ее супруге, и о втором. Но он промолчал. Ему вдруг сделалось любопытно. Да так, что ладони зачесались.

А с какой такой блажи Владимир Филиченков запал на его соседку? С той, что она начальница кредитного отдела банка? Что зарплата у нее хорошая, да и так в деньгах нет нужды, родители снабжают? Что жилплощадь у нее завидная — центр города, просторная трешка, не в залоге, между прочим, две лоджии, мебель модная, ремонт дорогущий? Поэтому? Или еще какая причина кроется в неожиданном предложении руки и сердца Филиченкова Владимира?

Может, причина в том, что он — Лавров Александр — способствовал поимке и аресту Филиченкова Игната Владимировича? Кем ему приходится юный Владимир, а? Кем?! Не однофамильцем же, не смешите! Это не Иванов с Петровым, это Филиченковы. Таких фамилий одна на тысячу, а то и на сто тысяч…

— Так, ладно, это я понял.

— Что?

— Что он красавец, хорош в постели и благороден, как Айвенго. Дальше-то что?

— Что? — Машка тупела на глазах.

— Что еще ты хочешь о нем узнать, дорогая моя? Что тебя смущает? Ну!

— Понимаешь… — Машкины пальчики сплелись невероятным узором. — Как-то все неправильно с ним, Саш.

— Ух ты! — с невольной радостью вырвалось у него. — Взрослеешь? И что неправильно-то?

— Я спросила его о родителях. А он говорит, что лучше бы он был из детского дома, представляешь? — Ее ротик тронула недоверчивая ухмылка. — Что, мол, семья у него неблагополучная. А одевается лучше нашего управляющего! Часы дорогие. Образование опять же блестящее! Что-то не верится. Что мальчик из неблагополучной семьи мог бы там учиться.

— Молодец! — похвалил Лавров.

И подумал, что, может, не все так плохо, может, и одумается влюбленная коза и остепенится? Перестанет водить под венец каждые два года уродов всяких.

— Потом его зовут Володя, так? Я сама паспорт его смотрела, когда на работу принимала, собеседование было. — Пальчики распустились, разошлись в разные стороны и тут же снова схлестнулись узором замысловатее прежнего. — А недавно ему кто-то позвонил на мобильный, какая-то женщина и отчетливо назвала его Алешей. Я слышала!

— Оп-па! — Лавров накрыл ладонями голову, прищурился на Машку. — Ты спросила у него об этом?

— Нет. Скажет еще, что я подслушиваю! — возмутилась она.

— Но ты же подслушивала, Маш, — хихикнул Саша.

— Нет! Просто так вышло!

— А о чем шел разговор?

— Точно не могу сказать. Звонившая спросила о чем-то, а потом говорит, ну что же ты, Алеша?

Лавров вдруг вспомнил новую хохму: Алексей, мол, это имя, а Алеша уже диагноз. Так что вполне мог кто-то эту хохму пустить в дело при разговоре с Филиченковым.

Но Машку радовать прежде времени не стоило. Пусть попереживает.

— А он что? Что ответил звонившей?

— Он? Он как-то смутился. Съежился. И сразу предложил мне встретиться у меня без девочек.

— Ух ты! — Ладони сползли с головы на шею, помяли мышцы плеч. — И тебя смущает все это?

— Да, — кратко ответила Машка и устремила несчастный взгляд за окно, где в солнечном свете плавал, как в масле, город. — И сегодня мы собираемся с ним ехать за город.

— Куда конкретно?

— Этого я не знаю, Саш. Просто, сказал, посидим где-нибудь, отметим помолвку, вкусно поедим.

— Ага… Он это… — Лавров потеребил основание безымянного пальца на правой руке. — Кольцо-то тебе подарил?

— Сказал, сегодня.

— Ага. Сегодня, стало быть. А что у нас сегодня? — Он глянул на численник, где странички не отрывались со дня его увольнения. Перевел взгляд на Машку. — Правильно. Сегодня у нас воскресенье. Ладно, я понял. Ты хочешь, чтобы я тебя подстраховал.

— В смысле? — снова начала тупить соседка.

— Прокатился за вами, понаблюдал. Так?

— Ну-у, не знаю. — Она махнула русой гривой. Глянула с надеждой. — А ты можешь? Не занят?

Не занят он был. И беситься уже начал от незанятости своей. Даже начали приходить в голову шальные мысли: а не вернуться ли? Бывший начальник тут звонил, просил зайти, поговорить. Бывшие коллеги шепнули, что назад звать его собрался. Раскрываемости, мол, никакой. Кадры так себе идут. Лавров пока ломался, не шел. Но судя по психозу, в каком он просыпался который день, это не за горами.

— Ладно. На какое время назначен ваш выезд за город?

— На пятнадцать ноль-ноль.

Машка робко улыбнулась, поняв, что Саша сдался, он поможет, он не бросит. Не оставит ее один на один с милым симпатичным Володей, в котором даже ей — безмозглой — чудилась какая-то червоточинка.

— Он за мной заедет. И мы…

— Понял. Ладно, иди умывайся. И это… — Лавров проводил ее вихляющуюся едва прикрытую попку осуждающим взглядом. — Надень на себя что-нибудь поприличнее.

— Хорошо, — кивнула Машка, и через мгновение хлопнула входная дверь.

Она ушла.

Лавров рассеянно осмотрел свою аккуратную скромную кухню. Два бежевого цвета шкафа наверху, два внизу, раковина, газовая плита, обеденный стол, стулья, окно без занавесок. Зачем они на третьем этаже, рассуждал он, заполняя кухонное пространство. Перевел взгляд на стул в уголочке, где только что сидела Машка. Хорошая девчонка, талантливая, перспективная в своем банковском деле, но такая по жизни наивная. Хорошо, в этот раз ума хватило обратиться к нему за помощью.

В три часа пополудни, значит? Лавров глянул на часы. Половина одиннадцатого. Времени предостаточно, чтобы принять душ, побриться, одеться и сбегать в магазин. Полки его холодильника пора было заполнять.

Лавров вошел в ванную и уставился на свое отражение в зеркале над раковиной.

Хорошей формы череп. Но он точно знал, что если его не брить каждую неделю, то полезет странная мягкая поросль, стоящая дыбом, которая потом начнет закручиваться мелкими кудряшками. Бр-р, с подросткового возраста не терпел своих кудрей. И всегда стриг их как можно короче.

Что еще выдающегося? Высокий лоб, темно-карие красивые глаза, правда взирающие на мир немного мрачновато. Обычный мужской нос, жесткий рот, крепкий подбородок. Среднестатистическая внешность. Таких тысячи. Но Машка утверждает, что он симпатичный и при своих внешних данных давно мог бы найти себе королеву.

Вопрос! Что он с ней станет делать, с королевой той? Прислуживать? Развлекать? Он так не может. Он может обычно, просто, без затей. А королевы так не могут. Им необходимо поклонение.

— Н-да…

Лавров со злостью плеснул горсть воды на свое лицо, взял в руки флакон пены для бритья, тряхнул, выдавил. Несколько пышных белых капель с мягким шипением выползли в ладонь, тут же шипение захлебнулось, затихло. Пена кончилась! Как бриться? А морда заросла, да. Он потер колючие щеки, кое-как намылил, поскоблил станком. Почистил зубы. Тюбик зубной пасты пришлось выворачивать спиралью, тоже кирдык, закончилась. Полез под душ, моля бога, чтобы и вода на нем не закончилась.

Как-то не задался день у Лаврова, хоть и плескалось с утра за окном все в солнечном свете, радуя глаз. У него не задался. Кассирша на кассе в супермаркете попыталась обсчитать на шестьдесят копеек. Мелочь, а неприятно. Потом какой-то умник подпер его машину на стоянке перед магазином, и пришлось ждать полчаса, пока этот толстозадый дядя вернется. И ладно бы извинился, облаял еще.

Из машины во дворе собственного дома Лавров вылезал в самом скверном настроении. Машинально отметил, что машина Машки на месте. Балконная дверь распахнута настежь. Занавеску надувает волдырем. Значит, дома. Она всегда закрывала балкон, когда уходила куда-то. Сегодня должна была уйти перья чистить перед свиданием. Это тоже одно из ее правил.

Лавров вытащил из багажника два огромных пакета с покупками, запер машину, сделал шаг и едва не наступил на Игоря Васильевича — старшего по дому.

— Здрасте, — буркнул Лавров и попытался его обойти.

Но не тут-то было! Пожилой мужчина тут же преградил ему путь и пробормотал тихо «здрасте», посматривая то на Сашу, то на какую-то бумагу, зажатую в руке. Так, будто сверял с какими-то нужными ему данными.

— Я вас слушаю. — Лавров удобнее перехватил пакеты. — Проблемы?

— Сэршенно верно, — прошелестел Игорь Васильевич, проглотив несколько букв. — У нас проблемы.

— И в чем суть?

Лавров задрал голову к Машкиному балкону. За раздутой парусом занавеской кто-то мелькал. Хоть бы выглянула и догадалась позвать его. Очень не хотелось общаться с этим въедливым мужиком, вознамерившимся выкрасть у Лаврова часть его воскресного времени. Оно, конечно, не было строго расписано. И свободного времени у него, если честно, теперь было хоть отбавляй. Но! Об этом ведь никто не знал. Никто, кроме самого Лаврова и Машки еще. Ну и бывших коллег, но они по соседству не жили.

— Я слушаю вас, Игорь Васильевич, — поторопил его Лавров, поскольку мужик не торопился, продолжая рассматривать что-то на бумаге.

— Ах да, простите, Ас-н-др Иваныч, — снова глотая слоги, опомнился старший по дому. Протянул ему бумагу, развернув ее так, чтобы Лавров мог смотреть не притрагиваясь. — Вы это видели?

На бумаге было фото мужчины, ниже текст. Обычная ориентировка на преступника. Он таких за время работы видел множество.

— Что это, Игорь Васильевич?

Лавров задрал голову. Машка вышла на балкон в стильных брючках в обтяжку, черном свитере. Слава богу, хоть оделась, тут же подумал Саша. Волосы она уложила великолепной башенкой. Прическа делала ее строгой и неприступной. Ему понравилось.

— Это преступник, — коротко ответил, отвлекая, управдом. — Его подозревают в страшных преступлениях.

— Допустим. Я-то тут при чем?

— Вы бывший сотрудник полиции. Ныне безработный, — удивил его осведомленностью сосед из соседнего подъезда. — То есть ничем не занятый.

— И вы меня желаете занять? — Лавров развеселился, на какое-то время оторвав взгляд от Машки, делающей ему какие-то знаки с балкона.

— Не я желаю. А все мы!

Игорь Васильевич широко растопырил руки, упакованные в такую жару в рукава теплой куртки.

— Все вы, это кто?

— Это общественность! — возмутился и покраснел Игорь Васильевич. Хотя покраснеть он запросто мог и оттого, что зажарился.

— И что же хочет от меня общественность?

Саша насмешливо посматривал с высоты своих почти метр девяносто на тщедушного коротышку.

— Пользы! Пользы, гражданин Лавров! — четко, забыв проглатывать слоги, проговорил мужчина. — Вы — ныне безработный, должны приносить обществу пользу. Вас и так слишком долго не задействовали! Вы никогда не выходили на субботники. Не посадили ни одного дерева. Ни одной кормушки не повесили на деревьях для птиц.

Лавров огляделся. Насчитал четыре кормушки, сотворенные умельцами из пластиковых бутылок. Два скворечника. Но он ни разу не слыхал по весне, как поют скворцы!

— И мы вас не беспокоили, понимая, что это не для вас! Это не ваше! Но это вот… — Лист бумаги гневно задрожал перед глазами Лаврова. — Это по вашей части! И вы не должны оставаться безучастным. Тем более что…

Игорь Васильевич неожиданно выдохся или окончательно зажарился на солнцепеке в теплой куртке, схватился за сердце и дышал какое-то время широко распахнутым ртом, как выброшенная на берег рыбина.

— Тем более что, Игорь Васильевич? — сжалился над мужиком Лавров.

Спешить было больше некуда. За Машкиной спиной на балконе выросла фигура высокого крепыша в светлой водолазке в обтяжку. Фигура протянула две сильные мускулистые руки, обхватила Машку под грудью и увлекла с балкона за занавеску-парус.

— Тем более — что этого преступника видели в нашем районе! — чуть с меньшим нажимом возмутился управдом.

— В самом деле? — поинтересовался Саша.

Но рассеянно поинтересовался, из вежливости скорее. Мысли были сейчас заняты другим. Тем самым крепышом, что позволил себе принародно лапать Машку и тащить ее собственнически с балкона. Может, он ее теперь еще и раздевать станет? Снимет с нее черный свитер и все остальное, растреплет аккуратную строгую прическу и…

— Вы меня не слушаете! — в отчаянии всплеснул руками в толстых рукавах толстой куртки Игорь Васильевич.

— Простите. Отвлекся, — честно признался Саша. — Итак, этого преступника предположительно видели в нашем районе. Я правильно вас понял?

— Не предположительно. А видели! — с нажимом поправил мужчина. — Пошли к участковому. Они обошли почти все квартиры наших трех домов. Пусто! Нигде не проживает человек с такими приметами. И никто его не видел.

— Ну вот видите. — Лавров сделал пробный шаг с автомобильной стоянки. — А говорите, видели. И тут же — никто его не видел. Как понимать?

— А так! — с обидой отозвался мужчина, складывая лист вдвое. — Видела его моя супруга, когда четыре дня назад выгуливала собаку около полуночи. Сявочке приспичило, понимаете? Она и пошла. А этот мужик… На детской площадке, на карусельках сидит и на наш дом посматривает.

— Да ладно! — не поверил Лавров, вспоминая его жену с Сявочкой под мышкой. — Могла и обознаться.

И про себя подумал, что обознаться могла, чтобы в следующий раз Сявочку ночью на улицу не тащить, когда той приспичит. Просто решила безалаберного мужа попугать.

— Она, может, и могла, — не стал спорить управдом. — Но я-то не мог! Я тоже его видел, когда с Сявочкой выходил.

— А-а, понятно…

Лавров прищурился. Стало быть, жену он на вечерних собачьих прогулках все же сменил, так?

— А еще кто видел этого человека? — Саша кивнул на сложенный листок, подрагивающий в перегревшихся руках управдома.

— Никто, — нехотя признался он. — Как это у вас говорится: поквартирный обход ничего не дал. Не выявил.

— Стало быть, видели его только вы и ваша жена? — подвел черту Лавров и широко зашагал к своему подъезду.

Игорь Васильевич семенил рядом, не отставал.

— Стало быть, так, — запыхавшись, пробормотал он.

Потом каким-то невероятным образом обогнал на ступеньках Лаврова. Опередив его на мгновение, привалился спиной к подъездной двери и глянул страшными глазами ему прямо в рот, выше не получилось, Саша стоял слишком близко.

— Не думайте, что мы выдумываем, — зашептал он быстро и вдруг начал совать свернутый лист бумаги в один из пакетов с покупками. — Все, чего мы хотим, это обратить ваше внимание! Пробудить в вас бдительность!

— Вы — это ваша жена и вы? — Саша кивком подбородка велел ему убираться с дороги.

— Мы — это общественность, гражданин Лавров! — взвизгнул Игорь Васильевич уже за его спиной.

Саша вошел в подъезд, дверь хлопнула, замочек щелкнул, и стало так тихо, что он чуть не запел от радости. Он всегда пел, когда радовался. Некрасиво, фальшиво и чтобы никто не слышал.

На свой третий этаж пошел пешком. У двери нарочно долго возился с ключами, старательно прислушиваясь к звукам из Машкиной квартиры. Но там было тихо. Очень тихо. Отвратительно тихо! Думать о том, чем вызвана такая тишина, не хотелось.

Он вошел к себе, захлопнул дверь, скинул ботинки и понес пакеты в кухню. Быстро разложил все по полкам холодильника и шкафов. Швырнул на подоконник свернутый лист бумаги, который всучил ему Игорь Васильевич. Скомкал пакеты в комок и сунул в нижний ящик шкафа у окна. Там уже гора была этих шуршащих шариков. Каждый раз, выходя из дома в магазин, забывал брать с собой. Потом добавлял, вернувшись, к остальным. И почему-то не выбрасывал. Почему?

Саша глянул на часы над обеденным столом, почти половина второго. Успеет пообедать, сварить очередную порцию кофе и отправиться следом за Машкой, на загородную прогулку.

Лавров поставил сковороду на огонь, быстро очистил и нарезал в нее три картофелины размером с его кулак, накрыл крышкой. Нарезал свежих огурцов, колбасы, открыл банку зеленого горошка. Кофейник уже нагревался.

На улицу он вышел в половине третьего. Привычно огляделся. Машкина машина по-прежнему на стоянке. Балконная дверь открыта. Штора отдернута, обнажая черную дыру Машкиной гостиной. Никакого движения в обнажившемся проеме балконной двери.

Лавров вымыл стекла машины, сел за руль, начал полировать панель. Без пяти три они вышли из подъезда. Маша в тех же стильных брючках, черном свитере, с той же строгой прической. То, что она не растрепана и не переодета, Лаврова порадовало. Фигура в обтягивающей водолазке шагала рядом, одной рукой придерживая Марию за талию, второй размахивая с такой интенсивностью, будто решила взбить воздух в крепкую пену.

Не придирайся! — одернул себя Лавров. Она собирается за него замуж. И может прожить с ним долго и счастливо, и даже нарожать ему таких же крепких и мускулистых детишек. И фамилию они все вместе станут носить — Филиченковы. И ничего с этим уже поделать нельзя. Потому что Машка смотрит на этого крепыша с обожанием. А она это умела! В смысле, обожать!

Впившись в лицо крепыша, Лавров не нашел в нем никакого сходства с осужденным на пожизненный срок Игнатом Владимировичем, расстрелявшим в упор его друга более десяти лет назад. Игнат Филиченков был высоким, худым, с узким морщинистым лицом, запавшими серыми глазами, губастым ртом, огромными залысинами. Этот был…

Этот был хорош, со вздохом признал Лавров. Красивое лицо, красивая фигура, мягкие губы, мягкий голубоглазый взгляд, шикарная темноволосая шевелюра. Хорош, стервец. Неудивительно, что у Машки крышу сорвало через девяносто дней знакомства.

Молодые люди подошли к ее машине, расселись. Машка успела подмигнуть Лаврову, когда устраивалась за рулем. Это порадовало. Значит, помнит их уговор. Не одурела окончательно от голубоглазого красавчика.

Со двора они выехали с интервалом в три минуты. Пропустив впереди себя три машины, Лавров прочно держался у них в хвосте до самой «Загородной Станицы».

Имелось у них в городе такое заведение, на любой вкус, на любой кошелек. Тут вам крытый и открытый бассейны, рестораны и кафе, гостиницы и кемпинги, площадки для танцев и закрытые танцзалы, куда частенько приглашали знаменитостей. И теннисный корт даже имелся. Место было посещаемым, и всегда тут бывало многолюдно. Поэтому молодую пару Лавров потерял почти сразу. Пока искал место на стоянке, пока расплачивался с парковщиком, Машка с хахалем своим уже куда-то улизнула. Не обходить же все бары и рестораны по очереди! Их тут десятка полтора. Да и войти и ничего не заказать, Лавров не любил.

Он побродил по красивым аллеям. Постоял у пруда, покормил черствой булкой, купленной там же с лотка, жирных уток. Потом зашел в боулинг, понаблюдал за игрой, выпив пол-литра безалкогольного пива. Вернулся на стоянку. Машина соседки была на месте. Уже неплохо. Значит, отдых продолжается.

Опустив стекло со своей стороны, он откинул сиденье и решил подремать. Минут сорок дремал. Может, больше, как-то не уследил за временем. Потом вдруг вздрогнул от какого-то резкого хлопка и очнулся.

Время катилось к вечеру, солнце умчалось на запад, оставив за собой длинные тени от зданий и деревьев. Машин на стоянке осталось совсем мало. Машкина была все еще в соседнем ряду. Он выбрался из машины, потянулся, прошелся метров десять в одну сторону, потом назад, разминаясь. Поежился от неожиданной прохлады, хлынувшей из ближнего леса. Не обманул прогноз. Последний день был солнечный. Завтра холод, потом снег.

Вот тогда узнаете, подумал Лавров с мимолетным раздражением, рассматривая шумное семейство, бредущее к своему внедорожнику.

Мама была высокой и красивой. В нарядном спортивном костюме, кроссовках, белокурые волосы перетянуты спортивной повязкой. Она шла грациозно рядом с папой, улыбаясь его словам, которые он шептал ей на ухо. Папа тоже был высоким, но заурядной внешности, тоже в спортивном костюме, в руках по сумке. Двое детишек — шумных, активных, нарядных. Семья шла к машине, обсуждая меню воскресного ужина. Время от времени они со смехом вспоминали неудачи какого-то Макса на беговой дорожке. Максом оказался один из нарядных детенышей. Принявшись сердито огрызаться, он от них поотстал. Потом, заметив, что Лавров за ними наблюдает, неожиданно показал ему язык. Саша пожал плечами и полез в машину.

Черт с ними, решил он, поднимая стекло и включая печку, чтобы противный озноб не сотрясал тело, делая его слабым. Семейка на отдыхе! Прямо рекламный ролик, а не семейка! А мальчик-то… Мальчик при всей их нарядности и успешности семейной воспитан дурно.

Тут в его окошко коротко стукнули. Он приоткрыл дверь, высунулся наружу, почти не видя в сгустившихся сумерках, кто стоит перед ним, и тут же дикой силы удар обрушился на его обритый череп…