Сестра ветра

Гай Юлий Орловский, 2018

Аэлло – наследница Жемчужного престола и единственная надежда Крылатого народа. Когда безжалостные нефилимы поработили сестёр ветра, лишь юная принцесса смогла ускользнуть. Услышав о мощи таинственного Талисмана, Аэлло задаётся целью добыть бесценную реликвию для королевства гарпий и отправляется на поиски артефакта.

Глава 6

Резкий взмах крыльев. Вверх! В самую синеву. Чем выше Аэлло поднимается, тем ясней — небо — оно никакое не темное… Оно светлое, и свет этот слепит глаза.

Не смотреть вниз! Только не смотреть вниз!

Почему?

Никак не вспомнить.

Выше! Скоро все будет позади. А что — все? Отсюда, с изнанки, небо кажется мантией доброго чародея, усыпанной искрами звезд. Выше!

Не смотри вниз! — мысленно говорит себе Аэлло, но мысль тянется слишком долго, и гарпия медленно, как во сне, опускает голову.

В тот же миг из горла вырвался надрывный крик. Стоило открыть глаза и увидеть ржавые крючья, торчащие из стен, вдохнуть запахи мокрой кожи и лекарственных порошков, как Аэлло вспомнила.

Рот тут же заткнула пыльная тряпка. Горькая, едкая — по щекам хлынули потоки слез.

— Помолчи, что ли, — почти миролюбиво попросил знахарь.

То есть, какой он к вихрю, знахарь?!

С темного потолка свисают руки, ноги, какие-то обрывки кожи и волос, длинные, разноцветные перья. Рядом, на крючьях болтается силуэт… Аэлло не может повернуть голову, увидеть, что это. То есть кто. Шея все еще не слушается. А могла бы — не повернула. Край глаза захватывает лишь перепончатое крыло.

Зато хорошо видна пара крючьев, свободная.

Левкой не спеша приблизился к ним, принялся протирать. Каждый его жест, каждая складка на длинной, в желтых и бурых пятнах, хламиде, что шевелится в такт движениям, говорит о том, что знахарь не спешит, наслаждается процессом.

— Га-ар-пи-и-я, — пропел он и оглянулся.

Умильный взгляд прошелся по длинным стройным ногам, по веточкам рук, задержался на обескровленном, безупречном лице.

— Надо же, — сказал он. — И крылья целые! Только маховых перьев не хватает… Не беда! Перья-то у меня есть. А с гарпиями не везет. Гладенькая, молоденькая… У-ух! Невиданная удача!

— Мм-м, — промычала Аэлло.

— Ты думаешь, будет больно, что ли? — спросил Левкой. — Точно я зверь. Вот честно скажи — ну разве что-нибудь чувствуешь? А? Молчишь? Правильно молчишь. Нельзя кричать. Слышно.

— Мм-м!

— Вот больнее, чем сейчас не будет, — пообещал живодер, и собрал сальные волосы в низкий хвост. Снял со стены серый, в бурых пятнах, фартук.

— Вообще странно, что ты до сих пор орешь, — доверительно сказал он гарпии и медленно, аккуратно надел длинные, по локоть, перчатки. — Крепкая. А так и не скажешь. Кожа да кости. Непонятно, в чем душа держится. Ну, душа-то твоя мне без надобности. Я ее, душу-то, вовсе не держу. Ты думаешь, Левкой только о себе и печется, что ли. А вот и нет. Кабы я только о себе думал, нипочем в яд не добавил сладкой пыльцы. Мало что вкусно — так и чувственности лишает. И тебе хорошо, птичка, и мне не мешаешь. Ощущать-то может, и будешь что… Для сохранности кожи быстро никак нельзя тебе умирать, ты уж прости. А вот только боли точно не будет. В этом мое тебе честное слово.

Левкой подошел к Аэлло, поводил руками над спиной. Гарпия поняла — крылья складывает.

— Ах, ты ж, гоблин, — выругался сквозь зубы. — А я тя вот так… То-то.

Подхватил хрупкую фигурку за талию, комната качнулась, и взгляд уперся в каменный пол. Шею не держу, поняла гарпия.

Когда раздался чмокающий хруст, Аэлло не сразу поняла, что это крюк вошел под ребро. По сопению Левкоя догадалась, что что-то неладно. А потом бок словно огнем опалило. Обманул, что больно не будет!

— Мм-м-м!

— Не мычи! — строго сказал Левкой. — Отвлекаешь.

И вновь запыхтел.

Больно, мама! Как же больно!

— Мм-м-м!!!

— Левкой! Левко-ой! — прозвучало откуда-то сверху. — Ты где?

— Где, где, — прошипел Левкой и с досадой сплюнул. — Нету меня!

— Мм-м-м!

— Ты-то еще помолчи, что ли!

От злости дернул сильнее, и боль, должно быть, оглушила гарпию.

Потому что уже в следующий миг чьи-то холодные пальцы взяли ее за подбородок, поднимая лицо вверх.

Лицо перед Аэлло уже другое. Суховатое, испещренное морщинами, но не кажется старым. Темные, въедливые глаза пронзают насквозь, точно заглядывают в самую душу, борода черная, с проседью.

Незнакомец встретился глазами с гарпией, и черные кустистые брови нахмурились, рот исказило гневом:

— Ты что же, старый плут, смел ослушаться? За старое?! — крикнул он в самое лицо Аэлло, так громко, что ее обдало упругой волной воздуха и запахом чего-то терпкого, травяного.

— Мм-м-м! — промычала гарпия и часто заморгала.

Но незнакомец уже отпустил ее подбородок и перед глазами вновь закачался каменный, в бурых ржавых разводах пол.

— Ваша милость, — раздался лебезящий голос Левкоя. — Так ведь я — ни сном, ни духом.

— Подлец! Негодяй! Разве я плохо объяснил? Твой гнусный промысел не должен касаться живых!

— Да какая же она живая, мастер? Дохлая совсем она, как пить дать! Такую и нашел, в лесу, под дубом лежала!

— Лежала?!

— Да не бежала же, ваше чрадодейшество, конечно, лежала, истинным знанием, мастер, истинным… А что, неужто живая?

— Мерзавец!

Пол перед глазами опять качнулся, мелькнула ржавая цепь, вслед за ней выплыло коричневое скорбное лицо с сомкнутыми веками, за которыми угадываются провалы вместо глаз. Затем показался Левкой: подбородок знахаря ходит из стороны в сторону, узловатые пальцы трясутся. Вроде бы он что-то говорит, но как же больно… Мамочка!

— Да куда вы ее, мастер! Она не жилец! Полный стакан бахнула! То есть… Я вовсе не это хотел сказать. Я только предположил, что отравили ее… Враги! У, изверги!

Не важно… Все неважно… Только бы это прекратилось!

Словно сквозь вату, донесся ровный, спокойный голос:

— Бедное дитя… Тише, птичка, тише. Все позади.

И Аэлло поняла, что этот человек больше не гневается.

***

— Кто вы?

— Зови меня чародей.

Чародей одет в черный плащ, капюшон откинут за спину. Рядом, на сочной, в облачках кашек, траве лежит длинный посох с белым камнем в набалдашнике.

— Наелась? — спросил он и улыбнулся.

Аэлло опрокинула в раскрытый рот остатки молока из высокой бутыли темного стекла, вытерла холщовой салфеткой губы и кивнула.

Они расположились на окраине поселения. Не у крепостной стены, а у ручья, что весело журча, впадает в реку.

Чародей посыпал мелкими синими крупицами раны Аэлло, и они, запузырившись, затянулись, не оставив и следа на коже. На язык аккуратно легло несколько кристаллов — и к гарпии вернулась способность двигаться.

Затем чародей терпеливо дожидался, пока мелкие белые зубки разделаются с румяной булкой. Лишь подвинул поближе бутыль с молоком.

— Спасибо, — искренне сказала ему Аэлло.

Все не верится, что страшный подвал-живодерня позади, будто привиделся гарпии.

— Погоди благодарить, — сказал чародей. — Мне кажется, это не все, чем я могу помочь тебе, дитя. Расскажи, как произошло, что ты угодила в руки Левкоя. Я вижу по белому пуху твоих крыльев и серым перьям — ты из северных сестер. С Ожерелья, что над Жемчужным морем?

Аэлло вздрогнула, захлопала пушистыми ресницами. Перед мысленным взором заскакали по небесной тверди бусины родного Ожерелья — вот они всего на расстоянии взмаха крыльев, но с каждой секундой все дальше и дальше… Словно что-то тянет назад, на большую враждебную землю.

Глаза предательски защипало, в горле стал ком.

Гарпия вдруг поведала чародею все, без утайки — о захватчиках-нефилимах, о свистящих пылающих стрелах и тяжелых костяных набалдашниках палиц… О том, как умирали сестры, о доброй толстой Келене, что томится в плену, а когда волнуется, всегда немного заикается. И как помогла подлому Стротину, а он, сволочь неблагодарная, отправил ее прямо в лапы к извергу.

— И люди, — прорыдала Аэлло, всхлипывая. — Они такие… такие… Злые! Вот!

Она шмыгнула носом.

— А я. А меня же ждут! Тётя, сестры! Их убивали, насиловали. И Анаким. На Жемчужном троне Анаким, понимаете?! А что я смогла! Я недостойна, недостойна! Тёти, сестёр! Великого имени, — прорыдала Аэлло и шумно высморкалась. — Предательница! А у него гарпия. Без рук, без ног! И вместо глаз зеленое стекло! У-у-у!

— Плачь, дитя, — раздался тихий голос, и рука чародея ласково легла на белую кудрявую макушку. Аэлло вздрогнула. Таким жестом сестры ветра благословляют друг друга.

— Слезы смоют обиды, и крылья твоей отважной души окрепнут.

Оттого, что чародей так добр, и оттого, что говорит с ней на языке сестёр ветра, бедная Аэлло и вовсе разревелась в три ручья.

— Ты молода, а уже познала несправедливость, проистекающую от несовершенства мира, — сказал чародей, когда рыдания, наконец, утихли. — Но сейчас ты поймешь очень важную вещь, Аэлло. Может быть, самую важную в твоей жизни. Проклятье может стать благословением, ибо это лишь две стороны одной монеты. По сути они одно, все зависит лишь от угла зрения.

— Я не понимаю, — прошептала гарпия.

— Я объясню, дитя, — сказал чародей и растянул в тёплой улыбке рот.

— То, что нефилимы захватили твой дом — горе. Это неправильно, потому что жизнь нам дана не для страдания, но для осмысления вечности. То, что первый встречный подло обманул тебя — тоже неправильно. И что ты угодила в хищные лапы мерзавца и проходимца Левкоя — тем более. Но заметь — только так, и только в это самое время и в том самом месте ты могла встретить меня! И я не просто помог одной маленькой крылатой девочке, как это может показаться с первого взгляда, нет. Я дам тебе то, за чем ты прилетела на большую землю!

— Вы дадите мне боевой артефакт, и я одолею нефилимов? — с придыханием, боясь поверить своему счастью, спросила Аэлло.

Он же чародей! Он все может! У гарпии даже голос сорвался.

— Лучше, — рассмеялся чародей. — Я дам тебе Золотой Талисман. То есть ты сама найдешь его. Я лишь укажу тебе путь.

— Золотой Талисман?

Голос гарпии дрогнул.

— Что это?

— То, что сделает одну маленькую крылатую девочку самой могущественной гарпией этого мира. То, что позволит истории запомнить ее великой свершительницей. То, что вернет несправедливо отнятое право Правящего крыла.

— Но… как я найду… его?

— Через три дня Золотой Талисман упадет на вершину Радужной горы. Ты должна поспешить, девочка.

Твердые сухие пальцы осторожно взяли узкий подбородок, поднимая заплаканное лицо. Ноздрей Аэлло коснулся запах трав и надежды.

Черные пронзительные глаза впились в юное лицо гарпии. Чародей ласково улыбнулся и тихо, но твердо сказал:

— Легких крыльев, Аэлло!