Письма стареющего селадона

Гай Астар (2024)

«Письма стареющего селадона» можно расценить и как эпистолярный роман, и как мемуарно-аналитическое эссе. Герой в четырнадцати письмах подробно описывает и скрупулезно анализирует тему Эроса всей своей жизни. Автор использует по мере необходимости ненормативную лексику как естественную часть большой жизни, где имеет место всё. Издание, изначально предназначенное для одной персоны, подготовлено к вниманию большого круга читателей, для которых биполярный союз «мужчина/женщина» является базовым фундаментом самой жизни. «Письма» — это аспект из мужского полюса, аспект, где мужчина в числителе.

Письмо 3

Милая моя Донара!

Я временами вспоминаю, как у нас всё начиналось, когда в тот счастливый день я коснулся коленом твоего колена, а ты не отвела ногу. «Да или показалось?», — думал я весь день. Ведь привлекала ты меня давно, особенно мочки ушей и открытая шея. Я говорил тебе, что какими-то фрагментами ты напоминаешь мне мою маму. А тяга к матери, этот Эдипов комплекс, он лежит в нас с младенчества. А потом подсознательно наши эротические желания проецируются на женщин, в ком видны материнские черты, физические или поведенческие. Признаться, я с некоторого времени, чувствовал, что если я проявлю инициативу, то не буду тобой отвергнут.

Что ещё запомнилось из раннего времени? Как-то мы обговаривали некоторые подробности, связанные с предстоящей психотерапией А.Н. по поводу его ejaculatio tarda, я расспрашивал, насколько разнообразны ваши сексуальные отношения, практикуете ли вы оральный, анальный секс? Ты к моему изумлению, как-то сразу, без паузы, выпалила: второе нет, а первое — да! Я, конечно, сразу представил, как это могло выглядеть с ним, потом со мной. Это просто запомнилось, я тогда думал, что нам лучше не начинать. Сложились сразу и коллегиальные, и соседские семейные отношения, зачем подвергать это всё риску разрушения?

И вот, спустя двадцать лет, мы находимся там, где находимся: мы старые любовники, у которых ещё не иссякло либидо друг к другу, и мы оба чтим семейный кодекс. И я продолжаю своё повествование.

Шофер КрАЗа

Седьмой курс мединститута — это интернатура по терапии. Я работал врачом-интерном в гастроэнтерологическом отделении. Соблазны у молодого врача большие. Очень трудно отвлечь мысли в нужное русло, когда проверяешь верхушечный толчок сердца или границы его у хорошенькой женщины или молодой девушки. Конечно, устав есть устав, честь халата, образец порядочности. Это так, но иногда замечаешь встречное внимание к своей персоне, и тогда бес нашёптывает: рискни!

В гастро отделении лежала одна сорокалетняя тётенька, полная, рыхлая, внешне вульгарная. Считали, что она аггравирует, требует к себе повышенного внимания, без основания жалуется. Мы, интерны, вопреки порядку, по внутренней договорённости дежурили в одиночку. В одно из моих дежурств моя героиня, звали её Егисапет, попросила измерить давление. Оно оказалось повышенным, я что-то ей назначил и сказал, что приду в палату через час проверить давление ещё раз. Когда пришёл, в палате она была одна. Я померил давление, а она мне, мол, живот болит, здесь внизу. Я начал пальпировать сначала профессионально, а потом бес одолел. Я опустился до лона, потом стал поглаживать ляжки. Она, как положено, сопротивлялась настолько, чтобы я продолжал гладить, а она продолжала сопротивляться. Не знаю, как далеко или как глубоко бы я зашёл, но в дверь заглянули.

В другой день я был один в ординаторской, она зашла что-то спросить. Зайдя, прикрыла за собой дверь и встала так близко к двери, что, если бы кто-то стал входить, упёрся бы в её задницу. Я подошёл вплотную к ней и бесцеремонно стал мять груди. Она силой отвела мои руки и вышла. Позже, остановив меня в коридоре, спросила: «Придёшь ко мне домой, если позову?»

Она жила недалеко от клиники, пешком минут десять. Кажется, была зима, я помню немного снега на газонах и тёплую куртку. Мы шли медленно, я был спокоен, околоток чужой, меня никто не знает, а если бы и знал, ко мне какие вопросы? Разве что, на кого ты повёлся, дурень! Старая, толстая, рыхлая, вульгарная, больная! А ещё она работала водителем самосвала ЗИЛ то ли на стройке, то ли в карьере. Позже, в байках с друзьями, она у нас значилась как «шофёр КрАЗа» для усиления эффекта социальной группы.

Когда она открывала дверь в квартиру, я схватил её за задницу. Она с улыбкой отстранилась и говорит: куда бежишь, времени много. Опыта у меня к этому моменту было маловато, те две девушки из Ялты и Инна. Мы зашли. Однокомнатная квартира, кровать занимает полкомнаты, вторую половину — круглый стол и старый сервант. За стеклом фотографии мужчины и мальчика лет шести. Я снова схватил её за задницу, она мне: погоди, давай поужинай. От еды я в ту пору никогда не отказывался. Она налила по рюмке коньяка. Я прикрыл ладонью рюмку, давая понять, что не буду пить ни при каких условиях. Я тогда совсем не пил спиртного по предписанию врача. Она же сделала глоток, морщась, и виновато посмотрела на меня. Сейчас я понимаю, что ей нужно было расслабиться, она хоть и шофёр КрАЗа, но не уличная проститутка. Между нами были барьеры: моральные — национальная ментальность осуждает любой вид внебрачной связи; возрастные — нас разделяло двадцать лет; социальные — врач и водитель. Оказалось, она вдова. Когда я спросил, кто на фото — это были её погибшие в автокатастрофе муж и ребёнок. А за рулём была она. Вот такая трагедия была в её анамнезе, что несколько поменяло моё высокомерное отношение, мол, блядь и блядь. Думаю, что эта вульгарность в поведении и манере общения были её оборонительным щитом.

Мне было впервой такое бытовое семейное общение. После того, как поели, она откинула одеяло и сказала: раздевайся. Я подошёл к ней и впился в губы. Она увёртывалась, отводила лицо в сторону. Мне показалось, что ей непривычно целоваться взасос с языком. Но я настойчиво перехватывал её губы. Засовывал язык, мял грудь, облизывал шею, перешёл на соски.

Она легла на спину, пропустив меня между ног. Я начал знакомую работу. Пожирая глазами этот новый образ немолодой женщины, с красивыми тёмно-карими глазами, смуглым лицом, рыхлым полным телом, целлюлитными ягодицам и ляжками, большой мягкой грудью. Всё это богатство ритмично колыхалось в заданном мною темпе. Она постанывала, иногда громко покрикивала: «Еби! Еби меня!» Это меня распаляло, я брал быстрый темп, не останавливаясь на нежности. Голодная до секса вдова, ей надо было вначале получить мощную разрядку, быть грубо и примитивно отодранной. И я это сделал! Она завыла, и через мгновение безвольно откинула руки в стороны, голову на бок, распласталась на кровати и затихла. Через минуту сказала: «Теперь еби меня как хочешь! Как хочешь!»

Я начал разнообразить рабоче-крестьянский секс изысками посвящённого гурмана. Я взобрался повыше, зажал член между грудей и стал двигаться; поставил её раком, обхватил сначала таз, затем с трудом всю талию, и драл таким образом; постукивал торчащим колом по её соскам, щекам…

«Почему ты не кончаешь?» — спросила она. Я признался, что не могу при ебле кинуть палку, нужно подрочить. «Ну как же так, миленький, вот я вся — пизда перед тобой, готовая, доступная, еби меня всю, еби по-всякому, только кончи!»

Я сел у неё между раздвинутых ляжек и стал дрочить. Плоть моя почувствовала знакомое прикосновение, я начал истекать, завывая. Она подвывала в такт мне, но почувствовав первые капли брызга на животе, с криком «туда! в меня!» — протолкнула трудягу в мохнатую. Я истекал обильно, она приговаривала ласково: «Мой сладкий, мой малыш!» Я и тогда, и потом всю жизнь, не мог отключать сознание даже в пик сладострастия. Понимая свою ответственность за каждую, эякуляция, я ей говорю: «А ну как залетишь от меня?» Она мне: «Не останавливайся, кончай! Что, у меня нет пятидесяти рублей на аборт?!»

Во второй раз, когда я пришёл, она предложила принять душ. Я согласился. Пока я мылся, она наблюдала за мной, стоя в открытой двери ванной комнаты. Трахались мы как обычно, иногда делая паузы. Я приставал к ней: «Возьми в рот! Отсоси!» Она отнекивалась не очень уверенно. Потом сказала, что хочет, чтобы я поцеловал ей живот, бедра. Я повернулся валетом, начал чмокать в живот, в паховые складки. Тут она схватила меня за голову и потянула вниз — ниже меня целуй! Я понял, что стою перед выбором: делать куннилингус или нет. Я тогда не знал этого термина «куннилингус». Лизать пизду — вот что мне предлагалось. Представить, что ты стал пиздолизом, это почти то же самое, что педерастом — унизиться. Так считала мужская ментальность моей молодости.

Я лизнул розовый набухший похотник, подразнил его вибрирующим кончиком языка, слюнявя по кругу, и тут почувствовал, что Егисапет глубоко засосала мой ствол. Я понял, что она соблюла закон: услуга за услугу. Ты хочешь минета, а это считается унизительным, тогда сам сделай это: лижи меня между ляжек! Признаться, тогда, после нескольких движений языком к горлу подступил тошнотворный позыв. Я перевернулся, сел ей на грудь и теперь победно досматривал, как я погружаю головку члена в рот, как она облизывает, захватывает губами… Я был доволен и следом поцеловал её в губы, давая понять, что всё на равных: целую то, что ебу, ебу то, что целую.

Она оседлала меня, стала сама задавать ритм. Она громко кричала: «Еби меня, брат! Еби, отец!» Возбуждение усиливалось от матерщины, грубых слов плебейского лексикона, от натурализма и некоторой гротескности. И тут я почувствовал то особенное чувство, то ощущение, когда пройдена точка невозврата, и сейчас начнётся извержение. И я понимаю, что я лежу на спине, с торчащим колом подбрасываю мою дебелую подругу, вонзаясь глубоко до матки, мои руки гладят, мнут её груди и бока, мои руки свободные, а я начинаю истекать! «А-а-а!» — заорал я так, что она прикрыла мой рот ладошкой… Эта была моя первая в жизни правильная, физиологическая эякуляция.

Бывало, она гуляла по комнате голая, пританцовывая, сотрясая телесами. Как-то в этот момент ей позвонили, она взяла трубку и начала длинный разговор. Я живо представил картинку со стороны, подошёл к ней сзади, подвёл к кровати, нагнул и стал наяривать специально глубокими толчками, как стахановец отбойным молотком, а она была вынуждена продолжать разговор, как ни в чем не бывало, иногда срываясь на «отстань!», «заебал!», «уйди!»

Она попросила мою фотографию, я принёс, и она поставила её за стекло серванта недалеко от тех, что там стояли.

Я как-то пристал, мол, давай в жопу трахну! Она не хотела, говорила, что ей колоноскопии достаточно за глаза, но я был настойчив, она великодушно легла на живот и раздвинула руками ягодицы: суй, раз приспичило. Я тыкался, тыкался безуспешно, не было ни твёрдой эрекции, ни догадался смочить слюной тугой вход, а, вернее, меня самого что-то внутри останавливало. Так или иначе, анальный коитус не состоялся.

Я захаживал к ней, кажется, раз в неделю. Через месяц меня стала одолевать совесть. Я трахаю взрослую тётку, при этом влюблён и готов жениться на красавице-однокурснице. Да, В. мне отказала, но я своими действиями ставлю любимую девушку в один ряд с тёлкой, с блядью, с сучкой. Нет, этому надо положить конец! И, уходя в очередной раз, я ей сказал, что больше не приду.

Я знал, что она заплачет. Она заплакала. «Миленький, разве тебе плохо, ведь к тебе никаких требований: приходи, когда хочешь, еби, сколько хочешь, мне уже было хорошо, я уже почти поправилась».

Последнюю фразу надо пояснить. Тогда, в 1978 году, сексология была уже признана в СССР и формировалась как наука. Уже Игорь Кон ездил по стране, читал обзорные лекции по психологии пола, уже понемногу в лекциях звучало запрещённое имя Фрейда, говорили о психоанализе, фрейдизме. Уже мы, старшекурсники мединститута и молодые врачи, говорили, что для лечения невроза нужна регулярная половая жизнь, нужна удовлетворённость в сексе… Я внутри себя свои походы к Егисапет оправдывал этим самым лечебным соитием. Я себя убеждал, что как врач имею моральное право, ведь это на пользу пациенту…

В тот день я был неумолим, что очень не соответствовало моему характеру. Я ушёл. Правда, через два месяца, уже попробовавшая глубины чувственности плоть взяла своё. Я позвонил. Она была рада. Я зашёл уже как к старой любовнице. Мы поболтали, потрахались, я ушёл. Я заметил, что моя фотография стояла там же за стеклом.

Post scriptum

Это всё закончилось в августе 1979 года, когда я с корочками врача-терапевта уехал домой. Там я по направлению министерства поступил на работу врачом-рентгенологом. Но, ещё не имея специализации, стал вести пару палат в терапевтическом отделении. Примерно через две недели на работу в это же отделение вышла из отпуска Л.М., моя будущая жена. Тогда мы с ней и познакомились…