Похороны Великой Мамы (сборник)

Габриэль Гарсиа Маркес

Один из самых известных сборников рассказов Маркеса. Магический реализм великого колумбийца в этих рассказах доведен до совершенства. Маркес играет сюжетами, характерами, смешивает реальное и фантастическое, гротескное и обыденное в самых неожиданных пропорциях. «День после субботы», «Искусственные розы», «В нашем городке воров нет» – классические произведения «малой прозы» ХХ столетия. Но главным украшением сборника, конечно же, остается рассказ «Похороны Великой Мамы», который входит в число лучших произведений Маркеса.

Один из этих дней

Наступивший понедельник был теплым, волглым, но без дождя. Дон Аурелио Эскобар, недипломированный дантист, всегда поднимавшийся рано, открыл свой кабинет в шесть часов. Он извлек из стеклянного шкафа гипсовую форму с искусственной челюстью и пригоршню инструментов, которые аккуратно разложил на столе по размеру, от больших до маленьких, как на выставке. Прямой, сухощавый, он был в рубашке без воротничка, застегнутой на позолоченную пуговицу вверху, и брюки с эластичными подтяжками. Взгляд его был замкнут и словно обращен в себя, как это бывает у глухих.

Придвинув бормашину к вращающемуся креслу, он принялся шлифовать челюсть. Трудился упорно, беспрерывно, нажимая на педаль бормашины, даже когда в этом не было необходимости.

Но лицо оставалось непроницаемо равнодушным, будто его не занимало то, чем он занят.

После восьми часов он сделал перерыв, взглянул через окно на небо и увидел двух грифов, которые сушили перья на соседней крыше. Снова взялся за шлифовку, думая о том, что до обеда скорее всего опять польет дождь. Из раздумчивости вывел его ломающийся голос одиннадцатилетнего сына:

— Папа!

— Что?

— Алькальд спрашивает, вырвешь ли ты ему зуб?

— Скажи, меня нет.

Теперь дантист вытачивал золотую коронку. Держа в вытянутой руке, прищурившись, он внимательно рассматривал ее. Из приемной вновь донесся голос сына:

— Говорит, ты здесь, он слышал.

Дантист продолжал рассматривать зуб. Лишь отложив его на стол с готовыми заказами, он ответил:

— Тем лучше.

И вновь взялся за бор. Вынув из картонной коробки, где хранились заготовки, мост с несколькими золотыми зубами, он начал тщательно шлифовать его.

— Папа!

— Что?

Выражение лица дантиста оставалось неизменным.

— Он говорит, если ты не вырвешь ему зуб, то он тебя застрелит.

Не спеша, совершенно спокойно дантист снял ногу с педали, чуть откатил бормашину от кресла и вытянул выдвижной ящик стола. Там лежал револьвер.

— Хорошо, — сказал он. — Скажи, пусть заходит.

Развернув кресло так, чтобы сесть лицом к двери, он положил руку на бортик ящика. На пороге появился алькальд. Его левая щека была чисто выбрита, правая, распухшая, покрыта темной пятидневной щетиной. В обесцвеченных болью и бессонными ночами глазах бледно мерцало отчаяние. Кончиками пальцев дантист задвинул ящик стола и, смягчившись, произнес:

— Присаживайтесь.

— Добрый день, — сказал алькальд.

— Добрый.

В ожидании, пока прокипятятся инструменты, алькальд прислонил затылок к подголовнику кресла и почувствовал себя лучше. Вдохнув насыщенный холодящими парами эфира воздух, осмотрелся. Обстановка кабинета была убогой: старый деревянный стул, бормашина с педальным приводом и стеклянный шкаф с фаянсовыми флакончиками. Напротив стула стояла ширма в человеческий рост, заслоняющая окно. Когда дантист придвинулся, алькальд, крепко упершись пятками в пол, открыл рот.

Дон Аурелио Эскобар повернул его лицо к свету. Осмотрев больной зуб, он осторожно надавил пальцами на воспаленную челюсть.

— Придется обойтись без анестезии, — проговорил он.

— Почему?

— Потому что у вас абсцесс.

Алькальд посмотрел ему в лицо.

— Хорошо. — И выдавил улыбку.

Дантист никак не среагировал. Он перенес на рабочий стол кастрюльку с прокипяченными инструментами и пинцетом неторопливо извлек их из воды один за другим. Мыском ботинка пододвинул плевательницу и направился к умывальнику, чтобы вымыть руки. На алькальда он не взглянул ни разу. Тот же неотрывно на него смотрел.

Болел нижний зуб мудрости. Дантист приблизился, встал поосновательнее и положил на зуб горячие щипцы. Ощутив леденящую бездну внутри и судорогу в ногах, алькальд вцепился пальцами в подлокотники кресла, но не издал ни звука. Дантист слегка шевельнул зуб. Без злости, скорее печально, с горечью он произнес:

— Сейчас вы заплатите за двадцать убитых, лейтенант.

Алькальд услышал внутри своего черепа хруст, и слезы заполнили глаза. Он стал задыхаться, хотел вдохнуть, но не смог, пока не почувствовал, что зуба больше нет. Сквозь пелену слез он посмотрел на дантиста. Ничтожным показалось то, что он испытывал пять прошлых ночей, по сравнению с этой болью. Взмокнув, глотая воздух, алькальд расстегнул френч, наклонился над плевательницей и стал шарить по карманам в поисках платка. Дантист протянул ему чистый.

— Вытрите слезы, — сказал он.

Алькальд вытер. Пальцы его дрожали. Пока дантист мыл руки над тазом, алькальд разглядывал голубое небо за окном и вблизи — пыльную паутину с яйцами паука и мертвыми насекомыми. Дантист подошел, вытирая руки.

— Режим постельный, — произнес он, — полоскание соленой водой.

Алькальд встал, попрощался, мрачно приложил руку к козырьку и направился к двери, с трудом передвигая затекшие ноги и застегивая френч.

— Пришлите счет, — сказал он.

— Вам или в муниципалитет?

Алькальд не взглянул на дантиста. Закрыл за собой дверь и лишь тогда через металлическую сетку процедил:

— Один черт.