Картина мира в мифах древнего Китая

В. П. Даниленко, 2019

Мифическая картина мира того или иного народа по-своему отражает мировидение этого народа. У каждого народа оно своеобразно. Цель этой книги – наметить путь к воссозданию картины мира в древнекитайских мифах. Книга предназначена для тех, кто ценит народную мудрость.

2. Древнекитайская мифическая картина мира

2.1. Мир

2.1.1. Космогония

Если в библейской книге бытия даётся только одна версия творения мира, то в древнекитайских мифах таких версий несколько. По своей распространённости они могут быть поделены на две группы — непопулярные и популярные.

К непопулярным космогоническим мифам у древних китайцев относятся следующие:

1. «В глубокой древности, когда ещё не было ни неба, ни земли, мир представлял собой лишь мрачный, бесформенный хаос. И в этом мраке постепенно родились два больших духа — Инь и Ян, которые с огромным усилием начали упорядочивать мир. Впоследствии Инь и Ян разделились, и установилось восемь главных направлений в пространстве (север, восток, юг и т. д. — В. Д.). Дух Ян стал управлять небом, дух Инь — землёю. Так был создан наш мир» (Юань. С. 30–31).

2. «Более интересен для нас миф о небесном духе Цзюйлин. Говорят, что он появился одновременно с первоначальной субстанцией, его же называют истинной матерью девяти начал. Он был настолько всемогущ, что смог создать горы и долины, пустить большие и малые реки, поэтому его можно считать первотворцом» (там же. С. 30).

3. «Вот ещё один миф о матери бесов — Гуй-му. Гуй-му, жившую в горах Сяоюйшань у Южного моря, называли ещё Гуй-гушань. У неё была голова тигра, ноги дракона-луна, брови, как у четырёхпалого дракона-мана, глаза, как у водяного дракона, облик её был удивительно причудлив. Она смогла породила небо, землю и чертей и была способна родить сразу десяток чертей, утром рождала, а вечером проглатывала их, как лакомство. Этот персонаж чем-то напоминает создателя всех вещей, но, к сожалению, будучи бесовкой, съевшей своих детей, что весьма неэтично, она так и осталась «матерью бесов»» (там же. С. 30).

4. «Перебирая мифических первосоздателей вселенной, в заключение нельзя не вспомнить о духе Чжулуне — Драконе со свечой с горы Чжуншань, рассказ о котором записан в древней «Книге гор и морей». Этот дух с лицом человека, телом змеи, с красной кожей был длиной в тысячу ли. У него были удивительные глаза, напоминавшие два оливковых дерева. Когда он закрывал глаза, они превращались в две прямые вертикальные щели. Стоило ему лишь приоткрыть глаза, как в мире наступал день, а когда он закрывал их, на землю спускалась ночь; стоило ему подуть, как появлялась пелена красных облаков, падал хлопьями обильный снег и наступала зима; дохнёт — и тотчас красное солнце начинало палить, плавились металлы и камни и наступало лето. Он лежал, свернувшись, как змея: не ел, не пил, не спал и не дышал, но вздохнёт — и дует ветер на десять тысяч ли. Светом свечи, которую Чжулун держал во рту, он мог освещать высочайшие сферы неба и глубочайшие пласты земли, где царил вечный мрак… Чжулун и в самом деле похож на первотворца» (там же. С. 31).

По первой версии космогонических мифов выходит, что мир был создан Инь и Ян, по второй — Цзюйлином, по третьей — Гуй-му, по четвёртой — Чжулуном. К этим версиям, описанным Юань Кэ, Э. М. Яншина присоединила пятую: она предположила, что богиню Нюйва следует рассматривать не только как создательницу людей, но и как творца мира. Она писала:

«Наше предположение о том, что традиция о «превращениях» Нюйва (в богов, в «тьму вещей» и т. д.) является отзвуками представлений о ней как о Великой Матери богов и всей природы, а также мифа о сотворении ею мира, подтверждается наличием параллельных мотивов в компилятивной, как мы полагаем, космогонической легенде о Паньгу» (Янш. С. 127).

Несмотря на камешек, который автор этих слов бросает в огород Паньгу, мифы о нём как творце вселенной были в Китае наиболее популярными. В этих мифах, в отличие от предшествующих, в весьма отчётливой форме представлено антропоцентрическое объяснение происхождения мира. Их авторы выводили этот мир из гигантского первочеловека. Он выступает в их мифах в качестве мирового первоначала. Таким чудо-человеком стал Паньгу.

Вышел Паньгу из космического яйца, родившегося из первобытного хаоса. Его рождение было чудесным:

«Согласно преданиям, в то время, когда ещё земля и небо не отделились друг от друга, вселенная представляла сплошной хаос и по форме напоминала огромное куриное яйцо. В нём зародился наш первопредок Паньгу. Он вырос и, тяжело дыша, заснул в этом огромном яйце. Прошло восемнадцать тысяч лет, прежде чем он вдруг проснулся. Приоткрыл глаза, чтобы осмотреться, но, увы! — ничего не увидел: вокруг него был сплошной чёрный и липкий мрак, и сердце его наполнилось тоской» (Юань. С. 34).

Чудесным образом Паньгу и выбрался из яйца, в котором он вырос:

«Не зная, как выбраться из этого яйца, Паньгу схватил невесть откуда взявшийся огромный топор и с силой ударил им мрак перед собой. Раздался оглушительный грохот, какой бывает, когда трескаются горы, — хуа-ла! — огромное яйцо раскололось. Всё легкое и чистое тотчас же поднялось вверх и образовало небо, а тяжелое и грязное опустилось вниз и образовало землю. Так небо и земля, представлявшие вначале сплошной хаос, благодаря удару топором отделились друг от друга» (там же. С. 34).

Выбравшись из яйца, Паньгу, стал создавать мир. Прежде всего он отделил небо от земли, но, «опасаясь, что они вновь соединятся, уперся ногами в землю и подпёр головой небо. Так он стоял, изменяясь вместе с ними. Каждый день небо становилось выше на один чжан, а земля становилась толще на один чжан, и Паньгу вырастал на один чжан» (там же. С. 34).

Прошло ещё восемнадцать тысяч лет. За это время тело Паньгу стало фантастическим:

«Какого же роста стал Паньгу? Говорят, что его рост равнялся девяти тысячам ли. Как высочайший столб стоял великан Паньгу между небом и землёй, не позволяя им вновь превратиться в хаос. Так стоял он, один-единственный, поддерживая небо и упираясь в землю, и не заметил в этой тяжёлой работе, как прошли целые эпохи. Наконец небо и земля, видимо, стали достаточно прочными, и Паньгу мог больше не опасаться, что они соединятся вновь, — ведь ему тоже надо было отдохнуть. В конце концов он, подобно всем людям, упал и умер» (там же).

Смерть Паньгу была чудотворной. Она породила из него основы мироздания:

Конец ознакомительного фрагмента.