Смех и только!

Вячеслав Марченков (2024)

В книге рассказывается история обычного человека, который пытается найти работу и изменить свою жизнь. Однажды он встречает соседа, который предлагает ему подработку — распилить дрова в деревне. Там герои попадают в странные и забавные ситуации, которые заставляют читателя улыбнуться. Книга полна неожиданных поворотов и комичных моментов, которые не оставят читателя равнодушным. Это история о том, как важно не сдаваться и идти вперёд, даже если путь кажется трудным и полным препятствий.

Хотите, верьте, хотите, нет!

Чёрной неблагодарностью отплатим мы нашим предкам за кровь, пролитую ими во имя мира и жизни на нашей земле, если не защитим их достоинство, их честь, героизм и мужество. Сейчас не отдельные люди, а целые страны хотят показать те события не столь катастрофическими для всей планеты, принизить значение моего народа в достижении мира, коверкая события и факты. Нагло смеются над подвигами наших предков. Они не хотят вспоминать о тех миллионах наших соотечественников, павших в кровавой бойне двадцатого века. Я, как внук ветерана, с болью в сердце смотрю на это безнравственное и умышленное оскорбление моей страны. Моя душа полна возмущения, потому что только мой народ, народ-победитель вправе отделять реальность от вымысла. Он заслужил это своей кровью. Только мой народ имеет право шутить и смеяться над собой, потому что он — герой!

По дороге, жёлтой змеёй ползущей от леса к деревне, шатаясь из стороны в сторону и горланя песню, шёл человек:

— «Пошёл солдат в широко поле, на перекрёсток трёх дорог, нашёл солдат в широком поле травой заросший бугорок…»

Солнце только что опустилось за лес, и в летнем безветренном сумраке голос эхом отзывался где-то в лугах за деревней. Ребятня, оседлавшая бревна, аккуратно сложенные у забора на выгоне, громко захохотала в ответ.

— Васек! Дед твой идёт!

Сквозь смех сказал кто-то из них. С бревна поднялся рослый и крепкий не по годам, лет четырнадцати, парень. Присмотревшись, он промямлил:

— Ага, Тимофеевич. Прячьте всё и прячьтесь сами. Щас рассказами одолеет всех. Я пошёл за бабусей, пусть сама забирает его.

— Да ладно, Вась! Не гунди.

Остановил его один из товарищей.

— Он у тебя спокойный, не в пример «лысому». У того вечно в кармане молоток лежит.

Давай басни послушаем, они у него классные, лихие.

— Ну, как хотите!

Вася опять уселся на место. Поравнявшись с ребятами, дед сначала хотел пройти мимо, но задор, ёжиком сидевший в его нестареющей душе, не дал этого сделать. Круто развернувшись, он подошёл к ним.

— Здорово, орлы!

Хрипло обратился старый вояка к молодёжи.

— Что молчите, ёшкин кот? Али языки проглотили, или героя испугались?

Детвора захихикала.

— А, живые! Значит, есть порох в пороховницах!

— Дедуль! Пошли домой!

С бревна опять поднялся его внук, но старика было уже не остановить.

— Ты какого полку будешь, гренадёр?

— Тимофеевич! Это же Васька, твой внук!

Крикнул кто-то. Дед, приблизился вплотную к парню и, приглядевшись, гордо произнёс:

— Мой будёновец! Вижу по росту, весь в меня!

Хотя сам шапкой, которую не снимал даже летом, не доставал внуку до подбородка. Все в деревне, да и не только в ней, уважали старого за то, что он прошёл всю войну не в обозе, а на передовой и имел множество наград, заработанных своей кровью. Но знали и его слабость. Очень уж дед, любил выдумывать всякие небылицы. За глаза многие называли его «Андерсен», потому что от сказки они мало чем отличались.

— Эх, унучек! Вот ты зовёшь меня домой. А иде он,

Размышлял вслух Тимофеевич.

— Как говаривал мой штурман: «Мне небо заменит дом, а эскадрилья — родную семью».

— Деду?

Перебил его один из подростков,

— Ты же прошлый раз говорил, что танкистом был.

— Молчи, стервец! Не лезь наперёд батьки. Кем я был, не твово ума дело. Лучше слухай да на ус мотай. Помню, было это под Смоленском…

Начал свой рассказ старый вояка:

— Только мы с еродрома поднялись на ероплане, к нам на хвост «месс еры» сели. Мы туды, сюды. Куды деваться? А фашисты свинцом поливают, как водой с трансбоя. Тут я принимаю решение: «В бой не вступать! Задание важное, ответственное — доставить срочный пакет», а их, как комаров на лампе, тьма тьмущая! Внизу речка текла, а над ней мосток. Я не сплоховал и камнем кинулся вниз, под мост то есть. Включил «нейтралу» и битый час простоял так. Ждал, пока все разлетятся.

Здесь молодёжь не выдержала и засмеялась так, что в соседних домах собаки, испугавшись, залаяли. Дед, воспользовавшись образовавшейся паузой, вынул из кармана фуфайки четвёрку с мутной жидкостью, освободил её от самодельной пробки, сделанной из клочка газеты, и на четверть опустошил бутылку.

— Дальше-то что?

Успокоившись, наперебой стали просить рассказчика ребята.

— А что дальше? Я «заднюю» включил, потихонечку из-под моста вылетел, гляжу вокруг никого. Втыкаю «переднюю» — и пошёл, пошёл… За ето мне медаль дали.

Ребятня снова засмеялась.

— Дедуш! Расскажи, как ты в разведку за «языком» ходил.

— И ето было!

Тимофеевич, отглотнув ещё из четвёрки, продолжил:

— Вызывает как-то меня командир полка. Я тогда лейтенантом был. «Сынок», говорит, — нужен нам немец разговорчивый и красноречивый, как етот…»

Здесь он, что-то вспоминая, нахмурил брови:

— Мефистофель?

Подсказал один из слушателей.

— Во, во, Пистофиль!

По-своему повторил дед.

— «Так вот, — говорит, — иди, и не просто иди, а хоть куды, но один не вертайся». Что делать? Я, ему и говорю: «Вынь и положь, товарищ полковник, мне для ендова фляжку спирта, пять головок лука, три головки чеснока и хрена на закусь. Тады все будет». Он, тогда, не спрашивая, зачем, отдал приказ адъютанту добыть мне усе. Я сложил продукты в вещмешок — и шасть на ту сторону! Слышу, в землянке они по-своему гикают. Дер, бер, мер — в общем, разговаривают. Я расположился рядом, достал фляжку, жахнул по-нашенски и давай заедать луком да чесноком. А дело-то зимой было. Мороз страшенный. Они греются в землянке, а я снаружи спирт наяриваю. Чую, живот стал артачиться. Ну, думаю, пора! Горбылёк от стеночки отодвинул и давай им туда шептуньчика пускать. Через полчаса один только и смог выползти оттуда, остальные задохнулись насмерть. Я его, полуживого, и притащил. Отдал полковнику и ушёл отдыхать, а тот меня опять вызывает. «Тимофеевич, — говорит, — молчит твой гитлеровец. Мы его пытаем, а ён молчит, мы его пытаем, а ён, стервец, молчит». «Щас заговорит», — отвечаю я ему. Прихожу в штаб, скидаю штаны и запускаю шептуньчика. Со штаба даже крысы с тараканами вакуировались. Помещение стало не пригодным к жилью до конца войны. И етот бедолага, чтоб больше не испытывать на себе мою химическую атаку, заговорил не на их нем, а по-русски, лучше меня. Мне снова за ето медаль дали.

Последние слова деда уже ни кто не слышал. Вся ребятня, как больные, скрючившись пополам от смеха, оставив бревна, каталась по земле. Дедуля тем временем, допив четвёрку, совсем захмелел. Видя это, внук Васька взял его под руку и вместе с ним направился домой. Тот что-то бубнил себе под нос, пытаясь вырваться, но силы, естественно, были не равны. Наконец Василий разобрал:

— Тихо, унучек, тихо, дедушка хочет посюкать.

Минуты три Тимофеевич пытался добраться до ширинки на старых офицерских штанах, потом, глубоко вздохнув, произнёс:

— А, веди, унучек, я уже в штаники посюкал.

Внук, улыбнувшись, повёл деда дальше. Утром по деревне от соседа к соседу пополз слух. Мол, Тимофеевичу ночью плохо стало. Думали, от самогона, вызвали «скорую», а это осколки зашевелились, опять проснулись. А ещё через неделю в сельском клубе представитель Совета ветеранов из области вместе с первыми лицами районной власти вручали бабе Нюре, не стали тревожить старика, орден. Он нашёл своего хозяина через много лет после войны. В наградном листе говорилось:

«За мужество и героизм, проявленные при взятии города Праги!»

И это была уже чистая правда. Хотите, верьте, хотите, нет!