Осокин. Том 2

Вячеслав Григорюк

Прямое продолжение истории о молодом лейтенанте Осокине. В этот раз ему предстоит расследовать несчастный случай – смерть молодого спортсмена-штангиста во время соревнований.

© Вячеслав Григорюк, 2023

ISBN 978-5-0053-3687-3 (т. 2)

ISBN 978-5-0053-3684-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга 1. Заключительный подход

ДИАГНОЗ: СПОРТИВНОЕ СЕРДЦЕ

1

Осокин оглядел спортивный зал. Небольшой павильон с высоким потолком. Под потолком с равным промежутком шли ряды железных ферм, каждая их которых опиралась по бокам на толстенные бетонные колонны. Стены побелены. В центре пол был окрашен в желтый, вдоль стен — в синий, и разделен белыми полосками. Два соревновательных помоста с резиновыми вставками в трех метрах друг от друга, на правом собрана штанга. Рядом с каждым помостом стояло табло. Левое выключено; на правом — ярким зеленоватым светом высвечивалось имя «Алексей Сидоров». А внизу подпись: «Толчок. 2й подход. Вес штанги 225 кг». За табло и помостами — большой тент во всю высоту зала с описанием соревнований. Напротив них — жалкое подобие трибун: несколько рядом обшарпанных скамеек и офисных кресел.

Осокин перевел взгляд на снаряд. Четыре красных диска одинакового размера и толщины, с одной стороны упирались во втулку, с другой — зажимались специальным замком. На диске написано ROGUE 25 кг. Данил стал считать: «Восемь дисков по двадцать пять килограммов. Это ж… двести кило! А почему тогда на табло горит надпись двести двадцать пять?

Не стал вникать в подробности. Да и голова болит, не до школьной арифметики сейчас. «Наверное, у меня давление подскочило…»

Справа от помоста поставили стол — две школьные парты, застеленные какой-то зеленой шторой, или большим зеленым покрывалом. На одном стоит табличка «Жюри». За столом — две небольших скамейки. Справа от стола стоит сигнальное табло с тремя лампочками белого цвета и тремя лампочками красного цвета. Напротив помоста три стула, на которых лежали три пульта. И пустые трибуны позади зала. Соревновательная зона огорожена съемным заборчиком. Каждая секция заборчика была перетянута небольшим тентом с логотипом спортивного комплекса. Наверное, чтобы лишние не мешали, подумалось Осокину.

Вспомнил, зачем его сюда пригласили. Тут парень свалился в обморок, а через несколько минут у него остановилось сердце. И зовут парня Алексей Сидоров. Как раз перед самым подходом. Интересно, отравили его или же сердце просто не выдержало?

Осокин прошелся по помосту. Ничего интересного для него. Куча белых следов, что идут от стойки с круглой чашкой. В чашке валялся белый порошок и большой белый квадратный кусок магнезии.

Подошел, взял щепотку. Потер ее между пальцев. Порошок, как порошок, ничего особенного. Несколько крупинок упали ему на черные туфли. В адекватном состоянии вряд ли будешь жевать или нюхать этот порошок. Отряхнул руки. Крупинки полетели в разные стороны, оседая на чашке, на рукавах и плечах его черной кожаной куртке, падая на пол. Зря это сделал. И, как назло, не взял собой платок.

Осокин посмотрел на стол. Подошел к столу и вытер руки о скатерть. Первое впечатление не обмануло: стол был действительно застелен старой зеленой шторой.

Оглядел соревновательный зал. Большой, ремонт сделан недавно, на потолке еще не было желтых пятен и потеков от дождя, на железных балках отсутствовала ржавчина.

Посмотрел на большой плакат во всю высоту зала. Надпись «Открытый чемпионат Москвы по тяжелой атлетике среди юношей и девушек до 20 лет». И фотографии спортсменов, поднимающих тяжеленные штанги. Даже есть девушки.

Нет, Осокин бы не хотел себе в жены девушку-штангистку. Обидно как-то, когда девушка может поднять больше, чем ты.

Осокин обошел плакат. На столешнице стоял звуковой пульт, рядом болтался одинокий стул, за пультом виднелся ноутбук. Осокин опять выглянул из-за плаката, увидел по разным его сторонам большие колонки. Как их сразу не заметил? Подошел к ноутбуку. Осокин нажал «пробел». Ничего не произошло. Ноутбук оказался выключенным.

Зал, как зал. Большой плакат использовался в качестве ширмы, чтобы спортсменам можно было спокойно настроиться перед подходом.

До Осокина стали доноситься голоса.

— Так вы ничего не знаете? — спросил Гашаков. Напарник Осокина стоял возле входа в зал и разговаривал с пожилым мужчиной. Старик был одет в спортивный костюм.

— Нет, — ответил тот.

Осокин подошел к ним. Представился по форме. Показал удостоверение старшего лейтенанта МВД.

— Девяткин, Павел Викторович, — кивнул мужчина. — Тренер Алексея Сидорова… Я даже не знаю, что же на самом деле произошло, — продолжил он рассказывать Гашакову. Осокин удивился, на сколько мягким и спокойным был голос старика. «Неужели нисколько не переживает?» — Парень вышел на помост. Вздохнул полной грудью и через пару секунд свалился. Подумали, что обморок, — Девяткин шаркающей походкой на негнущихся ногах пошел к помосту. Шел тренер с ровной спиной, но сильно отклянчив зад. — Вот тут он стоял, а потом свалился, — показал Девяткин.

Осокин с Гашаковым подошли к Девяткину. Осокин еще раз оглядел зал. Просторное помещение. А с места, где лежало тело, было видно все: и судейские стулья, и стол жюри, и трибуны.

— Ну, тут у нас в комплексе носилки есть, на всякий случай, — продолжил тренер. — Парня переложили и понесли в разминочный зал. — Он зашел за плакат и двинулся вглубь зала.

Полицейские шагали следом. При каждом шаге Гашакова по коридору разносилось эхо. Слишком громко цокали каблуки на туфлях, как будто там стояли железные набойки. Осокин морщился, уж очень раздражал этот звук его больную голову. Давление начинало шалить все больше.

— Леша в себя не приходил, — продолжал Девяткин, — мы его перенесли в кабинет медика наверх, — показал на лестницу. — Багров его послушал, не услышал биение сердца и вызвал скорую.

— Он первую помощь пытался оказать? — спросил Гашаков.

— Да, но у него не получилось, — тренер остановился на входе в разминочный зал. — Скорая уже вызвала вас.

Осокин кивнул. Протиснулся между дверным косяком и тренером и зашел в разминочный зал.

Зал представлял собой вытянутое помещение с высоким потолком. Вдоль стен были расположены помосты, точно такие же, как и в соревновательном зале. А еще по углам стояли тренажеры, скамейки, брусья, перекладины для подтягивания. Возле каждого помоста стояли подставки под диски. Каждую секцию занимал какой-то определенный диск своего цвета: зеленые, синие, желтые, красные. Была куча и мелких дисков разного диаметра. Пахло потом, резиной и какими-то ментоловыми мазями. Это запах еще сильнее разбередил и без того пульсирующие виски Осокина.

— Вот тут он разминался, — подошел к третьему помосту Девяткин. — Даже штанга еще не разобрана, — и погладил снаряд по дискам. Тяжело вздохнул и сел на свободную скамейку. — И кто теперь поедет на олимпийские игры?

Осокин и Гашаков переглянулись.

— Так парень претендент на Олимпийские игры? — спросил Гашаков.

— Да, лучший в своей категории, — ответил Девяткин. — Пахал как лошадь, как заведенный. И талантливый. Очень, — тренер посмотрел в глаза Осокину. — Кто, если не он?

Осокин ничего не ответил.

— Где сейчас медик? — спросил Гашаков.

— У себя, наверху, — в сторону лестницы показал Девяткин.

— А… Сидоров не жаловался на здоровье? — спросил Осокин.

— Это спорт, сынок, — ответил Девяткин. — Профессиональный спорт. Травмы есть у всех. Он на плечо жаловался, боли его сильные одолевали. Я же тренер, пристально следить за здоровьем каждого спортсмена не могу, пусть даже парень собрался игры олимпийские выигрывать. У меня их целая команда, двенадцать человек, — с чуть заметной гордостью сказал Девяткин. — Если Алексей жаловался, то я его сразу к Багрову отправлял. Он у нас врач, он же допускает спортсменов до соревнований, он же и назначает лекарства.

Осокин кивнул.

— Пойдем, поговорим с этим Багровым, — сказал Гашаков.

Поднялись на третий этаж. Багров сидел у себя в кабинете и что-то записывал. Врач отоврался от своего занятия, когда полицейские зашли. Осокин показал удостоверение.

— По делу Сидорова? — догадался врач.

Багров был одет в медицинский халат с эмблемой на нагрудном кармане неизвестного Осокину препарата. Название было вышито красными нитями, но трудно читаемое, так что Осокин не пытался его запомнить. Возраст Багрова тоже не поддавался определению, то ли врач выглядел старше своих лет, то ли, наоборот прожил уже много, но хорошо сохранился. На указательном и среднем пальце правой руки были въевшиеся желтые пятна, что сразу выдавали в человеке заядлого курильщика. В остальном же Багров не отличался от среднестатистического мужика, что пять дней в неделю просиживает штаны, сидя в кабинете. По распухшему носу Багрова Данил не смог понять, увлекается ли этот человек спортом или прикладывается периодически к бутылке.

Осокин кивнул, а сам стал изучать кабинет врача. В воздухе витал запах медикаментов. Кабинет был разбит на две части: приемную и процедурную, разделенные ширмой. В «приемной» стояли рабочий стол, заваленный бумагой и канцелярскими принадлежностями. Рядом со столом стояла табуретка. Слева от стола, в углу, разместился шкаф с медицинскими документами, справочниками, книгами. Рядом со шкафом на стене висели различные грамоты, подтверждающие квалификацию Багрова. Напротив стола возвышалась линейка для измерения роста, рядом — старые весы, с бегающими по шкале гирьками. Желтая краска на весах отслаивалась, отчего видна была ржавчина. На платформе были протертые следы от ног. В процедурной части была кушетка, затянутая прозрачной клеенкой, и стеклянный шкафчик, полный всякими таблетками, бутыльками, склянками, тарелочками-фасолинами, шприцами и кучей всяких непонятных медицинских инструментов. На отдельной полке лежала открытая упаковка ваты. В углу на стене висел открытый умывальник. Оба шкафа, и с документами, и с препаратами закрывались на маленькие навесные замки.

— Да, я вызвал «скорую», — отвечал на вопросы Гашакова врач. Голос его был прокуренный. — Парню реанимация нужна была, а у меня, сами видите, — он развел руками, — специальных приборов нет. Только витамины да шприцы.

— Это что? — Осокин показал пальцем на открытую пачку с препаратами.

— Диклофенак, — ответил Багров. — Обезболивающее.

— Тут одной ампулы не хватает, — Осокин подошел к шкафчику.

Багров встал со своего места. Осокин заметил, что в левом кармане халата у Багрова лежала пачка сигарет, в правом — связка ключей. Врач вытащил из шкафа пачку и стал вертеть ее в руках.

— Странно, — сказал он. — Я перед соревнованиями никому не ставил уколы, — и посмотрел на Осокина.

— Тренер Сидорова говорит, что парень на боли в плече жаловался, — заметил Гашаков.

— Да, обычное дело у штангистов, — Багров убрал пачку обратно в шкафчик. — У них либо спины, либо локти, либо плечи. Еще колени. Нагрузка большая ведь, — он сел обратно за стол. — по пять-семь тонн за тренировку поднимают. А ведь в период подготовки к соревнованиям, они по две, а то и по три тренировки в день делают.

— Так про обезболивающее что скажете? — спросил Осокин. — Мог его кто-нибудь сам взять?

— Вряд ли, — ответил Багров. — Меня перед соревнованиями не было. Меня в бухгалтерию в тот момент вызвали, у них какие-то нестыковки были в отчетности по закупкам…

— То есть, — перебил Гашаков, — соревнования проходили без присмотра медика?

— Да нет же, — ответил Багров. — В зале обязательно присутствует медсестра, она следит за общим состоянием спортсменов. А допуск к соревнованиям я даю накануне. Все спортсмены были в норме. Даже Сидоров.

— Сюда зайти кто-нибудь мог? — спросил Осокин.

— Любой желающий. Кабинет я закрываю только в конце рабочего дня, когда ухожу домой. А так взять-то все равно не смогут ничего, у меня все шкафчики на замок закрыты, — и достал из кармана связку ключей. — И когда в бухгалтерию уходил, ключи с собой были.

— Предварительное заключение о состоянии Сидорова? — спросил Осокин.

— Остановка сердца… Даже если бы парень и зашел ко мне кабинет, то вряд ли бы открыл шкафчик, не повредив замок…

— А вы когда вернулись, шкаф закрыт был? — перебил Осокин.

Багров задумался.

— Честно, я сейчас уже не вспомню, было не до этого, — наконец ответил врач. — Тут такое произошло…

— Понимаю, — кивнул Осокин и пошел к выходу.

Гашаков пошел следом. Багров решил проводить их до двери.

В коридоре полицейские увидели какого-то мужчину в коричневом пиджаке и серых брюках, что выходил из туалета. На глазах у него были очки. Шел быстро, в их сторону не смотрел. До полицейских послышался шум воды.

— Это судья соревнований, он же первый подскочил к Сидорову, когда тот свалился на помосте, — сказал Багров. — Хороший мужик, Семеном зовут, — судья тем временем свернул на лестницу.

Полицейские поблагодарили Багрова за информацию. На лестнице попытались окликнуть судью. Им никто не ответил. Да и в спортивном зале было пусто.

Вернулись обратно в разминочный зал. Там тоже никого не было. Не сговариваясь, подошли к помосту Сидорова.

— И что ты думаешь? — спросил Гашаков, толкнув собранную штангу ногой. Снаряд плавно откатился на несколько сантиметров и замер.

— Пока не знаю, — Осокин наблюдал за напарником. Потом стал оглядывать зал. — Не похоже, что парня убили. Просто сердце не выдержало таких нагрузок, и… не знаю, может, разрыв случился. Может, — он подошел к помосту Сидорова. Посмотрел на штангу, на ряд дисков, на пустые лавочки. Ничего, за что можно было бы зацепиться. Склонился к штанге и попытался ее поднять. Снаряд не поддался. — Слушай, Саня, — Осокин повернулся к Гашакову, — ты видел, сколько Сидоров собрался поднять? — Гашаков кивнул. — Я там двести кило насчитал. На табло написано двести двадцать пять. Почему?

— Понятия не имею, — пожал плечами Гашаков. — Я как-то не особо со спортом дружу.

— Два с половиной кило, — Осокин в задумчивости глядел на диск, что лежал рядом со штангой. Еще раз посмотрен на снаряд. Вспомнил разговор с Багровым. Потом всплыла в памяти распечатанная пачка диклофенака. Одной ампулы там не было. И это странно, с учетом того, что медик запирает шкафчик с препаратами на ключ. Или он забыл его закрыть? — Поехали в участок, что нам эксперты скажут, — и вышел из разминочного зала.

— Давай для начал в морг скатаемся, — Гашаков пошел следом, громкая цокая каблуками. — Хоть на жертву посмотрим.

Осокин лишь поморщился на это и ничего не стал говорить. В висках продолжало стучать.

2

В морг Осокин не поехал. Не хотелось смотреть на труп. К тому же потом эксперты сами пришлют отчет, где будут сделаны фотографии жертвы. Еще будут утешительно-подозрительные разговоры с родителями, после которых у полицейских появиться нормальная фотография Сидорова. Так что, лишний раз по собственному желанию спускаться в подвальное холодное помещение ему не хотелось. Осокин вернулся в участок.

В кабинете было свежо. Несколько минут назад техничка закончила делать влажную уборку. Осокин видел ее, как она с ведром и шваброй мыла полы в коридоре. За время службы в Томском отделении он привык, что полы там мыли раз в неделю. Тут же влажную уборку делали каждый день, а порой было и дважды на дню. Это было одно из откровений для Осокина. Оказывается, в Москве ценился труд уборщиков.

Но еще большее удивление Осокину принес сам кабинет. Большая по площади квадратура, высокий потолок. Никакой старой мебели, пыльных полок, доверху забитых нераскрытыми делами. Нормальные большие кресла с удобными подлокотниками. Покрыты, правда, не кожей, а дерматином. У каждого следователя собственный компьютер, рабочий мобильник — обычная кнопочная китайская пищалка, а не крутой смартфон.

Отдельно в углу, закрытый от посторонних глаз шкафом для одежды, стоял обеденный стол. На столе — микроволновка и электрический чайник, под столом — маленький холодильник, который Гашаков в шутку называл минибаром. В другом углу стоял кулер с водой.

Евроремонт.

Пластиковое окно в три створки шириной, завешанное жалюзи. Светодиодные лампочки, отчего в кабинете всегда было светло. Поначалу Осокин не мог никак привыкнуть к такому яркому освещению. На входной двери висит зеркало во весь рост. Вот оно, столичное отделение полиции.

Осокин откинулся на спинку кресла и задумался. Что ж, первое серьезное дело за последние три месяца. До этого все время уходило на поиски квартиры, вечные скитания по хостелам и споры с наглыми риэлторами. С ФСБ вообще ничего не вышло.

Тогда ведь, в Томске, позвонил он агенту, что арестовал Калинина, представился по форме, изъявил желание принять предложение. Тот лишь сухо попросил прислать резюме ему на электронную почту. Адрес скинул смс. Казалось бы, ну кто в ФСБ присылает резюме? Осокин тогда этого не понял, составил через сервис HeadHunter шаблон, приврал немного о своих заслугах и послал резюме.

Ответа ждал три дня. В конце концов, позвонил этому агенту, тот ему сказал, что начальство хочет с ним лично встретиться и больше на связь не выходил.

Осокин сгребся и полетел. Оставил мать одну в Томске. Лиля тоже не изъявила желание ехать, чему он по большей части был рад. Сидя в самолете, наблюдая за медленно плывущими облаками из окна, Осокин для себя понял, что их с Лилей отношения всего лишь небольшая интрижка, мелкое развлечение, чтобы снять стресс и дать выход накатившим эмоциям.

А эмоций было в избытке! Постоянное движение, суматоха в полицейских кругах, ведь поймали просто звезду Томской прокурату, лучшего сотрудника, достойнейшего человека! Тогда газеты и местные новостные каналы только и делали, что обсуждали арест Савинова. Каким чудом Калинин избежал огласки в этом деле — Осокин не понял. Видимо, высшее руководство решило, что для журналистов достаточно одного генеральского сынка, и очернять федералов в их планы не входило.

Что было бы, просочись по какой-нибудь нелепой случайности информация о Калинине. Элементарно, во время ареста на борту самолета мог бы оказаться какой-нибудь журналист, или более-менее известный блогер. Федералам бы прибавилась головная боль. Хотя, Осокин был уверен, решили бы этот вопрос очень быстро — упекли бы несчастного свидетеля в тюрьму по статье «экстремизм», подключили бы полицию, которая с превеликим удовольствием повесила бы на него еще пару-тройку «висяков». Вот тебе и свобода слова!

А потом Осокин вспомнил, что самолету взлететь в положенный срок не дали. Всех пассажиров вернули обратно в терминал и стали проводить разъяснительные беседы. Особо горластых уводили в отдельные комнаты. У всех, кто был на самолете, включая стюардесс и пилотов, изъяли мобильные телефоны и стерли все мало-мальски фотографии и видеозаписи, удалили все переписки, не вникая в их содержание, и предупредили, чтобы в ближайший месяц люди особо не распространялись об этом, иначе…

«Да, наша система, когда действительно захочет, работает идеально», — Осокин смотрел в заиндевевший иллюминатор. А потом закрыл глаза и попытался уснуть.

Без приключений прилетел в Москву. Часть толпы спешила на паспортный контроль, другая, чуть бойчее и ловчее первой — получить багаж, третья, что летела чартером — пройти в зал ожидания. Шагая по указателям, отмахиваясь от назойливых таксистов, Осокин пришел к электропоездам. С двух сторон стояли автоматы по выдачи билетов, а дальше шли турникеты. Пошел к правым. Удивился, увидев цену за билет. Но еще больше удивился, когда он первый раз увидел красный двухэтажный электропоезд, двери которого открывались от нажатия кнопки. Аэроэкспресс домчал его за сорок пять минут до Павелецкого вокзала.

Он вышел с вокзала.

Непривычно большие улицы, высоченные дома, автомобильный гул, чернокожие парни и лица кавказкой национальности, что продавали по дешевке телефонные сим-карты, мужик, что кричал «Автобус до Воронежа!» Осокин остановился посредине тротуара. Ему первые секунды было тяжело дышать. Огляделся по сторонам, увидел громыхающий по рельсам раритетный трамвай.

С третьего раза сумел дозвониться до ФСБшника, тот ему объяснил, как добраться до отделения. Осокин с минуту подумал, и решил поехать на такси. Залез на заднее сидении и всю дорогу пялился в окно, изучая причудливую архитектуру высоченных домов, широкие улицы, и удивляясь, как могут люди жить в таком огромном городе, пробкам и тому времени, что они ехали до места назначения. Но еще больше удивился цене за проезд, пусть он и ехал в машине эконом-класса.

В здании ФСБ Осокина еще минут двадцать мурыжили на проходной, проверяли документы и дежурный никак не хотел верить в то, что Данил собственноручно отправил резюме одному их агенту. Потом его провели к какому-то инспектору по кадрам. Им оказалась молодая девушка с накладными ногтями и ресницами. В ушах болтались большие круглые серьги. Она с еле скрываемой брезгливостью осмотрела Осокина, нехотя приняла его документы и попросила подождать в коридоре. Через час похвала его обратно в кабинет и сказала, что принять в ряды федеральных агентов его не могут. Показала характеристику из кадетского корпуса, приплела к этому увольнение из органов Томского отделения, и попросила в ближайшие пять минут покинуть здание.

Осокин минут десять стоял на крыльце и не мог понять, зачем он ввязался в эту авантюру. И потом стало доходить, что в ФСБ вряд ли присылают резюме, тем более агенту по электронной почте. Его просто развели, как обычного провинциального лоха. И устроили эту показуху с предполагаемым наймом.

А ведь мечты были высокими. Думал, что примут сразу, заслуги перед отечеством были серьезные, умудрился вычислить плохого агента и поймал одного из главных коррупционеров в Москве. Был убежден, что получит отдельный кабинет, будет ловить шпионов и террористов, обрастет привилегиями и государство поможет ему в покупке жилья в центре столицы. И не сомневался, что обязательно будет присутствовать на суде и посмотрит в глаза Савинову.

А все оказалось не так красиво. Помотросили и бросили.

Он спустился с крыльца и медленно пошагал в неопределенном для себя направлении. Отойти не успел, как Осокина окликнули. Это оказался тот ФСБшник, что в Томске визитку ему оставил.

— Слушай, — подошел он к Осокину, — резюме твое я перенаправили в московский отдел МВД. Туда же приложил собственную характеристику, дело, что было заведено на тебя в Томске, дал рекомендации и обозначил, что ты сделал непосредственно для нашей службы. Вот, позвони сюда, — и протянул ему визитку.

Осокин недоверчиво ее взял. Алексей Никитович Федотов, полковник МВД, и два номера — мобильный и городской.

— Позвони, — сказал ФСБшник, — они ждут твоего звонка.

И ушел, не извинившись за напыщенную девку и не попрощавшись.

Осокин смотрел ему вслед, смотрел, как агент поднимается по ступенькам, как заходит в здание, как за ним закрывается дверь. Вот тебе и Москва! Ехал в одну контору устраиваться, а получилось абсолютно другое.

«Они ждут твоего звонка, — все вертелось в голове у Осокина. — А кто — они? Или тут даже за глаза к вышестоящим обращаются на „вы“? Они — полковник МВД… Мы — Николай второй».

Пошел в ближайшую гостиницу. Снял на трое суток номер эконом класса. Заглянул в кошелек, и так не смог понять, куда уже улетела часть денег. Просто вытекли, как вода сквозь решето.

Что-то внутри Осокина не давало ему позвонить. Боязнь, что опять получит отказ. Или переживал, что не сможет начать жить в большом городе…

В гостинице долго сидел на кровати и смотрел на визитку. Белый картон. Надписи сделаны черным цветом. Рядом с фамилией владельца визитки блестел золотистый двуглавый орел.

Осокин посмотрел на время. Мобильник показывал пятый час дня.

Решился.

На третьем гудке ответили.

Опять представился по всей форме, и уже собрался продолжить, как полковник его перебил:

— Если вы тот Осокин, что Савинова вычислил, то жду вас завтра у себя в кабинете в десять утра. Дежурному на входе скажете, что у вас назначено, — из трубки пошли короткие гудки.

— И чего боялся? — глядя на мобильник, спросил себя Осокин.

Оставшееся время просто провалялся в гостинице. Идти никуда не хотелось. Город давил вечным шумом, толпами людей, большими улицами.

Спустился в семь вечера на ужин, и до самого утра больше не выходил из номера.

Ночь провел без сна. Все размышлял о предстоящем собеседовании, как примет его полковник. Удастся ли Осокину произвести хорошее впечатление, возьмут ли его без всяких проверок. Ведь он хороший сотрудник, толковый, грамотный, знающий. Разве обычный рядовой мент смог бы вычислить слежку крутого агента ФСБ, опознать в нем подозреваемого через мутные записи камер наблюдения?

Тут не каждый опер со стажем такое сможет сделать, а он, молодой парень, даже будучи уволенным из органов, справился с поставленной задачей.

Уснул ближе к пяти часам утрам. Проснулся по будильнику в семь.

Сел на кровати и думал, что он делает и для чего все это? Для чего? Разве в Томске нормально не жилось? Мог ведь направить прошение в органы, Котов бы подсуетился, глядишь, восстановили бы в должности. Так нет же, сорвался, полетел на заработки в столицу. Все в столицу едут. Хоть и пытаются доказать, что Москва не резиновая, но с удовольствием принимает новоприбывших.

Он подошел к окошку. Люди, машины, шум. Это так обыденно для Москвы, но так не привычно для него. Никогда он не видел столько людей и столько машин. Людские и автомобильные пробки. Раньше ему казалось это удачной шуткой. Теперь же понял, что автор-то нисколько не шутил.

Завтракать не стал, кусок не лез в горло. Выпил крепкого кофе и стал собираться.

Оценил собственный бюджет: сможет или нет потянуть еще одну поездку на такси. Далеко ему до отделения или нет? Блуждать по крупному городу не хотелось, боялся опоздать. Да и какой мелочиться, если город толком не знаешь.

На рецепшене ему посоветовали вызвать такси «прямо сейчас».

— Город большой, сами видели, — говорила администратор. — В Москве только метро быстро ходит, с остальным транспортом порой возникают проблемы.

Осокин послушался.

Таксист попался толковый, знал все закоулки, объезжал пробки, петлял дворами и доставил его на двадцать минут раньше оговоренного срока. И лишнюю плату не стал брать.

У кабинета полковника Осокин стоял в нерешительности. Казалось бы, столько раз в Томске заходил к начальнику в кабинет, а последнее время даже не пытался соблюдать формальность, кивал дежурному и шагал прямиком к Котову или Куцему. А тут мандраж напал.

Стукнул дважды в дверь и потянул за ручку.

Федотов оказался высоким худым мужиком, одетым в повседневную офицерскую форму. Его подборок чуть выпирал, на переносице у него болтались очки. Он протянул Осокину руку и предложил сесть на свободное кресло рядом.

Кабинет был под стать полковнику. Высокий, вытянутый, с длинным переговорным столом, ряд шкафов вдоль стенки. Три пластиковых окна. Дневной свет пробивался сквозь щели белых жалюзей.

— Хорошую службу ты сослужил, — начал Федотов, — смог поймать таких людей.

Осокин лишь кивнул. Что тут сказать.

— Еще и скромный, — заметил полковник, — это хорошо. Так, я тут твое дело почитал, характеристику от ФСБ получил… Тебе бы научиться немного себя сдерживать. Нехорошо ведь человеку в морду без разговоров бить, даже если этот человек подозреваемый.

Федотов откинулся на спинку.

— С жильем думал как быть? — спросил он.

— Пока нет, — сознался Осокин.

— Помочь можем, — продолжил Федотов. — Либо общежитие, либо же часть денег давать будем за аренду платить. Только искать квартиру сам будешь.

Он взял папку с делом Осокина.

— Что ж, тебя в органы берут, — развернул ее Федотов, — даже больше скажу, тебе звание внеочередное присваивают. Старлеем теперь будешь. — Осокин удивился. — Это хорошо, что ты сюда решил приехать, — Федотов папку закрыл, — толковые сотрудники везде нужны, — он пристально посмотрел на Осокина. — Так что давай, оформляйся. Как устроишься, так сразу получишь табельное оружие, — и потом еще минут тридцать рассказывал Осокину о прелестях работы в Москве. Данил понял, что полковник втирался в доверие и одновременно прощупывал его, но делал все так чисто, грамотно, что у него не возникло желание что-то утаить.

И дальше все пошло по накатанной. К Осокину каждый сотрудник проявлял живое участие, хотя, по факту, это просто была обычная человеческая вежливость. Да, ему отказывали в некоторых вопросах, но делали это мягко, стараясь человека не обидеть. И тогда Осокин понял, что все эти байки про зажратость Москвичей — преувеличены.

Но потом его познакомили с капитаном Александром Гашаковым. И тогда-то все стереотипы о коренных жителях вылезли наружу. Гашаков не протянул ему руку для знакомства, а когда полковник оставил их, нисколько не стеснялся подколоть Осокина, указав ему на его сибирское происхождение. Напомнил ему, что Москва — это не Томская глухомань, тут цивилизация. А потом в открытую сказал, чтобы Осокин ни на какие привилегии больше не рассчитывал.

— Досталось тебе на халяву звание один раз, — чуть заметно гнусавил Гашаков, — второго раза уже не будет. Я тут семь лет пашу, и только-только получил звание капитана. Так что ты давай тут не выделяйся, а сиди тихо.

Осокин с удивлением посмотрел на капитана. И ведь он ничего плохого Гашакову не сделал, а тот позволяет себе такие высказывания.

Осокин с минуту помолчал, обдумывая все сказанное, и потом сказал:

— Слушай, товарищ капитан, меня сюда пригласили. И кто там решил мне дать сверху звание, это меня не касается. А тебя не должно касаться то, что кто-то захотел меня поощрить…

— Ты тут не ерепенься! — Гашаков выпятил грудь, отчего стал похож на задиристого петуха.

— Да я не ерепенюсь, — подавляя в себе смех, ответил Осокин. Эта поза и этот деланный пафос, что показывал Гашаков, стали забавлять Осокина. — Раз уж мы с тобой напарники, так давай работать вместе, а не выяснять отношения, кто кому и чего должен, — Осокин отступил на пару шагов назад. — Мир? — и протянул капитану руку.

Тот хмыкнул и с видом победителя вяло протянул ладонь. И тут Гашаков просчитался.

Осокин всегда удивлялся человеческой глупости и наивности. Особенно этим страдали мужики, которые по комплекции были чуть больше его. Да, Осокин не обладал спортивным телосложением, не выделялся огромной мускулатурой, всю жизнь был худой, как щепка. Но вот силы в руках было, что в гидравлических тисках.

Гашаков от рукопожатия крякнул. И с каждой секундой его лицо становилось пунцовее.

— Надеюсь, мы с тобой договорились, — говорил Осокин, продолжая сжимать руку капитану.

Гашаков раскраснелся. Ладонь начала похрустывать. Попытался перехватить инициативу, да Осокин сильнее сжал.

— Да, договорились, — через натугу отозвался Гашаков.

— Вот и славно, — Осокин отпустил его руку.

Гашаков потом еще неделю косился на Осокина и с опаской протягивал ему руку.

Сам Гашаков ничем внешне не выделялся, разве что мелким шрамом на лбу. Осокин заметил его по чистой случайности дня через три после разговора, когда капитан вертелся перед зеркалом и расчесывал жиденькие волосы. Гашаков, как видел его для себя Осокин, это среднестатистический капитан, что не дерзит начальству, но и не особо пытается исполнять свои обязанности. Нашел теплое место с отдельным кабинетом и персональным компьютером, стабильной оплатой и всевозможными привилегиями, включая служебный автотранспорт, и сидел себе спокойно. Осокин не сразу понял, что Гашаков по своей натуре был с гнильцой, и потому с ним никто не хотел работать.

В тот момент в отделение никаких новых дел не было. Осокин изучал старые материалы, которые ему периодически подкидывал Федотов в надежде, что парень свежим взглядом сможет что-то найти, но Осокин, к разочарованию полковника, ничего нового в них увидеть не смог.

А потом Осокина вызвали в суд. Состоялось первое слушанье по делу генерала Савинова.

Заседание проходило в закрытой обстановке. Вся закрытость заключилась в том, что ни в зал суда, ни на крыльцо администрации не подпускали журналистов. Дело громкое, и лишний раз руководство МВД не хотело выставлять напоказ свои промахи.

Осокин был ключевым свидетелем по этому делу. В зале сидело трое судей, секретарь, пристав, обвинитель Мокшин и адвокат Белогуров, что постоянно косился на Осокина. Савинов сидел в камере, его охранял вооруженный автоматом сержант. Работал кондиционер, отчего в помещение было зябко.

Судьи задавали вопросы, кем является Осокин, как он тут оказался, и все в таком духе. Стали спрашивать о событиях пятнадцатилетней давности. Что смог вспомнить, все рассказал. Прокурор, как и судьи, задавал по большей части общие вопросы, спрашивал о ходе дела, и как Осокин смог выйти на Савинова. Казалось, что все идет своим чередом. Пока слово не попросил адвокат Белогуров.

И тут началось. Первое, с чего он начал — испорченная характеристика.

— Ваша честь, — говорил Белогуров, медленно перемещаясь по залу суда с папкой документов в руках, — свидетель обвинения не умеет контролировать свой гнев. Он же не постеснялся избить племянника военного человека, — и, вытащив из папки какую-то бумагу, подал ее приставу.

— Это было давно! — возразил Осокин.

Центральный судья ударил молотком и попросил соблюдать тишину в зале.

Белогуров тем временем переключился на первые годы службы Осокина в органах МВД. Сам адвокат так и не понял, как такого вспыльчивого человека умудрились принять в убойный отдел.

— Я пахал, разгребая завалы старых нераскрытых дел! — возмутился Осокин.

— Тишина в зале! — судья вновь стукнул молотком. — Гражданин Осокин, если вы будете так себя вести, я буду вынужден принять меры, — и многозначительно посмотрел на него.

Осокин отвел взгляд.

Белогуров уже начал говорить о капитане Дымове, о том, какой это был ненадежный сотрудник. Да и может ли человек, столько лет отработав в органах, не подняться выше звания капитана? И под началом этого человека работал Осокин.

Осокин уже не скрывал гнева. Смотрел на Белогурова, как тот вальяжно расхаживал по залу, говорил, каким Дымов был на самом деле сотрудником, и как под руководством капитана Осокин уже вовсю начал превышать полномочия. Как избил ни в чем неповинного водителя семьи Федорковых на крыльце, а спустя несколько минут стрелял ему в спину. И это только то, что он сумел найти при беглом осмотре дела Осокина!

— А теперь вот гражданин Осокин заявляет, что в смерти тех молодых людей виноват непосредственно мой подзащитный, — Белогуров остановился напротив него, — и обвинение считает, — тут адвокат повернулся к судьям, — что гражданин Осокин — свидетель надежный. В доказательство своих слов разрешите показать вам пленку, — Белогуров вытащил из своей папки компак-диск. — Запись сделана с камер наблюдения особняка Федорковых.

На экране замелькали кадры полугодовой давности, когда Осокин вместе с Дымовым проводили задержание Матвеева и Шуваевой. Все повторилось в точности, как на суде Шуваевой.

Запись закончилась. Судьи выразительно посмотрели на Осокина. Тот же опустил взгляд. Его что, теперь всю жизнь будут попрекать этим видео?

Все молчали.

— Ходатайствую об исключении гражданина Осокина из числа свидетелей защиты по данному делу, — нарушил тишину Белогуров.

— Протестую! — крикнул Мокшин.

Осокин переводил взгляд с адвоката на прокурора. Они что тут затеяли?

— Протест отклонен, — судья ударил молотком по столу, отчего Осокин вздрогнул. — Ходатайство принято. Слушанье откладывается до выявления всех улик и разъяснения всех обстоятельств. Суд окончен, — опять ударил молотком по столу. Судьи поднялись и ушли из зала.

Белогуров, довольный собой, смотрел на пунцового прокурора. Мокшин отвел взгляд.

Осокин дожидаться разрешения пристава не стал и просто покинул зал. Знакомая ситуация. И почему ему всегда везет на таких именно адвокатов? Да и как Белогуров смог достать всю информацию? Должна же быть тайна следствия, что есть свидетели со стороны обвинения, есть свидетели со стороны защиты. А тут получается, что Осокин был один, и его нарочно стали проверять на вшивость.

Проверку не прошел.

3

Осокин вздрогнул, когда Гашаков зашел в кабинет.

— Знаешь, — начал он с порога, — парень как парень. Даже не верится, что он такаю тяжелую штангу поднимал. — Гашаков сел за свой стол. — Чуть крупнее, чем я. Думал, увижу амбала накаченного, — стал напрягать бицепсы и выпячивать грудь. Потом давай пытаться раздуть шею. Осокин же смотрел в окно, нахлынувшие воспоминая еще не отпустили, и все эти выкрутасы капитана не замечал. — С тобой что? — Гашаков только теперь заметил потерянный взгляд Осокина.

— Воспоминания нахлынули, — ответил тот и моргнул дважды, словно смахивал их с ресниц. — Предварительные результаты есть?

Гашаков покачал головой.

В дверь дважды постучали.

Пришел прокурор Мокшин.

— Слушай, Данил, — начал он, — в суде, конечно, не совсем приятно все получилось, — Мокшин сел напротив Осокина. — Белогуров та еще сволочь.

— Я заметил, — пробурчал Осокин. Он оперся левой рукой на стол и подпер кулаком голову.

Мокшин был одного возраста с Гашаковым. Гладко выбрит и подтянут, отчего сразу становилось понятно, что если он и не одет в прокурорскую форму, то все равно перед тобой стоит человек в погонах. Ответственный, и насколько мог судить Осокин, Мокшин был строг к себе и лояльно относился к окружающим. До тех пор, пока они были ни в чем не виноваты. В зале суда не давил на своих свидетелей, но всегда пытался зажать, подловить, подцепить свидетелей защиты. Умел нажать на больное место. Отыскивал такие факты, что у многих волосы вставали дыбом.

Через месяц после знакомства с ним, Осокин узнал, что Мокшин и Гашаков вместе окончили школу милиции. И по каким-то причинам, которые Осокин так и не смог понять для себя понять, они с Мокшиным сошлись, хотя общались они исключительно в рабочее время.

— Ты не парься, — продолжал Мокшин, сидя с прямой спиной. — Не парься, самое главное. Я все сделаю нормально, не исключат тебя из списка свидетелей. Ты ж практически один вычислил Калинина и умудрился поймать Савинова.

— Да ему тупо повезло, — вставил Гашаков.

Осокин покосился на напарника, но ничего говорить не стал.

— Вряд ли это везение, — заступился Мокшин. Он повернулся к Гашакову. — Саня, тут хорошая работа видна, — и опять к Осокину, — Белогуров молодец, конечно, приплел дело, которое никакого отношения к происходящему не имеет. Расследование ведь идет о его финансовых махинациях, это вот Калинина будут судить за убийства…

— Мне-то что делать? — спросил Осокин.

— Ждать следующего слушанья, — ответил Мокшин. — Конечно, Белогуров дожмет судей, и вряд ли они пригласят тебя. В общем, если опять попадешь в зал суда, то не кричи там, особенно на судей.

— Да я, — попытался возразить Осокин.

— Ты или не ты, — не дал ему договорить Мокшин, — но факт остается фактом. Белогуров давил на то, что ты гнев не умеешь контролировать. — Гашаков фыркнул. Осокин и Мокшин мельком посмотрели на него. — И ты сам в суде это показал. Стал доказывать, что ничего подобного не было, и про своего напарника бывшего заикаться начал…

— Я вот одно не понимаю, — влез в разговор Гашаков, — почему убили Дымова, а не тебя? — и в упор посмотрел на Осокина.

«Он реально нарывается, — промелькнуло в голове Осокина. Голова продолжала болеть, не помогла прогулка от спорткомплекса до участка. — Вроде мужик толковый, а сам ведет себя как школота».

— Он избранный, — попытался разрядить обстановку Мокшин. Сам же продолжал сидеть, словно кол проглотил. — Потому и решили сохранить ему жизнь. Саня, ты не лезь в разговор, если тебя не просят, — поморщился прокурор. — Я тут наставления дать пришел, а ты ту комментарии свои бесполезные суешь…

— Почему бесполезные? — удивился Гашаков. — Вполне правильные замечания. Или ты со мной не согласен?

Мокшин не ответил. Осокин же посмотрел в стену, потом в окно. Ну вот достался же ему напарник! Такой же, как капитан Куцый в Томске. Тот просто тупой, а этот еще и пытается всех уверить, что его мнение кого-то интересует, что он — важный человек в отделении и что он знает на всё ответы.

— Саня, — начал Мокшин.

— Что Саня? — перебил Гашаков. — Что Саня? Костя, ты ж прокурор опытный, неужели очевидных вещей не видишь?

— Вижу, — ответил Мокшин, — прекрасно вижу. Но…

— Меня просто не хотели воспринимать серьезно, — спокойно сказал Осокин.

— Знаешь, Даня, тебя и сейчас никто особо всерьез не воспринимает, — съязвил Гашаков.

— Рука-то не болит? — поинтересовался Осокин.

Гашаков сразу же напрягся, задергал желваками. Инстинктивно потянулся к правой ладони и стал ее тереть. Мокшин непонимающе смотрел на них.

— Ребята, вы же напарники, — сказал он, — а ведете себя как муж и жена. В общем, Данил, к тебе одна просьба — не реагируй слишком сильно на выпады со стороны адвоката. У него такая работа. Специально вывести человека из себя, чтобы потом суд стал сомневаться в твоих показаниях.

Осокин кивнул. Конечно, Мокшину легко говорить, он ведь уже давно работает в прокуратуре, привычный к адвокатским выпадам и нападкам на свидетелей. Еще Мокшин привык к Гашакову, к его вечно тупым замечаниям и, порой, безобразным высказываниям. И тут вот до Осокина-то и дошло, что Гашаков начинает вести себя так именно в присутствии Мокшина. Они ведь с капитаном же ведь давние знакомые, но как в отдел пришел Осокин, общаться они стали реже. Возможно, что и полностью прекратили общение вне работы. Хотя, Осокин в этом сильно сомневался.

А, может быть, Гашаков просто испытывал уколы дружеской ревности. Такое ведь тоже случается, когда неожиданно появляется абсолютно другой человек, и ты в силу обстоятельств вынужден знакомить его со своими друзьями. Друзья эти порой оказываются с гнильцой, даже чутка сволочными, и начинают общаться с этим новеньким, напрочь забывая о тебе, и о том, что именно ты и свел их вместе. Они вместе начинают ходить по барам, обсуждают насущные проблемы, такие как очередные государственные реформы и сиськи секретарши полковника Федотова, спорят о вредности чрезмерного употребления кофе… Но и в этом Осокин тоже сомневался, потому что с Мокшиным они ни политику, ни чужие сиськи, ни кофе никогда не обсуждали.

Последнее время он во многих вещах стал сомневаться.

Теперь вот прокурор советует Осокину не париться, не распыляться и вести себя спокойно, когда к тебе начинают приставать адвокаты. Осокин-то всего пару раз присутствовал в суде, и оба раза вышли не совсем удачными. Не выдерживал давления со стороны юристов, срывался на крик. Может, действительно пройти курс по управлению гневом?

Несколько минут в кабинете стояла тишина.

— Над чем сейчас трудитесь? — спросил Мокшин.

— Да, у одного штангиста сердце отказало, — ответил Гашаков. — Ждем результатов экспертизы, чтобы закрыть дело.

— Ясно, — Мокшин поднялся со стула. — Даня, я сообщу, если что-то вдруг поменяется, — попрощался со следователями и вышел из кабинета.

Осокин смотрел на Гашакова. Тот пытался сделать вид, что не чувствует на себе взгляд и занят каким-то важным делом у себя в компьютере. Наконец Гашаков не выдержал.

— Чего вылупился? — огрызнулся капитан.

— Саня, ты же нормальный мужик, — Осокин старался говорить спокойно. Он даже развалился в кресле, ладони положил на живот, чтобы не казаться агрессивно настроенным. — Вот что я тебе сделал, что ты постоянно лезешь, куда тебя не простят?

— В смысле? — прикинулся дурачком Гашаков.

— Да в прямом, — Осокин подался чуть вперед. — Знаешь, товарищ капитан, по-человечески надо относиться. Я ж ведь ничего тебе не сделал…

Гашаков промолчал.

Осокин догадывался, что капитан просто не смог смириться с тем, что ему на помощь прислали молодого паренька откуда-то из Сибири. А ведь Осокин тут не виноват, так решило руководство МВД. Но вот Гашакова вряд ли это волновало. Ему, как эгоистичному ребенку, хотелось получить все внимание себе. Порой Данилу казалось, что Гашаков специально пытается выжить Осокина из отделения. Не хочет капитан с ним работать, но приходится мириться, ведь приказ никто не отменял. Вот и избрал подобную тактику, чтобы Осокин в конечно итоге не выдержал и написал заявление о переводе.

В кабинет без стука зашла девушка невысокого роста. За ухом у нее был заткнут простой карандаш, в руках держала картонную папку. Вечно веселая, живая, боевая, и Осокин никак не мог понять, что такая особа может делать в отделе судмедэкспертов. И на первый взгляд она была таким же ученым, как Осокин — оперным певцом, которого еще на первом занятии в школе исключили из хора. Девушка больше походила на любительницу экстремального спорта, чем на человека, что любит собирать улики, копаться в грязных вещах, фотографировать трупы и делать всякие многочасовые непонятные анализы.

— Держите, — она протянула папку Осокину. — Предварительный отчет экспертов, — и быстро вышла из кабинета.

В который раз Осокин забыл спросить, как ее зовут.

— Эй, дай сюда! — вскочил с места Гашаков. Дернулся к напарнику, но Осокин с отчетом в руках молча отвернулся к стенке. — Да я старше тебя по званию! — разозлился Гашаков.

— Угу, — Осокин углубился в чтение отчета.

На первой странице была фотография жертвы и его паспортные данные. Светловолосый парень, уши чуть вытянуты, чем-то похожие на уши Фантомаса, и толстая шея. По портрету Осокин бы не сказал, что парень обычный, как описал его Гашаков. Все-таки физическая сила в нем чувствовалась. И все это благодаря бычьей шее.

На второй странице шло подробное описание места обнаружения тела. Им оказался кабинет Багрова. Перед тем как парня принести в кабинет, ему попытались сделать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Следом шло описание рентгеновских снимков. Правый плечевой сустав был сильно воспален, коленные суставы были слегка истерты…

— Так, это не то, — Осокин перевернул страницу. Пробежался глазами сверху вниз. — Вот! — он повернулся к Гашакову. Тот стоял рядом с его столом, уперев руки в бока, и покусывая губу. — Слушай, — Осокин принялся читать. — На правом плече жертвы обнаружен прокол от тонкой медицинской иглы или же предмета, похожего на иглу. Рядом с проколом имеется небольшое посинение кожи… В крови жертвы обнаружена большая доза три-метилформина, алкалоида опиума, известного в медицине как препарат «кодеин», — и посмотрел на Гашакова.

Капитан сделал шаг назад:

— То есть? — спросил он.

— Кодеин используется в качестве болеутоляющего средства, — продолжил читать Осокин. — Обладает слабым наркотическим эффектом… Так же может быть причиной остановки сердца жертвы, — Осокин закрыл отчет и протянул его Гашакову. — Отравили парня, — добавил он.

Гашаков нехотя забрал отчет из рук Осокина. Вернулся на свое место и бегло посмотрел результаты.

— Открываем дело, товарищ капитан, — сказал Осокин. В висках у него продолжало бешено колотить.

4

Возбудили уголовное дело по факту убийства.

Осокин размышлял над случившимся. Кому парень мог помешать? Завистникам? Глупо убивать человека только из-за того, что он поднимает больше килограммов, чем ты.

Деньги? Профессиональные спортсмены хоть и получают много денег, но вряд ли эти деньги крутятся в тяжелой атлетике.

— Что ты там написал? — Гашаков кивнул на рапорт Осокина.

— Предварительное заключение экспертов, — ответил Данил. — Кому парень мог помешать? — через минуту спросил он.

Гашаков задумался.

— Да мало ли кому, — сказал он. — Спортсмены ведь завистливые люди…

— Возможно, — Осокин почесал затылок. Давление уже успокоилось, но все равно ощущался неприятный осадок в виде легкой головной боли. — Вот только какой резон убивать члена олимпийской сборной страны? Молодой ведь парень, ему еще жить и жить… Тут серьезный мотив нужен, а не банальная зависть. И не факт, что штангисты много зарабатывают. Деньги тоже можем исключить.

В кабинет опять зашла девушка-эксперт. Гашаков подскочил к ней, загородив собой Осокина. Данил фыркнул.

— Расширенный анализ, ребятки, — протянула девушка папку с документами. Через плечо Гашакова глянула на Осокина и вышла. «Нет, она издевается, что ли, надо мной?»

— Так, — капитан прошел за свой стол. — Вот. Пишут, что у жертвы тестостерон вдвое превышает норму, — он посмотрел на Осокина. — Обнаружили следы синтетического тестостерона, — пробежался глазами по документу. — Парень на стероидах сидел, — закончил капитан. Он бросил раскрытый отчет на стол.

— А говорят, что спорт у нас чистый, — сказал Осокин. — Это все хорошо. Давай для начала получим списки с соревнований. Кто был в тот день. Медики, спортсмены, тренера…

— И что нам это даст? — недоверчиво спросил Гашаков.

— Будем знать точное число подозреваемых, — ответил Осокин. — Даже если их окажется человек сто.

Гашаков присвистнул, но говорить ничего не стал.

Осокин через секретаря Федотова направил официальный запрос в спортивный комплекс. И пометили, что информация им эта нужна в ближайший час.

Ответ пришел через двадцать минут.

Скинули таблицу, которая называлась «протокол соревнований».

Список состоял из двадцати четырех человек. Одних спортсменов в категории было только двенадцать человек. Перед каждой фамилией была приписка, где занимается, спортивный разряд или звание, собственный вес на момент выступлений, кто является тренером, вес штанги в стартовых и последующих подходах. А тренеров было всего пять человек. Один только спортсмен выступал самостоятельно. Приезжий парень из Зеленограда. Остальные же все были москвичами. Три члена жюри, три судьи и врач.

— Странно, — сказал Осокин, изучая список. — Багров говорил, что на соревнованиях обязательно присутствует медсестра. А тут ее указали.

— А может, ее там не было? — спросил Гашаков.

Осокин лишь пожал плечами.

— Ты помнишь, что в кабинете у Багрова была открытая пачка диклофенака? — спросил Осокин. Гашаков кивнул. — А… тренер Сидорова говорил, что парень жаловался на боли в плече. Диклофенак тоже идет как обезболивающее местного применения, — Осокин замолчал. — А у парня в крови обнаружили кодеин. Это ведь разные абсолютно препараты.

— Так может в тех ампулах был кодеин, — предположил Гашаков. — Этикетку поменяли и все. Никто же толком не проверяет содержимое. Что написано на упаковке, значит, то и в ампулу залито.

— Нужен ордер, — сказал Осокин. — Изымаем все содержимое медицинского кабинета. А пока эксперты все проверяют, позовем к себе тренера Сидорова.

— Зачем? — не понял Гашаков.

— Пусть расскажет, каким был в спорте парень, — ответил Осокин. — Тогда все на эмоциях были, сейчас успокоились немного.

Гашаков только плечами пожал. Пошел к Федотову за ордером.

Девяткин приехал через два часа после вызова.

Одет был в серый двубортный костюм, на груди пиджака красовался значок заслуженного тренера России. Верхняя пуговица белой рубашки была расстегнута. Казалось, старик приехал не в полицейский участок, а на свидание к девушке. До полного комплекта ему не хватало букета цветов и коробки конфет.

— Расскажите, каким Сидоров был, — попросил Осокин, показывая на свободный стул рядом.

Девяткин ненадолго задумался.

А потом стал говорить какие-то банальные фразы, как будто заранее заготовил их. Что парень был молодец, хорошо занимался, упорствовал. Да, порой баламутил, но в секции его любили, относились с уважением, считались с его мнением. Осокин невольно поморщился от этих слов.

— Лидер по своей натуре, — добавил Девяткин. — На него другие смотрели, равнялись и старались догнать его.

Сидоров к Девяткину пришел в десятилетнем возрасте. За два года дошел до первого взрослого разряда. Через год уже поднимал штангу по кандидатскому нормативу. А в четырнадцать лет получил звание мастера спорта России.

— Парень талантливый был, понимаете, — продолжал Девятки. — Он себя штанге отдавал больше, чем кому-либо еще. В школе проблемы были… оценки часто получал плохие. Но это нормальное явление. Тут либо выбираешь учебу, либо спорт.

— Парень выбрал спорт, — сделал очевидный вывод Осокин.

— Естественно, — оживился тренер. — Да и многих ли вы четырнадцати летних подростков видели, чтобы выполняли норматив мастера спорта? Обычно, при регулярных занятиях мастерский норматив поднимают к шестнадцати-семнадцати годам, — видя замешательство Осокина, пояснил Девяткин. — Парень был уникумом. Родители у парня тоже понимающие, что немаловажно в спорте. Спокойно относились к его занятиям штангой. Даже поощряли эти занятия. Квартиру парню купили поближе к залу, чтобы тот не мотался на тренировки и обратно.

Осокин удивился. Парень ведь действительно был уникален, если родители его полностью поддерживали и пошли на такие жертвы с квартирой. Или они так сильно любили свое чадо, что не хотели никак его расстраивать?

— А нынешний его уровень? — вместо этого спросил Осокин.

— Нынешний — претендент на победу в юношеских олимпийских играх, — ответил Девяткин. — У него и задатки есть на установления мировых рекордов.

Осокин удивился. Он думал, что Олимпиада проводится только среди взрослого населения.

— Да и не каждый взрослый мужик может поднять над головой двести двадцать пять кило, не говоря уже о парне девятнадцати лет, — с гордостью закончил тренер.

— Это точно, — согласился Осокин. — В крови у парня обнаружили большую дозу кодеина. Есть, что сказать?

Девяткин напрягся, а потом как-то осунулся, плечи обмякли. Он словно постарел на несколько лет разом. И значок заслуженного тренера усилил это впечатление.

В кабинет зашел Гашаков с ордером в руках.

— Я в спорткомплекс, — сказал он. — Со мной? — спросил у Осокина.

— Езжай один, я тут, — Данил кивнул на Девяткина.

— Лишь бы не работать, — пробубнил Гашаков и вышел.

Осокин проводил капитана косым взглядом. «Надо бы еще раз провести разъяснительную беседу, а то человек совсем не понимает».

В кабинете повисла тишина.

— Эксперты говорят, что кодеин принимают в качестве обезболивающего, — сказал Осокин. — Но препарат вызывает привыкание. Легкий наркотик. И может… может стать причиной остановки сердца, — запнулся на середине фразы.

Девяткин посмотрел ему в глаза.

— Я заслуженный тренер, — с вызовом сказал он, — а сейчас вы пытаетесь мне сказать, что я нарочно стал травить лучшего своего спортсмена этой дрянью?! — последнее уже просто выкрикнул.

— Такого я не говорил, — спокойно ответил Осокин, — я хочу услышать вашу версию. Откуда мог парень достать кодеин?

— Я не знаю!

— На боли в плече он жаловался? — спросил Осокин.

— Да, — уже спокойнее ответил Девяткин. — Но я лично ставил ему диклофенак во время тренировок. На соревнованиях присутствует врач… Багров его фамилия, — Осокин кивнул, — и, может, это Багров поставил ему кодеин вместо диклофенака? — с прямым намеком спросил Девяткин. — Хотя, и диклофенак я и мои коллеги в редких случаях ставим, — продолжил тренер. — Когда уже совсем невозможно терпеть. Препарат грязный, — добавил он, не выдержав пристальный взгляд Осокина. — Слишком уж много у него побочек, понимаете?

— А про повышенное содержание тестостерона в его крови что можете сказать? — спросил Осокин.

— Так он же спортсмен, — удивился этому вопросу Девяткин. — У спортсменов всегда высокие гормоны.

— Да, особенно если принимают их дополнительно, — заметил Осокин.

Девяткин опустил глаза.

— Знаете, это не мое дело, — продолжил Данил. — Но к сведению вам скажу, что стероиды приравнены к наркотикам. Статью за употребление сняли, а вот за распространение оставили, — и замолчал, ожидая реакции Девяткина.

Тренер поднял взгляд.

— Вы сами хотите, чтобы рекорды ставили, — сказал он. — Сами вынуждаете ребят идти на это. Я не собираюсь отвечать на ваши вопросы. Это к делу отношения не имеет…

— Как знать, — ответил Осокин.

— Я не при чем! — разозлился тренер. — Я… я заслуженный тренер России, — он ткнул в значок на груди, — а это звание за «просто так» не дают! Я чемпионов воспитываю! Профессионалов высочайшего уровня! Да я… я сорок пять лет в этом спорте! У меня такой опыт… Вы думаете, что я специально подсадил парня на стероиды и сам же поставил ему кодеин?

— Успокойтесь, — попросил Осокин.

— Да вы, — Девяткин замолчал. Со злостью смотрел на Осокина. Данил спокойно выдержал этот взгляд. — Есть еще ко мне вопросы? — сухо спросил тренер. — Если нет, то я ухожу отсюда, — Девяткин поднялся с места. Осокин остался сидеть в кресле. — Я думал, вы толковый полицейский, — уже перед дверью повернулся к Осокину Девяткин. — А вы рассуждаете так же, как и большинство людей, — и вышел из кабинета, хлопнув дверью.

— Издержки профессии, — сказал закрытой двери Осокин.

5

Осокин сидел один в кабинете. Он все думал над словами Девяткина. «Заслуженный тренер, почетное звание», эти обвинения в некомпетентности и скудности мировоззрения. И эта фраза: «Вы же сами хотите, чтобы рекорды били». Кто хочет? Явно не сам Осокин. Хотя, тренера понять можно. Парень действительно оказался толковым штангистом, и если уж на то пошло, стероиды только ускорили Сидорова как атлета.

В четырнадцать лет выполнить норматив мастера спорта. Это ведь действительно нужно пахать в зале. Сам ведь сдавал нормы ГТО, вроде и нормативы невысокие, а тренироваться все равно приходилось. И в армии тоже заставляли работать на спортивной площадке. А тут штангу тягать…

Конец ознакомительного фрагмента.