Океан пурги

Вячеслав Александрович Демин, 1997

Свой первый сборник стихов я написал в Антарктиде. И назвал его «Океан пурги». А как еще назвать землю, где из 30 дней в июне, например, 29 с метелью, где ветры достигают 90 м/с, а морозы 90 градусов, где за одну ночь наметает небоскрёб снега по плотности не уступающему бетону, а возведённый за год, с невероятными усилиями, причал, в одночасье опрокидывается одним ударом стихии? Антарктида самый суровый материк и суровостью своей она способна отпугнуть многих. Но человек такое существо, которое вопреки здравому смыслу стремится к опасности. В этом он похож на мотылька, летящего на огонь, но только делает это сознательно.

«В решете они в море ушли,

в решете.

В решете по крутым волнам…»

(Эдвард Лир)

Вообще-то стихи Эдварда Лира, более известного как художника, это стихи из стихии абсурда, типа: «Грациозный старик из Вероны/Станцевал две кадрили с вороной», ну и так далее…Но вот это гениальное «В решете…» просто филигранно изящно и точно передаёт ощущение полярников, оказавшихся за десятки тысяч километров от дома, в бескрайней ледяной пустыне, потому и берется мной неоднократно в качестве эпиграфа…

«На самом юге нашей планеты лежит очарованная страна. Как бледная принцесса, зловещая и прекрасная, она спит волшебным холодным сном. На её волнистых снежно-белых одеждах таинственно мерцают ледяные аметисты и изумруды. Её грёзы — это радужные сияния вокруг солнца и луны и переливающиеся на небесах нежные краски — розовая, золотистая, зелёная, голубая» — так живописал Антарктиду известный американский полярный исследователь Ричард Бэрд. Мне посчастливилось увидеть «очарованную бледную принцессу» и убедиться, что нет на свете более необыкновенной, нестандартной и романтической профессии, чем профессия полярника.

Свой первый сборник стихов я написал в Антарктиде. И назвал его «Океан пурги». А как еще назвать землю, где из 30 дней в июне, например, 29 с метелью, остальные — с позёмком, где ветры достигают 90 м/с, а морозы 90 градусов, где за одну ночь наметает небоскрёб снега по плотности не уступающему бетону, а возведённый за год, с невероятными усилиями, причал, в одночасье опрокидывается одним ударом стихии? Антарктида самый суровый материк и суровостью своей она способна отпугнуть многих. Но человек такое существо, которое вопреки здравому смыслу стремится к опасности. В этом он похож на мотылька, летящего на огонь, но только делает это сознательно.

Красивое привлекает, ужасное отталкивает. Антарктида — земля, где эти понятия переплелись намертво. Видевших ее хотя бы однажды, потом всю жизнь будут преследовать два противоположных чувства любви и ненависти. Но всё — таки больше — любви…

А если так, то, что есть красота,

и почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

или огонь, мерцающий в сосуде?

(Николай Заболоцкий)

Иными словами — форма или содержание? В этом мне предстояло разобраться за долгие месяцы зимовки. Результат перед Вами. Пусть Вас не шокирует, что это стихи. Они ярче, чем проза передают эмоциональное состояние души. Лучше один раз заинтересованно прочувствовать, чем сто раз равнодушно услышать…

Сверяя мысли с дневником,

стихи сверяя с датами,

легко узнать, что за углом

тобою же и спрятано.

Сложней найти, достичь, поймать

утерянную мысль.

Сложней, но надо рисковать —

за ней: вперед и ввысь.

Вперед, пока она жива,

ведь если мыслей нет,

их будут заменять слова —

унылый серый бред…

Итак, 8 лет прошло после моей антарктической одиссеи, а впечатления живы. В немалой степени этому способствовали странички моего дневника, который открывался первой, пришедшей мне на этой суровой земле фразой:

мыслей и чувств затаённую дрожь

тех, кто уплыли вдаль, — не вернешь…

А уплыли мы очень далеко, — дальше просто не позволяют размеры земного шара. Но от себя уплыть невозможно…

Наша память как кошка устало

слижет горькую соль этих буден,

и тогда мы откроем забрала,

что-то вспомним, а что-то забудем.

И тогда улыбнемся мы миру,

чистоте наших собственных судеб,

и тогда мы возьмемся за лиру,

лишь тогда воспевать тебя будем —

издалёка, за тысячи верст,

через годы-десятилетия…

Вот тогда — на подрамники холст,

вот тогда мы тебя обессмертим!

Впрочем, что-то не то я понес:

этим землям — тысячелетия,

и, поэтому, спорный вопрос,

о суровых границах бессмертия.

Надо жить, надо спорить с тобой,

Королева метельного юга,

каждый час, каждый день — это бой,

бой с собою, морозом и вьюгою…

Ты меня понимала всегда

с полуслова, без репетиции…

Ах, какие шальные года

33-ей моей экспедиции!

Тридцать три — это возраст Христа

в наивысшем расцвете и взлете.

Я читаю судьбу как с листа

по снежинке в свободном полете.

Ты любовь моя и разлука,

смех и радость, печаль и обида,

вдохновенье, работа и… скука —

Антарктида моя, Антарктида!

………….

У меня не хватит вдохновенья

написать от первого лица.

У тебя окончится терпенье

прочитать всё это до конца.

Но молю с негаснущей надеждой:

главное ты все же разберешь…

Извини за сдержанную нежность

Извини за правду, и за ложь.

Ад и рай здесь ухватились в схватке,

как болезнь с умением врача.

Впрочем, рассуждая по порядку:

сам себе я дело палача

подыскал, занёс топор над строчкой…

потому так много многоточий,

как следы ложатся на страницы…

Господи! А это нам не снится?

…………

Я очень долго проникался антарктической тематикой. Первый месяц вообще не писал, да и потом мне казалось, что всё мною написанное никуда не годится. Первые впечатления экзотичны и обманчивы. В них нет знания. Трудности надуманны. Препятствия поверхностны. С другой стороны, когда придет знание — потеснится экзотика, пропадет первое впечатление и никакой гарантии, что оно и не было самым верным…Куда они, истины, все деваются при столкновении с жизнью?

Есть право у меня

в метель уйти и стужу.

Считать: кому-то я

на этом свете нужен.

Есть право у меня

уйти на юг, на север,

не зажигать огня,

и не ломиться в двери…

Есть право у меня:

чтоб жизнь не засосала,

прожить остаток дня,

и всё начать сначала.

………..

Засосала не жизнь, а работа. Впрочем, у метеорологов в экспедиции это синонимы. Я поражался: как это могут бездельничать представители некоторых других отрядов? Нам же, особенно в первое время, и головы некогда было поднять. Штатное расписание к метеорологам страдало особой, какой-то изощренной, жестокостью. И там, где на Большой земле трудилось 10 человек, в Антарктиду отправлялся один…Выматывался я смертельно. Особенно, пока не накопил опыт. А он ведь не багаж: в рюкзаке не привезешь. И если первое время я гусарствовал, играл на публику, ну, например, впервые войдя в помещение метеостанции, еще ничего и никого толком не зная, поставил чемодан и провел срок метеонаблюденй, то потом стало не до жиру…Опыт приходилось накапливать по крупицам, методом проб и ошибок. А знает ли кто-нибудь лучший способ? Да, такие уроки самые запоминающиеся…

Я — как выжатый лимон:

еще шаг и душу вон!

Здесь когда-то каждый шаг

был на совести собак.

Времена теперь не те —

изменились круто:

где теперь собаки, где?

не прижились в лютом,

этом ветреном краю,

где и жизнь — собачья…

Всё равно ее пою

так или иначе.

Сделан шаг. Метели стон

нарастает, плачет…

Я — как выжатый лимон —

хороша удача…

***

Держать собак на станции запретили несколькими годами раньше из-за того, что в них не угас еще охотничий инстинкт и они не давали покоя коренным обитателям материка — пингвинам, тюленям, охотились даже на крылатых хищников поморников.

Однажды после того как я чудом уцелел, провалившись в трещину, но упасть мне не дал шедший за мной метеоролог с Востока Валера Перекрест, в последнюю миллисекунду успевший ухватить меня за капюшон куртки, сами собой выдохнулись стихи:

ПОЛЯРНАЯ РУЛЕТКА

В старину гусарская рулетка

привлекала ужасом своим —

револьвер дает осечку редко:

голос рока глух, необратим.

Времена лихие миновали,

риск, как пуля, нынче не в ходу,

и за мужеством теперь едва ли

не летают люди на Луну…

Говорю вам, что у нас игрушки

не слабей, чем у гуляк гусар.

И с косой костлявая старушка

нам готовит дьявольский отвар.

Ни тропинки нет и ни дороги —

ледяное голое плато,

трещины, жестокие берлоги,

снежным запорошены листом…

По сути — все та же рулетка,

и где-то вдали виден срок,

когда барабан напоследок

крутну, и… нажму на курок…

……..

Наконец-то пришло понимание опасности, понимание того, что рискуем мы по настоящему, и не какой-нибудь там виртуальной, а своей собственной головой. Вот это мысль! Скорее на бумагу! Проклятье: не нашлось карандаша…Всё время так: пока искал беднягу, из мысли улетучилась душа…

Стихи, конечно, — настроение, но самое ценное, что есть в стихах — это душа. Без неё даже классически оформленная рифма мертва. Когда стих «вымучивается», его надо сразу выбрасывать в корзинку. На высшем пике — на вдохновенье — стихи «идут» легко и свободно. Именно тогда и запечатлеваются «чудные мгновенья». В обычной жизни (а таковой является большая её часть), стихам надо помогать. Но не вымучивать. Может быть противная фраза «муки творчества» всё-таки предназначена для прозы? Эх, умом это все понимают, но ум не принудит раскрыться душу, а очень часто, чаще, чем хотелось бы, мешает самая обыкновенная (впрочем, обыкновенная ли?) лень.

ЛЕНЬ

О, это страшная, сладкая сука.

это паук, это демон злой.

Лезет в душу она без стука,

насылает истомы зной,

прижимается грудью в вальсе,

поцелуем кипит на щеке,

и, как женщина, молит: «останься»,

но стилет зажимает в руке…

Неохота бороться с этим,

невозможно себя понять,

ах, какой же тут нужен ветер,

чтоб тенёта её порвать.

О, какую тут надо силу,

и привычку себя держать.

Только слышу: «Попался, милый,

ну, слабо на курок нажать»?

……….

В решете они в море ушли,

в решете.

Нет опоры надежной у них

в пустоте…

Где их души томятся?

где их сгинул баркас?

Ваши трудности, братцы, —

как игрушки для нас.

Мы, как вы, были верны мечте,

хоть возможности нынче — не те,

и стотонные лайнеры,

самых разных кампаний

бороздят небеса…

Но, всё то, и — не то:

символ был — решето!

До сих пор чудеса

на планете случаются:

люди в море бросаются,

словно фишки в лото…

И приняв решето

рикошетом судьбы,

И свершив над собою свой суд…

Нет ни почестей, ни,

даже с бездны гробы

не дойдут…

Антарктида и впрямь, как бездна. Она может выпустить живых, но покойников своих не отдает. Даже те, кто не пропал в этом океане пурги, не утонул, не был разорван на тысячи кусочков раскиданных по ледяной пустыне в авиакатастрофах, а умер своей смертью — остаются здесь. Самое печальное место на станции Молодежная — это кладбище на мысе Гранат, где 20 леденящих душу надгробий лучше всяких книг расскажут о цене прорыва человечества в неведомое…

Неведомое. Не туда ли мы, все зимующие здесь, тянем и тянем свой путь? Его часто заносит и мы знаем, что обратной дороги нет. Не нами он начат, не нами будет закончен. Да, он, похоже, бесконечен…

Однажды я вообразил, о чем мы могли бы поговорить с нашими славными предшественниками — первыми участниками экспедиций.

РАЗГОВОР С ДУХОМ ПРВООТКРЫВАТЕЛЕЙ ПОЛЮСА

Вот вы, говорите, новенькие?

Прислали на всё готовенькое…

И всё-то у вас: от холодильника «Полюс»,

до смерти, что оговорена полисом.

У вас здесь не жизнь — малина,

подарок судьбы, а не крайность…

Единственное, от чего не застрахованы вы —

это от ее величества — случайности!

Лишь в этом, лишь в этом подобны вы нам,

но всё же не смейте гордиться:

вы молитесь глупым своим богам —

тяжелым машинам и железным птицам…

Представьте теперь, каково нам было-

тащиться в упряжках по скользким льдинам,

гореть, замерзать, умирать от цинги,

прокладывать путь в океане пурги.

Ни карт, ни приборов, лишь воля к победе,

снега и метели — вот наши соседи.

Нелепо на милость надеяться Божью…

Представить легко. Повторить невозможно.

Но океан, он ведь прежний, он прежний!

И ночь, и зимовка, и льдины…

Иные задачи, но те же надежды,

и не при чем здесь машины.

Они декорации новых картин

в борьбе, что ведет человечность,

лишь вехи, этапы большого пути.

Начало моста в бесконечность…

…………

Первооткрывателем южного полюса был норвежец Руал Амундсен. Он выиграл в честном соревновании с англичанином Робертом Скоттом, которому на обратном пути от полюса так и не суждено было вернуться. Говорят, что Скотт предчувствовал свой конец и это, возможно, повлияло на исход «поединка» с Амундсеном, который был нацелен на победу. Действительно, нет ничего трагичнее, дурного предсказания.

Знать судьбу свою ни к чему,

и возможности — тоже,

здесь живут, как живут в войну —

на границе своих возможностей.

Только так можно что-то успеть,

Может быть и себя постигнуть,

Чью-то душу теплом согреть,

в мутный омут свой камень кинуть.

Знать судьбу свою и свой Рок

не согласен, зачем? не буду!

Разберусь в лабиринте дорог

и без всякого тайного чуда.

……….

Кстати, в антарктических экспедициях дома начальства всегда под номером 13. И это не случайность, а вызов судьбе! Дополнительный источник мобилизации. Правда, превратившись в привычку, он уже мало работает. Через несколько месяцев появились первые признаки грусти. Все это выплеснулось в строки

ДУША СКУЛИТ…

Хочу я верить в светлую мечту,

хочу понять: а где она живет?

И я за труд великий не сочту

искать ее за годом год.

Вдали от Родины и от любимых глаз

не так-то просто обрести покой…

Тоска скребет по сердцу как алмаз,

душа скулит и просится домой…

Едва я разобрался, что к чему,

вступил в борьбу с врагами и собой,

но на мои сто тысяч «почему?» —

душа скулит и просится домой…

Над Антарктидой полная луна,

как белый айсберг в море голубом.

Приходят мне видения из сна:

любимая и мой далекий дом.

И это притяжение сулит

тоску и грусть — они как спутник мой…

От ветра всё здесь стонет и звенит!

Душа скулит и просится домой…

………….

Всё не так и не то,

как должно было быть.

Снял с себя как пальто

я ответственность жить.

Это — бег в никуда,

это дьявольский смех,

наудачу пальба,

где один — против всех!

……..

На Большой земле про это же самое я писал по-другому.

Место пустынно и голо,

день бесконечно уныл,

будто бредешь за полночь

мимо крестов могил…

Место пустынно и голо —

всюду пески и пески…

тянут плакучие ивы

черные руки тоски…

………

Что ж: иные времена, иные песни; а тут еще ко времени прибавляется выстуженное до космического холода, продубленное ураганными ветрами пространство. Один из набросков этой картины.

ЖИЗНЬ НА ЛЕДЯНОМ КОНТИНЕНТЕ

Что знаете вы про валы —

на бурю смотрящие с суши:

что волны коварны, страшны,

калечат и топят и рушат?

А что, если кинуться к ним —

навстречу смертельной громаде?

И если остался живым —

узнаешь о бешеном аде.

А, собственно, мы здесь к чему

хлебаем волненья-тревоги?

вот-вот разберусь и пойму:

горшки обжигают не боги!

Конечно, здесь глины не счесть,

гончарных кругов завались,

тарелка с каемочкой есть —

мечты идиота сбылись…

И сдуру попер я на лёд,

с ухмылкой бросая стишок:

«Коль груздем назвался — вперед —

сейчас тебя в пламя, горшок»!

…….

В декабре 1988 я уже научился более-менее сносно работать, появилось немного свободного времени, стихотворная направленность изменилась в сторону поиска истины и смысла жизни. Наив, конечно, но куда от этого уйдешь?

Займи хоть плохонький, но трон,

и пусть печаль тебя не гложет.

Конечно, ты мне друг, Платон,

но истина — всего дороже.

Великих мыслей — миллион,

а истин, интересно, — тоже?

Ах, необъятного, Платон,

как ни стремись, объять не сможешь.

Меня те мысли взяли в круг,

и за Отечество обидно…

И я твержу: Платон мне друг,

но, что-то истины не видно.

……….

Нет пророка в своем Отечестве.

Несомненно, что это так.

В Риме сбились, грустя о греческом,

а в Афинах их маг — дурак!

Как помочь тебе, человечество

сдвинуть вросшей проблемы воз?

Нет пророка в своем Отечестве,

Где найти его — вот вопрос?

……

Чертовка-жизнь, как старый педагог

нам всякий раз преподает урок.

Добро бы в нем сквозил какой-то прок,

а то ведь так: нотаций пару строк…

Когда и чем нам было рисковать?

Спектакль написан, жизнью утвержден,

его экспромтом не сыграть,

попробуешь — со сцены вон!

И все мы знаем точно наперед:

вот здесь скала, вон там лавины сход,

воронка влево — вправо надо плыть:

совсем неинтересно жить.

Не кажется ли вам, что мельниц косяки

крушить смешно, грешно и не с руки!

Уверен, что нет большего резона,

чем своего найти Дракона.

У каждого есть собственный Дракон —

дай Бог, чтоб был по силам он.

А если нет, тогда, друзья,

в чем этой жизни суть?

И к своему Дракону я

сегодня начал путь.

……..

Однажды, после суточного дежурства, в четвертом часу ночи приплелся я в свою комнату, выключил телефон и бухнулся на кровать. Но от крайнего переутомления сразу не заснул и лежал в каком-то полузабытьи. И вот в голове возникает ясное ощущение, что кто-то в данную секунду мне звонит. Отчетливо вижу диск и перевязанную руку, набирающую мой номер. Включаю телефон и в этот момент — звонок. Синоптик уточняет погоду. В конце разговора спрашиваю: что с рукой? Отвечает: «А ты откуда знаешь? Порезался только что»…

Дар этот, некоего предвиденья, приносил много неудобств, но, с другой стороны, я стал меньше суетиться по пустякам, часто предугадывая их ложность. Это выручало и в серьезных случаях. Например, штормовое положение и человек не возвращается к условленному сроку. Как комендант я отвечаю за каждого из живущих в доме, то есть, обязан доложить о ЧП. Но ЧП ли это? Звонком к начальству невольно подведешь товарища. Что-то подсказывает: сейчас он там-то; будет тогда-то. Уточняю на всякий случай. Человек удивляется: как ты меня нашел? Но точно в «назначенный» срок раздается его топот на лестнице…

Все что будет со мной, знаю я наперед,

потому не сдуваю пылинки.

А на мачтах стеклянный трещит гололед,

их ломает и гнет как тростинки.

Разыгралась пурга и не видно ни зги,

дом под самую крышу завалит,

и попробуй узнать, где друзья, где враги,

кто тебя проклянет, кто похвалит.

Ни за что не узнать, где твоя высота,

пока дьявол сомненья куражится.

Но зато я потом всё прочту как с листа,

когда буря утихнет, уляжется…

………

Как лёд, пробив сомнений пласт,

Я вынырнул не без труда.

Я знаю, кто меня предаст,

И даже ведаю — когда…

……

Из письма домой:

Нет никакой возможности

всё охватить объять,

но самые сильные сложности

в том, чтоб себя понять.

Я опять дежурю-

снег и смерч ловлю.

Я тебя и бурю

больше всех люблю.

Ветер не на шутку

злобно мачты гнёт,

мы не спим по суткам-

это всё пройдёт.

Небо прояснится.

прочь уйдёт гроза,

счастье вольной птицей

кружит в небесах.

Грусть уйдет как небыль,

только ты держись:

это наше небо,

это наша жизнь…

……………..

У счастья, верно, есть жильё,

есть свои радости, потери,

деленье на «твоё», «моё»,

но кто откроет эти двери?

Кто подберет к нему ключи,

достигнет до крутой вершины…

Кто впрямь живёт, а не влачит

себя по комьям грязной глины?

Не помню, сколько я искал,

И…потерял — остаток веры.

Взбирался на десятки скал,

но счастья не было там, верно.

И вдруг я понял: вот она —

вершина сказочного света!

Она, она, и лишь одна!

И только с нею песнь не спета.

Достигнуть пика не спеши:

вершина — это крах надежды.

То, что у ног твоих лежит —

не клад, а лишь его одежды.

Но раз достигнув высоты —

на ней останься в поднебесье.

Нашел я счастье: это ты,

раз ты со мной — не спета песня…

……….

Вихрем кружится снега кружево

на ресницах твоих.

Нет сильней, чем они оружия,

пока ветер не стих.

Фонари, фонари, фонари —

это свет твой далекий горит.

Хоть темно от зари до зари —

говори, говори, говори…

Говори мне о нашей любви

от зари говори, до зари.

Бесконечное множество раз

буду слушать я этот рассказ.

Разговаривать можно без фраз:

лаской губ и сиянием глаз.

Шелк волос и твой взгляд голубой —

Я с тобой, дорогая, с тобой…

……….

Описать антарктическую стихию необычайно трудно даже прозой — где уж стихами! Масштабы несоизмеримы с нашими обычными мерками. В сильную метель метеоплощадка наполняется тысячью звуков. Каждая труба, рельса, антенна свистит и поет по-своему. Иногда в этом хаосе можно угадать очень даже красивую мелодию. Порой, кажется, что природа разговаривает с тобой…