Королева метельного юга

Вячеслав Александровивч Демин, 2000

Антарктида. Ярко и незабываемо впечатление человека, впервые вступившего на эту землю: огромная ледяная пустыня, слепящая, переливающаяся алмазным блеском в лучах незаходящего солнца, необыкновенной чистоты воздух и еле сдерживаемая безумная радость на лицах встречающих незнакомых бородатых людей. Лишь позже станет понятна эта их радость. Слегка перефразируя крылатый афоризм первых покорителей Америки, можно сказать, что полярник бывает счастлив дважды: первый раз, когда с восхищением попадает в этот ослепительный, полыхающий самоцветами айсбергов антарктический рай, и второй, когда измотанный и до последнего предела усталый покидает надоевший жуткими морозами, темнотой полярной ночи, метельный, ревущий ураганами бешеный ад. В экспедиции работают люди самых разнообразных специальностей: метеорологи, геофизики, транспортники, радисты, авиаторы, строители, врачи… Борьба со стихией, но главное – с самим собой – надолго станет их главным критерием выживания. А побеждает тот, кто борется.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Я взялся за нелегкое, неблагодарное и, вероятно, никому, кроме меня не нужное дело. Через столько лет после своей антарктической эпопеи я вновь вернулся к своим дневникам, перечитал, и нашел кое-какие рассуждения заслуживающими внимания. Чьего внимания? Трудно сказать. Раньше я по наивности думал, что всё необычайное, нестандартное, таинственное автоматически должно заинтересовать любого человека, если только он не клинический идиот или отшельник, полностью отключившийся от мира. Я думал, что рассказ о суровейшей зимовке в краях, которые большинство людей не увидят ни при каких обстоятельствах, покажется привлекательным.

Увы, это не так. Сейчас уже не так. ТВ и пресса здорово поработали над нашим сознанием в сторону его перекоса в виртуальную плоскость. Я знал людей, которые места себе не находили, пока не укокошат пару сотен виртуальных «шпиёнов». Ну как такой будет воспринимать живого человека, его неторопливую речь? Да разве он вытерпит? У него будет что-то чесаться внутри, требовать в руки электронный «бластер» и: «Пли! Пли по этим нехорошим парням!». Люди теперь заняты собой и плохо воспринимают все, что удалено от их непосредственной деятельности или развлечений. А дневник — не развлечение, он требует напряжения, работы и времени, давая взамен информацию, далекую от повседневного применения. А ведь и практическая литература, например, советы по экономии времени, не используется по тем же причинам: не хватает времени…

Пишу для себя и ближайшего окружения. Без малейшей надежды на опубликование. А после того, как в редакции «Юности» рукопись провалялась 10 лет — и без желания публиковаться.

Привиделось: во мраке буря билась,

И умирая, испускала стон…

Все началось, что это мне приснилось,

И я влюбился в этот жуткий сон.

Я отдаю отчет об огромной дистанции между «хотеть» и мочь, о великой разнице мысли и слова, слова и дела.

Бумагу грязной черной пастой

Без надобности не тревожь.

Мысль в устной передаче — сказка,

А мысль записанная — ложь…

И все-таки, рискну. Постараюсь быть максимально объективным и не лгать… Два слова о том как я стал участником 33-й САЭ (Советской антарктической экспедиции). Во всем «виновата» метеорология, а стало быть, армейская учебка, в которой я получил специальность метеонаблюдатель-радист-кодировщик. Потом была работа в армейской метеослужбе, до того понравившаяся, что демобилизовавшись в 1978 году, поступил на заочный факультет Ленинградского гидрометинститута, а работать устроился в Куйбышевскую гидрометобсерваторию. В 1986-м, заканчивая институт, параллельно окончил курсы инженеров экспедиционного состава Арктического и антарктического научно-исследовательского института. А через год получил вызов в экспедицию.

…………………….

«В решете они в море ушли,

в решете.

В решете по крутым волнам…»

(Эдвард Лир)

«На самом юге нашей планеты лежит очарованная страна. Как бледная принцесса, зловещая и прекрасная, она спит волшебным холодным сном. На её волнистых снежно-белых одеждах таинственно мерцают ледяные аметисты и изумруды. Её грёзы — это радужные сияния вокруг солнца и луны и переливающиеся на небесах нежные краски — розовая, золотистая, зелёная, голубая» — так живописал Антарктиду известный американский полярный исследователь Ричард Бэрд. Мне посчастливилось увидеть «очарованную бледную принцессу» и убедиться, что нет на свете более необыкновенной, нестандартной и романтической профессии, чем профессия полярника.

Свой первый сборник стихов я написал в Антарктиде. И назвал его «Океан пурги». А как еще назвать землю, где из 30 дней в июне, например, 29 с метелью, остальные — с позёмком, где ветры достигают 80 м/с, а морозы 90 градусов, где за одну ночь наметает небоскрёб снега, по плотности не уступающему бетону, а возведённый за год, с невероятными усилиями, причал, в одночасье опрокидывается одним ударом стихии? Антарктида — самый суровый материк, и суровостью своей она способна отпугнуть многих. Но человек — такое существо, которое вопреки здравому смыслу стремится к опасности. В этом он похож на мотылька, летящего на огонь, но только делает это сознательно.

Красивое привлекает, ужасное отталкивает. Антарктида — земля, где эти понятия переплелись намертво. Видевших ее хотя бы однажды, потом всю жизнь будут преследовать два противоположных чувства любви и ненависти. Но всё — таки больше — любви…

Таково было предисловие к моему антарктическому Сборнику. И я вспомнил, что в Антарктиду сейчас улетают буднично, без торжественных проводов и официальных напутствий. Так, словно впереди обычная рабочая вахта в соседней губернии, а не тяжелый, изматывающий труд в условиях непредсказуемого материка.

И все-таки влечет людей, новичков и бывалых полярных волков в эту продуваемую всеми ветрами, огороженную цепью айсбергов ледяную пустыню. Это не материальная выгода, которая в сравнении с прыгающими вверх ценами и доходами предприимчивых граждан в родной стране, по меньшей мере, смешна. Моральная?.. Это раньше исследователей Антарктиды знали по именам, как космонавтов. Они и жили то вместе в одних домах, ими гордились жены, дети, друзья, гордилась страна, не обделяя наградами, вниманием, заботой… Всё это давно кануло в Лету. А с приходом рыночного закона джунглей, где выживает сильнейший, и каждый думает лишь о себе — до Антарктиды ли? Проще отмахнуться и забыть. До лучших времен. Не вспоминая о предках, ценою своих жизней открывающих этот загадочный недоступный материк. Не думая о внуках, на жизни которых Антарктида может отразиться самым неожиданным образом…

В Ленинградском аэропорту Пулково привычная русскому человеку предстартовая лихорадка. С непременными элементами неразберихи, обнаруженными в последний момент несоответствиями, наспех перекраиваемыми решениями. Вероятно, из-за этой сутолоки и обыденности появляется первое тягостное впечатление, что до нашей пестрой, разношерстной, улетающей на немыслимые расстояния команды, по настоящему, никому кроме родных дела нет.

Заполнены таможенные декларации, пройден досмотр, и вот мы уже по ту сторону барьера. Всего несколько шагов отделяет нас и наших близких. Мы еще можем видеть друг друга, разговаривать, но уже какая-то невидимая стена выросла между нами, каждый находится в своем измерении. Вот сейчас наши пути разойдутся. Когда теперь будет встреча, да и будет ли — Бог знает.

Я уверен, что жены полярников не любят Антарктиду — она отнимает у них людей слишком надолго. Случается, что и навсегда. Но в минуты расставания все равно не думаешь об этом. Что-то защемило в груди и чувство это еще долго-долго остается с тобой. Много надо пережить и увидеть, чтобы открыть для себя вполне очевидную истину: нет на свете ничего дороже любимого человека.

Транспортный самолет ИЛ-76, специально переоборудован для перевозки людей. Летит нас около сотни человек. Мешки, чемоданы укладываем на верхних стеллажах, надежно закрепляем. До Антарктиды почти сутки полетного времени. Первое приземление через 8 часов в йеменском аэропорту Аден. Глубокая ночь, чужие звезды, горячий, почти обжигающий ветер, который я поначалу принял за раскаленный воздух самолетных турбин. На несколько часов светлое современное здание аэропорта становится нашим прибежищем. Но вот самолет заправлен, экипаж сменен, следующая посадка в мозамбикской столице — Мапуту, где перед последним — 6 часовым — броском в Антарктиду нам предоставлено «райское наслаждение».

Размещаемся на довольно большой территории торгпредства, где есть магазин, спортплощадка, летний (впрочем, у них и зимой тепло) кинотеатр, бассейн, который более всего и пришелся по душе. Почти 40-градусная жара, яркая зелень и свежесть моря представляют разительный контраст с промозглой ленинградской осенью… Через пару дней мы неплохо ориентировались в городе. В Мапуту много одноэтажных домов, типа наших коттеджей, но среди них нет ни одного одинакового, кроме двух домиков каких-то местных богачей братьев-близнецов. Поначалу и люди все были для меня на одно лицо, не сразу научился их отличать.

Заборчики почти все низкие, чисто символические, много зелени. Торговцы располагаются прямо на улицах. Ассортимент их небольшой: сигареты, пиво, фрукты-овощи. Бросился в глаза здешний способ переноски тяжестей: корзины, чемоданы несут на голове, причем, не придерживая руками. Роль носильщиков выполняют женщины, у многих из которых за спиной держится за шею еще и шоколадный карапуз. Особыми комплексами они не страдают: если надо покормить малыша, тут же вытаскивает сиську, и — приятного аппетита.

Южное солнце не любит шуток: вскоре мы мало чем отличаемся от аборигенов — так обгорели. Ананасы разъели губы. Я вообще не представляю, как это можно съесть больше одного. Мажемся кремами, но это мало помогает — кожа слезла, прикосновение к одежде — мука. Но мы не сдаемся, мы как губка впитываем впечатления. Мы ходили по городу уже без всяких старших и ответственных и упивались экзотикой! В помещениях или машине без кондиционера, мягко говоря, тоскливо. При любой возможности подставляешься под ледяную воздушную струю или — в бассейн (в котором мы полоскались раз 20 за день)!

Побывали на масочном базаре. Огромная площадь заполнена народом. Тысячи масок, статуэток, барабанов из пальмового (самого дешевого), сандалового и черного дерева. Дюжины португальских слов, карандаша и бумаги вполне хватает для общения. Торговцы в свою очередь знают и охотно применяют некоторый запас русских слов, почерпнутых у наших морячков. Надо ли объяснять, что это наш отборнейший трехэтажный…

Нет никаких твердых цен. За маску сначала заламывается фантастическая цифра, которая постепенно сбавляется на порядок. Если сразу уйти — этим смертельно обидишь продавца, который будет торговаться даже из-за пожухлого банана, меняя его на кусок мыла. Мыла мы взяли много. Это была наша «валюта». На нее ели и пили, курили — не деньги же командировочные тратить. На рынке за какую-то пластмассовую безделушку я выменял красивую статуэтку антилопы из сандалового дерева. Приятель мой купил африканский там-там и молотил в него, что было мочи. Всю эту яркую красочную феерию в одно мгновенье разогнал налетевший нежданно-негаданно теплый тропический ливень. Вот только что было море народа — куда все подевались? И вот уже никого, только море воды низвергается с неба, затопляя улицы, по которым кружатся мутные от пыли и различного мусора потоки, и ты бредешь по колено в этих водоворотах, и они потом так же внезапно куда-то исчезают…

На полтора года нам предстояло забыть о таких милых явлениях: жара, дождь, гроза, туман… Из Антарктиды пришло сообщение, что погода там благоприятная, но приближается новый циклон и надо торопиться с вылетом.

11 октября 1987 года колеса нашего ИЛ-76 коснулись ледяной полосы авиационного метеорологического центра — Молодежная — столицы советских антарктических исследований.

Ярко и незабываемо впечатление человека, впервые вступившего на эту землю: огромная ледяная пустыня, слепящая, переливающаяся алмазным блеском в лучах незаходящего солнца, легкая метель, необыкновенной чистоты морозный сухой воздух и еле сдерживаемая безумная радость на лицах встречающих нас незнакомых бородатых людей.

Позднее мне стала понятна эта их радость. Слегка перефразируя крылатый афоризм первых покорителей Америки, можно сказать, что полярник бывает счастлив дважды: первый раз, когда с восхищением попадает в этот ослепительный, полыхающий самоцветами айсбергов, алмазами льда и небесным сиянием антарктический рай, и второй, когда измотанный и до последнего предела усталый покидает этот надоевший жуткими морозами, темнотой полярной ночи, метельный, ревущий ураганными циклонами бешеный ад…

В экспедиции работают люди самых разнообразных специальностей: метеорологи, геофизики, транспортники, радисты, авиаторы, строители и врачи. О врачах стоит рассказать отдельно. В одну из зимовок врачу Леониду Рогозову пришлось самому себе, при помощи зеркала делать операцию аппендицита, так как других медиков на станции не было. И, хоть и накладно, с тех пор на зимовку стали отправлять по двое врачей.

Около полувека назад, когда Антарктиду еще только начинали обживать, дома ставили непосредственно на каменное основание побережья. Но через 2-3 года люди с удивлением обнаруживали, что метель заносит их под самую крышу. Пришлось их забросить и ставить дома на металлические сваи. Дома там из алюминиевых панелей с пенопластовой изоляцией. Имеется вода (завозимая по мере необходимости), внутренние телефоны, радиотрансляция, электрорадиаторы отопления, санузел.

Все дома у нас были одноэтажные, кроме двухэтажной каюткомпании, где располагалась столовая, кинозал, спортивная комната, библиотека. Это главный культурный центр станции. Телевидения в то время у нас не было, видеомагнитофоны считались большой редкостью даже среди элиты — авиаторов. Примерно раз в два месяца предоставлялась возможность радиотелефонных переговоров с родными. И, хотя слышимость, как правило, была ужасной, это являлось очень большой поддержкой, учитывая эпизодичность переписки.

Приятней открывать, чем закрывать — это основной принцип географов. Однако, открывая, мы закрываем какие-то бреши-неясности как на картах, так и в собственном сознании. Первое впечатление — конечно, экзотика. Тут нет знания. Трудности надуманы, препятствия — поверхностны. Но когда придет знание — потеснится экзотика, пропадет первое впечатление, и нет никаких гарантий, что оно-то как раз и не было истинным…

Хорошо помню свою первую встречу с настоящей пургой. Умные головы придумали самописцы, и нам незачем было каждый срок метеонаблюдений (каждые 3 часа) выходить на площадку, но вот во время моей вахты (а они по суткам!) забился снегом датчик влажности — надо идти чистить. Расстояние 80 метров. Кто будет считать это за труд? Но здесь иное расстояние, иное время и иной труд. Фантазия бессильна нарисовать, а перо описать буйство антарктической стихии. Шаг за дверь и вот уже иной мир. Мир не знающий жалости, не признающий пощады. Мороз пробирает до костей, несмотря на специальную климатическую одежду; ревет ветер, впрочем, всем нам привычное и с детства знакомое слово «ветер» мало подходит для этого разогнавшегося до 50 м/с бешеного, плотного как вода воздушного потока! Видимость — нулевая. Идешь как в молоке, пальцы руки не различить и с 20 сантиметров, киловаттный прожектор — с трех метров. Жесткий снег и мелкие камешки секут лицо. Сквозь ураганные завывания слышу какой-то грохот — это металлические бочки теннисными мячиками скачут мимо меня по камням. И вот когда потеряна всякая надежда, натыкаюсь на эстакаду. Там натянута веревка. По ней добираюсь на метеоплощадку, чищу датчик и возвращаюсь. Воспринимается это почти как возвращение с того света, как чудо. Оказывается, и для него здесь есть место.

А в доме уютно, тепло и моментально забываешь о перенесенной опасности. Наверное, это уникальное свойство памяти — помнить лишь хорошее, забывать плохое и спустя некоторое время относиться к нему снисходительно-иронично — помогает выжить. Среди полярников были люди, прошедшие афганскую войну. Они говорили, что и там испытываешь нечто подобное, только в большей степени. О, если бы все человеческие войны ограничились борьбой со стихией!

С марта по июль — почти полгода — период метелей. Разноголосый свист пурги. Циклоны сменяются стоком и наоборот. Сток — это название ветра, стекающего с ледяного купола Антарктиды со средней скоростью 25-30 м/с. Однажды испытали мы ураган еще большей силы — 56 м/с! Мало никому не показалось. Но и это не предел — некоторые станции фиксируют 80 и больше м/с! Вот где настоящий ад! На самом холодном месте Земли — станции Восток — зафиксирован абсолютный рекорд холода — 89,2 градуса. Учитывая разреженный воздух на высоте почти 4 км, можно представить, условия работы полярников.

Полярная ночь — период мобилизации всех сил и ресурсов. Чтобы узнать человека, не обязательно съедать с ним пуд соли — вполне достаточно провести одну полярную зиму. Антарктическая стихия, трижды воспетая и четырежды проклятая, выматывает морально и физически. Конечно, нам было легче, чем первооткрывателям. У нас уже была какая-никакая база и опыт. Было откуда идти, куда возвращаться. И вместе с тем — Антарктида все та же. И теперь она не прощает легкомыслия тем, кто, надеясь на технику, относится к ней с пренебрежением. Морозы и метели не стали слабей, да и на технику-то надо надеяться с оглядкой — по-прежнему, почти на космическом холоде, металл рассыпается от незначительного удара, а в бочке с бензином можно тушить факел. И если раньше трагические последствия были результатом неведения, то теперь это — небрежность, грубый просчет или элементарное невежество.

Обломки техники — это, прежде всего, обломки человеческих судеб. А самое печальное место в Молодежной — кладбище на мысе Гранат, где 20 леденящих душу надгробий лучше всяких книг расскажут о цене прорыва человечества в неведомое… Не случайны строчки, родившиеся на этом материке были: «я — как выжатый лимон: еще шаг — и душу вон!»…

Однако шагать мне пришлось долгих полтора года. Собственно зимовка начинается в начале апреля, когда со станции, забирая остатки предыдущей экспедиции, уходит последнее судно. С исчезновением его огней обрывается последняя нить, связывающая нас с другими континентами. Теперь, чтобы не случилось, в последующие полгода надеяться кроме как на себя не на кого. Пусто и печально становится на станции, но постепенно жизнь входит в свое русло. Немного скрашивают наше одиночество необыкновенные всполохи-краски полярного сияния. Зимовавшие на севере говорят, что южное — ярче. Это также предмет гордости: и температуры у нас ниже и сияния лучше!

22 июня — знаменательный для полярников день — середина зимы. Праздник, по значимости не уступающий Новому году. И хотя на станции почти сухой закон (в месяц на человека 125 грамм спиртного), в этот день делается небольшое исключение. На столах также экзотика — выращенные в полярных условиях помидоры, огурцы, зелень и несколько небольших, величиной с апельсин, арбузов. Зачитываются поздравления президентов и правительств стран — участников экспедиций. Особенно ярким было поздравление Рональда Рейгана, как бы мы к нему не относились. Конечно, мы ждали теплых слов и из Москвы, от Горбачева, но тщетно. И на какой-то миг закралось ощущение заброшенности, ненужности и чуть ли не обреченности…

Работа в полярных экспедициях — это не сплошная романтика (хотя и ее хватает). Часто она буднична и скучна, требует терпения и умения владеть собой. Чтобы преодолеть тоску и скуку, нужно не меньше силы воли и выдержки, чем при опасной и напряженной работе. К счастью у метеорологов не было времени на безделье: день был расписан по минутам, и такой проблемы — как убить время — у нас не было. Наоборот, его постоянно не хватало!

Я обратил внимание на то, что старые полярные «волки» всегда веселы, жизнерадостны. Не думаю, чтобы у них также не скребли на душе кошки, но они, во всяком случае, этого не показывали, подбадривали остальных, даже если приходилось работать «на пределе прочности».

С наступлением полярного дня, при ослепительном незаходящем солнце, большую опасность стала представлять «белая тьма (или мгла)» — интересное оптическое явление, при котором линия горизонта отсутствует, а при сплошной облачности нет теней, и человек теряет чувство перспективы, понятия «близко-далеко» смещаются и определить расстояние возможно лишь в радиусе до 5 метров и то с трудом. Сугробы-заструги сливаются в монотонную серо-белую пелену, трещины и обрывы абсолютно не заметны. Видимость при этом может быть хорошая, но производство работ, связанное с передвижением транспорта невозможно. Даже пешком передвигаешься практически на ощупь, контролируя каждый шаг. Что-то подобное наблюдается в сумерки, когда всё призрачно и размыто, но в сумерки достаточно увеличить освещение и все встанет на свои места. При белой тьме освещенность избыточная — дополнительное освещение ничего не дает, это все равно, что включить прожектор в солнечный день. Камень на расстоянии 20 метров можно принять за удаленную гору и наоборот, иногда спичка, воткнутая в снег на расстоянии метра, кажется телеграфным столбом в километре от тебя. Передвигаться, особенно летать в таких условиях практически самоубийство. Одному Богу известно, сколько жертв было принесено на алтарь этого уникального явления.

В коротком вступлении невозможно описать всех перипетий зимовки. Есть английская пословица: «Самое главное — понять, в чем состоит твой долг. Выполнить его легче лёгкого». Она явно не для ледового континента, где понятие долга приходит с первых минут, а вот выполнить его…

Так или иначе, свой долг мы выполнили честно и в феврале, на излете антарктического лета настало время прощания с этой необычайной землей. Разные чувства приходят в этот момент: и грусть расставания, и радость от предстоящей встречи с родными и на всё тяжким грузом накладывается накопившаяся за зимовку усталость, не усталость даже, а граничащее с безразличием переутомление. Не секрет, что большинство несчастных случаев происходит как раз в этот период, когда внимание человека ослаблено, живет он как бы по инерции: еще не там, но уже и не здесь…

Я не знаю почему, но наряду со своими стихами (которые я редко запоминал), крутились в голове моей стихи одного из участников экспедиции.

Приводить себя в чувство,

Биться рыбой об лёд —

Это тоже искусство,

И не каждый поймёт

Для чего это нужно,

И какой в этом прок —

Чтобы сердце утюжил

Разгулявшийся СТОК.

Он разгладит все складки,

Все сомнения съест,

И на старых повадках

Звёздный выложит крест.

Слабость властью законной

СТОК изгонит, и вспять

Будет зло и бессонно

Книгу ночи листать.

Оттого-то как средство

Сердца выверить звук

Нами выбрано бегство

В край невиданных вьюг.

И познав за пределом

Расстояний и чувств

И душою и телом

К жизни дьявольский вкус —

Мы сердца не случайно

встречи миг изловив

напоим изначальным

ощущеньем любви…

***

Метеоролог Костя Лубо-Лесниченко, которого я сменил, паковал вещи. Завтра ему предстоял вылет на Родину. Помимо прочего он был комендантом дома, а так как переложить эти обязанности, кроме как на меня было не на кого… «Принимай хозяйство! — весело подмигнул он — вот здесь распишись. Всё, порядок! Поздравляю. Я побежал». Через полчаса, едва успев прийти в себя после первых впечатлений, я стал хозяином этого огромного служебно-жилого дома, в котором на зимовку остаются четверо (два метеоролога, два озонометриста), а в сезон набиваются 15 человек.

Бывший старшой, строитель по профессии, Володя Левицкий, праздновал окончание зимовки, ходил под шофе, и к моим метеорологическим способностям отнесся скептически, мне пришлось идти ва-банк. Ни слова не говоря, и ничего не спрашивая, я отряхнул ботинки, прошел в метеокабинет, мельком огляделся и провел свой первый срок наблюдений. Владимир со товарищи разинул рот и не сказал ни слова. Но эта самодеятельность потом мне вышла боком: такой самостоятельности и независимости прощать было нельзя. Он и отыгрался. В дежурство я включился с первых минут своего пребывания в Антарктиде. Вахты по суткам. Через сутки в 3 ночи заступаешь на новую вахту. Но если метеонаблюдения для меня особой трудности не представляли, с актинометрией из-за малого опыта работы и неисправности аппаратуры, пришлось помучиться. Дело доходило до того, что 40-килограммовую установку 5-6 раз в день таскали от метплощадки до помещения, распутывая и паяя десятки проводов.

Поначалу свободного времени не оставалось. И не борьба со стихией съедала время, а работа. Не хватало знаний, опыта, который по признанию одного полярника «в рюкзаке не привезешь». Приходилось накапливать его по крупицам. Так день за днем открывал я для себя Антарктиду.

А Дневник открывался первой пришедшей мне на этой суровой земле фразой:

Мыслей и чувств затаенную дрожь

Тех, кто уплыли вдаль — не вернешь…

А мы уплыли очень далеко. Дальше просто не позволяют размеры земного шара. Но от себя уплыть невозможно. Лишь через месяц в дневнике появилась следующая запись.

9.11.87. Всё никак не проникнусь Антарктической тематикой. Месяц — это ужасно мало, чтобы понять непостижимое. Люди жизни клали с тем же результатом. Все, что я написал в письмах об Антарктиде, никуда не годится. Вернее это наброски, первые впечатления, «репортажи с фронта», облеченные к тому же в несовершенную форму. Цель — ухватить суть. У Заболоцкого есть

А если так, то, что есть красота,

и почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

или огонь, мерцающий в сосуде?

Иными словами форма или содержание? Ах, если бы мне открылось содержание, тогда бы я позаботился о форме. Пока, примерив форму полярника, я чувствую себя в ней как положено, т.е. ни жарко, ни холодно. Я понимаю, что экспедиция — серьезное испытание, и все трудности прошлого — лишь подготовка к нему.

Вечер. Весь день метет, выдувая из дома тепло. Представляю, как вместе с теплом выходит и самое ценное, что у нас есть — жизнь. Она покидает человека не сразу, незаметно для него, медленно, но неотвратимо… Помню, пацаном, когда мы играли в «царя горы», обиделся я на товарищей, спихнувших меня с вершины в сугроб, и решил не вставать: пусть им станет жалко меня, придут и позовут. Но жестокая братва звать никого не собиралась, тут же появился новый царь, его дружно стаскивали, забыв о предшественнике. Как следует промерзнув, я встал и ушел. Там у меня был выход. А здесь? Ведь стоит отключиться радиаторам… Впрочем, об этом лучше не думать, и без того слишком много «если» подстерегают нас… Вспомнилось: «если бы у бабушки были усы и борода, то это была бы не бабушка, а дедушка».

Кстати, радиаторы помогают не всегда: в сильные дульники температура в доме опускается до +5, аквариум накрываем одеялом, но все равно рыбы, даже привычные ко всему гупии, гибли.

15.11.87. Я на вахте. Заступил в 3 утра. Все никак не могу заставить себя взяться за актинометрию. А пора бы…

Что такое счастье? Отбросим ставшее банальным «когда тебя понимают». Возможно. Как не замечаешь дыхания, не замечаешь и счастья? Наверное, у него есть определенные показатели. Своего рода интенсивность. Яркое и трепетное — у влюбленных; горькое у сомневающегося поэта (Есенин), счастье-озарение ученого… Но счастливый не анализирует состояние. Анализ проводит несчастный. Встреча после долгой разлуки — счастье, но мне до него еще… «доплыть бы когда-нибудь»…

Ларошфуко сказал, что счастье и несчастье мы переживаем соразмерно нашему себялюбию. У него все людские страсти — лишь разные склонности людского самолюбия. Наверное, сам был самолюбивый и страстный.

22.11.87. Третий день бушует метель. Такого еще не видел. Объявлено штормовое положение № 2 (ветер более 30 м/с, видимость менее 50 метров). Чтобы окунуться в экстремал, достаточно распахнуть дверь. В столовую не хожу — пока хватает запаса штормового пайка. Впрочем, я себя сейчас нормально чувствую. Оклемался. Самолеты сидят в обсерватории Мирный. Ожидают погоды. Вышел из строя телефон. Приходится носить телеграммы радистам, это всего 300 метров, но при такой погоде выматываешься как после 10-километровой пробежки.

23.11. Первый конфликт. Володя Левицкий, старший инженер-метеоролог, у которого я буду принимать станцию, по метеорологии ко мне претензий не имеет. Более того, у меня есть к нему, поскольку, проработав 10 лет инспектором в этой области, я кое-что понял, что недоступно бывшим строителям. Полтора месяца назад, едва поставив чемодан, первое, что мне пришлось сделать на этой станции, это срок наблюдений. И ни у кого не было возражений. Но вот сегодня по актинометрии я напорол: значение одного из потоков солнечной радиации вывел теоретически, по формуле, а не наблюдаемое. Пустячок, конечно, Левицкий сам меня научил и использовал этот приемчик неоднократно. Но тут как иголку кто ему воткнул: взвился, забросал своими афоризмами, типа: еще работать не научился, а в фальсификаторы лезешь. Почему-то это меня обидело, хотя он был прав на 100%. Все дело в том, как преподнести правду. Есть люди, которым это абсолютно противопоказано. У них это форма самоутверждения. Одна из форм занудства, причем, злостного. Воспитатель сам должен был воспитан. Левицкий «борется» со мной методом мелочного одергивания.

Пародия: наставник, вроде

Силён был только силой мата…

Какое счастье для Володи,

Что нет со мною автомата!

Чем больше его замечаний, тем меньше хочется к ним прислушиваться…

24.11. Заснул ненадолго. Проснулся в десять. Был убежден, что утра, но тут ребята заходят, желают доброго вечера. Если строго: нет у нас ни утра, ни вечера, и если солнце затянуто облаками — ни за что не разберешь время суток. Некоторых выручают электронные часы, или механические, но в полярном исполнении — с 24-часовым циферблатом. У нас эту экзотику заменяет наблюдательская книжка. Каждые три часа, что бы ни случилось, в ней делаются записи под каждым заранее проставленным сроком. Иногда несколько раз на дню бегаешь, уточняешь время, а заодно и число месяца, если забыл (как Робинзон) зачеркнуть день в календаре. По сути мы — на необитаемом острове без изысков цивилизации — газет, журналов, телевидения. А еще наша жизнь напоминает примитивный коммунизм: от каждого по способностям… Правда, потребности удовлетворяются далеко не полностью. Вот бы порадовался на нас Никита Сергеевич: примерно к этому времени он обещал коммунизм с отменой денег. У нас их и нет. Интеллектуальный голод нам не грозит: книги, кино — сколько угодно. Еда — на камбузе, сигареты — у завсклада (за них и за вино — 125 гр в месяц — потом вычтут с наших сберкнижек). Нужны тетради, карандаши — пиши заявку…

Но не так все просто, как кажется на первый взгляд. Первое впечатление — обманчиво. В нем нет знания. Трудности надуманные, искусственные, как игра в пионербол. Знание уберет все кажущиеся сейчас неразрешимые проблемы, зато накидает новые, которые мы сейчас в грош не ставим и не учитываем. Если бы я пробыл здесь 3 недели и улетел (как большинство журналистов и писателей), то вынес бы совсем другие впечатления, убеждения, и они тоже были бы искренние. Только не полными. Но полных нет даже у зимующего здесь 10-й раз А.З.Вайгачева (он сам об этом сказал).

29.11. Сегодня был на острове Адели. Остров не ледяной, каменный. Шли по метровому льду. Наконец-то увидел настоящее пингвинье царство! Пингвины сидят на яйцах. У подножия те, что поменьше (до 40 см), на вершине посолидней — до 60 см. Кому места на камнях не хватило, вытаивают во льду ямки, сидят там. Все свободное «население» таскает камушки для гнезд. Несут в клюве, издалека — все ближайшие уже разобраны. Подбросил им несколько штук — устроили драку. Стоит какому пингвину зазеваться и положить добычу на секундочку, как она тут же оказывается у более удачливого.

Ходят смешно, вразвалку, растопырив крылья. Человека не боятся. За три часа, что мы были на острове, загорели до черноты. Солнечная активность здесь сильнее, чем в Африке. Пугали нас трещинами, чуть не в полкилометра глубиной, но к счастью, не попались. На станции Союз нашли окаменевшее дерево, которому, якобы, 30 млн лет — тогда земные полюса были экватором.

Чуть не потерял лом, которым мы колем лед на озере. В обязанности дежурного входит набирать несколько ведер мелко колотого льда. Вода после таяния — кристально чистая, «дистиллят». Через несколько месяцев такая преснятина надоедает, но куда денешься? Лом мы обычно прячем среди камней, а я не подумав, оставил на льду. Через несколько часов вернулся и не нашел его. Пошел выяснять отношения с соседями-аэрологами: думал, что они подшутили. Но они ни сном, ни духом. Один старожил сразу заподозрил неладное: на льду, наверное, оставил. Бери второй, иди выковыривай. И точно — лежит, родименький, на глубине пол метра и на глазах, пригретый ярким солнцем, опускается еще ниже.

1.12.87. Первый день весны! Весны антарктической-здесь же наоборот всё…Начал потихоньку долбить актинометрию. А хотелось бы читать Гранина. Открыл для себя этого великолепного писателя. «Иду на грозу» — эта вещь многого стоит!

Опять пурга… 6 декабря ожидаем прибытия научно-исследовательского судна (НИС) «Академик Федоров». Это первый рейс нашего антарктического флагмана.

4.12. Это только говориться, что существует первое впечатление. На самом же деле оно втуне подготавливается и строго говоря, первая встреча — не есть Первое впечатление. Книги, фотографии, рассказы очевидцев подготавливают «эффект узнавания». Перед самой экспедицией один из моих знакомых, Саша Павличенко, подробно описал мне жизнь в Молодежной, вплоть до бытовых деталей, картин на стене и т.п. Поэтому, оказавшись на станции, я не воспринял ее как нечто новое, совершенно незнакомое, а некоторое время, пока не набрался собственного опыта, видел станцию его глазами. Вот здание с шаром — аэрология, а это — единственное двухэтажное — каюткомпания: все это я узнавал по ранее виденным фотографиям, особо не удивляясь, лишь отмечая про себя — ага! Так вот вы какие.

Когда я пришел в Бюро погоды, то первое, что бросилось в глаза в их комнате отдыха, это фотография с пингвином, сделанная Павличенко. Копию её я видел у него в альбоме и знал, что тут должна быть еще одна его фоторабота. Попросил показать, и все удивились: откуда знаешь, ты у нас первый раз! В соседней комнате, действительно висит, родненькая — точно такая, как я и представлял…

Недавно на метео приходили ребята, которые тут останавливались в 31 САЭ. Едва поздоровавшись, они кинулись к нашему кухонному шкафу, открыли дверцу и просветлели лицом при виде маленьких невзрачных рюмок. Вот они, все шесть! Уцелели! Оказывается, тогда они преподнесли их в дар метеорологам. А теперь вот встретили как старых знакомых, попутно убедившись: да, мало что изменилось с тех пор…

Я подумал, что в разные времена и впечатления по одному и тому же поводу разные. У древних египтян впечатления от пирамид были совершенно другими, чем у нас. Можно воочию и не видеть пирамид, а иметь о них представление. Да и у самих древних, в зависимости от сословия, взгляд различался. У фараона, которому предстояло там лежать, он был совсем не тот, что у раба, таскавшего камни или у надсмотрщика… Кажется, это мысль Экзюпери: рабство там, где удары кирки лишены смысла.

Можно и не видя Москвы, полюбить ее или возненавидеть. Причем, такая «заочная» страсть может быть намного сильнее, т.к. столкнувшись с действительностью, она тускнеет, проигрывает, приобретая светлые или темные оттенки. Марк Твен осуждал нравственность в том виде, в каком она культивируется в Америке. Обладая этой «нравственностью» человек проигрывает даже в сравнении с животными, которые ничего не имеют, просто ведут естественную жизнь. У людей понятие «естественной жизни» усложнилось, перепуталось. В каждом обществе своя правда, то бишь, законы. Но часто они нарушаются самими «законодателями» не испытывающими при этом никаких угрызений совести. Понятие совести в разные эпохи тоже разное. И даже в одну эпоху, но при других обстоятельствах (то, что в норме на войне, ужасает в обычной жизни). Я ошибся, когда писал:

Истинная красота безгрешна —

Как цветок, тот, что вырос в пыли.

Эту грязь не вобрал он, конечно,

А вобрал он палитру зари…

Вобрал, да еще сколько. И грязи, и навоза и соков и крови людей здесь живших… В этом не вина, не беда, да и не достоинство цветка. Просто такова жизнь, состоящая из нектара и грязи. Знания не делают людей счастливее, но их все равно необходимо добывать. Знания — мост в бесконечность и моему поколению предстоит возвести один из пролетов.

5.12. Прилетел вертолет с «Академика Федорова» (АФ). Привез ребят с метеоотряда, которые будут у нас стажироваться до 10 числа. Особенно понравился всем Валера Перекрест, метеоролог, которому предстоит зимовать на Востоке. Он также в экспедиции первый раз. Знаний — не более моего. Кстати, он сегодня освоил поверку актинометрических приборов — ничего сложного.

9.12. Как нарисовать время? Придумать бы фантастическое природное явление. Черт-те что лезет в голову. А вчера я чуть было с ней не распрощался. Пошли с Перекрестом на остров Адели. Я эдаким гидом впереди, он метрах в пяти. Фотографируем. И как я не заметил эту проклятую трещину? Впрочем, она была припорошена снегом. В очередной раз меня спасло чудо! Валера решил что-то спросить у меня и догнал перед самым моим «полетом». Я же за секунду до этого, спасаясь от порыва ветра, поднял капюшон куртки. Он и ухватился за него в самый последний момент. Шанс спастись: один на миллион. И за какие-то заслуги он мне достался. Честно сказать я полностью не осознал, какой опасности подвергался. Когда летел, страха не было. Потом, когда мы со всей предосторожностью приблизились к трещине, больше разъедало любопытство: ничего себе! Вот в эту преисподнюю я чуть не свалился! Ну как тут не стать фаталистом?…

Сегодня были на запуске метеоракеты. По рельсам, по специальным направляющим ее доставляют и устанавливают на стартовой площадке. Пуск! В считанные секунды она исчезает из вида. Говорят, из сотни фотографий получается одна. Ступени сгорают и падают. На высоте сто километров — ее предельной точке — раскрывается парашют, и на землю спускаются датчики, за параметрами которых следит локатор. Аналогично работают и аэрологи, но у них слежение происходит на подъеме.

12.12. Погода испортилась. На метеоплощадке множество всяких стоек, труб с отверстиями, полузакрепленными железяками. Ураганный ветер создает безумную какофонию звуков. Никакой тяжелый рок это сделать не в силах. А иногда угадывается и вполне мелодичная музыка. Не слышим ли мы то, чего желаем?..

13.12. Разгружаем вертолет на «банановый» склад — грот, выдолбленный в скале направленными взрывами. «Банановым» его назвали потому, что какой-то местный художник, нарисовал на скале пожирающих бананы обезьян.

Ассортимент там был небольшой, но ценный: яичный порошок, венгерские цыплята. Цыплята при переноске рассыпаются из коробок. Остряки, в основном из водителей, принимаются их «ловить»:

— Стой! Куда побежал?

— Чего темп сбавили?

— Цыпленок сбежал…еще один!

— Вы им зернышек насыпьте.

Кладовщик участия в «погоне» не принимает. Считает коробки.

— Ты бы лучше людей посчитал. Закроешь в хранилище…

— А чего? Тут жить можно! Ребята, кто согласен здесь зимовать?

— Я!

— Я!!

— Правильно. Действуем по принципу: что охраняю, то имею.

А охранять есть чего. Тысячи коробок с цыплятами, утками, мясом. Но говорят, что мы не разгрузили и десятой части.

15.12. Было общее собрание. Выступал начальник 33 САЭ Хабаров Юрий Андреевич. «АФ» напоролся на банку, в картах, якобы не обозначенную. В «Ленинградской правде» уже появилась статья «Зуб Антарктиды». Ну не абсурд, что за десятки тысяч км знают все лучше и раньше нашего! Впрочем, «Академик» нашпигован корреспондентами. В корабле трещина длиной 40, шириной 3 см. Сейчас она заделана, и судно движется следующим образом. Впереди идет вездеход, люди бурят скважины, измеряют лед и глубину во избежании нового, непредвиденного «зуба».

17.12. Разгрузка «АФ». Корабль, сделанный в Финляндии — чудо техники. Обошелся в 40 млн.! 142 метра длиной, в каютах все из металла, даже мебель, очень красиво инкрустированная под дерево. Способно преодолевать метровый лед, оборудовано вертолетной палубой, мощными лебедками с выносом стрелы до 40 м. Имеется вычислительный центр, 10 лабораторий, метеостанция. Кроме кают экипажа имеются 160 пассажирских мест, которые окрестили «места счастливчиков». На обратном пути они достанутся полярникам Востока (вполне заслуженно) и, естественно, куче всевозможных начальничков с прихлебателями. Круиз на судне — мечта любого полярника, но, поскольку простым смертным туда не попасть, мы, как та лиса, что хаяла в басне «кислый» виноград, уменьшаем для себя ценность путешествия: чего это мы там не видели — в этих Австралиях, Африках, Америках?! Тратить на эту чепуху два месяца — да ни за что! Уговаривать будут — не поеду! За это время с тоски подохнешь. Родные тоже ждут, не дождутся, а мы прохлаждаться? Нет уж, 4 дня на самолете, и вот он я — встречайте!

Сегодня первый раз за 2,5 месяца увидели женщин. Официантки, поварихи с «АФ». Они гуляли по станции, заходили в каюту обедать. Как оживились наши мужики! Специально пересаживались, чтобы их рассмотреть. Более-менее привлекательная только одна. Писаных красавиц, похоже, в рейс не подбирают…

18.12. Сегодня отправил Лиде пятое письмо. Почту забирает «АФ». Дойдет она в конце января. Письмо писал почти весь день — непозволительная роскошь. Скоро столько времени не будет. С сегодняшнего дня опять начинаем работать по суткам. До этого дней 10 режим был более щадящим — нам помогал Котов, метеоролог, отзимовавший на Новолазаревской. Теперь он уходит на «АФ», будет работать на Дружной-4. Чувствую себя прехреново: устал, а после ночного дежурства не отдохнул совершенно. Договорился с Левицким, что с января все буду делать сам. Проштамповал открытки и конверты в Молодежной и отдал Валере Перекресту, чтобы штампанул на Востоке и на корабле. Попрощались с ним. Погода опять испортилась.

20.12. «Федоров» ушел вчера в 23-00. Этот момент я прозевал. У нас на «Новом метео» (есть еще «старое», где живут строители) появился новый постоялец — Вася Терлецкий, инженер из ЦАО (центральной аэрологической обсерватории). Ему предстоит измерять озоновый слой, но не штатным прибором М-124, а с помощью ракетного и шаропилотного зондирования.

21.12. Прочитал дневник космонавта Валентина Лебедева («Наука и жизнь», 1985). Мой дневник и в подметки этому космическому описанию не годится — до чего подробно там все расписано. О малейших ушибах, переживаниях, даже о «клозетных» делах — для французского космического гостя это, очевидно, представляло проблему. Он вынужден был крепиться несколько дней, а после того, как наконец-то облегчился, на голову счастливца обрушился целый поток поздравлений высокопоставленных соотечественников, и взволнованной этим событием, международной общественности… Мне кажется, у нас проблем не меньше, но мне как-то и в голову не приходило писать об этом, да и времени столько нет. Мне кажется, что жизнь наша в чем-то схожа.

Тоска, что в космосе, что тут.

Одни и те же беды ждут.

И там и тут, и тут и там —

Она за нами по пятам…

Больше общего, чем различий. Кстати, различий в статусе первых полярников и космонавтов не было. Даже селили их в Москве в одном доме. Сходные награды и почет, вполне и теми, и другими заслуженный. Потом папанинские продолжатели сдали позиции гагаринским. А скорее государство посчитало, что очень уж много этих первых. Накладно их славить. И планочку приоритета принизили. Почти до земли. И газеты молчат, и наград не дают, и с деньгами не густо. А если в кои веки выскочит кто в герои, то больше из-за собственной пробивной силы и связей, чем от реального дела. Сейчас полярникам не оставляют даже крох, собственным потом заработанных. Котов рассказывал, что на Новолазаревской они в конце сдавали чуть не всю полученную больше года назад спецодежду, включая рваные носки! Кому? Зачем?!

Куда ни кинь печальный взор —

Судьбы читаешь приговор.

И правит миром с давних пор

Бесправье, мелочность, позор…

25.12. Опять конфликт! Левицкому надо было выпить не менее 2 бутылок, чтобы поговорить со мной откровенно. Оказывается, он все это время нашептывал Белязо В.А. — начальнику аэрометотряда 32 САЭ, что я не больно-то подхожу на роль его, Левицкого, сменщика. Не слишком интенсивно перенимаю его драгоценный опыт. И это после того, как мы с ним бок о бок тянули тяжелую лямку работы, за одним столом ели, из одного чайника пили. Он за моей спиной наушничал начальству. Да, были у меня проблемы с актинометрией, но не повод же это для предательства! А я это воспринял именно так, и с этого момента человек этот перестал для меня существовать, перестал интересовать. Я знаю эту свою дурацкую черту, но ничего не могу с собой поделать. Не получается из меня толстовец: когда бьют по одной щеке, не спешу подставлять другую. Я завелся с пол-оборота и тоже высказал все, что о нем думал. В частности о том, что в метео он — ребенок по сравнению со мной, несмотря на его закончившуюся зимовку. Мне было обидно не за испорченные отношения и даже не за то, что могу потерять власть над метеостанцией (какая власть, если нет подчиненных, если есть ответственность, но нет прав). Мне было обидно, что Белязо может принять его бредни за чистую монету. Валерий Александрович, человек, похожий на Олега Даля, на его принца Флоризеля. Скромный, прямой, справедливый. Никогда не повышающий голоса. Он, тем не менее, пользовался непререкаемым авторитетом. От него исходили только просьбы, не распоряжения, но невозможно было их не исполнить.

(Впоследствии я узнал, что он относился ко мне доброжелательно и даже пресек нашептывания Левицкого, резонно заметив, чтобы тот больше времени уделял обучению, а не подсиживанию. Мечтой Левицкого было остаться на сезон и уйти на «АФ». Первая часть его мечты исполнилась, вторая — нет. Улетел самолетом).

Вася Терлецкий вчера устраивал новоселье. В нашем конфликте держит доброжелательный нейтралитет. Кажется, он — бывалый парень и явно с большим размахом. Приплыл он на судне и потому, конечно, его спиртовый запас был раз в пять поболее наших, разрешенных в самолет, 2 бутылок. Его новоселье незаметно перешло на 25 декабря. Я дежурю, а мужики (Терлецкий, Левицкий и Серега Лещев, обслуживающий автоматическую метеостанцию и отзимовавший 32 САЭ в нашем доме), жарили в бухте Заря шашлыки. Серега провалился в трещину, Левицкий его вытаскивал, но во взаимоотношениях их уже невооруженным глазом видна уже не трещина — пропасть. Эти люди не смогли бы уже выдержать друг с другом полярную ночь. Так надоели. Говорят, что человек проверяется полярной ночью. Не надо долгих лет и пуда соли. Хватит одной зимовки. Она раскроет человека, покажет его суть. Этот экзамен мне еще предстоит сдать.

Из-за конфликта чувствую себя ужасно одиноко. Начал писать письмо, но оно «не идет». Один приятель читал письмо своей жены, так, что я имею возможность сравнивать: письма жен полярников удивительно похожи. Обеспокоенность, даже какая-то суетливость, непременные просьбы «беречь себя», подробные бытовые мелочи, признание в любви… Не сговариваясь они пишут как под копирку. Как правило, коротко. Можно подумать, что это написано одной Женщиной. Внимательной, любящей… Любящей? Дай-то Бог! Дай Бог мне отзимовать и вернуться к своим. Тоска зеленая. Изумрудная. Конца и края не видать. Уж побыстрее уезжала бы эта 32 САЭ. Субординарция и, возможно, ложно понимаемое чувство такта, мешает послать кое-кого подальше. Но они уже не хозяева, а мы еще не хозяева. Этакий анархический период. И ведь это по всем отрядам. Интересно на чем при этом держится порядок?

Есть у Ницше несколько интересных определений: «Мир женщины — дом, дом мужчины — мир». С этим мне легко согласиться. Кто из нас не примерял роль скитальца-бродяги. А я за 10 лет работы инспектором, сколько дорог исколесил, сколько всего повидал? А вот второе, пожалуй, притянуто за уши: «Счастье мужчины: «я хочу», счастье женщины: «он хочет». Пальцем в небо, дорогой философ. Не ты первый принял желаемое за действительное. Все с точностью до наоборот. Недооценил прекрасный пол. Переоценил себя. Хорошо хоть не лопнул, как сеньор Помидор.

Женщины считают, что они не ошибаются. А если и ошибаются, то по вине мужчин. Они чувственней, но вместе с тем и практичней нас стократно. Они с честью выдержат лишения и невзгоды мужей. Они согласны отпустить их от себя, но только не за романтикой. Я думаю, что все невесты, став женами, на второй же день забывают непонятное это слово. В пословице «с милым рай в шалаше», я, кажется, догадываюсь, что означает последнее слово. Один мой знакомый боцман называл шалашом 2-х этажный особняк с сауной и бассейном. С женщинами можно согласиться: надо сочетать приятное с полезным. Богачи платят бешеные деньги, чтобы испытать себя или посмотреть мир, а нам за это еще и приплачивают. Красота!

27.12. Новоселье Терлецкого переросло в грандиозную попойку, которая только сейчас пошла на убыль. Я участвовал в сем мероприятии по минимуму, т.к. почти все время дежурил.

Узнал от Лехи Егошина (он поначалу шел со мной метеорологом, но как всегда получилась неувязка и его взяли на ВЦ обработчиком), что у него в комнате обнаружился какой-то «черный аппаратик». По всеобщему мнению «слухач». Толком никто ничего не знает, но болтают, что в каждом доме есть нечто подобное. Какое это представление для слухача, если он будет записывать сцены вроде наших недавних.

Суточные дежурства выматывают даже при хорошей погоде и без ФАПов (ежечасных наблюдений). Удивительно несправедливо загружены люди в экспедиции: у одних рабочий день занимает не более получаса. У нас — не менее полусуток.

Получил с «АФ» один из ящиков, который формировал в Ленинграде. Там было и мое «Руководство по поверке метприборов», подаренное моим первым наставником Широчиным Леонидом Степановичем. Каково же было мое удивление, когда разбиравший со мной посылку Левицкий вдруг просиял: «А вот и оно! Три раза телеграфировал». Ему отсутствие этой книги при инспекции зачислили как недостаток, вот он и засуетился, но в институте или забыли или выслали на другую станцию. Выручил мой, случайно взятый экземпляр.

28.12. Володя Левицкий побрился и сразу из всклокоченного Бармалея превратился в доброго парня. Он поздоровался, я ответил из вежливости, думая, что это какой-то гость со стороны. Спросил, что ему надо? А он просительно потянул: это ведь я, Володя…Я побрился…

«Тьфу, черт! Да, это действительно, ты. Долго жить будешь. Помолодел на 20 лет». Полуметровая борода, усы меняют человека неузнаваемо. Был дед, побрился — пацан. Кожа в этом месте белая, бледная, яркий контраст с бронзовыми щеками.

Вчера прочитал 30-ю по счету книгу и больше не прочитаю ни одной, пока всю работу не изучу в совершенстве. Говорят в экспедиции надо стать незаменимым. Метеоролога, действительно, заменить некем. Из 150 зимовщиков работу эту знают только двое.

Станцию «оккупировали» пингвины. Доверчивые. Безумно любят рыбу. Чуть не сорвали мне срок наблюдений, усевшись на почвенный термометр (гнездо они, что ли, там собирались соорудить). Смотрю, самописец показывает невероятную величину. Огромная положительная аномалия. Так прыгали на станции Восток, когда зафиксировали абсолютный минимум (-89,2). Я приготовился фиксировать абсолютный максимум, но поглядел в окно и все понял. Пришлось сгонять гнездующихся.

Из птиц одолели поморники. У Левицкого сперли пакет с рыбой. А еще раньше, когда он вытаскивал рыбу из лунки, поморник схватил ее и унес вместе с удочкой.

29.12. Меня «обрадовали», сообщив, что 31 декабря записали дежурить по камбузу. Никто не спросил, каково нам вдвоем (второй метеоролог Коля Попов) выполнять работу, объем которой на Большой земле по силам разве что десятерым. Потом мое начальство после некоторой заминки сообщило: ладно, вместо тебя (вот спасибо-то!) будет камбузничать аэролог Саша Дворников. А мне милостиво перенесли на 1 января в 6 утра! У меня вахта до 3-30, на сон остается 2 часа после суточного дежурства!! Вот так.

Двое пашут, трое пляшут,

Остальные флагом машут!

Почему это другие отряды, авиаторы, например, приезжают сюда, в экстремальные условия, с полуторным штатом, а у нас все наоборот. А ведь метео — это основа. Раньше вообще весь остальной персонал только обслуживал наши программы. А теперь можно услышать от откровенных тунеядцев: и зачем вы здесь находитесь? Поневоле вспоминается Есенин.

И это я. Я, гражданин села,

Которое лишь тем и будет знаменито,

Что здесь когда-то баба родила

Российского скандального пиита.

3.01.88. Час ночи. Скоро заканчивается моя вахта — первая в 88-м. Новый год мы все-таки отметили. И, наверное, ни к чему так отмечать. Левицкий, не знаю уж, специально ли, случайно, поставил масштаб записи одного из потоков солнечной радиации намного выше. Хорошо, что я (через полтора суток) обнаружил. Придется пересчитывать. Последнее время что-то много этих «случайностей». Не все ясно с графиком влажности. В дополнение к электронному поставил гигрографы — механические (привычные мне) самописцы. Перестраховываюсь, чтобы не запороть материал. С нового года это уже «мой» материал, не Левицкого, который за 1987 год заберет с собой.

От бессонных ночей, вахт, цифр рябит в глазах, они страшно болят. Некстати (а когда кстати?) разболелся зуб. Вчера видел интересное явление — «дымящийся» айсберг. Новогодний вечер прошел неплохо. 100 грамм коньяка каждому и бутылка шампанского на троих. Черная и красная икра на половинке яйца, салат, яблоки, колбаса, пепси. Горячего я не дождался — ушел на вахту.

Левицкий дал понять, что теперь он «работает на меня» (и особо перетруждаться не будет). Намекнул, что когда я работал «на него», то работал неплохо, и лично у него претензий нет.

20.01.88. Больше 2 недель не брался за перо — мешала текучка и моя несобранность. Сделано за это время немало. Главное — я приобрел уверенность. Теперь если Левицкий смотает удочки — не пропадем. У меня такое ощущение, что сейчас он больше мешает. Своим злостным занудством крови он попортил немало. Объясняет что-либо крайне неохотно (может, потому, что не знает?). Фальсифицирует по-черному, но этого за собой «не замечает». Теперь о ранее произошедших событиях.

16 января (после суточной вахты!) поехал на Вечерку (аэродром Гора Вечерняя). С Новолазаревской должен был вылететь знаменитый полярный ас Голованов Виктор Иванович. Из-за плохой погоды вылет постоянно откладывался и пришлось проторчать мне там около двух суток!

Ехал туда на МТТ (машинно-тракторный тягач) с интересной табличкой в кабине: «машина скоростная. Для вашей безопасности сядьте удобней… наблюдайте за дорогой. Не расслабляйтесь!». Последняя фраза — девиз нашей жизни в Антарктиде.

На КДП меня встретил Володя Желтов — РП (руководитель полетов). Ко мне он относится неплохо, несмотря на старые распри с аэрометотрядом. Синоптики, конечно, перестраховщики, но понять их не сложно — ситуации бывают непредсказуемые. За время моего дежурства погода менялась 4 раза: от ясной, до никуда не годной, даже по нашим суровым меркам. Когда «отбили» вылет до 00 17 января, пошли с Володей в полевой лагерь. Посмотрел выстроенный в прошлом году «авиагородок» — жилища в форме металлических бочек, расположенных крестообразно. В каюте пообедали, и Желтов уехал, а я отрубился часа на два. После чего опять приехал на КДП и продолжил наблюдения. Утром я, сдуру, позвонил в Бюро погоды и сказал, что додежурю сам, смены не надо, но вылет еще раз перенесли и в конце дежурства. Когда Голованов все-таки прилетел, я еле стоял на ногах, которые кстати (некстати!) промочил больше суток назад. Работал я уже чисто на «автопилоте», именно тогда и примерил на себя это выражение — предел сил, потому, что, действительно, был на этом пределе, и резерва уже не оставалось.

Дал около 30 ФАП (информация о фактической погоде), а до меня Егошин и Попов, сменяя друг друга, дали 20. Я додежурил. Приехал в Молодежку и сразу заступил там на свое «родное» суточное дежурство. Есть предел человеческих возможностей? Для меня, похоже, нет! Это, естественно, никто не оценил. В башке вертятся обидные: не делай людям добра, и они не сделают тебе зла. Аналогично: сунь палец, руку отхватят. В общем, стоит только раз помочь ближнему, и это тут же окажется твоей должностной обязанностью.

18 января пришел дизельэлектроход «Витус Беринг». Через 2 дня отчалил. 19-го состоялись радиотелефонные переговоры с домом. Вызвали почти сразу, но если прошлый раз я вылетел на крыльях радости, сейчас выполз, придавленный панцирем черепахи. Слышимость отвратительная, половину вопросов не разобрал. Понял следующее: дети болеют. Илюшка не ходит в детсад, Маша — второй месяц (!) в школу. Лида не работает, ужасно устала, все валится из рук. Бросай все, приезжай! Вот такой вопль! После этого месяц в себя приходишь. Сердце сжимается, но самое ужасное — ничем помочь не можешь. Такое знание ужасно, и человек, который его в себе несет, не может быть ни счастлив, ни спокоен…

26.01. Сегодня опять грузили бочки. Мне, как всегда, везет на такую «халтуру» — если не на вахте, то на хозработах. Впрочем, на любую «халтуру» существует 3 точки зрения: твоему врагу кажется, что тебя недогружают, тебе самому — что постоянно перетруждаешься, пашешь за дядю. Начальство же уверено, что все загружены равномерно, и никаких жалоб не должно быть.

3.02. Три дня назад сломался актинометрический самописец, никак не запустим. У меня такое чувство, что не случайно он ломается. Именно сейчас Левицкому надо уезжать и именно сейчас он ужасно хочет остаться, используя для этого все рычаги и предлоги. Левицкий 4-й день печатает фотографии в нашей фотолаборатории, помощи от него никакой, даже советом. Мы с Колей зашиваемся, замучились таскать на площадку и обратно проклятую 40-килограммовую установку.

16.02. Совершенно некогда писать. Сейчас идет так называемый «сезон». Он начался с прилетом нашего самолета и будет продолжаться пока не улетит последний самолет, не отчалит последнее судно. Это самое колготное время, когда происходит разгрузка, погрузка, перевозка, строительство, ремонт… Население станции за счет сезонников увеличивается в 3-5 раз. Нагрузка возрастает на столько же. Грусть-тоска — удел полярной зимы, сейчас скучать не приходится. Актинометрическая «стрела» не работала до 9 февраля. Мы с Колей замотались до крайности. Каждые полчаса (даже в дежурства Левицкого) бегали на площадку наводить приборы на солнце. Чувствую: хлебнем мы горя с этим дурацким механизмом. Есть, правда, красивый выход: доложить в ААНИИ о поломке и перейти на 6-срочные наблюдения, облегчив себе жизнь десятикратно. Раньше всегда так и делали, но мне хочется провести все наблюдения по максимуму. Похоже, что ценой изрядной. Нервотрепка и усталость ужасающие. Пока не работала автоматика, мы с Колей были как роботы. Мы были как средства, а наблюдения — цель. Цель оправдывает средства. Правда, ни одна собака этого не заметит, заметят ошибки, которые мы неизбежно допускаем из-за спешки, незнания, усталости.

Сегодня с Белязо и Григорием Рябковым (новым начальником Бюро погоды) дежурим по камбузу. Дежурство заключается в том, чтобы после завтрака, обеда, ужина вымыть невероятное количество посуды (тарелок, ложек, стаканов, котлов, противней, сковородок), а также полы, столы. Столовая расположена в 2-х-этажной каюткомпании, на первом этаже. Великолепная кухня с электрическими плитами, тэнами для горячей воды. Складские помещения и подсобка, где почти каждый день «счастливчики» по графику чистят картошку. Рядом с каютой холодильный рефрижиратор для мяса. Прием пищи организован так. Из кухни выставляются противни (с котлетами, курами…), котлы, с первым, вторым, чаем или компотом. На подносах нарезанный хлеб (который печется 2 раза в неделю), на тележке выкатывается 20-килограммовая коробка масла, выставляются банки с вареньем. Каждый накладывает себе что и сколько хочет. При необходимости можно взять еду с собой для вахтенных. Грязная посуда сдается на мойку.

16.02.88. Вчера вылетел самолет из Ленинграда. Сегодня утром сел в Мапуту. Говорят, этим рейсом летит какая-то лыжная группа «Метелица». Пять женщин, которые собираются прогуляться по Антарктиде на лыжах.

Сегодня первый раз в жизни видел полярное сияние. Но слабенькое, бледное — не впечатляет. Честно сказать, я ожидал большего от подобного зрелища. Надеюсь, что следующая встреча с ним будет более впечатляющей…

Выдали так называемую «экономию» — 8 плиток шоколада, банку кофе, чай. Эта «экономия» получается из-за того, что на каждого человека в месяц на еду выделяется 110 рублей. А фактически на продукты затрачивается, как правило, меньше. Вот эта разница и выдается нам на руки дефицитом — баночное пиво, сладости, соки…

18.02. 14-10. Через 10 минут должен сесть ИЛ-76 на Вечерке. Вчера на вертолете прилетели гости-японцы. С вахты я сменился сегодня в 3 ночи, до 11 спал, потом баня, обед, картошка. В баню пожаловали японцы. Мужики общались с ними по-простецкому: «Бери квасок-то, чего нос морщишь!». «Мужики! Кажется, он мочалку просит. Кто японцу мочалку даст?». «Пусть у банщика возьмет». «Да, у Витьки новые мочалки — наждак. С самураев вся шкура слезет». Японцы при этом радушно улыбались и их раскосые глаза лучились приветствием. Впрочем, разбери их попробуй…

Замполит сказал, что «Метелицу» этим же бортом отправят назад. А они хотели на «Федорове». Поздновато приехали, барышни, не для прогулки это место — для работы…

Пришла почта!! Шесть писем от Лиды, по письму от Седого и Хапина. Открытка с работы, свежие газеты, журналы, но это все потом. Письма — они здесь все! На Большой земле мы почти не пишем друг другу. И искусство письма постепенно утрачивает и навыки, и смысл. В прошлом веке все писали письма, и век был более мягким. Личное общение не только с другом, но и с врагом делает людей менее жестокими. Даже бой гладиаторов — глаза в глаза — менее жесток, чем «кнопочная война», когда одним движением руки с карты стираются целые провинции, причем, разбомбивший их, понятия не имеет о мучениях жителей. Нажал — и пошел обедать или партию в бридж доиграть…

Итак, письма — связующие нити. Телеграмма — она холодная, бездушная. Пройдя открытым текстом через весь земной шар, она поневоле набирается цинизма, равнодушия. Ну, жив, здоров, чего пристали?..

22.02. Сегодня в 9-20 ПОСЛЕДНИЙ в этом году самолет взял курс на Мапуту. Все трое суток перед этим не спал, писал письма, открытки, печатал и глянцевал фотографии. Наконец-то поближе познакомился с «Метелицей», которая грабанула меня примерно на сотню фотографий. Дело было так: по радио объявили, что в связи с малым сроком пребывания команды на станции, женщины не имеют достаточное представление о ней, а также вообще о жизни на материке. Сами они фотографировать не успевают, поэтому просят всех желающих подарить им фотографии.

Я набрал 2 пачки, хотел показать для набора впечатлений, штук 10 подарить, но их капитанша Валентина Кузнецова весело махнула рукой: чего там мелочиться — давай все — и плоды трех моих бессонных ночей тут же поменяли хозяина.

Взамен они дали свой вымпел, плакат, понаставили, где можно автографов. Им не пришлось сходить в лыжный поход. Позавчера на Вечерке пытались они разбить палатку, да куда там! Колья не вобьешь ни в камень, ни в лед — на что они рассчитывали? Что за специалисты их консультировали? В целом они производят хорошее впечатление. Клуб их организован в 1963 г. 6 арктических экспедиций, 3 сверхдальних (по их словам) лыжных пробега. Кроме капитанши Валентны Михайловны Кузнецовой в команде оказались: Гурьева Светлана Моисеевна, Соловьева Ирина Баяновна (кандидат психологических наук, парашютистка, в свое время претендовавшая на роль дублерши Терешковой!). В космос, однако, ее не пустили (не из-за отчества ли?) — обида на всю жизнь! Врачом у них Кузнецова Татьяна Евгеньевна, а штурманом Егорова Антонина Андреевна. Они сами создали себе рекламу, закинув с полдюжины номеров «Работницы». Вот что о них в журнале: «…они живут одной большой мечтой — покорить южный полюс, пройти по дороге, которую и мужчины пока обходят стороной. Проложить в Антарктиде 1300 км от станции Восток к Амундсен-Скотт за полтора-два месяца, доказать, что материк доступен для жизни как мужчин, так и женщин, а это, учитывая будущее ледового континента — очень важно». Выписка из их Устава: «Метелица — группа целеустремленных женщин, объединенных единством взглядов, уважением друг к другу и стремлением к благородной цели — научным познаниям природы и своих возможностей». Единство взглядов? У женщин? Помилуйте, барышни, — фантастика чистейшей воды! Стругацких начитались…

Кузнецова В.М. побывала на метеостанции. Показал ей площадку, приборы. Спросила, что ценного для метеослужбы они могут сделать в походе? Если честно, то — ничего! Но не стал ее разочаровывать. Сказал, что составлю для них программу метеонаблюдений и обучу нашим премудростям. Мы долго с ней разговаривали. Очень эрудированная, независимая женщина. Знает весь московский «бомонд» и прочую элиту. В ее «друзьях» маршалы, космонавты, артисты, политики. Вот теперь и полярники появились. Говорит, что одна из задач клуба «пройдя по следам мужчин, снижать порог героизма». Замечательная цель! Большинство женщин всех времен и народов хотели бы этим заняться. Но хотеть и мочь — две вещи разные. Эти, похоже, могут. Правда для этого не обязательно ехать в Антарктиду — мужские следы есть всюду. На каждого Сократа всегда есть Ксантиппа. Всегда и везде.

В доме сейчас пусто, как и на всей станции. Улетело 60 человек, в том числе и Левицкий. Перед отлетом мы простили друг другу обиды, пожали руки и, в общем, простились по-человечески. Бывший старшОй выпросил у меня складной нож — для ченча (обмена) в Мапуту. Для этой же цели он набрал целый баул барахла и консервов: я ему подсказал, что еда и шмотки там дорогие. Кстати, Володя очень следил за своим здоровьем: в длинной металлической емкости на окошке выращивал петрушку, укроп, перед каждым обедом (в отличие от меня он обеды не пропускал) настригал зелень в пакетик и брал в столовую. Другим, естественно, не предлагал, дефицит (он и мне так однажды сказал: тебя витаминами не угощаю). Ладно. Улетел и улетел. Людей убавилось, но яблоки все равно дают в ограниченном количестве — 2 штуки. А вот апельсины что-то у нас не пошли. Еще с «АФ» привезенные и розданные по домам для скорейшей реализации (были чуть подморожены) они так и провалялись у нас в тамбуре, на полках для штормового пайка и были выброшены. Парадокс?

25.02. Такое чувство, будто мы тут одни с Колей работаем уже 100 лет и не было никакого Левицкого и никакой 32-й экспедиции, а все началось с нас — с 33-й… По ночам у нас здорово метет. Днем, обычно, солнечно. Вчера-позавчера солнце светло 15 часов. Предполагаем, что это последние деньки. Жаль, что не успеем установить новую актинометрическую стрелу, только что полученную, но в еще более худшем состоянии, чем наша. Недавняя жуткая, отупляющая усталость, когда уже теряешь понятие об усталости, отошла, работа вошла в ритм и, несмотря, на «потерю» Левицкого (вернее, благодаря ей), — работать можно.

«Побороться с невозможностью» — выражение Петра I. Мы разве не боремся?

Сейчас на метео несколько комнат свободных. Моя была угловая, холодная — у выходной двери, напротив умывальной и туалета. Вроде бы самая непрестижная комната — с постоянным топотом-беготней мимо. Я, как начальник метеостанции, да и как комендант имел право занять любую комнату, переселившись из своей временной, полученной по наследству от Кости. Попробовал жить в комнате Сереги Лещева — не понравилось, вернулся к родным «пенатам», попутно убедившись в силе привычки и в том, что нет ничего более постоянного, чем временное. Месяца три как оторвалась вешалка от КАЭшки (климатическая одежда, самая теплая куртка в экспедиции — на верблюжьей шерсти), но вешать за капюшон еще удобнее, потому и не зашил, откладывая «на завтра».

УЖАС!!! У МЕНЯ ПРОПАЛИ САПОГИ! Было много гостей-сезонников. Они ли присмотрели или Володя напоследок так пошутил, но дело плохо. Впереди целый год, а мои суконные ботиночки «прощай, молодость!» уже развалились на этих камнях…

29.02. Последний день «осени». Кстати, меня всегда занимало, а как это будут отмечать день рождения последующие 3 года те, кто родился в этот день? Почти сутки стоит циклон, бушует метель, объявлено штормовое положение №2 (самое крутое: видимость менее 50 м, ветер более 30 м/с).

Недавно попытался привлечь Лешку Егошина к дежурству на метео, мотивируя это тем, что нам надо отработать на картошке. Тем более, что поначалу он и планировался ко мне метеорологом вместо Коли. Сейчас он на ВЦ, обрабатывает нашу и всех советских антарктических станций информацию, получает таблицы, выдает нам замечания, которые мы исправляем на телетайпе. Сачкует, одним словом, по сравнению с нами. Но даже по его программе он «должен» нам двое суток в месяц. Правда, более чем на наблюдения в отдельные сроки пока не колется. Они живут в доме начальства (и это большой минус), но верно набаловались в своем ВЦшном государстве и считают себя элитой. Впрочем, предполагаю, «пупом земли» здесь считают себя даже строители…

8.03. Появился у нас Саша Четвериков — сегодня прилетел на ИЛ-14 со станции Прогресс, которую с этого года хотят сделать постоянной, — будут зимовать 16 человек. Выдали по 125 граммов водки и сухое вино. Коля высказал претензию, что я злоупотребляю правом старшего. Моя «вина» в том, что я попросил его принести мне «праздничный» ужин, а он хотел остаться на концерт (мне лично из-за дурацкого графика, пока не удалось присутствовать ни на одном). Вот и сейчас у меня вахта. Самолеты в воздухе и надо передавать ФАПы (сводки о фактической погоде) ежечасно, куча отчетной работы, жаль из-за куска курицы тратить время. «Конфликт» сразу уладили (ах, если бы все так быстро улаживалось!). Курицу Коля принесет после концерта — мне, тем более без разницы — когда ее есть.

10.03. Потекла крыша. Боже, сколько забот у коменданта! А ведь это одна тысячная процента от моей основной работы на метео. Дырку эту искали и латали целый день.

14.03. Едва метеоролог уйдет, его начинают разыскивать все — от начальника экспедиции, до повара, которому надо знать, сколько человек в связи с плохой погодой придет обедать.

Из-за постоянного напряжения, ответственности, черт знает еще от чего, у меня появился поразительный нюх на события, обостренное чутье, сверхинтуиция. Так, после 3-х ночи, окончив вахту, лег, отключил телефон, но в этот момент почувствовал: вот сейчас кто-то звонит и кроет нас недобро! Внутренним зрением увидел руку, набирающую мой номер. Рука почему-то была перевязана. Включаю телефон — точно: матюкают нас, что не отвечаем, уточняют погоду. Поматюкались вместе. Под конец спрашиваю: что с рукой? «Порезался недавно, а ты откуда знаешь?». Мистика!

15.03. Снова видел китов (минке).

16.03. Весь день ветер под 30, но нет даже слабенького поземка — все, что можно уже сдуло. И вот, в такой дульник начальству стало угодным, чтобы мы работали на территории. Но куда там: человек еле на ногах стоит, где уж ему металл таскать — самого бы не сдуло! Сначала отменили до 10, потом — до обеда, потом — совсем, как в Аэрофлоте. Разве нельзя сразу отменить и не дергать людей. Прогнозисты как всегда оказались на «высоте», а 30 человек нарушили свои планы. Мы все же с Савицким Г.Б., новым начальником аэрометотряда поработали: собрали 50 бочек для аэрологов. После вырубки днища бочки будут приспособлены под отходы при добыче водорода. Едва вышел из каюты, порывом сорвало шапку, которую едва догнал у самой береговой кромки. Едва успел увернуться от 200-литровой металлической бочки, которая словно теннисный шарик прыгала по камням. Летали тяжелые куски фанеры и какого-то железа, потом опять бочки «запрыгали». В порывах ветер доходил до 44 м/с, а за каютой он почти не ощущался. Понаблюдал наконец как это «волны идут против ветра».

Заправил бак метеостанции водой. Для этого надо вызвать ГТТ (тягач). Вода эта исключительно для умывания, для питья растапливаем лед. Савицкий надавал кучу заданий, в т.ч. сменить осадкомер. Срок — 10 дней. За это время на Большой Земле я 2 метеостанции полностью переносил (иногда на 20-30 км) — со всем оборудованием, плюс сличение барометра и инспекция! А тут… не хочется! По мне — так и старый вполне бы сошел. Теперь понимаю сетевиков-метеорологов, которым мы навязываем свою волю, вынуждая выполнять наши, порой абсурдные, предложения. А здесь еще суровые условия путают все наши планы. На каждое плевое дело столько усилий тратишь, что потом в спокойной обстановке диву даешься, почему та или иная мелочь (вбить гвоздь, закрепить дверцу, мачту…) оказывается за гранью человеческих возможностей. Но «погеройствовав», заходишь домой и сразу же забываешь о риске. Память быстро вытесняет то, что ты только что в кромешной мгле, в этом булькающем ветровом котле прокладывал себе дорогу. Дома хорошо и особенно уютно в пургу. И наоборот, когда ветер стихает, просыпаешься, если спал — кажется, чего-то не хватает. Затишье вызывает какое-то напряжение. Оно непривычно, а привычка, как известно — вторая натура. Здесь все мы привыкли к ветру. Успокаиваешься, когда вновь заревет все, завоет…

17.03. Дочитываю Хемингуэя и балдею от его реализма. Если кто-то по ходу повествования ест рыбу или счищает кожуру банана, слюнки начинают течь, ощущаешь это наяву, как с тобой происходящее. Форма блестящая. Содержание? Ну, как бы это помягче?.. Возможно, я сразу не уловил, но, тем не менее, мне сразу же захотелось выполнить множество зарисовок из своей жизни. Именно так — с подробностями (без подробности нет рассказа), но кратко; чувственно, но разумно; сдержанно, но с восхищением! С сожаленьем сожалею, но сделать это не просто. И все же это приятней, чем менять какой-то дурацкий осадкомер, в который и без того наметет столько «ложных» осадков, сколько метели будет угодно.

У Коли еще одна интересная особенность, прямо идея фикс — делать «свою» работу самому, ну уж и другие пусть «свою» сами делают — он пальцем не пошевелит. Прирожденный борец за справедливость и свои права. Не дай Бог в его выходной случиться какое ЧП! Выйдет, конечно, поможет, если попросят, но у окружающих останется глубокое чувство вины, что вот потревожили человека, а ведь и сами могли обойтись, напрячься…

Сегодня Вася был дежурный, выносил урну с мусором для сжиганья. Поставил у двери, и я кинул несколько бумажек. Коля тут же (откуда взялся только?) кинулся на Васину «защиту»: «ну, свой мусор, мог бы и сам сжечь»! Спасибо, что незлобно, без раздражения. Рано нам пока еще собачиться. Не успели еще надоесть друг другу. А ведь знаю, слышал: у многих до мордобития доходило. Полярная ночь и замкнутое пространство — жуткие соседи! Пока наш уровень коммуникабельности позволяет все сводить к шутке, незлобному подтруниванию. Особенно много «шутников» здесь среди людей тяжелого физического труда — транспортников, строителей — вот где виртуозы — приколисты!

19.03. Опять работал «металлистом» — загружали металлолом в контейнеры, которые заберет «АФ». И опять мешал сильный ветер до 30 м/с.

21.03. Ветер до 35 уже несколько дней. Видимость прекрасная — все, что можно было сдуть ветром — улетело, в т.ч. мои носки, которые с дуру повесил после бани сушить. Улетели вместе с прищепками, и лишь одну разрозненную пару случайно нашел около дома аэрологов. Из дома по-прежнему нет телеграмм, и я не уверен, получила ли Лида посылку. Переговоры только в апреле. Сегодня на обед не ходил — трапезничал оставшейся вчерашней курицей. На завтраки я уже не хожу более 5 месяцев. Когда сменяешься с вахты в 3-30 — это немыслимо, лучше поспать. Да и погода такая, что к походам особо не располагает (до каюткомпании — около километра).

Перед отъездом в экспедицию, увольняясь из УГКС, в глубине души считал: все, чего я не знаю в работе инспектора — этого просто и знать не нужно! Но теперь понял, что по сравнению с теперешним моим знанием, давешнее можно приравнять к нулю. Антарктида нас заставляет учиться. Плевать ей на наши желания и волю. Это классный, хотя и жестокий учитель. Грех не воспользоваться уроками. Понял, что мне нужна программа: чего надо добиться за зимовку. Метео и актинометрия — в совершенстве — это понятно. Также озон — благо учителя под боком — кандидаты наук Терлецкий и Четвериков, профессора своего дела. А вот для души попробую написать что-нибудь стоящее. За 3 последних дня, написал стихов больше, чем за 3 последних года. Главное — отрешиться от повседневности, обыденности, обычности. В Антарктиде много необычного, но от повседневности и тут не уйти. Перечитал все газеты и журналы, которые к нам попали. Да, здорово оживилась пресса. Один только лозунг на слуху: «перестройка»! Перестрой-ка! Чего перестраивать-то? В метеослужбе, например, не надо никакой перестройки — все и так отработано до мелочей. Тем более, что как мне написали с работы, предполагается закрыть у нас почти треть станций! Вот так перестройка! Да это на слом, похоже!! Бюрократов бы надо немного разогнать, но это и при Андропове делать умели. В целом-то все здОрово, но вот что между строчек ненавязчиво так проскакивает: то, что не имеет цены, не имеет и ценности! Врете, сволочи!! Родина, честь, любовь, дружба — во что вами оценивается?! Порой создается впечатление, что пресса из кожи вон лезет, чтобы доказать как все было плохо. Как будет дальше — еще неизвестно, но раньше, мол, был «застойник», а еще раньше — тоталитаризм и беззаконие. Но вот тесть мой, когда умер Брежнев, не плакал, конечно, но с грустью говорил: это был наш «золотой век». Так как мы при Брежневе жили, никогда уже не будем жить. Я лично, точно жил беззаботно. Со студенческой стипендии 35 р. умудрился купить магнитофон, а когда на 75 перешел техником в НИИ — так и лодку с мотором. Бензин был практически даровый — о нем и не думал никто (на рупь — канистра!). Проблем с одеждой-едой — извините, не то, что сейчас — во всем перебои!! И как во время войны всплыли талоны. Почти на все. Позорище.

Гласность выплескивает на всех нечистоты, но она может захлебнуться собственными помоями! Ужасная мысль. Не дай Бог исполнится мое пророчество. Жуть…

23.03. Сегодня день метеоролога. Получил телеграмму-поздравление с работы. Сообщают, что фото получили. Это меня сильно обрадовало. Значит, посылка Лиде дошла, значит дома в курсе всех моих событий. Но почему она не дала телеграмму? Денег что ли жалко, времени? Или она знает, что с работы отправили. Остается надеяться на лучшее, то есть на это…

Кажется, я немного простыл. Два дня болит голова, но на вахте стою. Заменить все равно некем. Пока не свалишься надо работать. На Ленинградской ветра 80 м/с, на Востоке морозы 80! Еще раз убедился, как повезло мне со станцией, где всего то лишь 40 на 40!

Я подумал: какая великая тема: шанс. Почти каждому дается в жизни шанс правильно реализовать человеческие возможности и права. Право на любовь, дружбу, честь, достоинство, счастье… Разные люди по разному его используют. Шанс — это что, выбор? Тропинка, где расходятся пути? Кстати, мысль. Чем отличается путь от дороги? Путь — категория нравственная, дорога — понятие физическое (асфальтовая, грунтовая).

Описывая в Дневнике свои трудности, возможно, я сгущаю краски, но все же говорить об Антарктиде буднично еще не привык. Находясь вблизи от событий трудно добиться правильной фокусировки, а значит, и правильного взгляда на них. Прав мой любимый поэт: большое видится на расстоянье.

24.03. 10-00. Сейчас к дому пришел пингвин. Каркает вороной. Попробуй понять — зачем пришел? За помощью или из любопытства? Или есть еще такое понятие «отстояться» — уходят они из стаи и несколько дней живут в одиночестве. Не из этих ли мой пилигрим? Бросил ему рыбы — все равно каркает. Значит, не в голоде дело. Мне иногда их ужасно жалко — такой ветер! Но ведь жили они без нас миллионы лет — не жаловались. Может, просто некому было?..

Немного осталось мест на земле, где аборигены не боятся людей. С экологией и здесь, в Антарктиде, обстоит не лучшим образом: грязь, мазут, металл. Куда бы не сунул нос человек, всюду он умудряется гадить, пакостить. И впрямь — человек не может ждать милостей от природы после того, что с ней сделал. Отомстит природа. И она мстила. Чернобыль — одна из величайших трагедий. Мы сейчас и представить не можем, чем она аукнется. Хиросима — шалости по сравнению с ней, хотя бы потому, что произошла в мирное время, впрочем, мирным его можно назвать с большой натяжкой. Войны, по сути, на земле не прекращаются…

25.03. Интересный Коля человек. Сегодня взялся менять осадкомер и поранил палец. Поработал 20 минут, а разговору — как будто станцию перенес. Очень медлительный. Жалуется, что почитать некогда. С такими темпами — конечно! Я стараюсь не обострять эти углы, сдерживаюсь. Как исследователь фиксирую вспышки, как начальник, стараюсь их загасить. Знаю: конфликт может разгореться из-за любой мелочи. Все-таки подбор кадров в ААНИИ, похоже, пущен на самотек. Есть такой метод: чтобы детей научить плавать — их бросают в воду. Спасение утопающих… Так и у нас. По-моему, старшим группы должен быть человек, хотя бы раз прозимовавший, и, желательно, чтобы он сам выбирал себе помощника. Иначе зимовка может превратиться в ад. Вот с Левицким я бы не стал зимовать. Думаю, он со мной — тоже. Он — москвич. Я обратил внимание, что почти у всех столичных какой-то особый «бзик» — они, кажется, считают себя пупом земли, а это очень опасное мнение, из-за этого несчастья происходят на «ровном месте», там, где их не должно быть по определению.

С Колей же поладить можно. Хотя и бывает капризен как ребенок. И у меня характер не мед — знаю. Из всей нашей компании только Саша Четвериков более-менее уравновешен и имеет самый коммуникабельный характер. Вася Терлецкий последнее время обнаруживает склонность к злостному занудству и мелочной поучительности.

Сегодня чувствую себя немного лучше. Потому и расписался. Чтобы руководить, людьми надо досконально знать каждого человека. А иначе это будет армейское: «Рота, ряйсь! Отставить!». Самое трудное — научиться делать дело, не ожидая награды, когда это никто не видит и не сможет одобрить. Не зря говорят: на людях и смерть красна. Попробуй стать безымянным героем.

Руководить здесь я имею право только одним человеком — Колей Поповым, метеорологом из Нарьян-Мара, городка, который «не велик и не мал, у Печоры, у реки, где живут оленеводы и рыбачат рыбаки». Коля подтвердил, что все так и есть: и рыбаки есть, и оленеводы, и сам он относится к последним. Метеоролог он классный! До мелочности пунктуальный, упертый. Он не из тех, кто изобретет Наставление, а из тех, кто нарушить его никому не даст! Если он проверил материал — не подкопаешься! Это заставляет меня быть более дисциплинированным. Особенно после того (инспектору не простительно!) как я попался на дешевый старинный трюк. Коля специально сделал в своих наблюдениях плёвую ошибку, я, надеясь на его профессионализм, не проверил, но точек понаставил, на что он мне и попенял. Левицкий, по сравнению с Колей, профан. Непонятно как это вообще московский строитель попал в метеорологи? Я тоже иногда рядом с Колей чувствую себя дилетантом. Он практик — пахарь, я барин, инспектор, проверяющий. Экзаменатору же, как ни крути, легче — ему можно не знать всех тонкостей предмета. Наоборот, чем меньше он знает, тем вольготнее студентам. Теперь понимаю, почему наблюдатели на сети задают мало вопросов: разве можно утруждать вопросами экзаменатора. Даже доброго. А ну как пару влепит! И опыт свой, кстати, ему передавать не спешат: предупрежден — вооружен. Не случайно самые суровые инспектора — бывшие начальники станций. Итак, Коля — романтик и меланхолик. На инспектора не потянет, но товарищ он замечательный.

1.04. Сегодня 1 апреля — день дурака, но мне не до дурацких шуток. Пишу письма, сделал поверку всех (!!) актинометрических приборов — даже запасных, что увеличило работу втрое. Любуемся на полярные сияния иногда до 10 часов. Максимальная высота солнца сейчас 18 градусов, падает с каждым днем.

Сегодня разговаривал со знаменитейшим летчиком В.И. Головановым. Выдающийся человек, легенда Арктики и Антарктики. Легенда «тяжелая» — сегодня взвешивался в бане — 95 кг! Больше всего на свете боится медкомиссию. Говорит, что могут придраться, найдут ожирение, атеросклероз, и… спишут! Он пишет неплохие стихи и когда он делает это за штурвалом — экипажу не по себе — отрешается от реальности, глаза горят! Но поэтом ему быть легче чем кому бы то ни было: парить — его профессия, каждодневный труд.

С 1 по 8 марта аэрологи установили новый метеолокатор АВК-1, вместо Малахит-2. В праздник 8 марта выполнили первое зондирование. Посвятили его свердловчанке Дурновой, говорят, писаной красавице, одной из создателей аппаратуры.

2.04. Сегодня был творческий вечер Виктора Ивановича Голованова. Читал стихи, показывал картины, он — неплохой художник, подаривший 2 картины Молодежке. Жалел об уходящей эпохе поршневых самолетов — на станции дорабатывают последние дни Ил-14 — каждый собран из 6-7 штук. Свою полярную карьеру Голованов начинал в Арктике, в Антарктиде — с 7-й САЭ. На вечере были 4 женщины с корабля. Одна — совсем девчонка — с косичками. Все с интересом на них поглядывали. Значит, не одичали еще наши Робинзоны-джентльмены.

6.04. Передал для дома бандероль (фото) через руководителя полетов Желтова. Последние 4 суток не спал — печатал фотографии, вахта, дежурства на камбузе и пр. Вчера причалил «АФ», а сегодня я отправился на разгрузку вертолета. Слетал на корабль — в гости к тамошним метеорологам. Видал и другой корабль, поменьше — «Профессор Визе», пришвартованный к «АФ». Устал смертельно. Держусь на табаке, крепком чае и кофе. Ничего не охота. Полное внутреннее опустошение. Слышал, что это обычное состояние в конце «сезона». Скоро опять на вахту. Старый флагман «Михаил Сомов» не придет, вместо него привез товары новый флагман — «АФ». Правильно говорят: два меча или два медведя в одной берлоге не уместятся. Потом «АФ» пойдет на мыс Бангера, заберет людей из Мирного — обсерватории, которая до Молодежной была столицей советских антарктических исследований. Потом пойдет в Южную Америку и — домой. Команда и пассажиры мечтают попасть в Гамбург, поближе к дешевым подержанным автомобилям. 40 человек записалось. Не хилые у людей деньги, впрочем, мне всегда было на это наплевать.

7.04. Вечер. «АФ» еще здесь. Маячит у самого берега, бередит душу. Хоть бы побыстрее уходил. Правильно говорят: долгие проводы — лишние слезы. Осталась эта последняя ниточка связующая нас с Большой Землей. От дикой усталости нет даже чувства грусти и лишь одна мысль стучит: ПОБЫСТРЕЙ! Так, наверное, чувствует себя жертва в руках палача.

7.04. Ночь. Разгрузка продолжалась до 11 ночи, а после «АФ» ушел, еще некоторое время были видны его огни, потом и они исчезли. ВСЕ! Конец сезона. Начало зимовки!

8.04. Пивом отметил первый день зимовки. Перед этим все работали на износ, поэтому позволили себе немного расслабиться. Вася Терлецкий в одном из спичей заявил: если принять специальные меры, то здоровье можно сохранить, если не принять — обязательно подорвешь! Он бросил курить, мастерит себе горные лыжи, бегает босиком по снегу и собирается купаться в проруби. Очень целеустремленный парень, который знает себе цену и, похоже, боится продешевить. Хочу и я бросить курить, но, увы, нервотрепка, текучка, вряд ли позволят…

14.04. Получили «экономию»: 5 банок говяжьей тушенки, по три — колбасный фарш и говяжья печень, 2 кг сахара, 4 пачки чая, 12 банок консервированного пива, столько же пакетов сока, чеснок (полугнилой), 20 бутылок «Боржоми», апельсины. Решил 4 банки тушенки отложить для дома. Ну не абсурд?! Кто бы повез эту тяжесть за 20 тыс км, если б не голодуха (на Большой Земле!!) и талоны. Доперестраивался дядя, доигрался. Зато теперь об этом можно говорить открыто. Иностранцы нас вряд ли поймут — через половину земного шара вести продукты, потом обратно. Бриллиантовые консервы-то будут!

Конец ознакомительного фрагмента.