Между небом и грехом

Вэнди Эттвуд (2024)

«Между Небом и Грехом» — это захватывающий и эмоциональный роман, действие которого проходит в период Промышленной Революции в Великобритании, в эпоху просвещения. Послушница Агата настоящая проблема для всего монастыря, она своенравная, постоянно нарушает правила, но тем не менее, её родители сделали всё возможное, чтобы она не смогла покинуть святые стены. В один из дней пастор не является на собственную проповедь и толпа взволнованных послушниц отправляет её проведать его. Агата впервые сталкивается лицом к лицу со смертью. Пастор мертв. Кажется, что несчастный случай, но на сердце Агаты неспокойно. Спустя несколько недель, в монастырь прибывает новый пастор — отец Доминик, своей внешностью он вызывает трепет всех послушниц, Агата — не исключение. «Распутать клубок тайн. Понять свое предназначение. Совладать с вечным искушением».

ГЛАВА 5

Все в этом мире происходит не просто так. Возможно, мне просто хочется верить, что у моего нахождения здесь есть какая-то цель, что родители не просто отказались от меня пять лет назад.

Каждый раз, когда мысли возвращаются в тот день, я толком ничего не могу вспомнить. Мы о чем-то говорили? Может быть, мне показалось, что они были чем-то напуганы? Эту деталь нарисовало воображение? Теперь и мой разум против меня. Постоянно мерещатся шорохи, боковым зрением замечаю движения. А ночные кошмары не отступают ни на одну ночь.

Просыпаюсь от собственного визга и до самого утра, пытаюсь прийти в себя. Сестра Мария заваривала успокаивающие травы, но ничего не помогало и я в конечном итоге перестала пытаться. Смирившись с бесконечной вереницей кошмаров, спала урывками, все еще крича и просыпаясь в слезах.

Близится новая исповедь. И мне, наверное, хотелось бы покаяться. Я старалась не пересекаться с отцом Домиником. А на его уроках, смотрела только на крепко сцепленные руки, не поднимая глаз.

— Ты снова неважно выглядишь, все хорошо, я могу помочь? — Барбара подкралась так тихо, что я взвизгнула.

— Эй! Ты чего? Я давно тебя зову. Нервная ты какая-то, что-то случилось?

— Все в порядке, — я с силой провела ладонью по лбу и глазам, рискуя их вдавить в череп.

— Ты все время где-то не здесь. Вчера я с тобой разговаривала добрых двадцать минут, пока не поняла, что ты совсем не слушаешь. Что происходит? Ты можешь мне рассказать, — она взяла мои руки в свои и с надеждой заглянула в глаза. — Мы же подруги.

Как я могу рассказать ей обо всем, что творится в моей голове? Как я могу рассказать, что стремительно схожу с ума и вижу, как от стен отделяются тени, стремящиеся настигнуть меня? Как поведаю о греховных снах о святом отце?

— Я думаю о родителях, — полуправда, чтобы отвлечь внимание.

— Тебе нужно отпустить. То что случилось, значит, уготовано Всеотцом, это испытание, — она крепко обняла меня и я вдохнула запах простого мыла.

— Я устала от испытаний, — пожала плечами, высвободилась из объятий. — Пойдем, не хочу опаздывать.

Мимо прошло несколько послушниц. Случайно, я услышала их разговор и скривилась.

— Сегодня пойду на исповедь к отцу Доминику. Покаюсь в зависти. Я всю ночь думала в чем покаяться.

— Отличная идея, я пожалуй тоже схожу.

— Девочки, я не могу думать ни о чем, кроме исповеди.

Хихикая, они пронеслись мимо нас, стараясь прийти первыми и занять ближние к входу столы в комнате обучения. Разумеется, чтобы быть ближе к отцу Доминику.

— Дуры, ходят на эти исповеди только ради того, чтобы лишний раз посмотреть на святого отца, — недовольно проговорила Барбара.

— Не стану спорить, — я улыбнулась ей и она вернула мне улыбку.

Когда мы вошли в комнату, все первые столы уже были заняты и мы с Барбарой двинулись к последнему не занятому в третьем ряду.

Святой отец вошел звучной поступью, держа книгу со Словом Единым на сгибе локтя. Он оглядел присутствующих и все разом притихли.

Хрустнул ветхий переплет, зашелестели, будто стоная, страницы, и он начал читать вслух. Его голос относил меня куда-то далеко. Я старалась не слушать, не вслушиваться, не смотреть. Но он раз за разом возвращал на себя мое внимание. Он мог бы потягаться с сиренами за умение очаровывать, делая обычные вещи. У сирен не было бы шанса, столкнись они где-нибудь в море.

— Сестра Бьянка, сестра Жанна, вы мешаете мне читать слово Всеотца. Если вы пришли сюда хихикать, то спешу вас огорчить, я не сказал ничего смешного. И кара, посланная Всеотцом на всех огорчивших его детей, точно не подразумевает смех, — холодно произнес и сверкнул глазами, точно плетью. Даже у меня, смиренно молчавшей, все это время, волоски встали дыбом.

— Простите, отец Доминик…

— Поменяйтесь местами с сестрами Агатой и Барбарой. Впредь, — сделал хлесткую паузу, — попрошу первые столы не занимать.

Они посмотрели на наш дуэт злобно, с едва скрываемой завистью. Я поежилась, а Барбара слишком порывисто взяла свои вещи и поспешила занять место.

Словно меня приговорили к дыбе, я медленно шла на эшафот, точнее, к первому столу в опасной близости к священнику.

— Смирение побеждает гордыню, — сказал отец Доминик, не сводя взгляда с Бьянки и Жанны, которые что-то недовольно пробурчали пару мгновений назад.

Остаток занятия я, честно признаться, не слушала. Мои мысли метались и всё, что я старалась делать, это не пялиться на отца Доминика.

* * *

— Сестра Агата, попрошу вас задержаться, — немигающий взгляд медовых глаз, и мое сердце стало колотиться от волнения.

— Конечно, святой отец, — я передала свою книгу Барбаре и она мягко улыбнулась на прощание.

Остальные девушки направили на меня полные неприкрытой злобы взгляды. Будущие монахини точно не должны так смотреть. Бьянка что-то прошептала Жанне и та нарочито громко рассмеялась, а после они стремительно скрылись.

Раздраженно выдохнув, проповедник захлопнул дверь, а я дернулась, испугавшись.

— Прости, Агата. Я не хотел тебя пугать.

Я слегка качнула головой, показывая, что не испугалась, что все в полном порядке.

«Все в порядке» — стало моим девизом. У меня всегда все хорошо, я в порядке и вовсе не вижу странные силуэты в углах, не вижу, что они преследуют меня. И тот раз, когда я едва не упала навзничь, кто-то несуществующий подхватил меня, не дав разбить голову.

— Ты чем-то опечалена?

Я закусила губу, раздумывая, стоит ли мне рассказать все, что вертится в моей голове. Нет, точно не все, про мои мысли касаемо него самого, ему точно знать не стоит.

— Отец Доминик, мне кажется… — замолкла, жуя внутреннюю сторону щеки, — … кажется, что я схожу с ума. Мне мерещатся тени, меня мучают непрекращающиеся ночные кошмары, я не могу спать, не могу есть. Родители поэтому отказались от меня? Они знали, что со мной не все в порядке?

— Родители?

— Когда мне было тринадцать, они привезли меня сюда, а потом я больше их не видела, — я грустно усмехнулась, перебирая собственные пальцы в нервном жесте.

— Сегодня ты снова должна прийти ко мне, пока я до полусмерти избиваю несчастные подушки, — смешок из уст священника казался таким странным, нереальным. В моей голове образ святого отца — это лишенная человеческих эмоций почти что статуя, а отец Доминик улыбается, шутит, лжет.

— Мне кажется, я знаю почему тебе видится всякое. Разум человека очень слаб, особенно если не давать ему полноценного отдыха. Ты обращалась к сестре Хелен за помощью?

— Отвратительно горькие настои от которых сухо во рту, но ни капли не избавляющие от кошмаров? Наверное, я перепробовала их все за эти несколько недель.

— Я что-нибудь придумаю, — он снова улыбнулся и жестом пропустил меня вперед.

* * *

В его комнате пахло чаем, мылом и чем-то терпким. Мне нравилось, как здесь пропадали все прочие звуки. Клочки исписанной бумаги, которыми было доверху забито небольшое мусорное ведро с искривленным боком, напоминали мне о воспоминаниях, смятых и давно забытых. Однако они, время от времени, все равно успевают напомнить о себе.

Снег медленно летел с неба пушистыми, похожими на пушинки, хлопьями. Мех на капюшоне моей коричневой дубленки вымок, свалялся и скоро покроется ледяной корочкой. Я громко и заливисто смеялась, резво отряхиваясь от налипшего, во время валяния в сугробах, белоснежного снега. Внезапно, в меня полетел неплотный, но довольно крупный снежок и попал прямо, в без того уже мокрые и растрепанные, волосы.

— Папа! Я тебе сейчас буду мстить! — я расхохоталась и побежала на него, стараясь выглядеть воинственно.

— Останешься сегодня здесь, — голос мужчины вывел меня из воспоминания.

Постаралась незаметно смахнуть слезу, притаившуюся в уголке глаза, но как только сделала это, новым и неудержимым потоком хлынули новые. Я спрятала лицо в коленях, злясь на собственную никчемность.

— Ты неправильно поняла. Я не собираюсь делать ничего дурного. Планирую просидеть всю ночь в кресле за книгой.

Я помотала головой и промычала что-то вроде: «Нет-нет, я не из-за этого…»

Я беззвучно плачу, цепляясь руками за собственные плечи. Каждая слеза, капающая с носа на подлокотник кресла, оставляет после себя темное пятно. Он опустился рядом со мной на колени. Я посмотрела на него сквозь застилавшую глаза мутную пелену слез.

Он по-доброму погладил меня по голове, провел тыльной стороной ладони по щеке, собирая мои слезы, одновременно с этим заправляя прядь волос за ухо.

— Думаешь о прошлом?

— Вспомнила детство, — кивнула я. — Простите меня отец Доминик, я не хотела, — шмыгнула носом.

— Ты не должна извиняться за слезы, — большим пальцем вытер новую выкатившуюся слезинку. — Посиди здесь немного, я скоро вернусь.

Он вышел за дверь и я с протяжным стоном откинулась на спинку кресла, поджимая ноги и пытаясь свернуться калачиком. Из-за десятков бессонных ночей, сорванных пары часов сна перед кошмаром, мои глаза слипались.

— Не спать, только не здесь, не у него… — напомнила себе вслух полушёпотом.

А после — пропала. Наступила долгожданная темнота вместо до жути реальных кошмаров с сотнями чудищ, что стремятся добраться до меня, растерзать, разбросать внутренности и выпить кровь. Наступило блаженное ничто.

Когда я открыла глаза, комнату освещала тусклая керосиновая лампа. Отец Доминик сидел в кресле, бегло читая толстую книгу. Я пошевелилась, привлекая к себе внимание.

— Поспи еще, — улыбнулся он, и мои глаза послушно закрылись, даже кажется против моей воли.

Вокруг было тихо. Я с опаской вгляделась в темноту. В ней невозможно было что-либо разглядеть, отчего становилось еще страшнее. Тьма опасна. В ней кроются самые жуткие и уродливые создания. Должно быть, они прямо сейчас тянут свои уродливые бесформенные конечности ко мне, а я этого не замечаю.

— Вот ты где, нашлась, — проскрежетал голос сотканный из множества других.

Я все-таки разглядела высокую фигуру в углу комнаты, и из моих легких в мгновение вышибло весь воздух. Попятившись, я столкнулась с чем-то мягким, обернувшись встретилась с пустыми белками глаз и закричала.

— Тише, все хорошо, — кто-то гладил меня по спине, пока все мое тело тряслось, как от холода.

— Они…, — пытаюсь вдохнуть, — тьма…за мной… уже почти тут, — сбивчиво пролепетала я, заплетающимся языком.

— Это просто сон, просто сон, — повторял отец Доминик, продолжая поглаживать мою спину. И тут я осознала, что уткнулась носом в его грудь, его святой символ на цепочке холодил мою щеку.

Внутри меня все вспыхнуло, я еще сильнее затряслась и скованно попыталась вдохнуть, закашлявшись.

— Лучше? — он отстранился, изучая мое лицо.

— Да, — соврала я.

— Отдохнула хоть немного?

— Да, — опять солгала. — Я… пойду, можно?

— Я тебя не держу. Решил не будить, когда ты, словно котенок уснула в кресле. Просто перенес в кровать, — улыбнулся.

— Спасибо, отец Доминик.

— Я направил письмо Совету. Комиссия должна разобраться почему мать Настоятельница считает допустимым истязания.

Я аккуратно попыталась встать, чтобы не касаться мужчины, так сильно сконцентрировавшись на собственных действиях, что у меня заболела голова.

— Ты всегда можешь ко мне обратиться, иди, — на прощание перекрестив меня, сказал он и в его глазах мелькнуло что-то такое, отчего мне стало жарко.

— Доброй ночи, отец Доминик.

— И тебе, Агата.

Спиной вперед я вышла за дверь. Двинулась от комнаты священника, все еще не поворачиваясь. Как вдруг чья-то рука грубо толкнула меня в спину и я резко развернулась. Бьянка презрительно осмотрела меня снизу вверх, вперившись взглядом в мои глаза.

Мне до ужаса сильно хотелось проморгаться, но я решила не пасовать и выдержать зрительный контакт.

— Вот так Ага-а-ата, — хмыкнула она, неприятно растягивая мое имя. — А мы-то думали, от чего же отец Доминик так часто разговаривает с тобой. А оно все получается очень интересно. Я стою тут очень давно. Когда пришла сюда за исповедью, то получила отказ, а потом заметила тебя, сидящую в кресле как ни в чем не бывало. Надо же! Что-то я не слышала ваших разговоров, а значит вы занимались не ими…

Она распалялась, совершенно не давая мне возможности оправдаться. Говорила и говорила, пока не выпалила резкое, колкое, оставляющее шрам на душе:

— Блудница!

— Бьянка, постой…

— Все узнают какая ты.

Она унеслась бешенным вихрем, злобным вихрем, не сулящим ничего хорошего.