Сказки Безумного Леса

Всеволод Михайлович Липатов, 2017

Приключения Ивана и его друга Коника (конь) на дорогах Безумного Леса. Они ищут смысл предсказаний оставленных создателем этого мира – Великим Змеем Познания. И главная задача, это можно ли их изменить, так как Змей зачем-то предсказал гибель их мира. Им активно помогают хоббиты-мутанты. В общем, это пародия и на различные сказки и фэнтези.

СКАЗКИ БЕЗУМНОГО ЛЕСА.

Мой сон на правах пролога.

Однажды мне приснился сон, не скажу, чтобы странный, и не такие снились, но все же… Слишком он уж реалистичен был. До сих пор запах подземной плесени и сырости в носу чувствуется, да так, что чихать хочется. Где-то капли стучат о каменный пол, и их звон мелким эхом по пещере носится, а на нервы действует так, что просто не в сказке сказать, не пером описать. Сразу же вспомнился кран на кухне, и мысль о сантехнике тут же некстати всплыла — когда ж он зараза придет. А вообще обстановка торжественная. Пещера громадная, высокие своды в темноте теряются, везде белые сталактиты и сталагмиты, очень красиво подсвеченные. Приятный полумрак, видно, что здесь классный дизайнер хорошо постарался. Прям не пещера, а апартаменты графа Монтекристо или пещера из арабских сказок. Там тоже не дураки были под землей со всеми удобствами устраиваться. Вообще-то, надо признаться, что и звон капель был мелодичным, когда прислушался, то понял, то они какую-то мелодию выбивают. Как будто серебряные колокольцы тихую приятную музыку наигрывают.

Помню, что первым моим удивлением было то, что в пещере был сухой воздух, я еще подумал — это, наверное, мне с улицы показалось, что здесь сыро и мрачно. Оглянулся назад, нет ничего. Вернее черная-пречерная стена темноты, в ней какие-то искорки посверкивают, кажется, что что-то громадное движется и это бесформенное черное нечто вызывало очень неприятные чувства, тем более, что оно целеустремленно двигалось в мою сторону. Или мне это со сна так показалось.

Еще раз говорю, сон слишком уж живой.

Я еще подумал: н-да, откуда же меня черти принесли. И что-то мне туда возвращаться совсем неохота.

Куда я попал, в тот момент как-то не задумывался. Поживем — увидим. Во всяком случае, никакой опасности в тот момент я не почувствовал.

Посмотрел вперед, дорожка вперед прихотливо убегает, вьется среди пещерных наростов, но сбиться с нее невозможно: широкая, каменный пол отшлифован до блеска, да и освещена хорошо. Ну, делать нечего, надо идти вперед. Интересно же, что там, впереди, меня ожидает. Еще помню, успокаивал себя: это же сон, ничего с тобой здесь случиться не может. Просто вот сейчас возьму и проснусь, а вы такие загадочные, что хотите, то и делайте. Но решил не пока просыпаться, ведь хорошо знаю, что до утра далеко, а тут сон такой забавный приключился, не каждую ночь такое приснится. И очень интересно, что же дальше будет.

И пошел я по этой дорожке. Знать бы к чему она меня приведет, хоть и во сне, сразу бы проснулся. В общем, шел я, шел, еще не успели мне эти красоты надоесть, и даже не устал, как обхожу очередной толстенную колонну, а на меня золотистое свечение наползает. Неяркое, а так, облачное. Рассеивается этот золотой туман и вижу, что на меня смотрит гигантский змей. Хотя даже сначала не его размеры заметил, а то, что у него несколько зрачков в каждом глазе, и сам весь золотой, от головы до кончика хвоста. Хотя хвост появился немного позже. Длинным этот змей был. И такой мощью и спокойствием от него веет, что я себя забыл, растворился в этом потоке силы. Кого-то он мне напомнил, а кого, хоть просыпайся, не могу понять. Но то, что такую тварь я никогда не видел — это точно. Помню, еще подумал: начитаешься на ночь глядя всякой всячины, а она потом начинает в твоем собственном сне безобразничать.

Мы долго смотрели друг на друга. Не знаю уж, о чем этот странный змей там думал, а мне говорить с ним почему-то совсем расхотелось. Я был поражен громадными размерами золотого змея. С тихим шорохом, откуда-то из темной глубины пещеры, наконец, появился кончик его хвоста. Он положил на него свою большую плоскую голову и неотрывно продолжал смотреть на меня. Кажется, что я для него был прозрачен, как хрусталь, и это было весьма неприятно, ведь у каждого есть тайны и темные пятна, о которых совсем не хочется распространяться посторонним. И самому бы их забыть на веки вечные, но не получается. А он видел меня до самых темных и потаенных глубин моей собственной памяти. Я невольно поежился.

Неожиданно я услышал голос. Это я потом понял, что он у меня в голове раздавался, перекатывался среди мозговых извилин, а уши в тот момент ничего не слышали. Надо признаться, крайне неприятное ощущение. Во всяком случае, губы у этой змеюки не двигались.

— Так вот ты каков, мой избранник, — раздался даже не голос, а какое-то бормотание. Но надо сказать, громкое и отчетливое.

Вот тут я по-настоящему перепугался. Смысл слов был настолько многозначителен, что захотелось сразу же проснуться. Но, неимоверным усилием остатков воли, я подавил панику и спросил:

— Не понял, ты, что на мне жениться вздумал или в жертву хочешь принести. Так я категорически не согласен. Я буду жаловаться зеленым и в ООН.

—

Твои слова для меня не понятны.

Тут змей повернул свою плоскую голову назад и вдруг громко крикнул куда-то вглубь пещеры:

— Эй, Смертный, поди-ка сюда.

Тут же появился высокий человек. Из-под темных густых бровей на меня взирало два пронзительно синих глаза. Длинные черные волосы с еле заметными седыми прядями падали на могучие плечи. Незнакомец был крепким, хорошо сложенным мужчиной; поражала его необыкновенно гордая осанка, казалось, что вместо позвоночника у него был вставлен лом, его мускулистые руки были сложены на груди. Голову охватывал узкий обруч, сделанный из чего-то золотисто-белого, в него был вделан искрящийся камень. В камнях я не разбираюсь, но он был большой и красивый, а на его гранях стремительно мелькали крохотные яркие радуги. Но, как нестранно, они не слепили и не раздражали своей яркой и наглой красотой, как у обычных драгоценных камней, а наоборот, успокаивали глаза. На камень было приятно смотреть, он притягивал взгляд, завораживал.

Я почему-то сразу подумал, что передо мной стоит бывший король, или император. И одет он был под стать королю: черные кожаные штаны были заправлены в черные же сапожки. На плечи был накинут плащ, тоже черный, ниспадавший до земли. Из-под него торчал меч в ножнах. Одним словом, зрелище было впечатляющее. Золотой Змей и бывший король, причем оба живут в хорошо благоустроенной пещере.

Змей с недоумением спросил:

—

Ты это кого мне привел? Это, что и есть наш избранник?!

— Из того, что было, он лучший Великий, — ответил человек с легким поклоном.

— Обмельчал народец. Вот я помню, на заре юности этого мира были люди… — змей мечтательно закатил левый глаз, правый по-прежнему пристально, всеми четырьмя зрачками, смотрел на меня.

— Он справиться, — твердо ответил человек. — А если не сможет сделать этого, то, что ж, будем искать другого.

— У нас времени нет, другого искать. Слушай внимательно и запоминай Избранник. Я повторять не буду.

На этих словах я проснулся… а может чуть позже. Короче, о чем они меня там просили, не помню, главное не съели, не надругались и то ладно. Но, через несколько дней, у меня случился странный зуд. Неожиданно для себя самого, мне так захотелось взять, да, написать что-нибудь, оставить, так сказать, для потомков, что-то большое, прекрасное и вечное. Ну, хоть как-то наследить в истории, чтобы обо мне была вечная память. И так мне сильно это желание в душу запало, что все другие хотелки в тот момент напрочь исчезли, а если и не пропали до конца, то стали какими-то мелкими и незначительными. Долго я сопротивлялся этому позыву, как мог, боролся с внезапно возникшей страстью к писательству, но ничего не помогало. В конце концов, я все же смирился со странным желанием. И отчаянно отбросив в сторону все страхи и сомнения, я начал писать книгу. А про тот сон со временем совсем забыл, и оказывается совсем напрасно. Ничего так просто в этой жизни не бывает… и так просто не дается.

Самый Первый Тайный Разговор под Горой.

“–…

— А что дальше будет, Великий Бо…

— Тихо, тихо Смертный, не надо имен. А то здесь всякие летописцы, хронисты, борзописцы, журналисты… ах, да, эти еще не родились, хотя потом будут утверждать, что они самые древние и первые. Так, о чем это я… запутался тут с тобой… не надо меня отвлекать по пустякам… а, вспомнил, всякая подозрительная братия вокруг шляется. А потом свои жалкие и лживые измышления на камнях долбят. Уже всю гору исписали. Ну и что, что гора из желтого сланца сложена, так сразу всю дрянь увековечивать?! — Грохнул обиженный голос. — Хоть бы у меня каких пророчеств послушали, так нет, сами анализируют и предсказывают. Не верят мне, что ли?

— Так что будет дальше? Чем дело-то закончится?

— А дальше… А дальше все будет только повторяться. И последующие, только извратят сам смысл своего существования, который я задумал для них. А смысл их бытия забудется в веках и поколениях. И будут они искать забытые ответы на вечные вопросы. Не находить и оттого страшно мучиться.

— Так что делать?

— Все равно будем строить свой мир. Нравиться мне здесь. Столько много удобрений, палку сунь — сразу зацветет. Но для начала заведем здесь каждой твари по паре. Пускай живут и размножаются. Думаю, недели нам с тобой хватит, чего дракона за хвост тянуть.

–…

— А потом про этот, Первый Мир, забудут. Причем напрочь и наглухо. И для последующих поколений он станет красивой сказкой, несбывшейся легендой, которую матери и старики будут рассказывать своим непослушным детям. И по людской привычке всё извратят, что не успеют забыть.

— А почему этот Первый Мир станет сказкой?

— Уф, какой ты глупый и любопытный, Смертный! Да потому, что будет бардак в этом мире, да такой, какого еще не знали ни в одной части познанной и непознанной подзвездной Ойкумены. И чем дальше, тем больше. И когда лопнет мое терпение, тогда лопнет и ткань мироздания, и разлетится все к такой-то матери.

— Значит, наступает Предначальная Эпоха местных миров, Великий?

— Нет, Смертный. Наступает Великое Начало Конца. Вот его-то и засунем в это дерьмо.

— А почему так будет, Великий?

— Да потому что я так хочу!

……»

«Великие Изречения Великого Бормотуха».

«Из неопубликованного и недошедшего до наших дней. Скрижали дополненные и переработанные».

С чего все началось.

Или предсказания начались сбываться.

Этим прекрасным весенним утром ничто не предвещало тех странных событий, которые впоследствии потрясли Безумный Лес и его окрестности. Никто даже предположить не мог, что начали сбываться самые древние мрачные и смутные пророчества, которых, в царском хранилище, было много собрано. Кто и зачем начал собирать эту, никому не нужную, коллекцию, уже никто не помнил. Но весь большой пыльный и полутемный полуподвал под царским дворцом был полностью завален свитками, рукописями, какими-то дощечками, глиняными табличками, обточенными камнями, одним словом всем — на чем можно было долбить, царапать, карябать или писать свои мысли и наблюдения.

Но еще больше, по царству ходило устных рассказов. Их тихими зимними вечерами в кабаках рассказывали подвыпившие мужики, пугая друг друга. И чтоб совсем не впасть в ужас от различных пророчеств, предсказаний, предзнаменований они требовали себе еще по одной чарочке, да побольше — для храбрости. Ведь всем доподлинно известно, что Зеленый Змий самый страшный враг любого страха. Постепенно они доводили себя до состояния такой непомерной отваги и непобедимости, что казалось, могут все иноземные царства поколотить, и даже соседнюю улицу. Благо повод для нападения всегда найдется. Их жены тоже не отставали от них. Только они повествовали эти мрачные байки своим непослушным детям, доводя бедных до икоты и бессонницы.

Никто и никогда специально не изучал этих пророчеств, не искал тайный смысл, спрятанный в этих манускриптах. Впрочем, иногда, от скуки или от праздного любопытства какой-нибудь проезжий колдун тупо пролистывал толстенные фолианты, чихая от пыли, пытаясь найти что-нибудь интересное, или просто разглядывал красочные картинки. А если таковых не оказывалось, то небрежно откладывал книгу в сторону.

Все ученые были уверены, что раз эти предсказания не доказаны, то их не существует. С пеной у рта они утверждали: их сочинил какой-то пьяный монах или все это — бред сумасшедшего. Так зачем мы должны верить этому абсурду. Нет уж, вы докажите сначала, что все здесь верно, и хоть когда-нибудь сбудется. Вот тогда-то мы поверим и примем соответствующие меры.

Короче, никто не верил в пророчества. И тупо продолжали не верить, с полным безразличием взирая на появляющиеся предзнаменования. Да и кто мог их правильно истолковать, если во всем Царстве не было человека, или какой-другой чистой и нечистой силы, кто хотя бы полностью прочитал все пророчества, задумался и правильно истолковал. Поэтому никто не замечал странные совпадения, которых становилось все больше и больше. В царстве все жили по принципу: пока Бормотух не чихнет — никто не почешется. А Великий Бормотух все не чихал — то ли здоровьем его мама не обидела, то ли жил где-то далеко-далеко и его чих здесь было не слыхать.

Словом, Бормотух не чихал, а людишки, естественно, чихали на его предсказания. И на зловещие предзнаменования, которые вдруг стали появляться.

В царстве царила тишь да гладь и лесная благодать. Народ работал, Дума думала, Царь царствовал, дети бегали и смеялись, а их матери ругались между собой и с мужьями, когда они возвращались поздно вечером или ранним утром. Тут уж кто как мог.

В общем, все шло своим чередом, как и было, строго настрого, завещано предками, которые, как доподлинно известно, гораздо умнее своих непутевых детей. И уж плохого точно не присоветуют.

* * *

В то позднее утро Иван проснулся как обычно, с тяжелой головой и сухостью во рту. Мутным взглядом посмотрел на солнечный луч, проскользнувший в щелочку занавески и упавший ему на грудь, и вздохнул. Вздохнул тяжело, понимая, что Елена уже знает, чем он занимался всю ночь. И оправдания типа того, что «выполнял очередной царский наказ» — не пройдут.

«И откуда она все знает, — тяжело шевельнулась мысль. — Кажется все друзья надежные, проверенные не раз. А стоит засидеться в пивнушке, пообщаться как следует со старыми знакомыми, зайти к кому-нибудь на огонек — и все… Елена у же встречает около порога. И когда она спать ухитряется, — в очередной раз удивился Иван. — Вот узнаю, кто этот доброхот, все гляделки вырву, вместе с языком, и Карабасу отдам. Пускай их для куклы приспособит. А что, для кого-нибудь щелкунчика в самый раз подойдет, — вяло воодушевился Иван. — Пускай на сцене щелкает, чем по порядочным дворам шляться, и сплетни разносить».

Эти мысли посещали его частенько, почти каждое утро, но именно сегодня отчего-то они были уж очень мрачными. И тяжелыми. То ли действительно вчера слишком сильно поругался с Еленой, то ли опять что-нибудь в медовуху подсыпал проклятый кочмарь. Но как бы там ни было, своего добросовестного доносчика он искать пока не торопился, резонно рассудив, что рано или поздно тот как-нибудь все равно попадется.

Иван встал со старенького коврика, неуверенно держась за стену. Ноги были ватными и дрожали, потолок упрямо съезжал куда-то в сторону, несмотря на героические усилия Ивана удержать его в приличном положении, а пол был похож на палубу кораблика во время сильного шторма. Солнечный свет нестерпимо резал глаза. С большим трудом он подошел к большому, во весь рост зеркалу, внимательно посмотрел на отражение и содрогнулся. Чувство отвращение ко всему отраженному в стекле потрясло его до самого нутра. Ему стало совсем плохо, к бледности на лице добавилась легкая зелень, внутри что-то неприятно задрожало и напряглось. Казалось сердце бешено колотиться у самого горла, а желудок сжался в крохотный комок. Иван задышал часто-часто, нервно сглотнул и тихо пробормотал:

— А ведь все начиналось вчера так славно. Потом этот сказитель откуда-то взялся со своими чертовыми байками, совсем нас запугал. Пришлось храбрость свою восстанавливать. А вот что же потом было?.. Что-то не вспоминается. Но, кажется все цело, ничего не болит.

Он внимательно, насколько хватило сил и поворота негнущейся, отлежавшейся во время сна шеи, осмотрел себя.

— Немного мятый, но так, вроде ничего. Все цело, даже не грязный. Значит, вчера никуда не ходили. Вот и хорошо, вот и славненько. Значит, Елене нечего на меня дуться. — Сделал он радужные выводы. От этого на душе немного полегчало.

Кряхтя и покачиваясь, он вышел на крыльцо, осторожно спустился по высоким ступенькам и жадно припал к большой дубовой бочке с дождевой водой. Напившись и умывшись, он понял, что утро в самом разгаре. Солнышко не по-весеннему тепло пригревало, птицы пели в высоком синем небе, многочисленная домашняя живность весело и бездумно сновала по большому двору, что-то жуя, клюя, грызя. А также гавкая, хрюкая, кудахча, обсуждая какие-то свои животные дела и проблемы. Но в этой жуткой утренней какофонии звуков, — как показалось Ивану сначала, голова-то болела, и его ничего не радовало, — чего-то не хватало. Чего-то важного, необходимого и привычного.

Иван огляделся, Елены, его горячо любимой красавицы жены, нигде по близости не было видно и слышно. Оттягивая неприятный разговор, он, через весь двор, лениво пиная попадавшихся жирных куриц, побрел в конюшню. Его верный друг и товарищ по многочисленным приключениям грустно поднял морду от большого ведра с водой. Глаза печально посмотрели на Ивана. В них стояло такое страдание и глубокая тоска, что Иван невольно содрогнулся. Ему до слез стало жалко Коника.

— Что, дружище, плохо? — Он погладил Коника по мокрой морде. Зря я тебя вчера с собой взял. Но кто же знал, что этот чертов бард в кабак притащится.

— Да уж, страстей он вчера напел — жуть. До сих пор поджилки трясутся. — Ноги у коня действительно мелко-мелко дрожали. — Давненько я таких страстей не слушал.

— Пророчества Великого Бормотуха без специальной подготовки никто не может слушать. Кроме какого-то Смертного.

Друзья невольно поежились, вспоминая вчерашние пророчества, которые весь вечер гнусаво и фальшиво пел случайно зашедший сказитель. Коник опустил голову в ведро и шумно втянул в себя холодную воду. Потом поднял голову и спросил:

— А чем все-таки дело закончилось?

— Какое дело-то? С прогнозом или как домой добирались?

— Оба.

— Не помню, — честно признался Иван. — Но, кажется, ничего кроме головы не болит. Значит, посидели тихо, мирно. А предсказывать будущее, сам знаешь, дело неблагодарное.

— А жаль, что не помнишь. Интересные вещи он пел. Знать бы, что будет дальше…

— Сейчас сам попробую заглянуть в наше ближайшее будущее. Ну, во-первых мы сейчас…

На этих словах скрипнула входная дверь. Иван спиной почувствовал надвигающуюся опасность. Коник заворожено смотрел куда-то ему за спину, в больших влажных темных глазах метнулся испуг; потом он опустил морду, жесткая нечесаная грива закрыла глаза. В наступившей тишине в ведро с водой звонко падали капли с его морды. Казалось, в конюшне, застыл сам пыльный, прогретый солнцем и настоянный на травах, воздух. Иван осторожно, нехотя обернулся. В дверях стояла Елена. Яркий солнечный свет просвечивал насквозь легкий сарафан, четко прорисовывая великолепную фигуру. Что она держала в руках, Иван рассмотреть не мог, ослепленный этим зрелищем и солнцем, бьющим из-за ее спины. Его товарищ тихо и обречено вздохнул.

— Доброе утро. — Без тени ехидства или злости напевно протянула Елена. У нее был западный протяжный говор. — Как я вижу, друзья опять собрались вместе и пытаются предсказать свое будущее. Стой! Куда пошел?! — Она вдруг повысила голос. Это Коник, прикинувшись, как всегда в случае острой опасности, например, как сейчас, или крайней необходимости, бессловесной скотиной, трусливо попытался отойти в дальний угол конюшни. Она неторопливо продолжила, когда Коник покорно застыл над своим ведром.

— А ближайшее будущее у вас — самое мрачное. Сначала оба отправляетесь на огород пахать землю. Потом привезете воды во все бочки. И смотрите — про баню не забудьте. Потом надо привезти дров. Вот такое ваше светлое будущее на сегодня. А потом я вам напророчествую еще чего-нибудь столь же хорошего и приятного. Так что вы, болезные мои, не ломайте голов из-за таких пустяков, они все равно у вас сегодня ни на что не годятся.

Компания молча внимала мрачноватым предсказаниям Елены. Оба понимали, что с ней сейчас лучше не спорить. И сегодняшнюю их судьбу не изменить никакому колдуну. Эти пророчества должны обязательно сбыться.

— И учтите, никаких царских наказов, случайных встреч, вы меня понимаете, о чем я толкую, у вас не будет. И не вздыхайте так тяжело, — и неожиданно добавила. — Ну, ты то, ты то — конь, животное, с самим Гераклом общался, а туда же, по кабакам шляться. Тебе же нельзя.

— А что Геракл, он тоже человек, — пробормотал Коник в ведро с водой.

Иван, незаметно от Елены, толкнул его локтем. Сейчас спорить и возмущаться было крайне опасным. Коник еще ниже опустил голову, уткнувшись мордой прямо в воду и вздохнул, видимо, что-то вспоминая.

Ни Иван, ни Коник не обратили внимания, что вода в ведре вдруг стала очень спокойной, морщинки волн, пробегавшие по ней от дыхания коня и капель, стекавших с его морды, вдруг исчезли. Поверхность разгладилась и стала напоминать темное стекло. В глубине ведра стремительно мелькнули какие-то тени, очень похожие на худое лицо, внимательно смотрящее из воды. Тени мелькнули и также внезапно исчезли, а поверхность воды снова ожила, заволновалась. Но занятые своими горькими мыслями друзья не уловили этот краткий миг странноватого поведения воды.

— Итак, будущее ваше вам известно. Вопросы есть? — Спросила Елена, внимательно глядя на них.

Друзья дружно молчали, переминаясь с ноги на ногу и отводя глаза в сторону. Елена плавно развернулась и вышла из конюшни. Через минуту ее напевный голос раздавался с другого конца двора. Человек и конь с облегчением вздохнули.

— А что это у нее в руке было, такое черное, — задал риторический вопрос Коник. Иван промолчал. — Неужели опять тещин подарок из сундука вытащила. Быть беде.

На свадьбе Ивана с Еленой, ее мать подарила доченьке небольшую гибкую дубинку. Говорят, это оружие каких-то заморских копов. Синяков от нее не оставалось, но было очень больно. Это приданное очень пригодилось Елене в первый год семейной жизни. Владела она дубинкой мастерски. Но вот уже три года как тещин подарок лежал в сундуке, под горой всякого старого тряпья. Иван как-то хотел дубинку выкинуть, но потом передумал и спрятал ее туда.

— А ты говорил, что хорошо спрятал. Что теперь делать будем?

— Перво-наперво надо горло промочить, а то смотри какая жара во дворе. Вот только где взять?

— Посмотри под скирдой, кажется, вчера там что-то булькало.

Через полчаса друзья уже весело покидали двор. Им казалось, что сейчас для них любая работа по плечу. Они весело щурились на солнце, широко улыбались и вообще имели вполне довольный вид.

Конь весело тащил телегу, на которой гордо восседал Иван. Черные как смоль волосы были аккуратно расчесаны, их стягивал яркий хайратник. По лицу блуждала довольная улыбка, а глаза весело смотрели на начинающийся пригожий весенний день, на ранних прохожих. Он приветственно помахал рукой своим знакомым мужикам, озабоченно пересчитывающим стружку, мелкую местную денежку, хлопнул вожжами по крупу коня и покатил вдоль улицы.

Елена подозрительно посмотрела на них из окна, но ничего не сказала.

Казалось, все шло как обычно. И никто даже и подумать не мог, что Пророчества уже начали сбываться.

Пока наказанные пахали огород, возили воду из дальней реки, незаметно наступил вечер. В кабаках зажглись огни, с завистью посматривая на них, прислушиваясь, к начинающему набирать веселую силу, шуму голосов за их гостеприимными стенами, друзья только сглатывали слюну и грустно качали головами. Но делать было нечего, Еленины предсказания надо было выполнять в точности, и желательно в срок. К этому времени у них оставалось самое последнее задание, привезти дров. Этот наказ был самым сложным.

В вечернюю пору ни Иван, ни Коник, по своей воле, в лес бы не пошли. Не то что там было опасно, а так, зачем лишний раз искать приключений на свои головы. Их и в городе всегда хватало. Да и состоя на службе у Царя, они видели такое, что лишний раз вспоминать не хотелось. Правда, они всегда выходили из воды сухими, ну, или почти сухими. Но главное, что живыми и без значительного ущерба для внешнего здоровья. Так что опыт общения с лесной силой и нечистью у них имелся. А вот топать в такую даль, когда твои друзья уже пропустили по первой, такой вожделенной после дневной жары, кружке с медовухой и служка торопливо несет еще гроздь кружек с пенящимся напитком, ох, как не хотелось. А как им мечталось побыстрее оказаться в кругу друзей, медленно потягивать из большой глиняной кружки крепкий сладкий напиток. Вспомнить вчерашние события, да так, чтоб дружным хохотом задувало свечи на столе. В общем, все их помыслы сейчас были там, в душном кабаке, за широким столом, пока еще чистым, где под низким и прокопченным потолком висит древняя люстра. Кто ее принес и повесил, уже никто из завсегдатаев кабачка не помнил, но она была для них чем-то вроде талисмана, их небольшой, но ревниво и тщательно охраняемой тайны. Они так и говорили: «Посидим под люстрой. Качнем висюльками». Они свято верили, что непосвященные не поймут их намеков. Но жены мужиков уже давно догадывались о значении этой фразы, поэтому сразу начинали подозрительно спрашивать своих мужей о том, куда это они навострились на ночь глядя.

А что ждало Ивана с Коником в лесу? В лучшем случае вопли разной нечисти, грозные бормотания филина, да упругие ветви деревьев, которые почему-то ночью всегда становятся длинными и хлесткими. А то, бывало, начнешь сухостой какой-нибудь валить, а под ним Леший спрятался. Потом будет всю ночь донимать своими нудными рассказами о своем плохом житье-бытье. Уж лучше бы пугал, как и полагается лесной нечисти ночью. А в худшем… Нет, лучше не думать о таких встречах на ночь глядя. Лес славился своим непредсказуемым характером и странными встречами. Одним словом — Безумный Лес.

— Ну, что в лес пойдем, или как обычно? — На всякий случай спросил Коник.

Иван нерешительно остановился, внимательно оглядывая пустынную по ночному времени улицу. Вернее будет сказать — вечернему. После дневных забот и тревог народ разошелся кто по домам, а кто по кабакам и друзьям. Все были заняты ужином и поправкой здоровья, это кто не смог этого сделать днем. А иные счастливцы уже добавляли, с чувством превосходства поглядывали на невольных страдальцев. Это уже потом, за полночь, начнутся хождения по гостям или из гостей, когда хозяевам надоест честная развеселая компания и ее попросят выйти за порог, а ведь гулять еще ох как хочется. И вот уже по проторенной дорожке гуляки ныряли в заветные двери родных кабачков. А потом потянутся из кабака в кабак те, кому отказали в кредите, или за недостойное поведение намяли бока вышибалы или сами посетители. И уже за полночь начнутся поиски пропавших друзей или потерянных кошельков и вещей. А то и просто народ весело выходит на свежий воздух, чтоб беззаботно пройтись по улицам родного города с громкими песнями и лихими танцами, если ноги еще держат. Этим гулякам так же громко и беззлобно будут отзываться дворовые псы, для них хоть какое-то развлечение долгой ночью. И редко-редко мужики ходили улица на улицу или в другой какой кабачок, чтоб выяснить только им понятные отношения с такими же полуночниками. Это продолжается всю ночь, до первых петухов. А пока на улицах города было тихо и пустынно.

— В лесу сейчас темно, поди всякая нечисть уже повылазила. — Продолжал ныть конь. — Пока туда, обратно и ночь на сухую пройдет.

Они стояли на широкой и прямой улице перед царским подворьем. Называлась она Императорский проспект. Кто такие Императоры, уже никто не помнил. Старый дворцовый колдун и пьяница утверждал, что это что-то вроде царей, только поглавней будут. Но ему по привычке не верили. Потом этот колдун куда-то сгинул. Смысл слова «проспект» тоже затерялось где-то в глубине исторических эпох. Но к названию все привыкли, и поэтому никто не ломал голову, что бы это значило. Кроме вышеозначенного колдуна.

Императорский проспект пересекал весь город: одним концом упираясь в широкую реку, а другим — в деревянную стену, отгораживающую город от Безумного Леса. Все понимали, что это хлипкая защита от загадочного соседа, но укреплять стену никто не торопился, надеясь, что ничего страшного из его дебрей не вылезет. Проспект был центральной улицей города, и потому был замощен камнем, его время от времени ремонтировали, и по праздникам даже подметали.

Кроме Царя, вдоль Проспекта жили самые богатые и почитаемые горожане: бояре и купцы. Рядом с царским дворцом стояли высокие красивые дома придворных советников. Напротив дворца возвышался темной громадой замок воеводы Красноноса, его огораживал высокий каменный забор с железными воротами. Рядом с царским дворцом, по левую сторону, за ажурным железным заборчиком стоял красивый трехэтажный дом с вычурной колоннадой и балкончиками, высокими тонкими шпилями на крыше. Там жил со своим многочисленным семейством Железный Дровосек — казначей царского двора, главный банкир города, он же главный торговый советник. Вдоль проспекта стояло несколько респектабельных элитных трактиров для золотой боярской молодежи.

Но сейчас на проспекте никого не было, только перед царским дворцом, возле ворот, прохаживалось два стражника. Они с завистью смотрели на ярко освещенные окна караулки, откуда доносились радостные крики. Вдоль улицы кое-где горели фонари и факела. В основном они освещали входные двери трактиров, чтобы припозднившийся путник непременно заглянул на приветливый огонек.

Не доходя до дворца, Иван решительно повернул коня между заборами, и друзья нырнули в темень кривого и пустынного проулочка. Пыльная дорожка затейливо вилась между небольшими уютными домишками. Здесь уже шла совсем другая жизнь. В таких домиках селились ремесленники, приказчики из магазинов и прочий, неплохо зарабатывающий, но незнатный люд.

Городская голытьба и нищие, как могли, устраивались на самой окраине города, возле крепостных стен. И даже за ними, но это в основном те, кому терять уже было нечего и не убоявшиеся ночного Леса.

Стараясь не шуметь, поминутно озираясь, друзья добрались до длинной высокой стены, сколоченной из толстых, широких досок. Она занимала добрую часть проулочка. Это была задняя стенка царских сараев. Здесь было особенно тихо и безлюдно.

Иван внимательно оглядел улочку, ничего подозрительного не заметил и без лишних слов вытащил небольшой, специально припасенный для такого случая ломик. Засунул в знакомую щель и с тихим скрипом отодвинул несколько досок. Еще раз оглянулся и стал сноровисто вынимать из щели поленья. Через несколько минут телега наполнилась, он закрыл ее дерюжкой. Задвинул доски на место, придирчиво оглядел стену и, взяв Коника под уздцы, торопливо пошел к выходу. В противоположную сторону, с которой они пришли. Только отойдя подальше от царского дворца и поплутав на всякий случай по улицам города, он шумно выдохнул.

— Кажется, никто не заметил, — с облегчением выдохнул он. — Все, это в последний раз. А то уже царские дровишные что-то подозревать стали.

— Вань, — ехидно спросил конь, — ты сколько раз это говорил за зиму?

Своих дров на зиму у них было заготовлено много, и когда они жили одни, им таких запасов вполне хватало. Но с приходом Елены в дом, многое изменилось. И дров стало не хватать, сколько ни заготавливай.

— Нет. Все, хватит. Сейчас весна, не холодно, — оправдывался Иван. — Будем теперь ездить в лес. А то неровен час — заметут.

Коник только весело качал головой и взмахивал хвостом и гривой. Не верил он Ивану, для них этот разговор был привычен. Всю зиму, после каждого набега на царские дровяные склады, Иван говорил, что это в последний раз. Но когда приходило время снова ехать в лес, ноги сами их приносили в этот проулок. Иван боялся не того, что его поймают царские дровишные, перед Царем он как-нибудь выкрутится, не впервой, а того, что приходится воровать. Сам этот факт его немного расстраивал, но он ничего не мог поделать с собой. Ну, не хотелось ему тащиться в лютый мороз в лес. На охоту с друзьями — другое дело. Или просто с Еленой прокатиться по накатанному зимнику. А за дровами… ему казалось как-то глупо и даже не солидно. Но после этого, всегда было как-то тяжело на душе.

Так, за разговорами, торопливо проходя мимо открытых по весеннему времени дверей и окон домов, незаметно добрались до своего подворья. Иван тихо открыл тяжелые ворота подворья и придержал их, пока Коник торопливо втянул телегу. Также тихо он закрыл ворота, хорошо смазанные петли даже не скрипнули. Поспешно задвинул засов и поспешил вслед за Коником к дровяному сараю. Их по-прежнему окружала тишина ночи. Стараясь, быть незамеченными и держась подальше от освещенных окон дома в тени, они тихо проскользнули через широкий двор. Иван, также поспешно открыл двери, а конь втянул тяжелую телегу в сарай. Ворота тихо закрылись. Иван зажег лампу и стал быстро разгружать дрова, складывая их в поленницу. Он торопился, вечер уже в самом разгаре, в его любимом кабаке «Лесной удел» поди уже собралась вся теплая компания. А его нет, непорядок. Может снова придет давешний рассказчик, тогда можно будет опять всласть попугаться. А может и сам, расскажет что-нибудь из своей богатой приключениями жизни.

— Ну, что, мы еще в лесу? — Спросил конь, переводя дыхание. Почему-то последняя часть операции была самая волнующая.

Иван задумался. После сегодняшнего разговора с Еленой брать Коника с собой было опасно. Но оставлять его болезного тоже очень не хотелось. Вон как жалостливо смотрит, прямо вся душа переворачивается. Да и как самому гулять, если знаешь, что твой друг в темной пыльной конюшне сеном хрумкает и хвостом оводов отгоняет. А, была не была! Где наша не пропадала. Сегодня он и так хорошо поработал, так пускай хорошо отдохнет. Тем более жажда стала мучить друзей все сильней.

Иван обречено махнул рукой и пошел вглубь сарая отодвигать старый огромный шкаф. За ним показалась маленькая дверца. Эту потайную калиточку на улицу еще отец Ивана делал. И когда сын подрос и стал хаживать по вечерам за родной двор, он поделился своей маленькой тайной. Кроме них двоих, да еще Коника, про заветный выход никто не знал. Выходил он в маленький тупичок между заборами, а со стороны улицы этот тупичок прикрывали здоровенные кусты, через которые даже зимой ничего не было видно. Конь, нетерпеливо переступал неподкованными копытами по деревянному полу дровяника и, прядая ушами, настороженно прислушивался к звукам со двора. Потом сказал:

— Слышь, Вань, а ведь настучат на нас. Как пить дать настучат.

Иван в этот момент возился с замком и потому ответил невнятно.

— Что, что? — Спросил Коник.

— Я говорю, не каркай, — потом помолчал и добавил. — Попался бы мне этот…, — и вдруг замолчал, потом, справившись с замком и тихо открыв дверь, процедил сквозь зубы. — Не каркай, значит… ну, ну, надо бы поговорить с этим дятлом.

Коник не обратил внимания на бормотания Ивана, мало ли какие мысли могут прийти в голову к другу, надо будет, расскажет сам. А сейчас он был весь в предвкушении наступающего вечера. Друзья протиснулись через дверь, плотно прикрыли ее за собой и бодро зашагали в сторону любимого кабачка, где их ждали нехитрые мужские радости и развлечения. О завтрашних последствиях они постарались забыть. Не хотелось портить такой дивный вечер будущими переживаниями, трезво рассудив, чему быть — того не миновать.

* * *

Елена сидела возле открытого окна и вязала. Стальные спицы, подаренные ей матушкой на день рождения, быстро голубовато поблескивали, отражая свет ламп. Клубок с красной нитью катался по полу. Из-под стола за ним внимательно наблюдал черный пушистый котенок. Вот он прыгнул, упал сверху на клубок, перевернулся на спину и подбросил его вверх всеми четырьмя лапками. Потом вскочил и опрометью бросился обратно под стол. Нитка зацепилась за его хвост, выгнутый трубой, и натянулась. Елена досадливо дернула ее, подтягивая клубок ближе к себе. Котенок, прижав уши к голове, рассержено зашипел и метнулся в угол, под кресло и оттуда блеснул ярко-зелеными глазами.

В углу в кресле вздохнула Глафира, она досталась Елене вместе с Иваном. Она была его кормилицей и няней в детстве, и когда родители Ивана неожиданно пропали, продолжала присматривать за ним. А со временем стала незаменимой помощницей и ближайшей подругой его жены. Хотя Глаша, как ее все называли, была чуть ли не старше ее матери. Именно она помогла на первых порах обуздать Ивана и его верного друга Коника. Чувствуя поддержку Елены, она грудью вставала в дверях перед их друзьями, когда они по привычке заходили к нему на огонек.

— Иван опять куда-то отправился с Коником, — никому не обращаясь, проговорила она. — Что там в этих кабаках, медом для них намазано?

Елена посмотрела на темный двор, потом перевела взгляд к черному бархатному небу. Звезды равнодушно подмигивали ей из своей недоступной выси. Было весеннее новолуние, именно сейчас просыпались от зимней спячки обитатели Леса. И в дремучих чащах начиналось веселье. Все праздновали приход долгожданной весны.

— Что-то тревожно мне Глаша. Как-то все не так идет.

— Да, что не так. Все как обычно. Весна дружная, ранняя, слава Богу зиму без приключений пережили. Вон, даже Ванька с Коньком перестали приключений искать. Радоваться должна. — Глаша отложила в сторону свое вязание, встала и подошла к столику.

— Елена, тебе сочка березового налить.

— Понимаешь, какие-то смутные предчувствия…

— Ээээ, милая, это на тебя, наверное луна так действует.

Вдруг в окно влетела черная и взлохмаченная большая птица.

— Карр, — дружелюбно поприветствовал женщин Ворон. Он важно прошелся по столу, топорща перья. Сунул клюв в стакан с соком, который налила Глаша, брезгливо стряхнул каплю сока с клюва, презрительно скосил черный круглый глаз на котенка, зачем-то выглянул в окно, покрутил головой и подлетел к креслу, в котором сидела Елена.

— Здравствуй девочка, — с ласковой хрипотцой проговорил он ей прямо в ухо. Елена досадливо дернула головой и сморщила носик.

— Опять пьяный прилетел.

— Не пьяный, а выпивший. Пора научиться понимать разницу. Пьяные не летают, а на дороге валяются.

— Ну, чего тебе опять надо, — Глаша с неприязнью смотрела на Ворона. — Сказывай, чего прилетел, да лети себе дальше. А то Ванька увидит, все перья по двору пустит.

Глафира не любила Ворона за развязный нрав, наглость, но приходилось терпеть, в свое время он оказал неоценимые услуги Елене.

— Да, кстати, девоньки мои, а где же Ванька с жеребчиком, что-то их в нашем славном городе давненько не видать. Аж со вчерашней ночи они где-то пропадают. Ты Елена уж пусти их с друзьями повидаться, а то, поди, соскучились.

Ворон сделал невинную мину, почесал клювом под крылом, и в то же время внимательно наблюдал за женщинами. Глафира не торопясь пила сок, а Елена продолжала вязать. Видя, что его намеки не поняты, он продолжил:

— Мне тут давеча рассказывали, что вчера-сь в Лесном уделе интересные вещи творились. — Он снова хитро скосил глаза на слушательниц, но те сделали вид, что не интересуются низкопробными слухами, которые разносил старый сплетник. — А, вы, наверное, не знаете, что есть у нас такая забегаловка, надо честно признаться, приотвратная. Даже не могу представить, что там интересного твой Ванька нашел.

— Не приглашают тебя, вот и щелкаешь клювом почем зря.

— Да если бы я захотел…, — обидчиво протянул Ворон. — Я предпочитаю более приличные заведения.

— Ты говори по существу, старая пьянь, а то вишь, моду нашел, всякую грязь по городу собирать, — прервала его Глафира. — Говори быстро чего надо, и убирайся, а то сама перышки на подушку пущу.

— Но, но, спокойно. Я по делу прилетел. Сама знаешь, что просто так я к вам, людям не являюсь.

— Знаю, старый болтун. Вот и говори по делу, а не клювом щелкай

Ворон задумчиво покрутил головой.

— Ладно, расскажу все как есть. Даже сам удивляюсь, и почему я сегодня такой добренький…

В этот момент он увидел угрожающее движение, которое нарочито заметно сделала Глафира, и торопливо продолжил:

— Так вот, вчера в этом самом Лесном уделе, когда Ванька с товарищами пьянствовал, неизвестно откуда пришел предсказитель. Кто он таков, и откуда взялся в наших краях, даже я не знаю. Но перед компанией он вчера целое представление выдал. Жаль, что мужички были малость пьяненькими, и, наверное, не все запомнили, но вещи он действительно интересные рассказывал.

— А ты сам слышал, — наконец-то разговором заинтересовалась Елена.

— Нет. Но мне рассказывали верные люди… тьфу, черт, птицы.

— Такие же, как ты, щелкуны пернатые? — Презрительно скривилась Глафира.

— Зря ты так, — решил обидеться Ворон. — Мы, вороны, птицы полезные…

Глафира резко оборвала его размышления, ей уже надоел этот бесполезный разговор.

— Когда вас мало, может польза и есть. Но что-то твоих родственничков развелось в последнее время уж слишком подозрительно много. Ладно, быстро договаривай и свободен, надоел уже.

Ворон очень внимательно посмотрел на старушку. Вздохнул, словно бы отвечая каким-то своим, потаенным мыслям, и отрывисто проговорил:

— Значит так, премудрая красавица Елена. Многое тебе открыто, многое ты знаешь. Иначе не стал бы я с тобой связываться. Но послушай моего доброго совета.

На этих словах Глафира снова презрительно хмыкнула, но Елена напротив, отложила вязание и приготовилась слушать. Что-то в тоне старой птицы ее насторожило.

— Я знаю точно лишь одно, что тебе придется собирать вещи Ивану. Дорога ему предстоит долгая и опасная. Откуда я знаю, сама догадаешься. Куда он пойдет, сейчас никому не ведомо. Кстати, он сам еще не догадывается о совей судьбе. Я так думаю, на днях узнает. Ты же сама знаешь, что Пророчества должны сбываться.

— Какие Пророчества. Я много о них слышала, но так толком ничего и не поняла.

— А этого никто не знает и не понимает. Точно известно лишь одно, Пророчества должны сбыться.

— А хоть какие пророчества-то, плохие или все-таки может быть добрые.

Ворон снисходительно, словно бы удивляясь женской наивности, хмыкнул.

— Елена, девочка моя, ты когда-нибудь про хорошие пророчества слышала? Вот то-то же. Я тоже о таких не знаю. Если уж кто-то что-то пророчествует, то это обязательно какая-нибудь несусветная гадость. Почему-то вы люди, не любите предсказывать хорошее, постоянно ждете от своей судьбы подвохов и неприятностей. Поэтому-то они и сбываются. Проще надо жить, веселее. Не думать о плохом, и тогда все беды не будут притягиваться, словно мухи на грязный стол, а пойдут себе тихонечко стороной, ища какого-нибудь извращенца, любящего поиздеваться над собой. А Предсказания, о которых так любят здесь поговорить… ну, что же я могу сказать. Их толком никто не читал. Точно известно лишь одно, что будет очень плохо, причем всем. Кто-то болтал, что даже мертвецы из могил встанут, только не совсем ясно, зачем им это. Другие утверждают, что будет или очень жарко, или наоборот, очень холодно. Может даже солнце исчезнет. А один колдунишка клялся и божился, что все люди вымрут, и на земле останутся лишь пауки, тараканы и крысы. В общем, очень оптимистичное будущее вы, люди, себе представляете. И что интересно, эти разговоры появляются каждый раз, как что-нибудь идет не так. То дождей слишком много, то засуха неожиданно грянет, тут же возникает балабол, вопящий о конце света. А уж если лесная нечисть с пьяных глаз начинает в Лесу барагозить, то тут уж точно светопреставление начинается. А на самом-то деле, все это было уже не раз, и даже не два и не десять. Поверь мне, я уж пожил на этом свете не один десяток лет.

— Значит, ничего страшного не предвидится. Тогда зачем пугаешь?

Ворон нехотя, словно бы об очень неприятной вещи, проговорил:

— Понимаешь, Елена, дело в том, что иногда предсказания все же сбываются. Ведь о них говорит и думает слишком много людишек. Вот неприятности и не задерживаются. А сейчас именно такое время наступило, все ждут чего-то плохого. Причем ждут весьма уверенно, и даже с каким-то наслаждением. Все-таки бы все больные. И чем дальше, тем больше народу начинает верить в грядущий катаклизм. И ведь ни одного, даже самого крохотного предзнаменования нет. К тому же наш Лес не допустит такого безобразия, в этом я тоже уверен.

— Но все равно на душе у меня как-то неспокойно.

— А это потому, что все ждут катастрофы. Поверь мне, эти ожидания, как и паника, вещи очень заразные.

— Объясни мне тогда, если ты такой умный и знающий, причем здесь Иван?

— А вот на этот вопрос, я не знаю ответа. Но, мне кажется, что именно эти два друга должны сыграть некую, но очень важную роль, в грядущих событиях. Может действительно надвигается что-то ужасное, ведь, как известно, дыма без огня не бывает, да и наговорено уж страстей столько, что они просто-напросто обязаны сбыться. А Иван с Коником, должны это дело как-то успокоить. Но это лишь лично мое мнение. Я бы очень попросил тебя, Елена, чтобы помалкивала о нашем разговоре. Ведь если Иван узнает о своем предназначении, то он может таких дров наломать, что грядущие катаклизмы покажутся детской шалостью. Ты его не хуже меня знаешь, а уж его дружок, Коник, так вообще, оторви да выбрось. Так что, пусть что будет, и не будем задумываться, о том, чего нет.

— Зря ты так, на Коника. Он просто веселый и немного шебутной. тут ничего не попишешь, такой уж характер. А так, он очень добрый. Сердце у него большое, отзывчивое.

Ворон задумчиво покосился на Елену, таких добрых слов о Конике, он не ожил услышать. Потом, все же продолжил:

— И еще одно. Ты должна твердо помнить, у твоего мужа своя судьба, и негоже ее коверкать. Хочу тебя успокоить Елена, не переживай за них так сильно, эти два друга выкрутятся из любой ситуации, тут я за них полностью спокоен. Ведь я все равно их люблю, и очень волнуюсь за их судьбу и жизнь. — Неожиданно закончил Ворон.

В комнате повисла тишина. Даже котенок замер, напряженно прислушиваясь невесть к чему. Елена вглядывалась в круглые и блестящие глаза старого Ворона, пытаясь понять, что же он хотел сказать на самом деле. Глафира смотрела на яркие звезды и тихонько постукивала пальцами по столу. Неожиданно она спросила:

— Но, все же мне непонятно…

— Заболтался я тут с вами. Так что полетел я, а то дома уж детишки заждались, — прервал ее Ворон. — И так слишком много наговорил.

С этими словами он взмахнул широкими крыльями и, сильно оттолкнувшись лапами от подоконника, бесшумно исчез в теплой ночи. Женщины остались вдвоем, наедине с собственными мыслями и страхами.

* * *

В это время друзья торопливо шли по темной улице, и даже не подозревали, какие тучи сгущаются над их непутевыми головами. Но даже если бы они и знали, что сегодняшние вечерние посиделки за кружкой пива могут привести к непредсказуемым последствиям и опасному путешествию, то они все равно бы не согласились пропустить чудесный вечер, оставшись дома. Но сейчас Иван с Коником бодро подошли к двухэтажному деревянному дому под высокой крышей. Над низеньким крыльцом в четыре ступени, висела освещенная чадящим факелом вывеска с нарисованным древним дубом и каким-то чудовищем под ним, сверху прихотливо шла вязь букв: «Лесной удел». Хозяин, правда, утверждал, что неведомый художник нарисовал не чудовище, а древнего рыцаря, мол, это ему бывший хозяин кабака рассказал. А в свою очередь, тому, заезжий художник объяснил, что обитали когда-то такие рыцари-сэры, ходили по лесам и воевали со всякой нечистью и несправедливостью, которой в те смутные времена было слишком много.

Если подняться по широким ступенькам и сильно толкнуть тяжелую дверь, срубленную из толстенных дубовых плах, то можно попасть в большую светлую комнату с небольшой стойкой слева и большим камином напротив двери. С другой стороны было прорублено два небольших окошка, света через них попадало мало, так как загораживали большущие кусты и высокий забор соседнего дома, поэтому здесь никогда не гасили светильников. В зале стоял постоянный, уютный полусумрак, привлекавший спокойных и солидных посетителей, не любивших шумных попоек, предпочитающих неторопливую дружескую беседу, пьяному угарному веселью. На стенах висело много картин с изображениями Леса и его обитателей. Лесных жителей в городе старались не рисовать, это считалось плохим вкусом. А их изображение, в это верили все, от мала до велика — обязательно принесет большие беды в дом. Но хозяин не верил местным обычаям, посмеиваясь над людскими суевериями.

Постоянные клиенты знали его любимую поговорку, что самый страшный враг человека, это сам человек. С ним спорили, но тот никак не желал менять свои взгляды на жизнь. В конце концов, с этим все смирились, и даже находили в этом своеобразную прелесть, разглядывая страшноватые картинки. Видел ли художник все эти ужасы воочию, или это был достойный плод его бесноватого воображения, осталось неизвестным. Во всяком случае, даже половины лесной нечисти Иван не видел, и даже не догадывался, что в Лесу могут встречаться такие чудища.

Как-то в кругу близки друзей, хозяин признался, что эти изображения приносят неплохой доход. С удовольствием разглядывая удивленные лица, он объяснил, что нарисованные жуткие страсти вызывают у клиента неодолимое желание напиться, так как лучшее лекарство против страха, это хорошая чарка вина. Все были вынуждены с ним согласиться, и даже похвалили за находчивость. Но все же предпочитали лишний раз не вглядываться в рисунки. Зато сюда любили захаживать гости города. И, в конце концов, под утро, кабацкая явь и нарисованный реализм настолько смешивались с выпитым вином, что, даже приехав домой, они были уверены, что воочию видели все эти ужасы. Царь, и особенно местные купцы этим пользовались, добавляя своих кошмарных рассказов о своем житье бытье под сенью Безумного Леса. Наслушавшись таких повествований, потенциальные конкуренты и враги особенно сильно задумывались, а стоит ли самим ехать сюда.

Возле стойки, за которой всегда стоял сам хозяин, была небольшая дверь, она вела на второй этаж и кухню. Там жил сам хозяин и сдавалось несколько комнат, большей частью времени пустовавших. Иногда там ночевали засидевшиеся случайные гости или слишком пьяные друзья-знакомые. Приезжие и проезжие гости и купцы, предпочитали жить в центре города, там гостиницы были поприличней и поспокойней. Некоторые останавливались в корпоративных гостиницах. Каждый купец держал свой постоялый двор. Но в последние годы в город стало приезжать очень мало людей. Почему это происходило, старались не задумываться, своих печалей хватало, но все сходились во мнении, что Лес стал какой-то беспокойный. Внутри него, там, куда нет хода простому человеку, что-то стало изменяться. Неспешно, но очень целеустремленно. Многие, по необходимости бывавшие в Лесу, соглашались, что там становиться с каждым днем все тревожнее. В городе даже стали появляться всякие нехорошие и нелепые слухи. Но пока они передавались шепотом, и даже не каждый вечер, то никто всерьез и не беспокоился. Чем это было вызвано, никто даже не догадывался. Мало ли, что в Лесу происходит, Лес он Лес и есть — сплошная загадка. Одним словом — Безумный Лес.

Подойдя к любимому кабаку, друзья не стали подниматься на крыльцо, а обогнули дом, толкнули низенькую неприметную дверцу и спустились на несколько ступенек. Эта комната была только для завсегдатаев, и то не для всех. Об ее существовании даже не все городские пьяницы и стражники знали. Здесь собиралась дружная компания, и здесь никто не смотрел на сословные различия. Все называли свое убежище от мирской суеты: «Под люстрой». Эта люстра висела в самом центре низенького потолка, и, когда ее задевали головой, то звенела хрустальными висюльками, тихо и печально. Если же их аккуратно отодвинуть рукой, пока хозяина нет, то можно увидеть пять вкрученных стеклянных колб с тонкими ниточками внутри. Хозяин ревниво следил, чтобы какой-нибудь пьяный не вздумал трогать ее руками, каждый день он ее очищал от копоти светильников. Откуда взялась эта люстра, кто ее повесил, и как она дает свет и светит ли она вообще, среди завсегдатаев существовало несколько легенд. Их всегда рассказывали новичкам, правда, появлялись они все реже и реже. Эта была гордость и маленькая тайна дружной и тесной компании, собиравшейся под люстрой почти каждый вечер.

Иван и Коник спустились по ступенькам и удивленно остановились. Их не встретил привычный радостный шум голосов, вопли приветствий и вопросов типа того, как вчера добрался до дома, и что тебе за это было. Никто не посочувствовал друзьям, ведь то, что они сегодня впали в немилость к Елене и целый день занимались хозяйством, знали, поди, все. Никто не заорал: «О, Иван с Коником приперлись! Пива им, пива! Скорей хозяин, а то они от жажды умрут!». Нет. Сегодня было непривычно тихо. Такого здесь на памяти Ивана не было еще ни разу. Все сидели за столом, и о чем тихо и напряженно переговаривались. Кружки с пивом и вином стояли почти не тронутые. Хозяин заметил их и кивком головы пригласил присесть на почетные места, к камельку, в котором весело трещали поленья. Несмотря на весенний день, в полуподвале было все-таки сыровато. Коник, по привычке, решил нарушить покой собравшихся:

— Чего приуныли, друзья? Что это вы тут отмечаете, поминки или похороны?

— Ты того, помолчи. Тут такое случилось, а ты со своими шуточками.

— Да, что произошло? — Встревожено спросил Иван.

— Ты сегодня в Лесу был, возле Торговых ворот? — Тяжело взглянул кузнец.

— Нет, мы с Коником на поле через Дворцовые Бреши проезжали. А воду домой возили из колодца. — Откуда появились дома дрова, он решил дипломатично умолчать. История со стукачом не давала ему покоя весь день.

— Утром охранники видали несколько странных человечков.

— Ну и что. Мало ли в Лесу, какого народа обитает. Может дети лешаков погулять вышли.

— Не-е. У них волосы нормальные, черные, только вот длинные. Стражники сказывают, до самого пояса вьются. А росточка совсем невеликого, нам по пояс будут. И в лесу скрываться горазды. Еле-еле их следы потом нашли.

— Говорят, где-то далеко на Востоке такие половинчики живут. Но у нас таких не видали, — показал свою осведомленность Коник. Он уже успел опустить морду в широкую чашу с пивом, которую принес расторопный хозяин, и теперь облизывал пену с морды. Глаза у него опять начали жизнерадостно посверкивать.

— Про половинчиков я слыхал, даже в детстве довелось видеть. Они нам табак возили торговать. Но у тех, настоящих, ноги лохматые. Шерсти, что на твоем диком кабане, а лица светлые.

— А у этих? — Встревожено спросил Иван. История ему начинала нравиться все меньше и меньше.

Какие-то смутные воспоминания, предчувствия зашевелились где-то глубоко внутри. Он внимательно посмотрел на кузнеца, не разыгрывает ли он его. Может, наслушавшись вчерашнего сказителя, они решили пошутить над ним. Но нет, не похоже. Кузнец вообще шутки плохо понимал, а тут еще вон какая неподдельная тревога стояла у него в глазах.

— А эти, тьфу, какая мерзость, — кузнец легонько пристукнул по толстой столешнице рукой.

Дубовый стол содрогнулся, а ведь на нем, чего только не делали. При случае на нем и танцевали и дрались, а он ничего, все выдержал, даже трещин не пустил. Лишь слегка подпрыгнули кружки и кувшины с вином и пивом, тарелки с нехитрой снедью. Потом взял кружку и одним махом выпил содержимое, вытер опаленные горнилом бороду и усы, аккуратно поставил ее на стол. Немного помолчав, продолжил:

— Представляешь Ваня, у этих морды черные, только глаза красные поблескивают. А ноги чистые.

— Как это, чистые? — Изумленно спросил Коник.

— А вот так, ни волосинки.

— Может, побрили, сам знаешь, как ветки за волосы цепляются. Полдня походишь по лесу, а потом весь вечер всякие веточки да иголочки из шкуры выковыриваешь. А лица черные, так возможно, загорели, солнце, вишь как припекает, прямо как летом…

Иван одернул своего гривастого друга:

— Подожди ты со своими шуточками. Мне вот интересно, как это наши стражнички все рассмотреть успели. Ведь от ворот до Леса километра два будет. Это кто ж там такой востроглазый?

— Они то может, и не разглядели, сам знаешь — врать да хвастать они горазды, да вино в «Одиссее» бесплатно хлестать. А вот как до дела доходит, тут они хуже лесных оборванцев. Те то хоть ножичками могут махать, а с охраны привратной взятки гладки, только и могут, что въездную плату вымогать, да еще кулаком мужику в ухо от души заехать, если что им не понравится.

Кузнец снова сделал глоток из своей полведерной кружки, обвел собравшихся тяжелым взглядом и продолжил:

— И не только они видели. Вчера вечером купцы приехали. Так это они и предупредили стражу, что возле города крутятся какие-то недомерки. Жаль, нашего купца, Афанасия, сейчас нет. Он бы подтвердил.

На этих словах все примолкли, видимо про это никто не знал. Тишина стояла такая, что стало слышно, как в верхнем зале кто-то фальшиво пел, да весело постреливали сухие сосновые поленья в камельке.

— Все, кончилась торговлишка, — тихо произнес невысокий коренастый мужчина, начальник царской гвардии. Почему-то все его называли Жуком. Он выпустил большой клуб ароматного дыма из короткой, хитро изогнутой трубки, покрутил длинный седой ус и повторил. — Отторговался наш славный город. Теперь купцов сюда и калачом не заманишь. А на стражников ты зря напраслину возводишь. За такую стружку, которую им платят, не каждый согласится ворота охранять. Вот они и пытаются хоть как-то на хлеб подзаработать.

Иван задумчиво вертел кружку в руках, из которой он сделал всего один глоток. Новости не давали полностью расслабиться. Пиво не шло в горло, мысли неслись вскачь, да и вчерашние возлияния давали о себе знать. Почему неожиданно он вспомнил историю, как в крепостной стене появились эти злополучные Бреши.

Когда-то давно, еще до рождения Ивана, с войной на город пришли соседи. Что уж там не поделили, о том уже никто не помнит. Так часто бывает, что причины войны забываются в первую очередь. Важно чем она заканчивается. Когда враги с ходу не смогли взять их город, то по всем правилам осадили его. Простояли все лето, осыпая друг друга грязными ругательствами, но так никто и не решился на решительные действия. А вот когда нападавшим надоело лаяться, тем более эту схватку они безнадежно проигрывали, то позвали на помощь одноглазого великана. Где они его нашли, так и осталось загадкой, хотя некоторые уверяли, что такие чудища живут далеко за теплым морем и зовут их циклопами. Когда такое одноглазое страшилище внезапно вылезло из леса, то защитники поняли, что пробил их последний час. Циклоп без лишних рассуждений выломал часть стены и собрался было уже войти непрошеным гостем, как увидел вывеску ближайшего трактира. Там, на синем фоне, белыми заковыристыми буковками было написано «Одиссей». Кто дал такое имя этой захолустной забегаловке, расположившейся возле самой стены, тоже никто не помнил. До этого, об «Одиссее», даже на прилегающих улицах мало кто знал. Там находили свой тайный приют самые уголовные и нищие горожане. И когда великан внезапно увидел вывеску, то грязно выругался, впрочем, его языка никто не знал, так что это уже были досужие вымыслы очевидцев. Потом тоскливо взвыл и топча своих союзников позорно умчался в лес. Защитников очень удивило, что при этом, он закрывал свой единственный глаз рукой.

Потом все-таки пришла подмога, ворога отогнали от родных стен. А вот пролом в стене заделывать стало как-то неохота, праздники по случаю нежданной победы затянулись надолго. И тогда, чья-то мудрая голова, немного протрезвев, предложила, не заделывать громадную дыру в стене, а просто приладить в ней ворота. А уж остряки дали новым воротам название «Дворцовые Бреши». Почему именно дворцовые, всем было непонятно, так как царский дворец располагался далеко от этого места. Может быть из-за спасительного кабачка, который, ну совсем уж на дворец не был похож. Но как бы там ни было, название всех сначала рассмешило, а потом понравилось и моментально прижилось.

Пока Иван предавался непрошеным воспоминаниям, беседа за столом текла своим чередом.

— Ну, уж, Жук, ты хватил. Сам знаешь, торговый люд завсегда храбрее солдата.

— Храбрее, — охотно согласился Жук, — когда это им барыши приносит. А в нашем царстве, где один город и несколько поселков, чем торговать? Сам знаешь, только тем, что Лес-батюшка подарит. А тут еще эта непонятная нечисть объявилась. Надо будет завтра поднимать гвардию. Прочешем ближайшие кусты, а то местная нечисть давно распоясалась.

Тут с дальнего конца стола возвысился голос худого и высокого мужчины, дворцового повара, а по совместительству собирателя слухов. Никто даже представить не может, сколько полезного может услышать повар, который, вроде бы постоянно находится на кухне. Но именно в поварской находился основной центр сбора слухов и сплетен. Впрочем, Иван тихо подозревал, что главные сплетни именно там и рождаются, где-то между кипящими кастрюлями и шипящими сковородами. Но своими наблюдениями ни с кем не делился.

— В Пророчествах и Предсказаниях сказано, что…

— А ты сам их читал, — перебило его сразу несколько голосов. — Давай вон у Ивана спросим. Он побольше твоего грамоту изучал, да и побродил по Лесу, незнамо сколько. А ну, Иван, поведай нам, что это в нашем славном Лесу за новая напасть объявилась.

— Не знаю, братцы. Пока ничего не знаю. Вот завтра, прямо с утра, в царское хранилище схожу, может, что и вызнаю. А, кстати, Царю и Красноносу доложили?

— Знают они, сразу же их известили. Но они, вестимо, и слышать ничего не хотят. Краснонос как всегда про бабьи сказки и пьяный бред говорит. Сам его знаешь, а Царю, что, лишь бы его не пугали, да налоги исправно платили.

Общество еще долго обсуждало последние новости, но товарищи так и ничего путного придумать и не смогли. Порешили на том, что завтра вечером, Иван расскажет о своих поисках в древних книгах. И уж тогда надо будет принимать решения.

Жизнь города и ближайших деревенек, все это небольшое пространство в глубине бескрайнего леса называлось Лесным Царством, уже много поколений протекала спокойно. Стычки с лесными обитателями давно вошли в привычку; торговля шла не шатко не валко, до ближайших крупных городов было далеко. Сам Лес охранял рубежи царства лучше любого наемного войска, а уж слухи о нем отпугивали любого военачальника. Из глубин лесной чащи было удобно грозить всем далеким и близким соседям, во дворце это называлось «международной политикой». Как это называли в Лесном уделе лучше не говорить. Даже сами мужики иногда краснели, и испуганно озирались, нет ли поблизости детей или женщин, когда кто-нибудь в запале спора говорил эти срамные слова. «Маразм» — это был самый мягкий эпитет, которым награждали местную власть. Вообще-то, это древнее слово, все любили повторять, вставляя его к месту и не к месту.

Перечитав много старых летописей и после этого долго шевеля мозгами, во-время очередного жаркого спора, с не менее горячим пуншем, это слово когда-то вспомнил Мягкий Человек, по прозвищу Страшила Мудрый. После этого он еще много чего говорил, но собравшиеся почти ничего не поняли. Мудрый когда-то был Главным Советником Царя, но после интриг хитрых придворных был смещен до Аграрного Советника. А после его обличительных выступлений против Царя на площади перед дворцом был совсем отставлен и позже сослан в дальнюю деревню. Ему еще повезло, интриганы предлагали выдернуть все иголки из его головы, чтобы думал поменьше, но царь смилостивился. Рядом с деревней, Мудрый, построил себе неплохую келью, где тихонько жил и много размышлял о несправедливом устройстве жизни в государстве. Впрочем, иногда приходил навестить старых друзей, делая это тайком. Но об его посещениях знали все, так как обычно это заканчивалось стихийным митингом, порой переходящим в драку между пьяными мужиками. А когда стража все-таки вмешивалась, пытаясь разрядить обстановку, то народ неожиданно объединялся и смело вступал с ними в схватку. Обычно беспорядки заканчивались под утро, когда женам надоедало это безобразие.

Они смело входили в гущу боя, и громко ругаясь, тащили своих разбушевавшихся не на шутку мужей, домой. Главы семейств сначала отчаянно сопротивлялись, а потом покорно брели домой, за очередной порцией неприятностей. А Страшила Мудрый снова надолго замыкался в своей келье, продолжая с грустью размышлять о несовершенстве мира, и ища пути выхода из него. Говорят, он даже начал писать труд «Как обустроить свое царство», но пока его никто не видел. А Коник даже предположил, что Страшила Мудрый таким образом себе цену набивает.

Когда компания, собравшаяся в Лесном уделе, все обсудила, то мало помалу успокоилась. Разговоры вернулись в привычное русло: кто, как и когда вернулся домой, да, что потом делал, как день провел. Посмеялись над Иваном с Коником. Оказывается, вчера, уже под утро, когда самые стойкие пытались разойтись по домам, друзья вместо дома попали в Лукавый Тупичок. В конце этой небольшой улочки, действительно тупика, стояло большое каменное здание. С широким крыльцом, толстыми колоннами, вечерами, ярко освещенное. Здесь, с недавних пор располагался театр «У Буратино». А весь город знал, какая пылкая любовь была у Ивана с панкующей Мальвиной, постоянной, немеркнущей звездой местного театра. У Мальвины был вздорный характер. Она предпочитала дружить со зверями, чем с людьми, и по этому поводу в театральных кругах ходило множество кривотолков. Раз в неделю она перекрашивала волосы: то в синий, то в красный, то в зеленый цвета. На это уже мало кто обращал внимания. Но актрисой она была действительно превосходной, и зрители с удовольствием смотрели ее выступления.

Но когда сгорело старое деревянное здание театра, и Долгоносик, руководитель этого культурного заведения пригрозил Ивану, что если увидит его ближе чем за километр, то подвесит его на крюк, как самую последнюю куклу. Почему приключился пожар, толком никто не знал. Поговаривали, что Иван с Долгоносиком устроили в честь начала новой постановки свое представление, с участием всей труппы актеров и небольшого числа приглашенных, особо приближенных к театру, друзей. Что Иван в пылу любовной борьбы с Мальвиной опрокинул свечу на пол и ковер вспыхнул как летняя трава в засуху. Другие глупо улыбались и доказывали, что вспыхнул огонь от жара его сердца и искр, которые сыпались из глаз Ивана, когда видел Мальвину. Иван же, когда немного улеглись страсти, признался в компании друзей, что театр поджег сам Долгоносик, мол, где-то в театре был очаг, то ли нарисованный на холсте, то ли настоящий, никто толком об этом не знал, а за ним хранилась какая-то тайна, вот он туда и сунул свой длинный нос. Про этот очаг сам Долгоносик как-то раз, по пьяни, ему проболтался. Что же там на самом деле произошло, он не знал, но только Долгоносик ходил несколько дней какой-то ошалелый, сам не свой. Оклемался только когда получил страховку за здание. И сразу же стал строить новый, каменный театр.

Как-то, за кружечкой пива, Иван задумчиво сказал своим друзьям: «но за одну страховку такой домище не построишь. А обстановочка внутри, сами видели, как в царских покоях. Да еще «печь» шестисотую купил, побеленную. А за что он на меня взъелся, честное слово, даже и не догадываюсь».

Друзья тогда обсудили внезапное обогащение вечно нищего Долгоносика, да и забыли. Мало ли откуда у человека лишняя «стружка» появилась. Радоваться за него надо, а не завидовать. Но про тайну очага Иван нет, нет, да и вспоминал, что-то здесь ему не нравилось. Он хотел обсудить свои мысли и догадки с Жуком, но в тот раз начальник стражи его резко оборвал, сказав, что нечего не свое дело лезть. И строго настрого наказал со своими дурацкими вопросами больше ни к кому не приставать:

— Нет у Долгоносика никакой тайны. Была картинка, там какой-то очаг был нарисован, так, мазня несуразная, сам видел. Сгорела она при пожаре, — при этом он почему-то побледнел и настороженно оглянулся. Иван тогда еще сильно удивился, чего такого испугался Жук, всем известный своей безрассудной храбростью. Удивился, но и понял, что действительно надо придержать язык за зубами. Видно на самом деле тут дело нечисто.

Иван внял предостережениям Долгоносика, и перестал появляться в театре. Во всяком случае, его видели только на представлениях и только вместе с женой. Правда, они потом они снова помирились, и Иван еще не раз устраивал там веселые ночные представления. Даже в первый год семейной жизни он частенько туда захаживал, пока после одной не очень удачной шутки, Мальвина, тогда она как раз покрасилась в красный цвет, не капнула о его похождениях жене. Дома Елена устроила ему такой концерт, что потом об этом долго говорил весь город.

К Мальвине Иван с тех пор не ходил. Вернее изредка, после представлений захаживал, но так, чтоб никто не видел. Елена знала о его похождениях, но ничего не говорила. И вот надо же, как на грех, видно действительно хозяин чего-то добавил в пиво, потянуло к старой возлюбленной.

— Интересно, — громко икнув, протянул Коник, — а что же нам Елена ничего сегодня утром не сказала.

— Еще скажет, не волнуйся. Помнишь, как ты в гвардейской конюшне скрывался, когда Ванька нехорошую болезнь от Мальвины подцепил? Так, что твое стойло еще никем не занято, — мрачновато пошутил Жук.

Коник поспешно опустил морду в чашу с пивом, Иван тоже сделал большой глоток из кружки, и постарался перевести разговор в какое-нибудь, более приятное русло. Они очень не любили вспоминать первый год семейной жизни. Тогда весь их привычный жизненный уклад был круто изменен решительной рукой Елены. Жук понял, что шутка вышла очень неудачной, и замолчал, прихлебывая из своей кружки, пуская синеватые клубы дыма. Он о чем-то сильно задумался и не слышал дружеский треп собравшихся.

В общем, вечер шел как обычно. Вдруг Жук, мрачно молчавший почти весь вечер, тихо спросил, ни к кому особенно не обращаясь:

— А кто же вчера того сказителя приволок, хотелось бы мне очень узнать.

— Как кто, он сам пришел. Вот так, шел, шел, да и пришел. На огонек, значится, забрел. А здесь мы сидим. Вот ему и радость, а нам развлечение, — пьяно икнув, пошутил Коник.

— Вот так, шел, шел, да и пришел, — зловеще усмехнулся, передразнивая Коника, сказал Жук. — Открыл первую попавшуюся дверь, а за ней мы сидим.

В комнате повисла тишина, второй раз за вечер, такого здесь отродясь не бывало, все вдруг озадачились, действительно, а кто же вчера его привел. Об их тайной норе знало всего несколько человек, по пальцам двух рук пересчитать можно. Но вчера, как назло никого из посторонних не было. А из них никто не мог привести случайного, непроверенного человека.

Все сразу стали вспоминать вчерашнего сказителя. Он был высоким худым мужчиной, неопределенного возраста. Длинные седые волосы были перехвачены черной лентой. Из-под густых седых бровей внимательно смотрели черные, глубоко посаженые газа. Когда он пел, то прикрывал веки, и поэтому его лицо приобретало возвышенно-отрешенное выражение.

В наступившей, в который раз за вечер, тишине, казалось, послышался его голос — глубокий, напевный бас. Собравшиеся как-то дружно посмотрели на лавку у стены, на которой тот просидел весь вечер. Наступила тяжелая, гнетущая тишина. Даже наверху уже никто не пел и огонь в камельке притих.

— Вы кого опять увидели, — раздался спокойный голос. — Опять скажете, что я вам чего-то в вино подсыпал.

В комнату вошел хозяин кабачка и насмешливо посмотрел на гостей. Все нервно выдохнули и неуверенно заговорили-зашумели — неприятное видение исчезло. Компания дружно потянулась к забытым кружкам, даже Жук выпустил впечатляющий клуб дыма и заметил:

— Ты, как всегда вовремя.

— Так, что случилось. Чего-то вы все такие хмурные, весь вечер. Я там наверху сижу, а вас не слышно. Я уж думал, вы все разошлись по домам.

— Да вот пытаемся вспомнить, откуда приперся вчерашний певун.

— Как откуда, — удивился хозяин. — Вы сами же сами вчера мне все уши прожужжали, что не худо бы было послушать чего-нибудь новенького. А то, мол, живем в глуши, от жизни отстали. А у меня как раз остановился странствующий проповедник Бормотухового учения. Вот я вам его вниз и спустил.

Все смущенно переглянулись, а Коник потряс гривой и громко заявил, подтвердив мнение собравшихся:

— Ничего не помню. Признавайся хозяин, опять вчера что-то подсыпал.

— Да вы так пьете, что вам хоть чего сыпь, все едино выпьете, и еще мало будет. Вы ж как бочки ненасытные и дырявые, — возмущенно заявил хозяин.

— Да ты уважаемый не обижайся, — проговорил Жук, — мы пытались вспомнить, кто его вчера к нам привел. А, кстати, где он сейчас?

— Да кто их знает этих артистов, рано утречком встал и ушел себе. Ему то что, свободный человек.

Неприкрытая зависть зазвучала в его голосе.

Иван вскользь заметил:

— Ты бы Жук, у своих охранников узнал бы, откуда это сказитель пришел, и когда ушел.

Неугомонный Коник тут же встрял:

— Во-во, а то шляются всякие разные по нашему Лесу, а потом хомуты пропадают. Ты уж Жук, там хорошенько всех расспроси, да накажи, кто его пропустил в наш славный город.

— А за что наказывать-то? Документы у него видимо были в порядке, иначе я бы сразу узнал, что какой-то беспачпортный тут заявился. У меня хоть охрана и ленивая, но все же свою службу туго знает.

— А, может, он твоим ребяткам взятку дал? Откуда ты знаешь, что у тебя все такие честные.

— Ладно, все узнаю.

С этими словами Жук встал из-за стола и пошел к двери. Уже взявшись за ручку, он неожиданно обернулся, внимательно обвел всех взглядом и угрюмо сказал:

— Завтра собираемся здесь же. Надеюсь за ночь ничего не случиться.

Вскоре, вся компания разошлась по домам. Настроение у всех было тревожное. Каждый предчувствовал наступление каких-то перемен. И почему-то росла уверенность, что они будут не в лучшую сторону.

Иван задумчиво шел к дому, даже его верный товарищ помалкивал, погруженный в свои размышления. Из-за этого они чуть не прошли мимо заветной калиточки. Тут Иван очнулся, встрепенулся, негромко пожелал Конику спокойной ночи и зашел в дом. Он знал, что таиться бесполезно, Елена все равно знает, когда он вернулся. Прилег в горнице на широкую лавку и уставился в потолок. Он не знал, что делать дальше. Какие-то смутные мысли тревожили его, видения мелькали перед ним. Но успокоительный сон разом выгнал все ненужное, и Иван заснул.

Рано утром он уже был во дворце. Там стоял шум. Между собой скандалили Главный Дровишный и Великий Хранитель Ключей, а в просторечии Ключник. С некоторой опаской он прислушался к их лаю. И тут же с тревогой понял, что речь идет о царских запасах дров. Ответчик за дрова обвинял хранителя ключей, что тот разбазаривал царское добро, втихаря продавая дрова. А ведь они находятся на его подотчете. И даже более того, самой бородой перед самим царем-батюшкой. Борода у него действительно была уникальной, черная как вороново крыло, густая и длинная по пояс. Многие мужики отчаянно завидовали ему, и даже пытались подпоить его, чтобы лишить такого мужского украшения. Но Дровишный был всегда начеку, и, выпив все, что наливали доброхоты, тихо мирно отчаливал домой, посмеиваясь над ними. Но те все же не теряли надежды, поэтому ему всегда приходилось быть начеку.

Ключник в свою очередь орал, что он отвечает только за ключи. И почему у того пропадают дрова, он не знает, и знать не хочет. А вот царю он все доложит как есть. Дровишный сам должен смотреть за своим хозяйством, а не трясти тут своей бороденкой. Это он сказал абсолютно зря, и поняв свою ошибку попытался как-то перевести разговор в другое русло. Ему повезло, он увидел Ивана.

— Добрый день, Иван. По какой надобности к нам пожаловал? Или так просто, проведать своих старых друзей.

Иван про себя перекрестился, подумав: «лучше с лесной нечистью гавкаться, чем с такими друзьями пиво пить». Но ничего, конечно, не сказал. Улыбнувшись как можно радушнее, он попросил отвлечься его от важной беседы, чему тот был несказанно рад. Дровишный негодующе тряс бородищей, сжимал кулаки, но ничего поделать не мог. Хотя Иван и не служил при дворе, но весьма часто выполнял для царя различные поручения. Как его называли придворные недоброжелатели: «конфиденциальный порученец».

— Тут такое дело, мне надо попасть в хранилище. Ну, это туда где всякий мусор свален.

— Зачем тебе это, — несказанно удивился хранитель ключей. — Пойдем лучше в винный погребок. Я тебе открою по старой дружбе. Посидим тихонько, за жизнь поболтаем. А там же одна рухлядь, да пыль. Все никак руки не доходят выгрести весь этот мусор. Да и царь сильно возражает, говорит, что там какая-то мудрость храниться.

— Ничего важного. Так, просто захотелось кое-что посмотреть. Может, Елене что-нибудь на подарок высмотрю. Она у меня любит всякие разные интересные штуки.

— Понимаю. Надо будет учесть на будущее. — Ключник, ухватив Ивана за локоть, незаметно, но целеустремленно удалялся по коридорам от Дровишного. Но он рано радовался, тот крался сзади, дожидаясь, когда Иван уйдет, и бросал на Ивана такие свирепые взгляды, что тот и рад бы поскорее получить заветный ключик, но Хранитель не отпускал его, развлекая разговорами.

Зайдя в какую-то комнатенку, Ключник откинул полу своего кафтана. Под ним, на широком кожаном, вытертом до блеска ремне висело множество ключей, самых разных форм и размеров. Некоторые достигали в длину нескольких ладоней взрослого мужчины, другие были не больше ногтя младенца. Шутники утверждали, что с этим ремнем он не расстается даже во время выполнения супружеского долга. И именно за это его жена ходит все время недовольной, и какой-то скособоченной. Но Иван не верил этим слухам, он точно знал, что жена Ключника, когда была девкой на выданье, неудачно упала с лестницы и что-то сломала. С тех пор она и хромает. А характер у нее и в детстве был очень скверным, потому-то женихов и не было. Хотя папаша обещал хорошее приданое.

Ключарь вздохнул, словно бы размышляя о чем-то неприятном, но все-таки достал огромную связку, висевшую отдельно и нашел нужный ключ. Он был с очень хитрой бородкой, потемневший от времени и тяжелый. Иван вспомнил, как Хранитель жаловался, что нынешние замки можно простой проволочкой открыть, а вот старые, до сих пор верно служат.

— Веришь мне, Иван, — он показал какой-то очень старый ключ, — если он сломается, или не дай Лес — потеряется, то замок открыть будет уже невозможно, проще сломать. И то, только с большим трудом. Сейчас даже такого железа нет. Вот же были мастера, а теперь что, только одно пьяное безобразие. А сколько гонору, ты не поверишь.

Он торжественно вручил ключ Ивану:

— Вечером отдашь. И кстати, если, что интересненькое найдешь, то может, и про меня не забудешь. Тоже надо бы чем-нибудь женушку удивить. А то совсем запилила, ничего ее уже не радует. Ну, в общем, сам посмотри, я твоему вкусу полностью доверяю.

— А ты сам зайди и выбери.

— Нельзя. Я же поставлен охранять, а не разбазаривать, как этот бородатенький. — Он осторожно выглянул в коридор и с облегчением потрусил вдоль стены, постоянно озираясь.

Иван взвесил на руке знакомый ключ, в очередной раз подивившись его необыкновенной легкости, несмотря на тяжеловесный вид и пошел своей дорогой. Уже выходя во двор, он вдруг услышал яростный вопль Дровишного, тому не терпелось довести свою беседу до конца.

Иван даже подумал:

— Ну, все, вот и еще одна вакансия освободилась. А вот с дровами надо будет поосторожнее. Все-таки я не один туда захаживаю, вишь как разобрало бородатого. А вот крайним быть в этом деле до обидного не хочется.