Циян. Сказки тени

Войцех Сомору, 2023

Когда твой отец – придворный шэнми, единственный не сожжённый в Империи маг, жизнь должна казаться прекрасной. Сам Император благоволит к вашей семье, выбирай любую дорогу, Цинь Кан. Только не забудь, что ты – сын проклятого. Никто не пожмёт тебе руку, никто не подставит плечо, а в подвале вашего дома – толчёные кости и Тень, что ждёт плату за украденные силы. И у тебя нет против неё оружия.

2. Бай

— Смотрите-ка, сынок шэнми выполз!

— Иди сюда, недомерок, где твой папочка?!

— Трупы с личинками пожирает.

— А шэнми едят личинок?

— Конечно едят. А ещё червей с могил.

— Врёшь!

— Да ни в жизнь! Мой отец так говорил. Эй, Кан, струсил? Кому сказали, иди сюда!

И так каждый день. Кан поморщился, продолжая идти и смотреть прямо. Не ускорил темп, только про себя начал считать до десяти. Он выше этого, выше, выше… С глухим ударом в затылок прилетел комок грязи, и Кан замер, а затем медленно повернулся к обидчикам: сыну и племяннику министра экономики, которые скалились на него. Ну и уроды! Один жирный, другой тощий, хоть истории про них трави. Но вот же, пушок под губами уже появился, а ещё оба длинные, как бамбук, не то что он. Ладно. Вырастет, будет выше и сильнее, чем эти, и всем им покажет. Потом.

— Чего ждёшь? Ещё приглашения?

— Ты не прав, Ляо… — Кан улыбнулся, подражая отцу — вроде мягко, а по глазам видно, что сейчас вгонит нож в горло. — Шэнми не едят личинок. Или червей. Они человечину едят. Све-жу-ю.

— Что-о-о?!

— Да. Человечину. — Кан сделал шаг в сторону мальчишек, и что-то в его фигуре заставило их отступить. — И очень важно, чтобы она была свежей. Ты же сам говорил, что трупы пожирают? Это неправда. Нужны живые дети. Смышлёные. Те, что видели солнце и знают, как радоваться. Тогда получаются самые сильные тёмные ритуалы. Взрослые уже хуже, а вот щенок твоего возраста подойдёт идеально. — Ещё шаг вперёд. — Но это только мясо. А жир топится на ритуальные свечи, кости толкутся. А знаешь, что можно сделать с сердцем? Показать?

— Да ну тебя в Бездну, психованный!

Мальчишек как ветром сдуло, а Кан поморщился и стряхнул с затылка грязь, с презрением глядя на дом министра. И это он ещё до тренировочной площадки не дошёл.

* * *

Каждый его день начинался и заканчивался одинаково. Спал Кан катастрофически мало, а всё потому, что вставал ещё до рассвета, завязывал себе глаза и отрабатывал удары и стойки во дворе. Сестра, поймавшая его за этим престранным занятием, однажды свесилась через перила и ехидно поинтересовалась, что за дурная идея опять пришла в его пустую голову. Объяснений, конечно, не получила, как и через день, и через неделю, пока не притащила за рукав сонного отца, догадавшись, что уж ему-то в ответ её брат промолчать не сможет.

Пойманный за шиворот Кан сознался, что это не просто так, и он всё-всё понял и предусмотрел. Он так благодарен отцу за дозволение ему учиться военному делу (всего-то и потребовалось суток пять, хоть и не подряд, постоять на коленях и выслушать серию нотаций о том, какой он болван). Но вот беда — что делать воину, если против него окажется такой же, как отец? Магия — опасное оружие, особенно против человека, будь у него в руках хоть самый распрекрасный гуань дао. Печати шэнми одним своим видом способны либо глаза выжечь, либо разум отнять, — отец сам говорил. А значит, надо научиться драться вслепую.

Амань эту речь восьмилетнего воителя выслушал скептически, заявив, что сын его беспросветно находится разумом своим в тяжёлой хвори. Но раз ему нечем заняться в такую рань, а сестре его, судя по всему, тоже, то вот пусть она его и колотит. А тот, кто не может побить девчонку, шэнми тем более не победит. Сюин предложение восприняла с совершенно излишней радостью и вот уже которую неделю избивала Кана бамбуковой палкой.

Получив порцию синяков от сестры, Кан завтракал и встречал преподавателей, потому что те послабления, которые допускались для мальчиков, отдавших предпочтение войсковой службе вместо службы в кабинете, на него, по мнению отца, не распространялись. Хочет махать оружием — прекрасно, но он не позволит своему сыну стать таким же безграмотным идиотом, как эти недоразумения рода человеческого, что растут в генеральских семьях. Разобравшись с классической литературой, каллиграфией, историей и прочими науками, Кан шёл к преподавателю фехтования, а от него уже полз домой. Если отец был дома, доползал он до того самого подвала, где с завязанными глазами учился по выжженным на земле печатям повторять заклинания. И хотя каждый раз, когда Кан спускался, сердце сжималось, — он молчал. Засыпал он уже без сил, слабо чувствуя собственное тело, а голова и вовсе отказывалась работать.

Так было день за днём. Пока в его жизни не появился этот проклятый Бай.

* * *

Бай перешёл к его преподавателю, когда Кану исполнилось девять. Он и его дружки — каждый старше Кана на три года минимум, все из военной аристократии, — появились на пороге тренировочного дома жарким летним днём. И первое, что они сделали — затащили «сынка шэнми» на задворки и от души избили мешками с песком, настоятельно посоветовав не позорить их призвание и убираться вон читать свои книжки.

— Думал, меня смутят твои пугалки? Ни-че-го ты не можешь, знай своё место, — сплюнул Бай, с презрением глядя на Кана, сжавшегося на земле.

— Да пошёл ты…

— Только вздумай взрослым вякнуть, тень папочки! Неделя тебе, чтобы исчезнуть, или побрею налысо, помяни моё слово.

Кто-то из троицы пнул его в бок на прощание, но Кану уже было всё равно. Кое-как встав, он принялся стряхивать с себя пыль, морщась от боли и думая о том, что впереди ещё тренировка, а рёбра как-то нехорошо болят. Плохо. Следов гад не оставил — видимо, Кан не первый. Обойдётся. Сжимая под палящим солнцем деревянный меч и в который раз повторяя выпад, Кан впервые думал не о Чудовище. Оно осталось в тенях подвала, но сейчас, при свете дня, появилось ещё одно: оно рядом, скалится и поджидает его. Кан упорно взмахивал мечом снова и снова, погружаясь в какой-то гипнотический транс, чтобы отвлечься от прыщавой рожи. Он пришёл сюда не за тем, чтобы сбегать от каждой проблемы. Рёбра болели, перед глазами расплывались алые круги, но одно он осознал окончательно: в этом ухмыляющемся уроде он видел всех, кто дразнил его. Всю эту аристократическую шваль, растущую в домах по соседству, не способную смириться с тем, что проклятый может не гореть на костре, а беречь семью и служить Императору. Его не призна́ют ровней. Никогда. А ведь его род не менее древний, чем у того же Ляо. И всё почему? Потому что они боятся. Но не Кана — в этом-то и заключается самая большая проблема. Неделя, значит… Хорошо.

— Кан! Кан, ты в порядке?

Почему голос учителя звучит, как сквозь вату?

— Смотрите, малохольный в обморок грохнулся! — раздалось откуда-то сверху, и последним, что он услышал, был смех…

Рёбра очень болели.

* * *

Прошло три дня. Преподаватель потребовал открыть книги на двадцать пятой странице и внимательно изучить схему блокирования удара. Кан, как и все ученики, погрузился в чтение с непроницаемым лицом, но про себя он считал секунды. Он не выдал своего нетерпения ни взглядом, ни дрогнувшими уголками губ, ни даже жестом, только сердце бешено колотилось, что у птицы.

— Я… Я… Учитель, я… я не вижу! Ничего не вижу! Учитель!

Все ученики замерли, замер и Кан. Вместе с десятком остальных он синхронно повернулся в сторону дружка Бая, который отпрянул от книги и слепо хватал руками воздух перед собой тощими бледными пальцами. Изумление на лице прыщавого сменилось ужасом, а радужки глаз стремительно затягивали сизые бельма. Тишина нависла над залом всего на пару секунд, как штиль перед бурей, зазвенела в сухом летнем воздухе, а затем с грохотом разбилась о топот ног, крики жертвы, шорох разлетающихся книг и безуспешные попытки учителя угомонить толпу.

Кан первый побежал за лекарем.

Бай смотрел на него.

А Кан ухмылялся уголком рта. Он только начал.

* * *

Амань очень спокойно и чинно проводил сына домой, но стоило им переступить порог, как он схватил его за ухо и поволок к себе в кабинет, мгновенно превращаясь в самого настоящего демона.

— Паршивец! Я сам скормлю тебя Бездне, видит Небо, иного ты не заслуживаешь! Печать! Ты нарисовал печать в его учебнике!

— Но никто же не понял!

— Ещё бы понял, бестолочь! Тебя казнят, если хоть кто-то об этом узнает, и не посмотрят, что ты человек, хотя иной раз мне кажется, что я породил осла! Я для этого учил тебя печатям?! Чтобы ты мстил каким-то недорослям?! Где страница?!

— Вот, — Кан вытащил вырванную из учебника двадцать пятую страницу. В ней не было совершенно ничего необычного, точно такой же лист и такая же схема, как в его собственной книге.

— Кхм… — Амань повертел в руках пергамент и нахмурился. — Лимонный сок?

— Ага. — Сын потёр красное ухо и на всякий случай сделал шаг в сторону. — Не видно же. А смотреть он всё равно смотрел. Ты же сам говорил, что, даже если человек нарисует печать шэнми, то надо закрыть глаза, чтобы не ослепнуть.

— И ты от теории перешёл к практике… Вот зачем?

— Потому что у меня проблемы.

— Ну-ка, какие это детские проблемы необходимо решать запретными знаниями, Кан?

— А что мне было делать? Ты видел его? Ты видел Бая?! У меня нет друзей, чтобы дать ему сдачи, а куклой для битья я быть не хочу!

— Так не надо было лезть туда, где бьют. Или тебе уже все мозги вышибли? Сутки во дворе, глупый мальчишка, и в следующий раз избавь меня от необходимости объяснять министру, что ты не умеешь колдовать! Если хочешь сделать что-то опасное — сделай так, чтобы никто не смог тебя обвинить. Обзаведись друзьями, не ослепляй противников очевидными способами. Этому тебя бы учили, если бы у тебя хватило ума слушаться отца!

Кан нахмурился, сжал руки в кулаки и опустил голову:

— Ты прав. Прости меня.

— Всё ещё хочешь поехать на войну?

— Да.

Амань всплеснул руками и закатил глаза.

— Ну, может, там тебе наконец снесут с плеч эту пародию на голову…

* * *

Сюин спрыгнула с лестницы во двор, обошла кругом Кана, качнулась с пятки на носок и наклонилась, заглядывая ему в глаза с проказливым, свойственным только девчонкам любопытством.

— Допрыгался?

— Не скачи, а то рядом встанешь.

— И встану! Ты, как-никак, мой брат.

Сюин действительно встала на колени рядом с ним, пачкая шаровары и рассматривая окно отцовского кабинета. Она наверняка поняла: Кан натворил что-то серьёзное, раз уже шестой час торчит тут в ожидании, пока отец его простит. Поняла и догадалась, в чём дело.

— Это правда? Про печать?

— Уже слышала?

— Да, папа так кричал, что сложно было не услышать. Ну ты и дурак. — Сестра легко пнула Кана в бок. — Слушай, а дождика не будет?

— Птицы высоко летают.

— Жалко. Я-то уйду. Да ладно тебе! Кан… Ты должен быть хитрее, правда. Отец седым станет с тобой.

— И что ты предлагаешь?

— Мозгами пораскинуть, — хихикнула сестра. — Не надо плодить эти сказки — тебе либо не поверят, либо сожгут.

— Но работает же!

— А ты не думал, какой ценой? — Сюин царапнула ноготком пыль на земле. — Ты не думал, почему все этого боятся? Почему отец нас учит? Мы же не шэнми.

— Потому что даже в наших руках это оружие.

— Печати? Дурак! Вот точно дурак. Это не оружие, это защита. Ты вообще его слушал? — Сестра выпрямилась, отряхнула тунику, запрокинула голову и, явно пародируя отца, язвительно продолжила: — Бездна, маленькие оболтусы, в каком-то смысле материальна. Она — такой же мир, как наш, лишь скрыта по ту сторону. Проклятые — люди, отмеченные Бездной, но не каждый проклятый — шэнми, и не каждому хватит силы им стать. Если не защитить себя от её влияния, она сведёт тебя с ума, вырвет душу и заберёт жизненные силы. Именно для этого и созданы печати. Печати позволяют прикасаться к Тени, не обжигаясь, подчинять демонов своей воле, не рискуя быть поглощённым заживо, потерять себя и…

— И что?! Это я и без тебя знаю!

— А ты не думал, что здесь что-то не так?

— В смысле?

— Ну… — Сюин легла прямо на пыль перед Каном и подтолкнула его туфелькой. — Дедушка был шэнми. Ты помнишь, как он закончил?

— Нет.

— Ты знаешь хотя бы одного шэнми в истории, кто хорошо закончил?

— Сюин…

— Мне кажется, если что-то может давать силы, то может и забирать. Иначе зачем защищать себя? Вся папина магия — это… это воровство. А ворам всегда отрубают руки.

— Ты про…

— Чудовище. — Сюин сняла туфельку и стала вертеть её в руках. — Мне кажется, что твоё чудовище — не совсем твоё. Оно папино. Но идёт за тобой. И ты его дразнишь, Кан, заигрываясь с печатями и той стороной.

— С чего ты взяла?!

— А ты сам подумай. Отец — великий шэнми. Ты слышал, как он воевал? О его демонах? Как думаешь, сколько надо за это заплатить и чем?

— Самым дорогим?

— Детьми. — Сестра вдруг посмотрела на него очень внимательно. — Ты — его первенец, Кан, наследник. Я не думаю, что папа любит маму. Самое дорогое, что у него есть, — это мы.

— Ты… тоже?

— Да. Вижу. Мне не по себе. — Сюин прикусила губу. — Я должна что-то придумать. А ты… Больше не делай так. Ладно?

— Ладно.

— Хорошо…

Они молчали, глядя на окно.

— С ним же ничего не случится плохого?

— Не случится. И с нами. Всё будет хорошо, Сюин.

Его сестра была права, что-то было… Что-то было не так с этой историей и его кошмаром, но никто не мог объяснить, что именно. Кан решил не применять больше отцовскую науку. Отстояв своё наказание, он ушёл в библиотеку, стиснув зубы в полной решительности разобраться с Баем по-своему.