Pour la bonne bouche

Влас Дорошевич, 1895

«Чтоб ознакомить наших терпеливых читателей с манерой наших великих писателей, мы обратились ко всем современным „звёздам литературы“ с просьбою написать „сочинение“ на заданную тему…»

Собрание сочинений великих писателей

(Вариации на одну и ту же тему)

Чтоб ознакомить наших терпеливых читателей с манерой наших великих писателей, мы обратились ко всем современным «звёздам литературы» с просьбою написать «сочинение» на заданную тему.

Тема:

Он любил её. Она любила его. Так они вместе любили друг друга.

Великие писатели, разумеется, написали «сочинение» на пять с плюсом, а гр. Толстой, по своему обыкновению, отказался даже от гонорара. Выражая свою глубокую признательность всем русским писателям вообще, а гр. Л. Н. Толстому в особенности, мы приступаем к печатанию собрания «сочинений великих писателей».

I. В стране апельсинов и корольков.

Дон Себастьян-дель-Прима-Бестия, по справедливости, считался первым разбойником в горах Кастилии. Его знала вся Испания от Хереса до Мадеры и от Опорто до Лиссабона. Когда ему делалось скучно, он уходил в ущелья Сьерра-Невады и для развлечения резал там альгвасилов. Про его подвиги рассказывали чудеса. Говорили, что однажды, не имея шведской спички, чтоб закурить пахитосу^[1], он зарезал путника, раскурил от его трубки сигару и ушёл. Но вот уже 164 раза солнце совершило своё обычное путешествие из Сантьяго-де-Кампостелы в Вера-Кроче, — как Дон Себастьян-дель-Прима-Бестия переменился. В душу его закралась любовь к Пахите, красе Андалузии, 164 дня страдал Прима-Бестия, а на 165 отточил поострее наваху и засел в Пиренеях…

…Была чудная полночь, на небосклоне одновременно с разных сторон выходили месяц и солнце, — что бывает только в Испании. Пахита, краса Андалузии, только что выкупалась в прозрачных струях Гвадалквивира и возвращалась к себе в Альпухарру. Смеясь, она перебегала Пиренейские горы, напевая хабанеру и танцуя тарантеллу, — как вдруг из расселины скалы показался бледный, как пять упокойников, Дон Себастьян.

— Ни с места! — крикнул он, размахивая навахой. — Будь моей невестой, или, клянусь всеми чертями, я отправлю тебя ведьмам в зубы.

— Что за странный способ объясняться в любви с ножом и на большой дороге? — гордо спросила краса Андалузии.

— Себастьян всё привык брать с ножом в руке! — отвечал мерзавец.

— «Оббожаю, люблю, мой ррразбойник, тебя!!!» — воскликнула Пахита, и они укусили друг друга за губы.

Так они вместе любили друг друга.

Вас. И. Немирович-Данченко.

II. Хмурые люди.

На дворе бегали собаки. На улице шёл дождик. Зонтик стоял в углу. Пётр Петрович лежал на диване с вывихнутой от зевоты челюстью.

«Хоть бы взять зонтик, да ударить им собаку, или бы хоть Марфа Игнатьевна пришла!» — думал Пётр Петрович.

В это время дверь отворилась, и в комнату с заспанным лицом вошла Марфа Игнатьевна.

— Какая скучища! — сказала Марфа Игнатьевна.

— Тощища! — нехотя отвечал Пётр Петрович.

— В дурачки, что ли, сыграть или кошку опять выдрать?!

— Надоело! — зевнул Пётр Петрович. — Давайте от скуки хоть любить друг друга!

— Это вопрос серьёзный, — серьёзно ответила Марфа Игнатьевна, — это не кошку выдрать!

— Вы думаете? — рассеянно спросил Пётр Петрович.

— Над этим вопросом надо подумать, — продолжала Марфа Игнатьевна, — да думать-то лень.

— Ну, и не думайте! — отвечал Пётр Петрович и, повернувшись на другой бок, захрапел.

Марфа Игнатьевна села у окна и задумчиво начала ковырять в носу. Через два часа она легонько толкнула Петра Петровича под бок.

— Что такое? Пожар?! — спросонья заорал он.

— Нет, не пожар, а просто я вас тоже люблю!

— Ну, и любите! — зевнул он, и они начали зевать вместе.

Так они любили друг друга.

Антон Чехов.

III. Последний из Уродовых.

(Из семейной хроники Уродовых).

— Не хочешь ли, боярин, шоколаду? — таким вопросом приветствовала боярышня Ната Завихры-Отодралова молодого княжича Уродова, встречая его в шитом сенными девушками пеньюаре на пороге терема, убранного в китайском стиле.

— Не за шоколадом пришёл, боярышня, к тебе я, и не бисквиты есть. Пришёл просить того, что слаще шоколаду и всех белей бисквит на свете! — ответствовал ей последний из Уродовых, шаркая ногой и делая русский поклон.

— Что ж может слаще шоколада быть? — зардевшись ровно маков цвет спросила боярышня, потупивши взоры.

— Руки твоей, боярышня, прошу руки, — наставительно заметил Уродов, — в балете зрел тебя я в бенуаре и столь прельщён тобою был, что тут же рек себе: «Воздвигну от неё Уродовых угаснувшее племя!» Согласна, что ли? Я — человек бывалый и дважды на колу сидел.

— Согласна! — прошептала боярышня. — Ты сам давно мне люб.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

тоже, что и папироса.