Счастливый убийца

Влад Ривлин

Главные герои этой повести – убийца и его адвокат. Убийца необычен тем, что оказывается не только талантливым беллетристом. У него ещё и мотив для убийства необычный – он убивает тех, кто, по его мнению, стоит у него на пути к свободе. Адвокат, добывающий деньги на ниве судопроизводства, видит в своём подзащитном как будто собственное зеркальное отражение. Пытаясь понять счастливого убийцу, адвокат признается себе в том, что тщательно скрывал от себя на протяжении всей своей жизни.

© Влад Ривлин, 2019

ISBN 978-5-0050-2844-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть Первая

Никогда не думал, что мне придётся писать об этом человеке, который в глазах окружающих был типичным, как принято называть таких сегодня — лохом.

Я знал его давно, ещё с тех времен, когда все мы были новыми репатриантами.

Так получилось, что мы около двух месяцев вместе учились на языковых курсах.

За всё это время он ни с кем не подружился и вообще вёл себя замкнуто.

Да и с ним сблизиться никто особо не старался.

Публика на курсах была довольно разношерстная — от советских инженеров до бывших военных. Молодые и старые, мужчины и женщины, среди которых были с семьями и без, в том числе и одинокие молодые женщины, как правило уже с детьми.

Эти женщины часто искали себе спутника жизни или хотя бы «друга».

Но никого из этих женщин он не заинтересовал.

Сейчас мне трудно сказать, почему этот человек ни у кого не вызывал интереса.

Может потому, что все были в то время заняты своими собственными проблемами, а может из-за его замкнутости.

Говорил он очень редко, никто ни разу не слышал от него шутки.

О нём было известно, только, что приехал он с мамой и уже очень старой, больной бабушкой и где-то работает.

Единственной его особенностью или скорее странностью этого человека было постоянное занятие письмом.

Он всё время что-то писал, причём на всём подряд, что было у него под руками.

За все годы, прожитые в купленном на ипотеку роскошном доме, он так ни с кем из соседей и не подружился. Если его о чём-то спрашивали, то отвечал он односложно и всем своим видом показывал, что хочет побыстрее закончить общение. Главной его чертой я бы назвал незаметность: уходил он рано, приходил уже в сумерках. Правда, курил много — буквально прикуривал одну сигарету от другой.

Соседи и знакомые жены считали его странным, называя «вещью в себе». Едва ли они осознавали смысл подобного определения. Но от них этого никто и не требовал, а они, в свою очередь, таким образом выражали своё непонимание странного человека.

Не знаю, был ли он доволен своей жизнью, но он никак не выражал своего недовольства — то ли привык, то ли смирился с отведенной ему ролью ломовой лошади, а точнее, коня в обширном хозяйстве тестя и тёщи.

С тех пор, когда мы жили по соседству, прошло много лет. Но у меня хорошая память на лица, тем более, что он почти не изменился внешне, только волосы поседели да взгляд изменился — сейчас его глаза возбуждённо блестели и смотрел он как будто вглубь самого себя. Меня он, скорее всего, не помнил. Окружающие его никогда не интересовали. Идя по улице, смотрел он всегда прямо перед собой, погружённый в собственные думы и никого не замечая вокруг. Поэтому я и представился так, как будто мы встретились впервые.

— Моя фамилия Т., я общественный защитник, и протянул ему свою визитку.

Так я всегда начинал разговор с моими подзащитными. При этом одни смотрели на меня с недоверием, другие — оценивающе, третьи — с надеждой. А этот посмотрел на меня с недоумением и даже досадой:

— Зачем вы здесь? — спросил он. — Я могу защищать себя сам.

— Это не мы с вами решаем, — ответил я.

— А кто?

— Таков закон, в соответствии с которым я и назначен защищать вас в суде.

— В этом вся беда, — вдруг сказал он. — Если бы мы могли сами решать, что нам делать и как жить, то не было бы убийств.

— Вы полагаете, что после совершённого вами убийства сможете жить так, как вам хочется?

— А я уже живу, — не задумываясь, весело ответил мой подзащитный. — Более того, теперь я по-настоящему счастлив, — добавил он.

Я был полностью обескуражен.

Он действительно выглядел, как совершенно счастливый человек. Скажу больше: за все годы своей работы следователя и адвоката я ещё ни разу не видел такого счастливого убийцы, не просто счастливого, а пьяного от счастья — глаза блестели, движения энергичные… Когда я смотрел на него, он ассоциировался у меня с сильной птицей в клетке.

— Вы, наверное думаете, что я сумасшедший? — будто угадав мои мысли, сказал убийца и весело усмехнулся. — Вы не в силах понять: как можно убить целую семью и стать от этого счастливым?

— Честно говоря, да, — ответил я. — У меня это с трудом укладывается в голове.

В ответ он рассмеялся буквально мне в лицо.

— Остаток дней вы проведёте в тюрьме, — сказал я. — Неужели в тюрьме вам будет лучше, чем на свободе?

— А по-вашему то, как я до сих пор жил, было свободой и вообще жизнью?

— Теперь ваша жизнь станет намного хуже.

— Я не знаю, какой станет моя жизнь потом и будет ли у меня вообще эта жизнь, — ответил он. — Но сейчас никто не мешает мне в моём творчестве и я ещё никогда не был так свободен, как сейчас! У меня ведь никогда не было времени для себя — всю жизнь я жил для чужих людей. Вы вообще представляете себе, что значит не иметь времени задуматься о том, кто ты, чего хочешь, для чего живёшь?! Зато теперь у меня вдоволь времени для всего — целая вечность!

Он внимательно посмотрел на меня и после паузы сказал:

— Неужели вы этого не понимаете? Если вы не можете понять и объяснить суду такие простые вещи, то как собираетесь защищать меня?

Как особо опасного преступника его держали в одиночной камере. Условия содержания — отнюдь не санаторного типа. Тюрьма была старой и очень прочной. Построили её турки триста лет тому назад. У меня сложилось такое впечатление, что строители продумали каждую мелочь для того, чтобы сделать жизнь заключённых совершенно невыносимой. Летом здесь было душно, а зимой холод пробирал до костей. Камеры тесные, потолки низкие. Такое ощущение, что потолок придавливает тебя к полу. Мрачное учреждение. Может быть, поэтому здесь и после турок продолжали содержать под стражей наиболее опасных преступников?

Но мой подзащитный, похоже, не обращал внимания на окружавшую его обстановку, а может, просто свыкся с ней и с утра до ночи что-то без конца писал, а в перерывах бегал из угла в угол, вернее, делал несколько широких шагов то в одну, то в другую сторону, как зверь в клетке, иногда напевая любимые песни.

— Я могу понять мотивы убийства, но принять, а значит и оправдать — увольте, — ответил я после длинной паузы. — Свою задачу я вижу в том, чтобы смягчить наказание, но, поверьте, это будет не просто.

Убийство, совершённое им, относилось к разряду предумышленных, да ещё при отягчающих обстоятельствах.

— Вам не нужно искать оправдание. Единственное, что вам требуется, — это понять. Понять, что у меня не было другого выхода, — возразил мой подзащитный.

Всю жизнь проработав в прокуратуре, я так и не научился безошибочно определять убийцу по каким-то явным признакам. Более того, за время моей богатой практики в качестве следователя и затем адвоката, мне довелось повстречать немало пай-мальчиков и пай-девочек, преданных сыновей и дочерей, отличников и просто добрых, отзывчивых людей, которые вдруг оказывались жестокими убийцами. Ничто ни в их лицах, ни в поведении, ни в образе жизни не указывало на какую-либо предрасположенность или намерение совершить это самое страшное из всех преступлений, совершаемых людьми. Вот как определить убийцу, скажем, по лицу или по манере поведения? Может быть, вы знаете? А может, на убийство способен каждый из нас?

Однажды, ещё в начальной школе, я с удивлением обнаружил, что отличники ничем не отличаются от остальных учеников и если нас всех построить в один ряд, то едва ли кто-то посторонний догадается, кто из нас отличник, а кто — самый обыкновенный ученик. Позже, уже во взрослой жизни, я обнаружил то же самое среди людей богатых и влиятельных. Не всегда, но довольно часто они, эти представители элиты, не отличались ни особым умом, ни какими-либо выдающимися дарованиями. Может быть, поэтому наша повседневная жизнь такая серая? Ведь это они определяют её стиль и содержание. Не могу сказать, что большинство преступников, с которыми меня столкнула жизнь, были какими-то особенными. Разве что одни из них отличались особой дерзостью, другие — изворотливостью, но больше всего среди них было просто малограмотных дураков. Самые умные и изворотливые никогда за решётку не попадали — для этого у них всегда находились дураки. Пожалуй, единственным, что было общим для этой категории людей, — им было тесно в установленных обществом границах. Правда, есть и другая категория людей: тех, кто весьма ловко используют существующие законы и лазейки в них для собственной выгоды. Но мой предполагаемый подзащитный никогда не принадлежал ни к одной из этих категорий: не пытался использовать, изменить к своей выгоде или разрушить те жизненные обстоятельства, в которых оказался.