Наследники Мишки Квакина. Том I

Влад Костромин

Сборник рассказов о невыдуманных забавных историях из детства автора. Сборник охватывает события до 1995 года включительно.

Люблю грозу в начале мая…

Давным-давно, когда мы с младшим братом Пашкой были детьми, то жили в деревне. Деревня из двух частей состояла: «старая деревня» — довоенная еще, уцелевшая при немцах, и «новая деревня» — строилась у нас на глазах. Мать была, прямо скажем, слегка странной персоной, мнительной, как тот Сидор в «Неуловимых мстителях». Очень боялась грозы. При этом молниеотвод, который по слабому знанию физики многие привычно называют громоотводом, на дом категорически ставить отказывалась, считая, что выступающий над крышей металлический штырь наоборот притянет удар молнии. Зато, подобно Чеховской героине, о которой вряд ли читала, уповала на высочайшую помощь пророка Илии при грозе. Когда еще только где-нибудь громыхнет, то вырывала антенный кабель из телевизора, выкручивала «пробки» в электросчетчике и вынимала вилки телевизора и холодильника из розеток. Гнала из дома всех кошек, услышав где-то, что они притягивают молнию.

— Господи Исусе! Свят, свят, свят, — завешивала окна в спальне одеялами и сидела там, повторяя, пока малейшие отголоски грома тревожили сырой воздух. — Свят, свят, свят…

Особенно забавно со стороны, и вовсе не забавно для нас, детей, находящихся под ее строгим контролем, было когда по деревенской улице громыхая проезжал грузовик, а матери мерещилось, что это в отдалении загремел коварный гром.

— Это гроза!

— Да нет там никакой грозы.

— Не спорь с матерью! Хвати гордыбачить! Марш в спальню, утконосы!

Из-за какого-то сельского лихача, зачастую полупьяного, потом полдня на улицу не выйдешь. Сидишь и считаешь расстояние до грозы. Точнее Пашка считает вслух, а я перемножаю². А на улице то весна. Тепло, птички божии и индюки с курами наперебой поют, а ты сиди в спальне как привязанный и смотри на исступленно молящуюся мать.

А я «грозу — королеву» всегда любил. Особенно то состояние природы перед самой грозой, когда все как будто замирает и лишь светло-зеленые листья осин, поля цветущей ржи с вкраплениями васильков да золотая пшеница, ожидающая комбайна, трепещут на фоне фиолетового неба. Или радуга, «положенная Заветом между мной и моим народом», возникающая после грозы. Красота неописуемая! В такие моменты остро жалел, что гены не одарили меня талантом художника — так и просилось эта игра красок быть запечатленной на холсте. Ну, или на чем там художники запечатлевают красоту.

Матери же было не до красот природы. Когда гроза заставала ее на работе, в «конторе», совмещавшей детский сад, начальную школу, совхозное правление, кабинет директора и бухгалтерию, оснащенной молниеотводом, то мать в спешке покидала бухгалтерию и, пригнувшись, бежала в расположенную через дорогу столовую, никакими средствами грозозащиты не оборудованную. Пару раз она пыталась затеять феминистскую кампанию по снятию со здания молниеотвода, но отец — директор совхоза, на такое нарушение техники безопасности не пошел. Зато, как гроза начиналась так мать в столовую бегом, а в кабинет директора из столовой повариха Валька — жена Сереги «Корявого» сразу же по какому-нибудь поводу приходила.

Однажды в обеденный перерыв мать пришла домой, чтобы накрыть нам с Пашкой обед. Я был на каникулах, а насчет Пашки точно не помню, учился он уже в школе или нет. Скорее всего, учился иначе, чтобы он делал дома в это время?

— Жрите и побыстрее, а то на работу из-за вас, оглоедов, опоздаю!

Тут, как гром среди ясного неба, началась гроза, сопровождающаяся сильным ливнем.

— Немедленно в спальню! — мать кинулась по обычной схеме: выключать «пробки», антенну телевизора, вилки из розеток. — Потом доедите.

И пока она так металась по дому, спеша принять все меры предосторожности, в открытую форточку в моей комнате, про которую мать в суматохе совершенно забыла, залетел небольшой светящийся шар и поплыл по комнате, выплыв через дверной проем в прихожую. Мы с братом, сидя за столом в прихожей и застывшая, подобно жене Лота, на пороге спальни мать, мимо чьего бледного лица прошмыгнул шар, как завороженные наблюдали за ним.

Это сейчас я знаю, что то была шаровая молния, а тогда мне шар казался самым настоящим чудом, посетившим нашу семью. Про что в тот момент думали мать и брат не знаю. Шар, как игривый котенок, покружился по комнате и выскользнул через форточку назад на улицу, где как по волшебству за мгновение до этого внезапно прекратился дождь. Через несколько минут на огороде раздался сильный взрыв, заставивший задрожать хрусталь в стенке-горке и оконные стекла во всем доме. Как позже увидели, шаровая молния угодила в одну из наполненных водой старых бочек, стоявших под водостоком. Вода, бывшая в бочке, испарилась, а от самой бочки остались лишь дымящиеся обугленные дубовые клепки. Металл обручей тоже испарился совершенно бесследно.

— Святы́й Бо́же, Святы́й Крепкий, Святы́й Безсмертный, помилуй нас, — мать бухнулась на колени и громко вознесла хвалу Господу. — Святы́й Бо́же, Святы́й Крепкий, Святы́й Безсмертный, помилуй нас. Святы́й Бо́же, Святы́й Крепкий, Святы́й Безсмертный, помилуй нас.

Затем стремительно вскочила, закрыла форточку и, надев дежурные сапоги, кинулась назад в контору, дабы поведать всем и в первую очередь мужу о нашем чудесном спасении от смертельной опасности. Так как бежала она подобно обезумевшей, то запертая изнутри дверь кабинета ее задержала ненадолго. Дверь была советской, рассчитанной на честных людей, поэтому удара плеча матери, находящейся в состоянии аффекта, не вынесла.

— Витя??? Витя, что это???

— Валь, я все объясню…

— Что ты объяснишь, козел похотливый???

Так и вскрылось, что Валька-повариха и наш любострастный отец, лысеющий сатир Витя, состояли в греховной любовной связи, и, одурев от вожделения, проводили грязную случку прямо в кабинете. Но гроза тут была уже как-бы совершенно не при чем.

На крик матери из бухгалтерии выскочили люди и застали картину супружеской измены во всей ее неприглядности.

— Убью, шалава! — мать кинулась на соперницу и вцепилась ей в кудрявые рыжие волосы.

— Валя, Валя, оставь ее, — скакал вокруг отец. — Валя, люди смотрят!

— А-а-а-а, спасите! — вопила столовская дива.

Насилу мать оторвали от полюбовницы неверного мужа. Но волосы поварихе крепко попортить успела.

— Все висья выдеру! — грозилась мать, удерживаемая невольными свидетелями безнравственной сцены, пока повариха, в спешке похватав детали своего туалета, протискивалась мимо нее из кабинета. — Я еще до тебя доберусь, шалава!

— Валя, успокойся! Тебе нельзя волноваться! — лебезил отец.

— И до тебя тоже! — гневный перст матери остановился на сморщенном лице отца, и она с достоинством покинула кабинет. — Попомнишь меня блудодей лысый! Отольются еще кошке мышкины слезки!

Примечания

2

Думаю, все читатели помнят физику, и объяснять никому не надо про скорость звука в воздухе.