Змеиный узел

Влад Костромин

Лето 1991 года. В деревне Карловка жестоко убивают подростка. Местные правоохранители просят помощи в области. Неожиданно для раскрытия преступления присылают следователя из Москвы. В помощь ему дают молодого следователя областной прокуратуры. За приездом следует череда невероятных событий и трагических происшествий, странных смертей, похожих на несчастные случаи. Сумеют ли они разгадать загадку убийства и уцелеть в деревне, где еще теплится змеепоклонство и даже птицы не то, чем они кажутся?

IV

Андрей Иванович проснулся от странного звука — будто кто-то скребся в стекло. Встав с кровати, следователь достал из-под тощего матраца ПМ и, держа его в опущенной руке, осторожно подошел к окну. Тихонько отодвинул край пыльной шторы. Луна заливала ночь призрачным серебристым светом, играя на мокром асфальте. В лесу напротив стояла темная фигура. Следователь, не отрываясь, смотрел на фигуру, пытаясь понять, что это такое и почему Луна его не освещает. За стеклом вновь кто-то поскребся. Андрей Иванович перевел взгляд. Темная тень метнулась от окна. Невольно вскинул руку с пистолетом, едва не выбив стекло. Поднял взгляд — фигура в лесу пропала. Померещилось что ли? — подумал он, на всякий случай тихо открывая окно. На подоконнике темнели две кучки свежих опилок, распространяя в ночном воздухе запах сосны. К нему примешивался тонкий аромат фиалок.

— Что там? — раздался заспанный голос за спиной.

— Слава, похоже, у нас были гости.

Слава встал с кровати и зажег свет, ежась от ночной прохлады, подошел к окну.

Андрей Иванович стволом указал на опилки.

— Думаете, убийца принес? — настороженно спросил Слава.

— Не знаю… Я видел какую-то темную фигуру через дорогу, а под окном что-то скреблось. Я посмотрел на подоконник, а оттуда большая птица взлетела.

— Птица принесла опилки в когтях?

— Не знаю… Как говорил Гегель: «Сова Минервы вылетает в полночь». Тащи фотоаппарат — будем снимки делать. И бланк доставай — надо осмотр места происшествия составить.

Слава обреченно вздохнул.

— Не вздыхай, служба у нас такая. Дни и ночи…

— Я оденусь? — в трусах и майке молодому следователю по ночной свежести было зябко.

— Оденься, — разрешил Андрей Иванович, спавший в теплой синей пижаме. — Да и я партикулярное платье натяну, негоже пугать пейзан непривычным одеянием.

— Думаете, вас кто-то увидит?

— Обычно в деревнях встают рано. Да и к тому-же лично меня не отпускает ощущение, что за нами все время следят.

— Знаете, — замялся Слава, — мне тоже это все время кажется. Какая-то тут атмосфера гнетущая.

Закончили фотографировать и описывать место происшествия только к утру, когда уже было светло. Верхушки деревьев начали золотиться, отражая первые лучи, разбавляя настоянную за ночь тишину, как сумасшедшая разоралась кукушка в леске.

— Ку-ку-ку-ку-ку-ку-ку.

— Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? — спросил Славик.

— Ку, — и замолчала.

Следователи задумчиво посмотрели друг на друга. За околицей начала кричать другая кукушка, судя по голосу, более опытная.

— Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? — снова спросил Славик.

Птица презрительно замолчала.

— Спросите вы, Андрей Иванович.

— Слава, не забивай себе голову суевериями.

— Спросите.

— Хорошо. Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

— Ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку, — синхронно отсчитали обе птицы.

Следователи вновь озадаченно переглянулись.

— Я не люблю птиц. Пора делами заниматься. Вячеслав, теперь, когда у нас есть машина, тебе необходимо встретиться с егерями из заповедника и опросить их.

— Сегодня?

— Езжай сегодня, а я допросами займусь. Ладно, пошли завтракать и будем работать.

***

В дверь постучали.

— Войдите.

Распространяя застарелый запах перегара, вошел невысокий лысый крепыш с неровным шрамом на бугристой голове, в засаленной фуфайке, старых шароварах и грязных хромовых сапогах.

— Вызывали?

— Здравствуйте, проходите, присаживайтесь.

— А чего сразу садиться, гы? — поднял он на следователя мутные оловянные глаза.

— Не садитесь, а присаживайтесь.

— Знаю я вас, присесть предложите и на пять лет без права переписки.

— Такого уже нет давно.

— Чего нет?

— Без права переписки.

— Правда, гы? — у пастуха начался нервный тик — сильно дергался левый глаз, — перестройка?

— Нет, уголовный кодекс давно новый. Представьтесь.

— Рано мне еще, — к глазу добавилось дерганье правого плеча, при этом, плечо и глаза не совпадали по частоте.

— Как вас зовут?

— Меня?

— Да, вас.

— Бобков я, Михаил Михайлович, пастух тутошний, гы. Бобком люди кличут, а я и отзываюсь.

— Михаил Михайлович, что вы можете сообщить по факту убийства Андрея Родина?

— Нашел я его, значится. Корова, подлюка, в лес ломанулась, а я, значится, за ей. Догнал и по рогам скотине безмозглой, вестимо, насовал. Она назад шарахнулась, а я, это самое, посра…, в смысле, оправиться по большому, гы, решил. Дай, думаю, коли в лес пришел, так и это самое, короче… Опять же — для грибов полезно. Только штаны снял, присел, а тут и он лежит, значится. Ну, я и побег в деревню — в милицию звонить. А сыну своему, Мишке, он в подпасках у меня, это самое, сказал никого не подпускать.

— Никого это кого? Там был кто-то еще?

— Коров чтобы и овец не подпускал. Мы же с пониманием, знаем, что следы затоптать могут. Я уже усе рассказывал и протокол подписал.

— Я читал протокол. Добавить к нему что-нибудь можете?

— Что тут добавлять? Зря он в тот лес пошел, это самое, нехорошее там место. Нехорошее.

— Чем нехорошее?

— Мне еще бабка моя про это рассказывала — тогда никакого заповедника там и не было. В войну фашисты там пленных расстреливали. Бабка моя, земля ей пухом, говорила, что фашисты пытались открыть ворота в Ад…

— Однако.

— Не верите? Думаете, что я псих? — пастух ткнул корявым черным пальцем в шрам. — Да?

— Почему же, ничего подобного я не думаю.

— Вы у бабок поспрашайте, у старых наших — может и расскажут. До немцев в тех лесах НКВДшники крутились. Нехорошее место и крови пролито там немало! — Бобок начал трястись на стуле. — Много, много крови пролито!

— Успокойтесь, Михаил Михайлович, и рассказывайте по существу.

— По существу? Я думаю, в лесу водятся какие-то существа… и это они убили Андрея.

— Что больше всего бросилось вам в глаза? Запомнилось?

— Когда я его увидел, то какая-то птица сидела на лице и клевала глаз. Левый глаз.

— Что за птица?

— Я не знаю! Не знаю! — Успокойтесь. Выпейте воды, — следователь налил воды из графина, любезно предоставленного вместе с комнатой, в граненый стакан, найденный Славой в тумбочке, и протянул Бобку.

Тот дрожащей рукой взял стакан и, стуча по нему зубами, с трудом выпил.

— Я таких птиц раньше не встречал, — неожиданно спокойно сказал он. — У нее были зеленые глаза.

— Что еще можете сказать?

— Он мне снится… стоит, машет рукой, в которой насквозь торчит колышек и пытается что-то сказать…

— Что сказать?

— Не знаю, у него рот забит чем-то.

— Чем?

— Похоже на опилки, но я не уверен.

— Еще что можете сказать?

— Больше ничего, кроме того, что надо проверить лес. Вдруг, там сам Гитлер прячется?! Вы проверьте, проверьте! — пастух вновь сорвался на крик. — Куды мне бечь, царица небесная, если он в лесу?!

— Хорошо, мы проверим. А вы будьте готовы, что я вызову вас еще раз, — Андрей Иванович протянул пастуху бланк, — прочтите и если все верно, то напишите снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишитесь.

Пастух медленно прочел протокол, неуверенно подписал, встал.

— А от лесов держитесь подальше, — напоследок сказал он, совершенно противореча сам себе и вышел из комнаты.

Следователь проворно вынул из лежащей на кровати спортивной сумки пакет и осторожно спрятал туда стакан. Пакет положил в сумку.

— Здравствуйте, — голос глубокий, немного томный, как телячье мычание. Навязчивая и густая комбинация запахов: дешевых духов, сирени и свежего леса. Короткая синяя юбка. Деревенская красотка, да и только.

— Проходите. Садитесь.

Девушка поправила русые локоны, мягко покачивая бёдрами, медленно прошла к стулу, медленно села. Кофточка на пышной груди была в натяжку.

Андрей Иванович кашлянул, запершило в горле.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Лена. Сапункова. Извиняйте, Елена Анатольевна. — Девушка улыбнулась.

— Елена Анатольевна, вы догадываетесь, почему я вас пригласил?

— Понятия не имею! — она опустила глаза. Пальчиком провела по краю стола.

— Даже предположений никаких нет?

— Совершенно!

— Странно…

— Я ничего не совершала! — сказала Елена с вызовом.

— Никто вас ни в чем не обвиняет.

— Зачем тогда пригласили?

— Подумайте.

— Не думается.

— Хорошо, — вздохнул Андрей Иванович. — Вы здесь из-за убийства Андрея Родина.

— Я его не убивала! — она отвернулась и уставилась в окно.

— Давайте попробуем по-другому, — Андрей Иванович тоже хотел бы выйти в солнечный день из пропахшего сыростью помещения, а еще лучше оказаться на крымском пляже. — Что вы можете сказать про Андрея?

— Его убили.

— Это я знаю. Кто его убил, у вас есть предположения?

— Не я — это точно! — Елена перевела взгляд на следователя. Положила руку на стол и кончиками пальцев коснулась стопки бумаг.

— Что вы можете сказать про покойного?

— Про кого?

— Про Андрея.

— Ничего.

— Вы его не знали?

— Очень мало. — Девушка начала рисовать пальцем круги по столу, по бумагам. Коснулась авторучки.

Андрей Иванович переложил бумаги в сторону.

— Жили в одной деревне, учились в одной школе и так мало знали? С трудом верится.

— Что я — бюро справочное — всех знать должна?! — Елена скрестила руки на груди.

— Хорошо, — видя, что разговор опять заходит в тупик, Андрей Иванович задумчиво почесал левую щеку, потёр лоб. — А вот, например, Виталика вы хорошо знаете?

— Какого? — Елена нахмурилась.

— А вы какого знаете?

— Вы про какого спрашиваете? — В глазах Елены появилось беспокойство. Она снова отвернулась к окну.

— Про Андреева, — сдался следователь. — Его знаете?

— Андреева?

— Да, Виталия Андреева.

Девушка молчала.

— Так знаете или нет? — не выдержал следователь.

— Знаю, — обиженно и резко ответила Елена.

— Почему же тогда молчите?

— Молчание знак согласия.

— Хорошо, — медленно вдохнул и выдохнул Андрей Иванович, — насколько хорошо вы его знаете?

— Не очень, только что учимся в одной школе и живем в одной деревне, а так, можно сказать, и не знаю его совсем.

— Хоть кого-нибудь вы хорошо знаете?

— Сестру свою, Ирку, брата — Стаса, родителей, — начала загибать пальцы на руке Елена.

— Еще?

— Еще двоюродные братья тут у меня живут: Сашка и Мишка, родители их.

— А не из родственников?

Опять наступила тишина. Елена прикусила пухлую губу. Щеки её немного порозовели.

— Молчание — знак согласия? — обреченно спросил следователь.

— Да, знаю.

— Кого еще вы знаете? — спросил Андрей Иванович, с трудом сдерживая в себе неожиданное желание — взять со стола графин с водой и опустить его на голову девушке, взять и тряхнуть её хорошенько, чтобы отвечала бойчее.

— Одноклассников, подруг… — вновь начали загибаться пальцы.

— Про убийство Андрея что-то можете сказать?

— Да, могу. Я его не убивала.

— Это я уже слышал и записал. Еще что-то?

— Нет.

— Предположений кто его мог убить нет?

Она вдруг уставилась на следователя, словно увидела его впервые. Потом с опаской посмотрела куда-то выше его головы. Отвела взгляд. Поправила густые волосы.

— Нет. Нет у меня никаких предположений.

— Хорошо, — следователь протянул девушке бланк протокола, — прочтите и если все верно, то напишите снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишитесь.

Елена молча подписала протокол, сверкнула глазом и вышла, маняще покачивая круглыми ягодицами под темно-синей короткой юбкой.

— Здравствуйте, — в дверь вошел высокий белобрысый подросток истинно арийской наружности.

— Здравствуй, Владимир. Проходи, присаживайся. Ты догадываешься, зачем я тебя вызвал?

— Из-за Андрея?

— Правильно. Вы дружили?

— Мы учились в одном классе и жили водной деревне…

— Близко, значит, не дружили?

— Он больше с Виталиком Андреевым и Витьком Пронкиным дружил.

— Понятно. У тебя есть какие-то мысли, кто мог это сделать?

— Мне кажется… это таджики. Они какие-то не такие как мы, грязные, крикливые… Могли его убить.

— За что?

— Он козу у них украсть хотел. В шутку.

— А таджики не поняли шутки?

— Не поняли. У них весной как нарочно козел повесился… Мальчиком его звали.

— Как повесился?

— Привязан был и на этой веревке на заборе повис и удавился. А таджики на Андрея подумали. Один ихний — Заурбек, подрался с Андреем за это.

— И кто победил?

— Заурбек он здоровый, дзюдо там у себя занимался…

— А Андрей боксом. Так кто победил?

— Андрей его дубинкой отм…, простите, избил.

— Дубинкой?

— У них такие дубинки — из резинового шланга с металлической оплеткой внутри от трактора, они внутрь шарики от подшипника насыпают.

— Они это кто?

— Андрей, Виталик, Витек… Да тут многие с такими ходят.

— А у тебя есть такая дубинка?

— У меня? — немец заискивающе улыбнулся. — У меня… есть. Только у меня без подшипников, вы не подумайте!

— Все равно — холодное оружие! Прямо «дикий Запад» какой-то. Может тут и пистолеты есть?

— Самопалы делают многие…

— Страшно жить в вашей деревне. Вернемся к драке Андрея и Заурбека. Когда она происходила, кто видел?

— Где-то недели три назад, вечером это было, возле комбайна, напротив карьера. Полдеревни видело — сидели на бревнах и ждали скот с поля.

— Ясно. А еще драки с таджиками были?

— Виталик с Муратбеком подрался.

— Это кто?

— Он на год старше нас.

— Место, время, итог?

— Перед экзаменами, в школе, за тиром, один на один. Виталик победил.

— Без дубинки?

— Без. Три зуба ему выбил и нос сломал.

— Какие страсти тут кипят. Из-за чего драка произошла?

— Муратбек ко всем цеплялся… щелбан Коле Андрееву дал случайно.

— Неплохой размен: нос и зубы за щелбан.

— А нечего лезть! Понаехали тут!

— Не горячись, скажи лучше, кроме таджиков кто мог на Андрея зуб иметь?

— Да кто угодно!

— И убить кто угодно мог?

— Ну… Андрей он здоровый был, не всякий бы справился…

— Ты тоже парень не хилый — ты бы справился?

— Не знаю, он ко мне не лез.

— Совсем?

— Иногда только дразнил «Партизаном»…

— За музей?

— Нет, еще до музея было. Мы с Виталиком с картошки сбежали и заблудились. Два дня по лесам и полям таскались.

— Ясно. Кстати, а зачем вы музей ограбили? Это не для протокола, не бойся.

— Оружие хотели взять, — потупился немец.

— Зачем?

Подросток пожал плечами.

— Что хоть взяли?

— Всё… все, что было. И миномет тоже…

— Хозяйственные. Скажи, а по грибы ты ходишь?

— Редко, тут заблудиться можно…

— А кто часто ходит, знаешь?

— Бабки разные, но они недалеко… Еще Красотьевич. Он постоянно жрет их.

— Это кто такой?

— Алкаш один местный. У него дом сгорел, и он теперь в самодельной хижине живет. Со свиньей…

— Хорошо, проверим. А в заповеднике ты бывал?

— Нет, там место плохое… Леший водит… Я как-то раз зашел, случайно, слегка заблудился. Присел дух перевести и услышал немецкую речь…

— Немецкую? Ты не ошибся?

— Мы дома меж собой по-немецки разговариваем.

— И про что говорили в лесу?

— Команду на расстрел пленных отдавали… А потом залп… Я испугался и убежал оттуда…

— Больше ничего странного тебе не встречалось?

— В заповеднике?

— Везде.

— Мы весной шли домой из школы: я, Виталик, Андрюха, Ирка и Ленка, и видели какое-то странное животное. Волк не волк, собака не собака — не знаю. Бежало по асфальту перед нами, метрах в двадцати. Не удалялось и не подпускало к себе ближе. Никто так и не понял, что это. До самой стелы перед нами бежало, от горки — километра два, получается, а потом в кювет спрыгнуло.

— Разве вас автобус не возит из школы? Почему пешком шли?

— Мы с уроков сбежали, — засмущался немец, — сбежали, а автобус еще долго было ждать. Вот мы и пошли. Мы часто пешком ходим.

— Ясно. А что за Лена с Ирой?

— Ира Пинчук и Лена Сапункова.

— Спасибо, — Андрей Иванович сделал отметки в списке.

— Андрюха с Ленкой одно время встречался…

— А потом?

— А потом стал с ее младшей сестрой — Иркой встречаться.

— Прямо ловелас.

— Заурбек тоже хотел с Ленкой встречаться…

— Так, так, так. Ты хочешь сказать, что у него был двойной мотив?

— Я вам так с самого начала и сказал!

— Еще что-то хочешь добавить?

— Вроде все сказал.

— Хорошо, — следователь протянул бланк протокола, — прочти и если все верно, то напиши снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишись.

Немец прочел и расписался.

— Я могу идти?

— Иди. И напоследок, — спросил Андрей Иванович, когда Володька взялся за дверную ручку, — еще вопрос.

— Какой? — пугливо оглянулся Шнеппе.

— Кто Юру Савкина отравил?

— Что? — вытаращив глаза, немец открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег. Казалось, от падания его удерживает лишь дверная ручка, в которую он вцепился как утопающий.

— Кто отравил Юру Савкина? — медленно повторил следователь.

— Я не знаю! — истерично выкрикнул Володька, — не знаю я!

— Ты знаешь, что он не сам себе в компот формалин налил, но не знаешь кто?

— Да! Нет! Ничего я не знаю! Меня тогда вообще в школе не было! Я болел!

— А если подумать?

— Не знаю, — немец всхлипнул. — В шкафу стояла банка с гадюкой — может, он подумал, что это спирт?

— А если не подумал, то кто?

— Андрей, — еле слышно прошептал бледный немец. — Он говорил, что Юра стукач, и надо хорошо его проучить…

— Хорошо, можешь идти. Позже я вызову тебя еще раз.

****

В дверь вошла стройная русая девушка, с не по возрасту большой грудью, чертами лица схожая с уже допрошенной Сапунковой.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, присаживайтесь. Меня Андрей Иванович зовут.

— Сапункова Ирина Анатольевна.

— Ирина Анатольевна, я пригласил вас для дачи показаний по факту убийства Андрея Роднина. У вас есть, что сказать по этому делу?

— Я ничего по этому делу не знаю!

— Вы же встречались с Андреем?

— Встречалась. Сначала он с моей сестрой встречался, а потом на меня перекинулся. Но этого у нас не было, вы не подумайте! Я до свадьбы никому! Так ему и сказала — если невтерпёж, то иди к Жанке, эта сисястая всем дает!

— Жанна Фомичева?

— Она самая. Сгорела вместе с бабкой — ведьмой. Наказал бог за убитых детей.

— Она детей убивала?

— Аборты делала…

— Понятно. Давно вы с ним?

— С весны…

— Хорошо. Вас потрясло убийство?

— А вы как думаете?

— Думаю, что да. Кого же вы подозреваете?

— Да кого угодно! Андрей был хорошим парнем, но многим не нравились его шутки.

— У вас любой может за шутку убить?

— Смотря за какую… У нас судимых много… Но я бы проверила немцев этих: Володьку и Андрея Шнеппе. Какие-то они не такие.

— В чем это выражается?

— С девочками нашими не гуляют, да и от ребят особняком держатся. И смотрят все время как-то хитро, как фашисты в кино. Им же посылки из Германии приходят каждый месяц, а они потом жвачками и шоколадками спекулируют в Афоньевке.

— Какое отношение спекуляция имеет к убийству?

— Так старший ихний — Андрей, нашему Андрею деньги проиграл в карты. Может убили вдвоем с братом чтобы долг не отдавать? Жадные они. Мне же этот Володька предлагал встречаться. Пошли с ним раз в клуб. Я говорю: купи самогонки, а он — денег жалко! Жмот! Еще лапать меня пытался, козел! А потом за банку консервированной колбасы предлагал! Нашел дуру, за жестянку ноги раздвигать, баран!

— Андрей Шнеппе не предлагал вам встречаться?

— Он еще чуднее… Говорят, с мальчиком этим, Адамом Финкелем у него что-то… Вроде как ходят вдвоем. Даже видели их — как за ручки держались…

— Проверим. А что про Киабековых сказать можете?

— Говорят, они наркотики продают…

— Кому?

— Заурбек в Афоньевке продает. Точно я не знаю.

— А попыток встречаться с вами или сестрой они не делали?

— Заурбек пытался к Ленке лезть, но она его отшила. Все знают, что они у себя с козой это самое, живут, да и воняет от них, — Ира сморщила носик, — а младший их, не знаю, как звать, за бабами в банях подглядывает. Брат мой Стасик ему трусы Ленкины продал.

— Однако, — крякнул Андрей Иванович.

— И не говорите. Совсем молодежь с этой перестройкой с ума посходила!

— Вернемся к убийству. Вы знали, что Андрей за грибами собирался?

— Нет. Он со своими друзьями — придурками табунился, не до меня ему было. Сами понимаете, не дала, так зачем нужна?

— Стесняюсь спросить, а сестра ваша дала? — смущаясь спросил следователь.

— Сама не сказала, дурочка? Дала на свою голову. Потом бегала деньги на аборт искала, овечка!

— Она сделала аборт?

— Весной. Сходила к Фомячихе, та ей каких-то отваров дала и настоек. Рассказала, как пить. После этого Андрей и стал ко мне клинья бить. Видать, думал для коллекции и меня обрюхатить.

— Может быть… Так зачем вы стали встречаться, если знали о положении сестры?

— Понимаете… С ним многие хотели, а так я всем нос утерла! Да и, признаюсь, хотела за Ленку отомстить.

— Как?

— Придумала бы по ходу. А так не успела… Кто-то его убил, — она задумалась.

— Еще что-то можете добавить?

— Нет, я уже и так много наболтала.

— Хорошо, — следователь протянул бланк протокола, — прочти и если все верно, то напишите снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишитесь.

Раздался робкий стук в дверь.

— Войдите!

За открывшейся дверью стоял пожилой мужчина в воглой штормовке, очках в роговой оправе и шапке-петушке. Руки его нервно теребили ободранный кожаный портфель странного апельсинового цвета.

— Здравствуйте. Меня зовут Виктор Григорьевич Вайнштейн. Я ветврач.

— Очень приятно, Андрей Иванович. Проходите, я вас хоте пригласить завтра, но ничего страшного.

— Я решил сам, добровольно и чистосердечно… Отдать себя в руки следствия…

— Признаться в содеянном? — подмигнул следователь.

— Совершенно верно! Чистосердечно признаться! — в волнении заерзал на стуле Вайнштейн.

— Признаться в убийстве?

— Господь с вами! Я Андрея не убивал!

— В чем тогда желаете признаться?

— Директор меня заставил! Я не сам!

— Что заставил?

— Написать справку на свою корову, точнее, на его корову. Которая сдохла…

— И вы написали?

— Написал, куда мне было деваться?

— Знаете, чем это грозит?

— Готов по всей строгости закона, — судорожно вздохнул ветеринар, — но прошу учесть раскаяние и чистосердечное признание.

— Хорошо, учтем. Напишите объяснительную по факту и…

— Уже написал, — Виктор Григорьевич протянул следователю мелко исписанный лист бумаги.

— Х-м… — Андрей Иванович взял лист, бегло пробежал глазами, отложил на стол, в сторонке от протокола, — а какова причина смерти?

— Не знаю, я определить не смог, — поник головой Вайнштейн.

— А у Родиных почему корова сдохла?

— Тоже не знаю…

— Симптомы одинаковые были?

— Нет, вышло такое дело, у Родиных корова сдохла в тот же день, а вот у Андреевых умерла через день и сначала ослепла, а только потом сдохла.

— И что случилось с тушей?

— Вот, — ветврач смущенно достал из портфеля еще один лист бумаги.

— Главбух вас тоже заставила? — изучив очередной донос, спросил Андрей Иванович.

— Совершенно верно, заставила.

— Почему же только про директора сразу достали докладную?

— Каюсь, запамятовал от волнения, — начал юлить Вайнштейн.

— Хорошо, поверю, — следователь положил вторую кляузу поверх первой. — А про убийство Андрея, что можете сказать?

— О мертвых или хорошо ли никак.

— В интересах следствия…

— Пакостный был мальчонка. Любил он гадить окружающим.

— Например?

— Гаденыш украл у меня на ферме упаковку вазелина и постоянно мазал им мою калитку и дверную ручку. Думал, что это смешно, придурок.

— И вы не пытались как-то на него повлиять?

— Как на это быдло повлияешь? Я, знаете ли, человек интеллигентный, к насилию не расположен, а подобные особи слов не понимают. Зайдите в клуб, посмотрите. Там все стены в надписях типа: «ДМБ-87», «Черный кофе», «Сектор Газа».

— А вы пробовали с ним разговаривать?

— Пробовал… Он, — губы ветврача мелко задрожали, — пинка мне дал и ушел, хохоча как безумный.

— Родителям Андрея пробовали жаловаться?

— Чтобы он меня сжег?

— А что, были предпосылки? Угрозы?

— Ну… — замялся Виктор Григорьевич, — от подобных типов сего можно ожидать.

— Участковому? Вы, я смотрю, любите жалобы писать.

— Просто у меня твердая гражданская позиция!

— Так писали участковому или нет?

— Писал, дважды, но из скромности не подписался.

— Анонимки, значит?

— Почему сразу анонимки? Просто сигнал органам.

— Участковый как-то повлиял на Андрея?

— Как он мог на эту сволочь повлиять? Тот перед ним просто паясничал вместе с дружками своими.

— Понятно. Идите, если будет надо, то мы вас вызовем.

— Повесткой? — вскочил со стула ветврач.

— Можем и повесткой.

— Спасибо, — спиной попятился к двери Вайнштейн, — я завсегда органам рад помочь, только обратитесь.

— Будем иметь в виду.