Сопричастность. И наестся саранча

Владислав Ситников

Эта история началась в России девяностых и заканчивается в наши дни. Правда и вымысел, реальность и обман, победы и провалы – все переплелось в ней, как и в судьбах главных героев книги.Банк, имя которого кто-то когда-то где-то слышал, стал для наших героев домом, семьей, работой, мечтой… и крахом всех надежд. Надежд на сопричастность к большим делам, высотам благополучия и свободы.Прошлая жизнь для них безвозвратно окончена. Но… может быть, настоящая только сейчас и начинается?

Часть 2

Восход

Первый среди равных

— Ну, что вы думаете об этом парне, Мирза? — Галина Борисовна обращалась ко всем подчиненным мужчинам исключительно на «вы».

— Нормальный вроде. Посмотрим, Галина Борисовна. Я знаек не люблю, вы же знаете. Умничать у нас не надо, надо работать. Но этот вроде ничего. А вообще — как скажете!

Стас ничего не знал об этом разговоре и мог только догадываться о том, как решалась его судьба до того, как ему сообщили о положительном итоге столь необычных собеседований. Озадаченный увиденным, он и сам пытался оценить едва знакомых людей, которым было суждено изменить его жизнь и на долгие годы войти в нее.

Если бы фильм «Жмурки» с колоритным россиянином в исполнении Сиятвинды вышел на экраны на несколько лет раньше, Стас наверняка подумал бы, что сценарист придумал образ своего персонажа после встречи с Мирзой. Конечно, доведись Ратникову учиться в Университете дружбы народов или хотя бы прознать в голодные времена студенчества о волшебной шаурме индийских кулинаров из местной столовой, необычных впечатлений от первого знакомства с чересчур русским иранцем у него наверняка поубавилось бы. Но Стас учился в финансовом институте, где приходилось удивляться не обилию людей с экзотической внешностью, говорящих на отборном русском языке, которому позавидовал бы сам Ерофеев, а количеству студентов южной наружности, которые на государственном языке, напротив, почти совершенно не изъяснялись. Многие из них, к слову, были отличниками.

Мирза Саджади в РУДН никогда не учился, но, как и многие тамошние студенты, являлся иранцем лишь наполовину. Его отец был иранским коммунистом, а мать, как было принято шутить в советские времена, в графе национальность писала «русская», хотя ее девичья фамилия недвусмысленно намекала на присутствие в родословной семитских кровей. В общем, смесь вышла гремучей.

После начала исламской революции 1978 года отец Мирзы, который возглавлял крупный нефтеперерабатывающий завод, счел за благо воспользоваться связями в Советском Союзе и вывезти семью с семилетним сыном в Москву к родственникам жены. Неизвестно, какими бы были перспективы стойкого марксиста в исламской республике, но представить Мирзу свято соблюдающим законы шариата Стас при всем желании не мог. Благодаря регулярным летним поездкам к родственникам матери в Краснодарский край юный житель Ирана, как губка, жадно впитывал романтику советской дворовой жизни, которая никак не вязалась с идеалами исламской революции.

По мнению самого Мирзы, скорее всего, его расстреляли бы за нарушение сухого закона, хотя, останься он на родине, вкус алкоголя навряд ли стал бы для него таким знакомым и почти родным. Но, перебравшись в Союз, он, как любой советский школьник, уже в старших классах безошибочно определял производителя портвейна и плодоягодного вина, не глядя на тару.

Бывший член партии народных масс Ирана со временем наладил быт семьи в Москве и трудился в Агентстве печати и информации в качестве переводчика с фарси и арабского языка.

Мирза же, поднаторевший в мелких коммерческих делишках на волне кооперативной эйфории конца Перестройки, выделялся среди своих сверстников лишь необычным персидским профилем, который выигрышно смотрелся на фоне среднестатистических лиц однокурсников, когда дело касалось покорения сердец беззаботных подружек его молодости.

В РУДН Мирза действительно не учился, хотя для многих это казалось очевидным и заранее определенным путем получения образования и ассимиляции для любого иностранного выходца. Прежде чем его нога ступила на порог Внештрансбанка, ему пришлось в поисках призвания пройти многочисленные и суровые университеты жизни, которые наполнили его память разносторонними и оказавшимися абсолютно ненужными знаниями и навыками.

Свой последний судьбоносный шаг Мирза сделал уже после того, как закончил Институт стран Азии и Африки МГУ, в который попал после долгих мытарств выбора между стоматологическим училищем и геологоразведочным институтом. Несколько курсов обучения в последнем пополнили его и без того богатую и яркую фольклорную коллекцию, зародившуюся еще во времена краснодарских каникул, превратив ее в истинный кладезь матерных частушек, похабных анекдотов, присказок и поговорок. К сожалению, творческие наклонности Мирзы никак не удавалось оценить ни стоматологам, ни геологам, которые последовательно, но небезосновательно утверждали, что эти таланты в их профессии не пригодятся, а нежелание учиться по профилю, несмотря на любовь к долгим полевым экспедициям, увы, не оставляет их нерадивому студенту никаких шансов на успешное завершение обучения. И Мирзу выгоняли. В ИАА, конечно, не было романтики дальних поездок в поисках новых минералов, но обаяние вояжей на картошку последних лет жизни в обществе развитого социализма еще присутствовало. Копание в грязи, антисанитария, необходимость пить сомнительный самогон из еще более сомнительной общей посуды ничуть не смущали молодого Мирзу, но оставили неизгладимый след в его сознании. С тех пор он стал не просто осторожен в вопросах гигиены, а патологически брезглив, со временем дойдя до клинической стадии излишне бережного отношения к собственному здоровью.

Получив диплом, советский иранец, как и все выпускники середины 90-х, прекрасно понимал, что толку от этой картонной книжицы нет никакого, и поэтому с поиском места для применения приобретенных навыков не спешил. Если бы в один прекрасный майский день его однокурсник и будущий коллега не позвал своих друзей по институту на дачу, возможно, поиски, если бы они когда-нибудь и начались, привели Мирзу в какое-то другое достойное заведение, но судьбой ему было уготовано занять особое место в истории именно Внештрансбанка.

На его порог он пришел отнюдь не с пустыми руками. Он оберегал два ящика импортного пива, приобретенного у знакомого барыги по сходной цене в ларьке недалеко от рынка в Лужниках. Дело в том, что самого Мирзу во Внештрансбанке никто не ждал. Его товарищ, также приглашенный за город, с которым они собирались добираться туда вместе на электричке, по воле рока именно в этот пятничный день должен был прийти по рекомендации друзей своих родителей на собеседование в недавно созданный банк. Тащить в кабинет президента банка дефицитное пиво он разумно посчитал бестактным прологом для начала карьеры и поэтому попросил приятеля посторожить ящики внизу.

Приятель особой бережливости к содержимому рюкзаков не проявил и успел выпить банку прохладного чешского напитка, когда охранник, ответив на внутренний звонок, вдруг окликнул его.

— Парень, ты Мирза Сад… Саджáди, что ль?

— Саджади́. А что, еще кто-то есть вокруг? — Мирза недоверчиво посмотрел на человека в форме и, громко икнув, поинтересовался: — Чего надо-то?

— Я думал, это таджичку какую-то зовут, а тут только ты стоишь. Иди наверх, тебя вызывают.

Оказалось, что банк остро нуждался в людях, а обманчивая надпись МГУ в дипломе товарища Мирзы вкупе с его пламенной рекламной речью об уровне образования и способностях бывшего однокурсника произвели на Галину Борисовну благоприятное впечатление. Одному богу известно, как она не учуяла запах пива, которое буквально за десять минут до импровизированного собеседования употребил этот застенчивый, тихий и воспитанный перс, неуклюже переминавшийся перед ней с ноги на ногу. Ей показалось, что он испытывал мандраж перед лицом руководителя солидного учреждения, что, по мнению Галины Борисовны, несомненно подтверждало слова товарища о его достоинствах и природной скромности. Спустя четверть часа Мирза получил предложение присоединиться к молодому коллективу дилинга, где, как подсознательно чувствовала Галина Борисовна, сплотилась излишне, в ее понимании, дружная команда, которую надо было бы разбавить посторонним человеком, который в перспективе мог стать «своим».

Времени на размышления не было, тем более что причины притаптывания на месте были связаны отнюдь не с мандражом, как полагала странная женщина, задававшая вопросы про семью и происхождение, а с действием выпитой на жаре банки пива.

— Я очень благодарен за предложение. Я обязательно подумаю, — врожденное обаяние и привитое матерью убеждение в необходимости неукоснительно соблюдать этикет в строго ограниченные и особо важные промежутки времени дали о себе знать, несмотря на психологические и в первую очередь физиологические обстоятельства ситуации.

После двух дней буйного празднования дня рождения однокурсника Мирза с трудом приходил в себя, пытаясь собраться с мыслями после того, как вредная младшая сестра разбудила его ни свет ни заря, громко хлопнув дверью, когда уходила утром в институт.

— По голове себе постучи лучше! — строго ограниченные промежутки времени для соблюдения правил этикета и банальных норм приличия на сестру, разумеется, не распространялись.

Причина недовольства родственницы крылась в событиях минувшего дня. Воскресным вечером к ней впервые в жизни приехала подруга детства из Краснодарского края, которую она долго уговаривала остаться пожить у них. Кроткая девушка очень стеснялась, но приглашение приняла. После ужина, когда мать и сестра Мирзы собрались вместе с гостьей на кухне, чтобы провести время за душевной беседой, дверной звонок стал разрываться от настойчивых прикосновений запоздалого визитера. Через мгновенье, сметая все на своем пути, в квартиру ворвался Мирза, стремительно направившийся к туалету, где его громко и яростно стошнило. Неловкая ситуация постепенно улеглась, как и загулявший за городом старший брат, который теперь громко храпел в своей комнате. Краснодарская подруга застенчиво улыбалась и смотрела в блюдце, когда в дверь опять начали ожесточенно трезвонить. На сей раз в похожем состоянии в квартиру ввалился почти никогда не пивший отец, вернувшийся с воскресного заседания бывших членов партии Туде… Вечер был окончательно испорчен, а подружка, чьи глаза постепенно расширились до размеров блюдца, в которое она все еще неотрывно смотрела, дабы, не дай бог, не привлечь к себе внимания этих алкашей, поспешила сообщить, что завтра ей надо обязательно переехать к двоюродной тете, жившей у черта на рогах за МКАДом. Сестра Мирзы предприняла несколько отчаянных попыток убедить подругу, что это всего лишь досадное недоразумение, но вскоре, крайне расстроенная, признала поражение, обвинив в нем нерадивых родственников.

Сам Мирза ничего из событий прошедшего вечера, разумеется, не помнил. Все, что волновало его в данное мгновение, было сосредоточено в холодильнике и ванной комнате.

В это время, как назло, зазвонил телефон.

— Ну ты где? К двенадцати нас ждут в банке с документами.

— Каком банке? — Мирза, крайне недовольный своим отражением в зеркале, не понимал товарища. — А! С этой теткой странной?

За прошедшие с момента их встречи два дня ни о какой карьере банкира и перспективах трудоустройства Мирза, разумеется, не размышлял. За окном светило солнце, большинство его знакомых неплохо зарабатывало, не связывая себя никакими трудовыми обязательствами с сомнительными женщинами, возглавлявшими никому не известные банки. Впереди было целое лето и целая жизнь. Выбор казался очевидным.

— Ладно, одеваюсь, — последовательность и логичность поступков, особенно в таком вялом состоянии абстинентного сознания, в котором он пребывал тогда, никогда не были коньком Мирзы.

Так он стал сотрудником дилинга Внештрансбанка, в обязанности которого… Впрочем, что именно входило в его обязанности, не понимал, пожалуй, никто. Ни он сам, ни те, кто эти задачи формулировал. Мирзе предстояло просто стать своим человеком в стане потенциального противника. Занозой в сплоченном коллективе, которому не доверяла Галина Борисовна. Но со временем Мирза вжился в эту роль, привык к атмосфере управляемого хаоса и как нельзя лучше вписался не только в эту странную бизнес-модель, но и в не менее удивительную систему жизненных принципов хозяйки банка, который стал для него настоящим домом, семьей, смыслом и способом существования.

Вплоть до того, как Мирза примерил на себя роль руководителя казначейства, оставшись после кризиса 1998 года его единственным сотрудником, он ходил на работу в джинсах и разнообразных рубашках. Но после женитьбы и повышения потомок персов и семитов остепенился — на нем всегда были выглаженные брюки и синяя сорочка без галстука с обязательно поддетой под нее белоснежной майкой. Это стало если не своего рода униформой, то знаком отличия Мирзы, по которому его положение в банке безупречно определяли все сотрудники: ни одному другому мужчине ходить на работу без галстука не позволялось. Дополнительным атрибутом его близости к властям предержащим стала трубка переносного телефона, которая позволяла всегда находиться в зоне доступности для руководства.

Рубашки однообразного синего тона или предельно близкого к нему оттенка всегда были идеально чистыми и выглаженными. За этим строго следил сам Мирза, не допускавший жену до хозяйственных дел не столько из соображений заботы о женской красоте и свежести девичьей кожи, которым могли угрожать постирочные процедуры, сколько из недоверия к способностям окружающих в принципе. «Если хочешь сделать правильно, сделай сам», — это широко известное выражение стало его жизненным кредо, к которому он, правда, добавил кое-что от себя: «И после этого обязательно тщательно вымой руки». С течением времени этот подход к способу достижения сиюминутной гармонии, увы, был доведен до абсурда. Вся жизнь его семьи была сначала ужата, спрессована и загнана в разнообразные шаблоны, а затем встроена в четко расписанный и заранее предопределенный график, который оставался неизменным многие и многие годы и включал в себя всевозможные детали быта: от меню на ужин до поездки в турецкий отель.

Но в тот год ни Стас, ни сам Мирза даже не догадывались о том, какое будущее их ждет.

— Зайдите в кассу, пожалуйста, — этот звонок по внутренней линии застал Ратникова врасплох. Он еще толком не знал никого из сослуживцев и, будучи от природы стеснительным, слегка смутился от непонятного требования незнакомой кассирши, которое было произнесено голосом завуча школы.

— А зачем это, не знаешь? — с опаской обратился он к Мирзе, который праздно развалился в видавшем виды потертом кресле.

— Как зачем, зарплату получай.

— Так я работаю-то всего неделю.

— Иди, не болтай. Я этого не люблю! Говорят, получай, значит — получай.

— А тебе не надо в кассу случайно? — Стас надеялся, что начальник составит ему компанию, чтобы не стушеваться в обществе незнакомых людей.

Именно тогда, получив почти две тысячи рублей, Стас наконец узнал размер зарплаты, о котором он так и не решился спросить раньше. Оказалось, отныне он мог рассчитывать на регулярный доход в размере двухсот пятидесяти долларов США. По правде сказать, это было необычно и непривычно, но чертовски приятно. И причина была не только в том, что до этого момента ради получения гораздо меньшей суммы ему приходилось почти ежедневно проводить бессонные ночи, стряпая незатейливые очерки в ежемесячные журналы о новостях спорта или делая веб-страницы, назвать которые сайтами в полном смысле этого слова было бы неверным. Дело было в том, что все эти заработки были нерегулярными и негарантированными. Уверенно рассчитывать можно было только на копеечную стипендию, которой не хватало даже на обеды в институтском кафе. Мизерный и непостоянный доход не мог дать ощущения уверенности в завтрашнем дне, от которого Стас начал постепенно отвыкать, едва детство, помахав рукой, скрылось за школьными дверями. Поэтому каждое посещение бара, кинотеатра или другого увеселительного заведения вместо удовольствия со временем стало порождать в его душе страх за будущее: если он потратит деньги сейчас, то через неделю прийти сюда, вероятно, уже не получится? Что же он будет тогда делать? Этот вопрос тревожил его и не давал по-настоящему расслабиться. Нелепый диссонанс между желанием тратить на удовольствие здесь и сейчас и страхом лишиться этой возможности в будущем теперь разрушался на глазах. Конечно, даже этих денег не хватит на то, чтобы обновить гардероб или отправиться в вожделенную со школы поездку на море, но двести пятьдесят долларов Стас получит в любом случае, и при этом сил и времени, как стало понятно в первую же трудовую неделю, на это будет уходить гораздо меньше, чем раньше на всю писанину и дизайнерские потуги в Сети. Тогда он еще не знал, что старик Маслоу и его пирамида ценностей и потребностей, увы, — не досужий скучный вымысел из учебника экономической теории, а вполне реальная история. Спустя несколько месяцев регулярная получка перестала приносить безотчетную радость, а денег снова стало катастрофически не хватать.

Но эйфория первых дней захлестнула Стаса, вбрасывая в кровь эндорфины от осознания нового материального статуса и пробуждая азартную тягу к генерации различных идей, которыми он старался отблагодарить новое место работы за незаслуженное вознаграждение. В этот биохимический коктейль была замешена и щепотка психологии, состоявшая из серьезной дозы амбиций, тщеславия и безграничной и необоснованной уверенности в собственных силах.

Благо направлений для развития бурной деятельности, которая, как Стас понял чуть позже, слегка раздражала привыкших к размеренному течению рабочих будней коллег, было предостаточно.

Почти все свое время Ратников проводил в кабинете с Мирзой. Его роль в сложной, почти семейной иерархии банка была все еще не до конца понятна новичку. Да, он был единственным, кому позволялось ходить на работу без пиджака и галстука. Да, он был единственным, кого периодически вызывали в кабинет руководителя и с которым по-свойски общались даже вице-президенты, казавшиеся рядовым сотрудникам суровыми небожителями. Но почему — Стас этого так и не понимал.

При этом круг обязанностей коллег по дилингу был довольно скуден: утром надо было сверить позицию по ликвидности, провести, в случае острой клиентской необходимости, возникавшей почти каждый день, банкнотные сделки, а после обеда, снова сверившись с бухгалтерией, закрыть разрыв, привлекая или размещая казавшиеся вчерашнему студенту огромными суммы в тридцать—сорок миллионов рублей. При этом работали они исключительно с парой—тройкой одобренных Галиной Борисовной банков-контрагентов, с хозяевами каждого из них она была знакома лично.

Все эти рутинные действия, требовавшие от дилера всего лишь нажать на монструозной клавиатуре Reuters Dealing несколько заранее запрограммированных клавиш, вытерпеть жуткий скрип и треск специального матричного принтера и потом разнести бело-розовые полупрозрачные листки перфорированной бумаги по отделам, повторялись каждый день. На этом, казалось бы, рабочие обязанности заканчивались. Но Стас ошибался.

Едва ли не в первую неделю его пребывания на работе, когда Мирза окончательно убедился, что новый сотрудник не такой уж занудный знайка, потому что с радостью разделил с ним дневную порцию виски-колы, к ним поступило важное задание.

— Мирза, — тонкий скрипучий голос одной из секретарш Галины Борисовны задорно вырывался из трубки, — ком цу мир.

— Это не Мирза, — смутившись, ответил Стас. — Что-то передать?

— Ой, а кто это? А, блин, забыла, извини. Скажи, чтобы собирался. С ЗИЛа звонили.

Немного не поняв, при чем тут автозавод и дилинг, но решив, что речь идет о каких-то деловых переговорах, Стас сообщил о звонке вернувшемуся из туалета начальнику. Этот обыденный для большинства людей процесс для Мирзы превращался в настоящий ритуал, который с годами все более усложнялся и играл всеми гранями обсессивно-компульсивного расстройства, о существовании которых до выхода фильма «Авиатор» никто, разумеется, еще не подозревал.

— Поехали, — закончив тщательно вытирать руки, Мирза хлопнул в ладоши.

— А что надо будет делать?

— Да ничего, мы двери в дополнительный офис железные заказали, посмотреть надо.

Эта неожиданная для специалистов финансового рынка задача несколько удивила Стаса, но остатки зародившегося еще при приеме на работу энтузиазма заставили его отринуть сомнения и ненужную рефлексию на тему взаимосвязи металлических дверей и темы преддипломной практики.

Еще больше он удивился, когда выяснил, что Мирза, уже опустошивший свой стакан с виски и колой, собирается ехать за рулем. Причем за рулем удивительного автомобиля — изумрудной «пятерки» BMW с механической коробкой передач.

Считая всех банкиров страны людьми весьма состоятельными, особенно после того, как ему озвучили размер его собственной зарплаты, Стас был абсолютно уверен, что это не старая немецкая развалюха, а некий автомобильный раритет, который его непосредственный руководитель, вероятно, коллекционер, приобрел в свой обширный ретро-парк. Однако вид абсолютно лысой резины и нежелание изумрудного раритета заводиться ни с первой, ни со второй попытки развеяли иллюзии. Окончательно разрушил эти наивные предположения сам Мирза:

— Достала уже, выкидывать пора.

Что же, возможно, это был первый, но далеко не последний случай, когда Стасу довелось усомниться в казавшихся безусловными еще вчера прелестях карьеры банкира.

В длительных перерывах между нажатием кнопок I SELL и I TAKE под шум принтера и звон стаканов он писал объемные теоретические трактаты на тему развития портфельного инвестирования и применения теории Шарпа к зарождавшемуся тогда направлению интернет-трейдинга.

Галина Борисовна терпеть не могла ни ценные бумаги, ни интернет, который, как подсказывала ей безотказная интуиция, еще доставит банкам массу хлопот. Тем не менее пространные пассажи она читала и всегда находила повод что-то раскритиковать.

— Знаю я вашего Шарпа, вы что, думаете, я дура, что ль? Нашлись тоже мне… — когда аргументации не хватало, она мгновенно прибегала к безотказному приему. — Яйца курицу учат. Я, между прочим, на Нью-Йоркской бирже была, когда вы еще под стол ходили, умники.

Конечно, все эти новшества претили ей и не укладывались в сложившуюся концепцию ведения дел: келейность, или, как было модно говорить чуть позже, кептивность, была для нее абсолютом, средневековой догмой в ее персональном храме денег. Тем не менее интуиция, главный фактор и безусловный талант, побуждавшие ее к действию порой вопреки житейской логике, настойчиво требовала соблюдать видимость развития согласно общим тенденциям и банковской моде того времени.

— Вы не переживайте, — говорила она любому потенциальному клиенту, которого, как правило, приводил другой, довольный и лоснящийся от удовольствия, ранее приведенный еще одним таким же. Цепь благополучия могла быть очень длинной. — У нас, между прочим, все онлайн.

Что именно у них онлайн, заранее подготовленную «жертву» банковского обаяния Галины Борисовны не интересовало. Все их помыслы концентрировались на рассказах о том, какие поистине фантастические условия предлагал банк в лице своего бессменного руководителя новым, но мгновенно становившимся эксклюзивными клиентам. В них было мало общего с классическими продуктами финансовой индустрии, но в уникальности им отказать было сложно. Ради этого можно было вытерпеть непонятные рассказы про какие-то «онлайны», прослушать лекцию о правилах личной жизни и необходимости беречься от шалав, ради которых, собственно, многие клиенты в почтенном возрасте и готовы были рискнуть, чтобы наконец получить возможность тратить чуть больше на любовниц, чем они могли позволить себе тратить многие годы на законных жен. Или гораздо больше. Тем более что рисковали они не собственными деньгами, а вероятность понести ответственность перед какими-то другими органами за растрату в ту священную эпоху начала нулевых была обратно пропорциональна плате за риск, которую предлагали щедрые банкиры.

Так постепенно дилинг пополнился еще одним «онлайном» — компьютером, на котором было запрещено размещать что-либо, кроме программы доступа на Московскую межбанковскую валютную биржу «Альфа-директ». Программа была абсолютно новой, и по неизвестной причине крупный частный банк, видимо, проникнувшись наивной активностью человека, представлявшегося старшим дилером, решил предоставить ее для бета-тестирования именно во Внештрансбанк. Мирза воспринял эту новинку скорее как дополнительное развлечение, вроде игровой экономической стратегии, Стас же безумно гордился своим первым взрослым «проектом».

— Ну вы смотрите, осторожнее тут, — куда именно смотреть и чего опасаться, типичный компьютерщик с усами, в очках и, видимо, как и большинство из них, без регулярного доступа к банным процедурам не уточнял.

В этот момент в дилинг вошел третий участник регулярных обсуждений текущей ситуации на финансовых рынках за бокалом зловонной смеси из колы и второсортного пойла под названием Canadian club, называть которую коктейлем было настоящим кощунством. Николай был всегда в приподнятом настроении, даже если для этого не было никаких видимых оснований. Оптимистичный и кучерявый, насколько знал Стас, он занимался чем-то вроде клиентской работы или оформления пластиковых карточек. Но это было не точно, так как в основном его можно было наблюдать в банке либо за чтением «Спорт-экспресса», либо в кабинете дилинга с дротиками в руке. А чаще всего его вообще не было на рабочем месте. Именно он отмечал тот памятный день рождения, перед которым затарившийся пивом Мирза впервые пришел во Внештрансбанк. Их общий однокурсник, ставший невольным «виновником» начала их банковской карьеры, проработал в банке всего несколько лет, так и не поняв его истинного предназначения в финансовой системе России. Мирза, пользуясь своим окрепшим авторитетом в глазах Галины Борисовны, в свою очередь пригласил другого институтского товарища составить ему компанию — уже в качестве коллеги по работе.

— Здорово, перцы, — через несколько мгновений после появления с чашкой кофе Николай взялся за дротики и начал, ненавязчиво о чем-то болтая, всаживать их в противоположную от двери стену. — Надо на рынок съездить, телкам купить на вечер жрачки.

Такой незатейливой и предельно четкой формулировкой Николай, которого даже возрастные коллеги чаще звали Коляном, напомнил, что сегодня канун Восьмого марта. Первый в дуплете весенних праздников — День защитника Отечества — Стас благополучно пропустил, трудоустроившись сразу после того, как мужской коллектив получил свою порцию носков и одеколонов. Но в Женский день ему пришлось окунуться в подзабытую за студенческие годы атмосферу школьных «огоньков». О, незабываемый запах весны и предвкушение чего-то грандиозного и запретного, которые мы так хорошо запомнили в детстве: зима уже начинала отступать вместе с приходом первого гендерного праздника и, как правило, совсем сдавалась к началу марта. Свежие весенние ветры сметали хандру скучных темных вечеров и раздевали прекрасную половину, заставляя юношеские гормоны бесноваться в безумном ритме в ожидании медленных танцев и томных вздохов у перевернутых парт. В банке классную комнату, прибранную для проведения «огонька», заменяла столовая, но пластиковые стаканчики и одноразовая посуда с сервелатом и сырами были такими же, как в детстве. И даже предвкушение чего-то необычного было почти тем самым, знакомым еще с детских лет. Повзрослевшие и даже постаревшие девочки принимали поздравления еще за обедом, а вечером после работы, когда столы выносили, несколько десятков человек умудрялись втиснуться в небольшое пространство, заполненное звуками музыки и танцующими парами. Только если в школьные годы взрослые пристально следили за моралью подопечных до конца мероприятия, сейчас, разумеется, основной праздник начинался сразу после отъезда руководства в лице Галины Борисовны.

Еще одним важным отличием этого первого в жизни Стаса странного кухонного корпоратива от школьных воспоминаний было, во-первых, неограниченное количество нескрываемого от старших хорошего алкоголя и, во-вторых, обилие черной икры, по количеству которой, помимо поваренной соли, Галина Борисовна, кажется, и определяла для себя степень процветания организации.

Именно за ней в первую очередь и собиралась направиться веселая троица на близлежащий рынок, где коллег, неоднократно посещавших его в преддверии каждого праздника, прекрасно знали, делали вид, что уважают, и, конечно, каждый раз пытались бессовестно обсчитывать и обвешивать. Мирзе этот момент торговли и торжества справедливости, как восточному человеку, нравился больше всего.

К каждой поездке он тщательно готовился. Вот и сейчас под звуки втыкающихся в стену и в цель дротиков и болтовню Коляна он составлял подробный список покупок.

В этот момент в комнату дилинга ворвалась Елена Григорьевна — она считалась руководителем управления, где трудился Николай, и была одной из основных долгожительниц банка, заставшей его первые дни. То есть, по идее, являлась человеком уважаемым и значимым.

— Колян! Ну, где ты еще можешь быть! Надо что-то делать! — хрипловатый голос начальницы срывался на крик.

— Спокойно, Елена Григорьевна, что случилось? — на Коляна вид встревоженной дамы произвел ровно такое же впечатление, как многочисленные назойливые туристы на солдата, застывшего в почетном карауле.

— Пушечную заливает! Там крыша протекла! Надо что-то делать!

Это был очередной дальновидный проект Галины Борисовны, на который она также нехотя согласилась, уступая, с одной стороны, мнению коллег о необходимости работать и с посторонними клиентами с улицы, а с другой — следуя все той же собственной интуиции. «Надо развиваться. У нас все в онлайне. У нас есть собственная сеть — целых два обменных пункта!» Один из которых, правда, облюбовал тот самый валютчик по имени Шурик.

— А что мы сделаем? Вы успокойтесь, Елена Григорьевна, я же не кровельщик. И не сантехник даже. Ну заливает и заливает. Как зальет, просушим все и будем смотреть.

— А… — Елена Григорьевна так и не придумала ответный аргумент, в целом согласившись с доводами подчиненного, которые, к тому же, очень удачно ложились в ее собственную концепцию почти что буддийского непротивления обстоятельствам. Она ретировалась из комнаты, соображая, как, используя напор и природную силу голосовых связок, объяснить Галине Борисовне, что так и не открытый с сентября дополнительный офис не начнет работать, видимо, и весной. Впрочем, Галину Борисовну это не слишком расстроило.

Наблюдая за этой сценой, Стас был поражен не столько стоицизмом коллеги перед лицом неожиданного происшествия, сколько его откровенным равнодушием в отношении переживаний начальствующей персоны. Признаться, это было не единственной парадоксальной особенностью деловой субординации, с которыми ему пришлось столкнуться в первое время работы. В учебниках по управлению персоналом Стас подобных примеров ранее никогда не встречал.

Временно отставив дартс и напрочь проигнорировав предложение заодно съездить в терпящий бедствие офис, команда дилеров и примкнувший к ним Колян выдвинулись на рынок.

Мирза чувствовал себя в этой продуктовой Мекке, где, как и повсеместно в Москве, господствовали представители братских закавказских республик, как дома. Продавцы принимали его за своего и поэтому старались обмануть не очень сильно, он же ежеминутно ностальгировал по временам тотального советского дефицита, когда врожденная восточная смекалка и связи позволяли ему безбедно существовать в голодные студенческие времена.

— Так, карбонат и колбасу забрали, осталась икра.

Подойдя к лотку с разнообразной икрой, Мирза и Колян придирчиво попробовали образцы.

— Ребята, а сколько брать будете?

— Два килограмма. Почем отдашь?

Продавец интуитивно понял, что ребята тратят не свои деньги и вполне могут обеспечить ему недельную выручку. Смекнув это за долю секунды, он решил назвать цену, которая была вполне адекватной. Но многовековой этикет поведения на базаре, усвоенный Мирзой еще в детстве, требовал обязательной торговли, чтобы не оскорбить ни покупателя, ни продавца.

— Да вы что? За такие деньги я сам ее съем, — южанин был явно удивлен таким поворотом событий.

— Ну, дружище, за твою цену мы в «Азбуке вкуса» купим официальную, а не этот контрабас, — Колян с крайне недовольным и серьезным видом позвал коллег за собой, надеясь, что в последнее мгновенье торговец поймет, какого солидного куша он себя лишает, и сбавит цену.

Но продавец этого не сделал. Проехав несколько районных магазинов, где икра была либо соленой и сухой, либо гораздо более дорогой, чем они предполагали, коллектив фуражиров понял, что придется возвращаться на рынок.

— Неудобно получится, — Мирза, хоть любил торговаться с азартом и вызовом по отношению к продавцу, в душе порой был очень стеснительным и ранимым человеком.

— Да ладно тебе, брось, что ты в самом деле? Нормальное дело совершенно, — у Коляна, напротив, во всех вопросах был деловой и прагматичный подход.

Даже Стас, в торге из застенчивости не участвовавший, был готов согласиться с Мирзой, но, услышав бодрые аргументы Коляна, почувствовал уверенность в их справедливости и верности выбранной стратегии. Он с интересом наблюдал за коллегой и ожидал дальнейших распоряжений. Его прагматичный напор, деловитость и отсутствие ненужных переживаний вызывали неподдельное уважение вчерашнего студента.

— Евгений, сейчас на первый рынок поедем, — Колян уверенно обратился к банковскому водителю, которого им временно выделили, оторвав от поездок в экспедицию Центрального банка и за пакетами в ЦУМ. — Только вы где-нибудь машину припаркуйте. Мы вас подождем в ней. Можете сходить к рыбному прилавку, там икру черную купите? А то мы немного… это… в общем…

От начальной бравады и деловитости Коляна в конце речи не осталось и следа. Такого поворота событий Стас не ожидал, но, как показала его дальнейшая жизнь в коллективе, столь показательный эпизод с бессмысленной торговлей за икру и отсутствием логики в принимаемых решениях можно было смело назвать деловым кредо банка и многих сотрудников. Это было тем более забавно, что в тратах на икру и прочие подарки Галина Борисовна никогда не скупилась и экономию, даже если бы она вдруг случилась, в любом случае не оценила.

Вечером на общем столе Стас с удивлением обнаружил лишь скромную тарелку с тарталетками, которые были щедро наполнены маслом и скупо приукрашены редкими икринками. Остальные запасы, как пояснил Мирза, пошли на подарки клиентам. И, конечно же, на праздничный стол самой Галины Борисовны и Алика.

Действительно забавный случай, что и говорить.

За дело!

На московских улицах бушевала весна. Воздух был пропитан дурманящим ощущением пробуждения к новой жизни, которое пьянит и беззаботных школьников, и бойких студентов, и вечно спешащих клерков, и даже уставших от жизни вечно недовольных пенсионеров. Одних весенняя капель вдохновляет на подвиги и обещает, что все самое главное еще впереди, других убеждает, что еще не все потеряно, а третьих успокаивает воспоминаниями о том, что все уже было…

— Вам надо обязательно рассмотреть возможность инвестирования в этот уникальный продукт, — молодой менеджер Сбербанка вальяжным тоном выполнял обязательную программу продвижения в массы идеи покупки каких-то структурных нот. Причем уверенность и почти учительская интонация в его голосе явно свидетельствовали о том, что он абсолютно не понимает, что именно предлагает и почему потенциальная жертва должна обратить внимание на пресловутую уникальность. Которой, разумеется, не было и в помине.

— Спасибо, мне только подтвердить перевод. В приложении этого почему-то сделать нельзя.

— Да-да, нельзя. Но позвольте, я вам расскажу об особенностях хеджирования рисков с нашим инвестиционным подразделением, — юноша, который, по всей видимости, еще не окончил институт, почему-то не вызывал у Стаса никакого снисхождения и желания подыграть его напускной профессиональной настойчивости.

— Я пятнадцать лет занимался разнообразными инвестиционными продуктами и прекрасно знаю, что, кроме дополнительной комиссии, которую берут даже с убытков, ничем хорошим это мне не грозит, — Стас ответил несколько более резко, чем хотел бы сам.

— Возможно, вы просто сталкивались с неверными стратегиями, — студент, кажется, бестактности не заметил. Более того, в его голосе почти явно слышалась насмешка, вызванная не столько досадой от очередной неудачной продажи, к которым он уже привык, сколько сомнением в том, что сидящий напротив мог всерьез что-то куда-то инвестировать.

Подавив желание ответить на невысказанный вслух и, возможно, даже надуманный скепсис, Стас поспешил попрощаться с юным банкиром.

Отторжение, которое Ратников испытал только что, заставило его вспомнить о самом себе в таком же юном и дерзком возрасте. Молодой, по-юношески и беззастенчиво уверенный в своем интеллектуальном превосходстве и компетентности, этот сотрудник тем не менее не был похож на Стаса в те годы, когда тот только начинал свою карьеру. Менеджер буквально источал наследственное благополучие, которое напрочь лишало его чувства неуверенности и страха от того, что ошибка может привести к карьерному провалу. В случае неудачи юноша располагал большим запасом дополнительных попыток, который ему, несомненно, обеспечивала поддержка родителей. Хороший костюм, щеголеватый тонкий галстук и дорогие часы Audemars Piguet — все это было куплено не на скромную зарплату начинающего клерка.

В его возрасте Стас мог об этом только мечтать. Однажды он наивно принял за искренний интерес шутку одного из заместителей Галины Борисовны о подаренных ему отцом по случаю Нового года простеньких кварцевых, в стальном под золото корпусе часах Seiko.

— Это же сталь и золото! Эту модель сейчас встретишь даже реже, чем Daytona сталь-золото, — едва заметно ухмыляясь в свои жиденькие кошачьи усы, сказал ему за обедом бывший друг бывшего первого президента банка, который, несмотря на давнее изгнание товарища, все еще оставался бессменным и действующим вице-президентом.

Бывшим другом Александра Евгеньевича Евгений Алексеевич стал еще до того, как тот превратился в бывшего президента. Как это часто бывает, причина размолвки между старыми приятелями крылась не в фундаментальных разногласиях по философским проблемам бытия, а в отказе одного из них от признания смехотворного долга за какую-то веселую пьянку в размере пятисот-шестисот долларов. Сумма и по тем временам была не судьбоносная, но для старых приятелей она стала роковой. С тех пор Евгений Алексеевич навряд ли имел основания жалеть об утерянном товариществе, продолжая делать успешную карьеру банкира и при этом практически не отягощая себя необходимостью серьезно вникать в работу организации.

Сейчас на руке Стаса красовались одобренные когда-то этим же старшим товарищем вечные Breguet, которые он смог купить лишь спустя много лет работы в банке. Да и костюм, причем гораздо дешевле того, в какой был одет юноша из Сбербанка, Ратников приобрел немногим раньше, чем часы. Тогда зарплаты стали выплачивать уже без конвертов, а после очередного повышения ставки по воле всесильной Галины Борисовны Стас впервые перестал мечтать о том, что скоро его семье опять улыбнется удача. Она, казалось ему тогда, уже улыбнулась или по крайней мере начала слегка поднимать уголки соблазнительных губ. На радостях он купил свой первый костюм Boss, казавшийся, по смутным детским воспоминаниям о лихих и тучных девяностых, не стандартной униформой офисного клерка, а символом делового успеха. «Сбылась мечта идиота», — торжественно заявил отцу юный банкир, внося в квартиру кофр, словно это был сундук с сокровищами. Тем более что цена быстро пришедшего в негодность костюма была по меркам его тогдашнего дохода действительно под стать драгоценностям.

В отличие от молодого клерка, которого Стас за все время общения так ни разу и не видел в одинаковых костюмах, он носил, не снимая, этот первый банковский трофей несколько лет. И когда от вечного ерзанья на старых замызганных стульях дилинга ткань слегка протерлась на самом что ни на есть пикантном месте, он нашел вполне естественным скрепить эту «дыру в мечте» простой булавкой, резонно предположив, что если не снимать пиджак, то этого никто и не заметит. Незатейливую конструкцию, конечно, замечали и, вероятно, смеялись за спиной, когда, пробегая по узкому коридору с очередной порцией бумажек мимо тесного кружка стульев, на которых располагался курящий актив женского коллектива банка, Ратников демонстрировал не только проблемы с гардеробом, но и отсутствие в семье человека, способного их решить более действенным и проверенным способом — при помощи нитки и иголки.

Юный менеджер такими тревожащими душу воспоминаниями поделиться, конечно, не сможет. Бедняга! Что он знает о романтике восхождения с последних ступеней социальной лестницы в дырявых брюках? Что он сможет рассказать потомкам о бриллиантовом дыме, который заполонил комнатку дилинга еще гуще, чем знаменитую остаповскую дворницкую, когда в кассе Стасу выдали повышенную по случаю защиты кандидатской диссертации зарплату в размере ста тысяч рублей? Разумеется, этот юноша был сыном состоятельных родителей, который добился своего первого карьерного успеха, когда, не без колебаний, согласился с необходимостью «набираться ума и опыта». Почти наверняка именно так утверждал его отец, договариваясь со знакомым зампредом гигантского государственного кредитного учреждения о стажировке нерадивого чада.

Однако, предполагая это, Стас узнавал в этом амбициозном начинающем финансисте не только и не столько себя. Конечно, он не мог не признать, что ему знакомы и этот легкий апломб в общении, и уверенность в том, что он знает какие-то сакральные тайны инвестиций просто потому, что прочитал книг больше, чем его однокурсники. Сейчас, по прошествии стольких лет, это было смешно, но очень напоминало первые годы карьеры.

Внезапно Ратников понял, что на самом деле этот юнец скорее поздняя копия Паши Самарцева, его старого институтского товарища, который присоединился к дружному коллективу банка спустя несколько месяцев после прихода туда самого Стаса и, конечно, не без его непосредственного участия.

Тот год был насыщен кадровыми пополнениями. Кажется, что Галина Борисовна, наконец, смогла вернуться к реальности, которая все равно держала ее в узком и темном коридоре отчаяния от свалившейся на нее два года назад беды. Консервативная и чуждая перемен, Галина вдруг разом омолодила коллектив. Ей нужно было начинать все заново, возродить то, что она внезапно потеряла, и возродиться самой.

Поэтому, когда Стас пришел к Мирзе с идеей взять к ним в отдел Самарцева, сомнений в успехе этой затеи ни у кого не было.

Идея родилась после их встречи с Пашей перед самой защитой диплома. Ратников откровенно хвастался первыми карьерными успехами, потому что втайне несколько лет завидовал приятелю, наблюдая изо дня в день по дороге к метро, как тот на собственном автомобиле увозит в боулинг очередную подружку. Он живописал прелести своей новой работы, где утро начинается с похода в отнюдь не парфюмерный магазин с поэтичным названием «Ароматный мир», а в конце месяца за это дуракаваляние еще и неплохо платят. Самарцеву такой подход понравился, тем более что он давно хотел обзавестись каким-нибудь солидным статусом, а роль «банкира» казалась вполне для этого подходящей. Поэтому они решили поинтересоваться, нельзя ли и ему, без пяти минут дипломированному специалисту, присоединиться к дружному коллективу Внештрансбанка.

Вскоре Паша Самарцев, одетый благодаря стараниям состоятельного дяди как заправский франт, предстал перед глазами Галины Борисовны.

— А кто у вас родители? — за несколько месяцев знакомства с начальницей Стас уже понял, что суровый тон и манера задавать на собеседовании граничащие с хамством вопросы, которые в лучшем случае вызывали у собеседника оторопь, — всего лишь умелая маскировка и тактический прием. — Не алкаши, надеюсь? Сами-то, смотрю, выпить любите?

— Нет, что вы, — Паша сделал вид, что не заметил очевидной бестактности, держался подчеркнуто деликатно и строго следовал данным ему заранее указаниям. — Родители — врачи, папа — главврач Боткинской больницы, мама сейчас не работает, а дядя… дядя — председатель фонда медицинского страхования Москвы.

Правильно расставлять акценты его научил Мирза, которому новый знакомый сразу приглянулся. Он же заблаговременно сообщил подробности семейных связей Самарцева Галине Борисовне. И это было единственное, что заинтересовало ее в потоке бахвальства от молодого гордеца, в котором она разглядела для себя и для банка новую цепочку перспектив.

Собственно говоря, после этих объяснений Паши вопрос о возможности его трудоустройства был решен, а сети Галины Борисовны пополнил еще один клубок интересных связей, который она много лет будет ниточка за ниточкой вплетать в пестрый ковер своей клиентуры.

Хозяйка Внештрансбанка, наверное, ни за что бы не призналась себе, что создававшийся в те годы коллектив представлял собой собранные воедино кусочки разрушенной мозаики, отражавшей ее представления о том, как бы она управляла банком, будь рядом с ней Давид. Но это было именно так. В каждом новом сотруднике она находила что-то, что хоть отдаленно напоминало реального или возмужавшего в ее мечтах сына. Вот и в Самарцеве она заметила здоровую амбициозность и слегка преувеличенную горделивость, трепетно взращенную на желании во что бы то ни стало оправдать надежды и чаяния родственников. Все это было ей только на руку, а уж обуздать норов зеленых юнцов она всегда сумеет.

Если поверить в то, что банк со временем почти полностью заменил ей семью, то призванная в тот год под ее знамена молодежь стала чем-то вроде сборного образа самого родного человека, которого надо воспитывать в строгости, публично порицать за неверные поступки и все же беззаветно любить, потакая шалостям и капризам.

Стас долгое время ничего не знал о той трагедии и удивлялся неделовой, в его понимании, манере обхождения Галины Борисовны с подчиненными. Впервые завеса мрачной тайны открылась ему лишь спустя почти полгода после трудоустройства. Придя на работу, он неожиданно столкнулся с атмосферой траура, которая, казалось, вырвалась из души начальницы черным облаком и на сутки окутала коридоры банка.

В тот июльский день руководство, включая их с Пашей непосредственного начальника, появилось в офисе лишь к полудню. Одетая в черное Галина Борисовна их к себе не вызывала и на обеде не появилась. А ближе к концу рабочего дня в столовой накрыли для сотрудников столы с разнообразными закусками, бутербродами, конфетами, фруктами и соками. Эта традиция будет неукоснительно соблюдаться все те годы, что Паша и Стас проработают в банке.

Так постепенно с поминок по несбывшимся мечтам и начиналась история новой жизни Внештрансбанка.

Дело компании Ю

— Официальный представитель Следственного комитета заявил, что обыски и задержания, прошедшие сегодня в Москве, связаны с уголовным делом, возбужденным ранее по подозрению в совершении преступлений, связанных с мошенничеством в особо крупном размере, — мгновеньем позже сухой тон ведущей радионовостей избавился от скучающих официозных ноток и она с радостью сообщила, что в город пришла долгожданная весна.

Для кого-то, судя по новостям, ожидание опьяняющей и всегда скоротечной московской весны сменилось куда как более прозаичным и мучительным ожиданием дальнейшей судьбы, перспективы которой наверняка еще вчера казалась безоблачными и многообещающими, а уже сегодня обернулись необходимостью привыкать к новой, скудной обстановке замкнутого пространства, внутри стен которого буйство долгожданной весны, увы, не имеет никакого значения.

В 2003 году такие новости были в новинку и после эпохи Семибанкирщины и прочей пост-ельцинской боярщины казались равносильными сообщениям о революции.

Той весной Стас и его институтский товарищ Пашка чувствовали себя уже настоящими банкирами, по крайней мере, точно хотели, чтобы именно такое впечатление они производили на окружающих людей, в особенности, разумеется, женского пола.

Однако горделивый ответ на стандартный вопрос о роде занятий порой наталкивался на обескураживающую реакцию.

— Банкир? Так банкир же тот, кто владеет банком. А ты, получается, клерк. — Вот так, по-простому и безобидно, поднаторевшая в особенностях столичных экономических отношений «нулевых» годов тогдашняя посетительница модного кафе разрушила низменные Пашкины планы, первый этап которых состоял в объявлении о престижной профессии.

К сожалению для него, безвестная охотница за перспективными женихами была, конечно, права. Целый год юноши развлекали себя как могли, дополнив традиционные дилинговые забавы, состоявшие из игры в дартс, дегустации низкопробной продукции «Ароматного мира» и прослушивания любимой музыки Мирзы, чем-то отдаленно напоминавшим профессиональную активность. Но несмотря на появление в их каморке модного терминала интернет-торговли, регистрацию на всевозможных биржах и даже аренду рабочего места в мертвецки спокойном зале торгов государственным долгом на ММВБ, они подозревали, что все это — лишь имитация серьезной работы, которая требуется банку и лично Галине Борисовне не больше, чем какая-нибудь реклама кредитных продуктов Внештранса, которую хозяйка могла вообразить в то время лишь в страшном сне. Если бы не случай и не ее пресловутые обширные связи, дилеры-самоучки еще долго продолжали бы поднимать самооценку, тщетно важничая, когда рассказывали о своей работе случайным знакомым. Но все изменилось в одночасье.

Началась эта история с визита в банк давнего знакомого Галины Борисовны, который то ли по своей скупости, то ли по осторожности оставался в категории потенциальных и перспективных клиентов, но никак не переходил в разряд действующих, то есть тех, кто уже внес вклад в копилку семейного предприятия. Возможно, потому, что деньги у него были свои личные, а не казенные.

Артем Алексеевич Кштоянц был, что очевидно, армянином. После этого любые попытки описать его характер, карьеру и даже внешность, наверное, теряют смысл. Он был невысокого роста, носил большие очки и был чем-то похож на филина. Армянского филина средних размеров, который, как казалось банковским клеркам, которые изредка встречали его в коридорах и из чувства такта пытались робко поздороваться, крайне не любит разговаривать, а возможно, просто туговат на ухо.

Тем не менее в кабинете Галины за плотно закрытыми дверями он был разговорчив и все прекрасно слышал.

— Ты пойми, это большие деньги.

— Ой, Артем, я так не люблю этот Форекс, да еще и после истории с ГКО, — Галина поморщилась и мысленно представила себе растерянный взгляд того «козла» в августе 1998 года.

— Да при чем тут Форекс, скажи мне, пожалуйста?! Что ты валишь все в одну кучу: Форекс, ГКО. История с ГКО — дело международного масштаба, — от флегматизма Артема Алексеевича, когда он оставался наедине с доверенным человеком и обсуждал возможную выгодную сделку, не оставалось и следа. Он щедро, не стесняясь, приправлял свою слегка невнятную речь обильной порцией нецензурных выражений и мгновенно багровел. — Дело решенное. Они объявят об объединении компаний, и цена улетит в космос. Главное — успеть, но и не начинать суетиться раньше времени — перед самой сделкой уважаемые люди будут входить в позиции, и для них Рубик организует просадку. От тебя мне нужен инструментарий выхода на рынок и кредит. Ты же знаешь, своих денег у меня мало, а сделка верная. Сама понимаешь, я хочу заработать на старость!

Он всплеснул руками, стараясь подчеркнуть безобидность своих намерений. Галина Борисовна недоверчиво прищурилась, но все равно кивнула в знак согласия: старость — это святое. Впрочем, она, конечно, прекрасно знала — денег у Артема Кштоянца, работавшего в фонде Ходорковского еще в те самые лихие времена, о которых респектабельные нефтяники теперь предпочитали не вспоминать, было очень много даже по меркам самой Галины Борисовны, искренне полагавшей, что денег много никогда не бывает.

Тем не менее что-то здесь было не так. Нет, она, безусловно, верила Кштоянцу, да и кто она такая, чтобы сомневаться в словах людей, сколотивших себе на подобных историях огромные состояния? Но червь сомнения не покидал ее даже после того, как она согласилась с доводами гостя и приступила к обсуждению условий сделки.

— Артем, ты же знаешь, какие сволочи эти клиенты. Деньги у меня не бесплатные, меньше, чем под двадцать пять годовых, я тебе никак не могу дать кредит. У меня проверки, аудиторы, черт бы их побрал. Ты же сам все знаешь! — она смерила Артема взглядом, который предполагал, что именно этот последний и весьма пространный аргумент является самым важным. — Тем более, если цена вырастет в два раза за несколько недель, ты эти жалкие проценты даже не заметишь. Не экономь на бедной женщине!

Кштоянц торговался профессионально, грамотно, переходя на особый «крик шепотом», и где-то матом, где-то угрозами уйти с аналогичным предложением к другому знакомому банкиру-армянину, что фактически означало молниеносное распространение «инсайда» от Сахалина до Арарата, выбил для себя ставку в двадцать процентов и кредит в размере ста миллионов рублей.

Спустя час после его ухода в кабинет пришел Альберт Борисович.

— Ну, что этот мошенник на этот раз хотел? — взявшись по привычке за лацканы пиджака, Алик внешне безучастно выслушал рассказ и сомнения Галины.

Он старался не выдавать своего азарта, который при словах о возможном заработке тут же заставил работать его ум сразу в двух направлениях. Во-первых, будучи по природе и благодаря своим генам рисковым человеком, Алик считал предложение Кштоянца заслуживающим внимания. Во-вторых, он понимал, что даже если с ростом цены что-то пойдет не так, он всегда сможет подстраховаться заранее и извлечь выгоду вместе с частью выделенных на сделку денег, использовав их по своему усмотрению.

— Надо брать. Послушай, — новая идея все больше распаляла воображение Алика, — это серьезная нефтяная компания. Даже если что-то сорвется, обвала не будет — у нас просто нечего покупать больше на рынке. Пересидим в акциях. ЮКОС — это тебе не фантики какие-то. Это же голубая фишка. Не обанкротится же он в конце концов?

Точность этого прогноза, как показало время, была феноменальной, но именно последний аргумент попал точно в цель.

— Не учи меня. Я эти голубые фишки еще на Нью-Йоркской бирже видела, когда ты тут с шалавами шлялся. Не люблю я этот Форекс, — снова поморщившись, как от случайно попавшего в еду кислого лимона, она все же внутренне успокоилась и уже продумывала схему их участия в деле. — На банк боюсь много брать. Там переоценка будет, налоги… Надо часть напрямую взять, а часть на наши фирмы. Пойду скажу Наташе.

— Да, согласен. И на мои тогда тоже дай миллионов по пятьдесят там, — как бы невзначай добавил Алик.

— Сейчас еще! Ты своим дурам лучше скажи, чтобы отчетность прислали, — кредит Галина Борисовна, конечно, собиралась дать.

С этим поручением она направилась к начальнику кредитного отдела — импозантной молодящейся даме, которая все больше и больше поражала своих коллег, шептавшихся за ее спиной о том, что, как и в случае с героиней Ахеджаковой, зарплата у Наташи была почти секретарская, а вот наряды — сплошь заграничные. Не говоря уже о машинах, квартире и золотой карте модного казино на набережной Яузы. Все эти достижения Наталья приписывала, как ни странно, тому месту, что раньше особенно ценилось в дефицитных мясных отделах советских продуктовых магазинов. Она называла эту часть ни много ни мало «принцессой», приписывая ей огромные заслуги в деле получения всевозможных земных благ.

— Да это принцессище настоящее, — глотнув из бокала, рассмеялся Мирза, который лучше других догадывался об истинных причинно-следственных связях между «принцессой», появлением поклонников и наличием необъяснимых доходов коллеги. Связь была обратная, и «принцесса» в этой цепочке была, очевидно, самым мощным, но в то же время и самым слабым, и самым последним звеном.

Тем не менее Наташа, хранившая с недавних пор в ящике стола честно купленную справку о проблемах с кровообращением головного мозга, затрудняющих адекватное восприятие ситуации, в такого рода делах была исполнительна и действовала четко, не задавая лишних вопросов. Собственно, именно эти «дела» и сподвигли ее на получение справки, а чуть ранее подсказали, как ими умело воспользоваться на благо собственной «принцессы».

— Раскидаешь на эту и на эту, — показывая на заполненную цифрами и названиями бумажку, она инструктировала свою дальнюю родственницу Лену, которую взяла на работу еще несовершеннолетней студенткой техникума и теперь постепенно выводила в свет, вводя в курс этих самых «дел».

Через некоторое время все предварительные приготовления были сделаны, а Алик даже успел оприходовать небольшую часть выделенных ему на покупку «голубых фишек» средств совершенно в иных целях, ссылаясь для проформы на неотложные производственные нужды.

— Послушай, Галь, — он всегда был крайне убедителен в своих объяснениях, — когда он там даст отмашку, непонятно. Я сейчас для дела их использую. Деньги должны работать. Ты мне их под восемнадцать процентов дала, я не могу позволить себе терять деньги. Когда запустите процесс, я верну.

Он, конечно же, ничего не вернул, да и не собирался этого делать, ответив на формальный вопрос сестры о целях перевода что-то в духе нерадивого героя фильма «Джентльмены удачи»: «Надо!»

Для обитателей дилинга эта операция была настоящим погружением в мир больших финансов. Читая в книгах или наблюдая в кино, как воротилы Уолл-стрит в мгновенье ока становятся миллиардерами, прокручивая сделки со знакомыми из учебников, но малопонятными названиями, Стас, Паша и примкнувший к ним Мирза впервые почувствовали свою сопричастность к чему-то важному и значимому.

Постепенно пул участников «сделки века» разросся настолько, что, казалось, именно неуклюжие действия счастливых обладателей инсайда от господина Кштоянца и спровоцировали пусть и не взрывной, а скорее вяловатый, но все же уверенный рост цен на акции ЮКОСа.

Суммы на счетах, отражавшихся в терминале интернет-клиента, поражали молодой неокрепший разум. Речь шла о нескольких сотнях миллионов рублей, в то время как валюта баланса банка составляла всего несколько миллиардов.

До этого момент подобный масштаб операций Стасу даже не снился.

— Короче, десятку вторым рейсом отправят, — Мирза плюхнулся в кресло после возвращения от Галины Борисовны.

— А что покупать? Ты прочитал записку? — в лучших традициях студента-зануды Стас подробно, на несколько страниц, расписал обоснование структуры и состава портфеля ценных бумаг, проведя его оптимизацию по методу Шарпа с использованием допотопных макросов, позаимствованных из института.

— Я в этом вообще ничего не понимаю, — Мирза забавно задрал ноги, выставил вперед ладони и, качая головой, выпятил нижнюю губу. Это пантомима была призвана наглядно продемонстрировать его нежелание быть причастным к возможным последствиям ошибочности сделанных в записке выводов. Тем более что Галина Борисовна ее прочитала и, в очередной раз вспомнив про свой визит на Нью-Йоркскую биржу, видимо, одобрила.

— Ну, смотрите, если что — шкуру сниму.

Спустя некоторое время и после массы бессвязных манипуляций с полудюжиной хоть сколько-нибудь торгуемых на ММВБ ценных бумаг о Шарпе новоявленные воротилы фондового рынка, конечно же, забыли. Присоединился к активной торговле и азартный Мирза.

— Давай, покупай, — он рисовал на графике движения акций Ростелекома разнообразные линии, изображая каналы, линии поддержки и сопротивления и наконец просто какие-то кривые геометрические фигуры. — Вот видишь, тут «голова-плечи» перевернутая. Это еще Андрюха любил рисовать.

— Помогало?

— Не-а.

Как правило, после нелогичной покупки на падающем рынке, когда страх и жадность вступали в противоборство, объект инвестиций продолжал обесцениваться, и тогда Мирза, пятнадцать минут назад еще уверенный в справедливости сотворенных им чертежей, произносил сакраментальное:

— Все, — далее следовало непечатное слово, означавшее неудачное окончание какого-либо процесса, — тренд сменился. Вот, видишь?

И он снова рисовал все новые и новые линии, пессимистично доказывая изменившуюся, но вновь твердую точку зрения.

В итоге каждый день, забиваясь в метро, Стас всю дорогу переживал о том, что портфель находился в просадке. Однажды он всерьез размышлял о необходимости, как честному человеку, уволиться, так как убыток от переоценки по позиции акций Ростелекома превысил размер его зарплаты за полгода. Он составлял сорок тысяч рублей.

Но в ситуации с ЮКОСом Стас и присоединившийся к операции Мирза действовали строго по инструкциям, поступившим от таинственного Кштоянца.

— А когда покупать-то?

— Хрен знает, — Мирза, хлопнув в ладоши и провалившись в старое кресло, принялся рисовать свои знаменитые линии уже на графике движения цен на акции ЮКОСа.

— Хорошо, а ждать-то чего? И покупать все сразу или ждать просадки?

— Слушай, бери, как сказали, а то потом мы же и виноваты будем.

Более никаких внятных сигналов от владельца могущественного инсайда так никто и не дождался. В какой-то момент по команде Галины Борисовны дилеры начали подбирать топтавшиеся на месте акции, всерьез переживая, как бы не вмешаться своей парой—тройкой миллионов долларов в глобальные игры больших людей.

— Артем Алексеевич, не переживай ты так, все сделано, все в лучшем виде, дорогой, — Галина старалась изобразить голосом как можно более очевидную беззаботность и уверенность в успехе предприятия. — У нас не Америка, так что никто никого ни в чем не обвинит, даже слова-то такого на «И» никто не знает.

В этом телефонном разговоре собеседники, будто бы дети, играющие в разведчиков, усиленно убеждали друг друга в строгой конспиративности ведущегося диалога об инсайдерской торговле — то самое слово на «И». Правда, слушающий их, если таковой вообще на тот момент времени существовал, должен был быть полным идиотом, чтобы не понять, что скрывается за буквами Ю и И. Впрочем, как показал дальнейших ход событий, эта информация вряд ли вообще кого-то в то время заинтересовала бы. Первоначальная тревога, преследовавшая Галину то ли по причине общего недоверия ко всем этим торговым делам, то ли из-за срабатывания внутренней сигнализации ее безотказной интуиции, подкреплялась тем, что, несмотря на прошедшие недели, на рынке не происходило ровным счетом ничего. Это непонятное затишье не мог объяснить и Кштоянц, чьи аргументы в пользу штатного развития подготовительного процесса с течением времени ослабевали, видимо, перестав удовлетворять даже его самого.

Галина Борисовна беспокоилась больше всего не из-за вложенных банком денег, часть которых она едва ли не впервые с момента кризиса разрешила привлечь в однодневные продлеваемые кредиты у немногочисленных банков-партнеров. Для ее понимания принципов работы банка, в чем-то сходных с рачительностью хозяйки на собственной кухне, это уже был большой шаг вперед. По ее житейской логике, денег на счетах банка должно было быть много, как и соли в столовой, но вот привлекать их можно было исключительно от клиентов, с которыми, в отличие от банков, пусть даже таких же маленьких и дружественных, благодаря, разумеется, многолетним связям собственников или руководителей с самой Галиной, всегда можно было договориться. Проблема была в другом. Узнав о готовящейся крупной сделке и возможности на этом заработать, она, как и брат, мгновенно смекнула, как использовать эту информацию. Правда, в отличие от него, она не намеревалась потратить часть выделенных под эту историю средств на сторонние нужды. Ее мысль, как обычно, работала в направлении пополнения числа клиентов за счет оказания небольшой услуги. Причем на этот раз даже не надо было делиться деньгами. Схема, использованная Галиной Борисовной, была предельно простой. В частных разговорах с состоятельными клиентами она нарочито сумбурно и без деталей, которых она, к слову, толком и не знала, рассказывала о перспективах заработка на акциях ЮКОСа, многозначительно ссылалась при этом на таинственных заинтересованных и очень высокопоставленных людей. Ее собеседники, зная о ее связах, ни в коей мере не сомневались в достоверности этой информации. Все, что им было нужно, — обеспечить фондирование банка на время ожидания сделки, благодаря чему часть размещенных уже в их интересах средств, но от чужого имени, направлялась на покупку акций той самой компании «Ю». Доход от сделки получали они лично, а компания обоснованно рассчитывала лишь на небольшой процентный доход от вклада. В результате, как в знаменитой поговорке про овец и волков, все должны были остаться довольны.

Очевидным слабым моментом в этой тривиальной схеме был тот факт, что источник информации, на который, как теперь оказалось, не зная того, уповало сразу столько разных людей, сам оказался в растерянности и на деле не понимал, почему подготовленная и одобренная в верхах операция внезапно застопорилась. Галина прекрасно чувствовала и осознавала, что в случае провала исправить ошибку информатора будет практически невозможно. В первую очередь, не из-за потерянных денег, которые она уже пообещала другим, а потому, что этот промах мгновенно разрушит так бережно и долго создававшийся миф о всесильных и таинственных «некто», якобы оберегавших банк и помогавших ей в работе.

С такими мыслями она ежедневно уходила и приходила на работу, а сейчас старалась спрятать их подальше, чтобы не выдать опасения в разговоре с самим Кштоянцем. Она позвонила ему сама и начала разговор с абстрактного вопроса: «Как там наши дела?» Артем Алексеевич поначалу отвечал неохотно, но, постепенно распаляясь, уже битых полчаса вещал ей про общую ситуацию в стране и мире. Прервать его и сослаться на какие-то более важные дела Галина Борисовна просто не могла.

Вдруг тишину кабинета, изредка прерываемую ее односложными поддакиваниями собеседнику, нарушил громкий звонок золотого Vertu, лежащего на столе. Недовольный взгляд на беспокоящий аппарат в мгновенье сменился почти что на испуг.

— Артем, дорогой, можно я тебе перезвоню? Очень важный звонок! Спасибо, обнимаю! — На экране высветился номер Анжелики.

Спустя три года после случившейся беды отношения внутри семьи были сложными. Анжелика, так до конца и не принявшая версию произошедшего с ее мужем, небезосновательно считала виноватым Алика. Никаких реальных фактов у нее, конечно, не было, но слухи, полунамеки, странные умалчивания вместе с общим неприятием ею образа жизни родственника выливались в раздражение и нескрываемое пренебрежение необходимостью общаться с остальными представителями семьи. Но единственной жертвой этой неосознанной мести оставалась одна лишь Галина Борисовна. Потеряв сына, она со временем отчасти поняла, а отчасти просто убедила себя в том, что последней причиной, по которой ей надо двигаться вперед и что-то делать, является ее внук Артур. Именно благодаря ребенку Анжелика из почти что бесправного объекта недовольства и претензий со стороны матери умершего супруга превратилась в полновластную хозяйку ситуации. Заключив негласное соглашение со свекровью, она установила свои правила и требовала их неукоснительного выполнения. Именно поэтому единственной причиной, по которой Галина Борисовна на протяжении всех оставшихся лет могла отвлечься от работы, отвечая на внезапный звонок или же соглашаясь на ненавистную поездку в теплые края, были требования невестки и внука. Артур стал для нее олицетворением смысла жизни, в какой-то момент отодвинув на второй план необходимость заботиться о матери и потакать прихотям Алика.

Выполнив обязанности бабушки и выслушав требования невестки, Галина Борисовна с еще более тяжелым сердцем вернулась к задаче выяснить у хитрого армянина, стоит ли ждать неприятных сюрпризов. Но повторный звонок ясности в ситуацию так и не внес, и ей снова оставалось уповать только на интуицию, которая с удвоенной силой начала бить в колокола: «Что-то пошло не так». Приходилось надеяться, что десятки клиентов, которых она обещала «озолотить» за собственный счет благодаря сверхсекретной информации из самых верхов, не разочаруются в ее связях и возможностях. В любом случае рассчитывать на компенсацию процентов, набежавших по их сугубо неформальным займам, она, конечно, не могла. Хорошо еще, если не придется рисовать для них несуществующий доход. Корила она в этом только себя: зарекалась же не связываться с этим Форексом, ГКО, акциями, интернетом, будь он неладен! И на тебе — и на старуху, как говорится, бывает проруха.

Тем временем ютившаяся перед мониторами троица о тревогах начальницы не подозревала и не испытывала никаких опасений относительно перспектив чужой авантюры. В конце концов, личной ответственности за принятие решений они не несли, а подчеркнутая важность и неуклюжая секретность операции придавали подобию студенческой деловой игры непривычную серьезность и позволяли ощутить собственную значимость и для банка, и для Галины Борисовны лично. Безответственная сопричастность к большим делам — что может быть приятнее, особенно когда тебе немногим больше двадцати! Тем более что это был, пожалуй, первый случай после кризиса, когда Внештрансбанк выступил в публичное пространство с вполне рыночной задачей, да еще и с использованием современных технологий, которые, как известно, у них всегда были «онлайн». Стас полагал, что об участии в этом предприятии, о котором строго-настрого запретили распространяться, было и впрямь нестыдно рассказать людям. Благо, что открыть страшную тайну, которой, похоже, на самом деле вовсе не существовало, он мог разве что отцу или беззаботным пятничным подружкам. Никто из них, очевидно, не мог поставить планы Кштоянца и компании под угрозу.

Конец ознакомительного фрагмента.