«Я больше не буду» или Пистолет капитана Сундуккера

Владислав Крапивин, 1996

Чудеса происходят сплошь и рядом, с самыми обыкновенными мальчишками и девчонками. Если, конечно, они этого захотят, и фраза: `Я больше не буду` – окажется не обычными словами провинившегося мальчишки, а названием парусника, которым когда-то командовал капитан Фома Сундуков, он же – Томас Сундуккер, один из героев повести, входящей в цикл «Сказки о парусах и крыльях».

Моему другу

капитану дальнего плавания

Захару Липшицу

на память о нашей

парусной молодости

Всякие неприятности

1

Всю ночь по дворам гавкали собаки. Наверно, снова над огородами болтался неопознанный летающий объект. Генчик часто просыпался, но в окошко не смотрел — надоело. Натягивал на голову простыню, чтобы поскорее опять уснуть.

Мать с отцом, видимо, тоже спали плохо. Утром они поругались. Не сильно, а так, в обычном режиме. Потом отец ушел в свои мебельные мастерские, а мать стала готовиться к стирке. И, конечно, ворчала на «всю эту распроклятую жизнь, от которой лучше бы уж прямо на тот свет».

И в это время ей добавила досады Прекрасная Елена.

— Мама, в нижнем ящике комода кусок тюля лежал! Куда девался?

— Здрасьте! Я его еще весной Марье Даниловне отдала, для кухонной занавески…

— Ну, что ты наделала!!! Я хотела из него накидку сшить! С блестками! А теперь как быть?!

— Спохватилась! У всех наряды давно готовы, а ты все еще телишься…

— Да! Потому что с вами тут… Ни рубля, ни лоскутка лишнего!… Люди-то на сцену в шелках пойдут, а я в тряпье. Да и того не найдешь!..

Вообще-то Ленка была красивая. Но когда она принималась скандалить, нос у нее краснел и набухал. В такие моменты у Генчика не было к старшей сестрице никакой жалости.

Прекрасная Елена готовилась к ежегодному конкурсу «Мисс Утятино». В поселковом Доме культуры. Тот, кто победит, получит право участвовать в конкурсе «Мисс Белорыбинск». Белорыбинской «мисс» открывалась возможность бороться за титул «Мисс Загоряевская область». А дальше конкурсы «Мисс Вся Страна» и — если уж очень повезет — «Мисс Весь Белый Свет».

На самый громкий титул Елена не очень рассчитывала. Но на победы в поселковом и городском масштабах надеялась. Отец хмыкал и говорил, что «Мисс Утятино» звучит так же, как «графиня де Кривопяткина» или «маркиз Васька де Портянкин». Елена в ответ стреляла негодующими взглядами. И сотый раз перекраивала свой конкурсный наряд.

Моды менялись почти ежедневно, и с каждой перекройкой Ленкино платье становилось все короче. По правде говоря, это уже не платье сделалось, а что-то вроде купальника с блестками. И блесток на нем было больше, чем материи.

— У кого это «все готово»? — кричала матери Ленка. — Если хочешь знать, все до последнего часа костюмы переделывают! А я хотела вообще шить заново, потому что мои лохмотья годятся только, чтобы милостыню просить на вокзале!… — Нос у Ленки набух еще больше.

Генчик не выдержал:

— Мама! У меня где-то бескозырка была! Помнишь, с ленточкой, на которой написано «Космонавт»?

— Тебя мне еще не хватало!… Зачем она тебе? Это дошкольничья бескозырка, в таких только в детский сад ходят!

— Не мне, а Елене. Пусть возьмет ленточку. По нынешней моде ее как раз хватит на юбку…

Генчик увернулся от брошенной в него Ленкиной босоножки. Ушел на кухню. Там он сунул палец в банку с остатками клюквенного варенья, мазнул красным соком по коленке и стал заматывать ее заранее припасенным бинтом.

Елена с матерью тоже появились на кухне.

— Что с ногой-то? — сердито забеспокоилась мама.

— Ерунда. Маленько царапнул.

— Врет он, мама! Это он куда-то на трамвае собрался. Ногу бинтует, чтобы бабкам место не уступать. «Сиди, милый, сиди, у тебя ножка болит…»

— Мам, врет она!

— Вру, да? А чего палец лижешь? Кровавую рану клюквой рисовал!

— Я щас тебе тоже кровавую… Мама, чего она пристает!

Мать махнула рукой: мне бы, мол, ваши заботы. Но все же спросила:

— А куда это ты на трамвае настропалился?

— В «Юный техник». Там цветные проводочки продают, уцененные. Совсем почти даром…

— Опять будет своих шкелетиков плести, — подъела Елена. — И так они по всем углам, мусор один…

— Тебя не спросил!

Генчик мастерил из цветных проводков не «шкелетиков», а разноцветных человечков. Они были у Генчика и акробатами в цирке (где тарелка вместо арены), и космонавтами в пластмассовом звездолете, и солдатиками в картонной крепости. И жителями большого города, который Генчик строил за сараем, на краю огорода. И каждый знал свое место, зря Елена болтала, что они по всем углам…

Генчик показал сестрице язык.

— Про ленточку не забудь… Мама, я пошел!

— Стой! Надень чистую рубаху, смотри, майка вся перемазанная…

И мама принесла новую рубашку — ярко-синюю, с крупными белыми горошинами.

— Ну вот, хоть немного стал на человека похож…

— На пугало он похож. Хоть в какой рубахе, все одно, — сообщила Елена.

Генчик опять старательно высунул язык. Ленка опять сняла босоножку. Мать прикрикнула на обоих. А Генчику велела:

— К обеду будь дома! Поможешь белье развешивать.

— Есть, товарищ вице-адмирал!

2

Стычка с Прекрасной Еленой не испортила Генчику настроения. К тому же он умел им управлять, настроением-то. И за дверью Генчик сразу включил в себе песенку:

Ты — ковбойша, я — ковбой,

Поженились мы с тобой.

На двоих одна кобыла

И свод неба голубой…

Под эту бодрую мелодию проскакал он со второго этажа на двор, оттуда — за сарай, где в лопухах было спрятано оружие: ржавый кухонный тесак в ножнах из картона, обвитого изолентой.

Генчик сунул тесак за пояс. Точнее, за резинку на шортах. Поправил, чтобы ножны не торчали из короткой штанины. Хорошо, что рубашка навыпуск, рукоятку под ней не видать. Совсем ни к чему каждому встречному знать, что Генчик вооружен.

Между грядками с цветущим картофелем Генчик пробрался к изгороди, перелез через жерди (нож мешал, но не очень). И оказался на улице Кузнечной.

Почему дали улице такое имя, никто не знал, сроду тут не было кузниц. Были только старые деревянные дома — одноэтажные и двухэтажные — да кирпичное здание поселковой поликлиники.

Генчик это здание не любил: там ему несколько раз лечили зубы. В семь лет у него разом вывалились два передних зуба, а новые росли неохотно. Один вообще не вырос, хотя весной десять лет стукнуло человеку. А другой вырос, но криво. Его пытались выровнять, но без успеха. Генчик иногда расстраивался, глядя в зеркало. А Елена (когда была в хорошем настроении) говорила:

— Не горюй, у тебя очень обаятельная улыбка. Оригинальная…

На косогоре у поликлиники паслась пожилая коза домохозяина Перфильева. Всем знакомая. Семена одуванчиков липли к ее мокрому носу, и она мотала головой.

— Козимода, привет! — Генчик почесал ее кудлатый бок. — Ну как, не разучилась еще разговаривать?

— Уме-ею, — отозвалась Козимода и задним копытом поскребла за ухом. Подумала и вздохнула: — Только неохота…

— Ну и правильно. Чего зря людей потешать…

Способность к человеческой речи появилась у Козимоды этой весной. Сперва был переполох, который называется «сенсация». Даже дядьки с телекамерой приезжали, собирались снять Козимоду для передачи «Хотите — верьте, хотите — нет». Но домохозяин Перфильев не разрешил:

— Потому как основная козья функция — давать молоко. А что она языком болтать научилась, так это, извините, ее лично дело. А если вам нужна научная загадочность, то снимайте НЛО, их вон каждый вечер приносит нелегкая…

Впрочем, Козимода не очень-то болтала языком. Была она сдержанная и скромная.

— Ну, пока, — сказал ей Генчик. И вприпрыжку двинулся дальше. Бинт был намотан не туго, скакать не мешал. Только нож приходилось придерживать.

Тра-та-та и тра-та-та,

Жизнь такая красота —

Для ковбоя, для ковбойши,

Для кобылы без хвоста!

Рано утром прошел дождик, было не жарко и пахло тополями.

До трамвайной остановки путь не близкий. Но все же и не такой далекий, как раньше. Потому что в начале мая появился новый мост через Утятинский овраг и речку Утятинку, которая журчала в этом овраге.

Неизвестно откуда взялась там большая металлическая труба — около метра в диаметре и метров пять длиной. Наверно, ее потерял какой-нибудь «КамАЗ» с прицепом, когда проезжал по краю оврага. Труба скатилась с откоса и улеглась в русло Утятинки. Ну, просто подарок с неба!

Парни из кооператива «Динозавр» пригнали в овраг бульдозер и нагребли над трубой насыпь из земли и гравия, получилась дамба. А Утятинка довольно журчала внутри металлического жерла.

Дамбу выровняли, сделали из березовых жердей перила. Можно стало с берега на берег и пешком ходить и даже ездить на легких машинах.

Поселковое начальство сперва ругалось. Потому что, во-первых, никто не разрешал такого строительства. А во-вторых, будущей весной Утятинка разольется так, что дамбу разнесет.

Но до будущей весны было далеко, а пока все жители заовражной стороны Утятина радовались: не надо топать несколько лишних кварталов, чтобы добраться до большого моста. Дамба выводила прямо к подъему на Кленовую улицу, а там два шага до трамвайной линии…

На кобыле мы вдвоем

Гарцевать не устаем.

Я ковбой, а ты ковбойша,

И про это мы поем…

Генчик прогарцевал через дамбу, но по Кленовой улице не пошел. Свернул в Кошачий переулок, что тянется вдоль оврага. Кроме поездки в «Юный техник» было у Генчика еще оно важное дело.

Он собирался расчистить посадочную площадку.

Генчик любил летать. Этому научился в мае, когда впервые прогулялся по Кошачьему переулку. До той поры как-то не приходилось здесь бывать: дамбы-то не было, и Генчик в эти места не заглядывал.

В Кошачьем переулке Генчику понравилось. Вокруг были дома с затейливыми надстройками и крылечками. Немощеная дорога петляла среди палисадников. Вела она под горку. Ездили здесь только легковушки да мотоциклы местных жителей. И, конечно, ездить им приходилось осторожно, потому что на самом краю оврага дорога делала поворот. Если не свернешь вовремя — сразу под откос. И не помогут врытые над откосом столбики.

Разумеется, машины и мотоциклы сворачивали. А Генчик — нет!

Он выходил в этот пустынный переулок, говорил себе «внимание, старт!» и мчался под уклон. Встречный воздух отбрасывал у него похожие на желтые стружки (как у Буратино) волосы. Холодом обдувал ноги. Рвал подол и рукава рубашки. Нарастающая скорость подносила Генчика к откосу, а там — вниз. И вот оно, сладкое замирание полета! И страх, и радость!..

Впрочем, страха с каждым разом становилось меньше. Склон — крутой, но ровный, с мягкой смесью песка и сухой глины — после нескольких метров свободного падения принимал на себя резвого мальчишку. Словно добродушный великан ловил на ладонь кузнечика.

Правда, «кузнечику» после этого приходилось из штанов, рубашки и волос вытряхивать песок и крошки, ну да это совсем пустяковая плата за счастье окрыленности…

Но на этот раз Генчик не стал разбегаться. Он подошел к столбикам, присмотрелся и съехал по осыпи осторожно. К зарослям травы-двухвостки.

Это такой сорняк, похожий на бурьян, но с гроздьями сухих семян. Семена очень похожи на двухвосток. Знаете, есть такое домашнее насекомое, столь же пакостное как тараканы и мокрицы. У семян, как этих двухвосток, на конце два коротеньких жальца. Ими семена так вцепляются в одежду, что потом отрываешь их целый день. В голую кожу они не впиваются, только чуть-чуть покусывают. Сперва поскребешь и забудешь. Но часа через два появляются красные пупырышки и начинается такая чесотка, что никакого терпения. И главное — надолго. Ночью лежишь и дергаешь ногами, будто едешь во сне на велосипеде…

В прошлый раз Генчик еле увернулся от опасности. Оказалось, что трава-двухвостка разрослась в сплошную чащу и подобралась к нижнему краю осыпи. Еще чуть-чуть и было бы такое приземление, что ой-ей…

Ну ничего, сейчас он наведет порядок.

Генчик извлек из чехла ржавый, но с отточенным краем клинок. Примерился. Изогнулся, словно лихой казак в седле, и несколько стеблей под самый корень — ж-жик!

… — Эй ты, похожий на чайник! Чего там развоевался!

Чуть в стороне от поворота дороги нависал над оврагом обшитый серыми досками дом. Острый угол дома выдавался в пустоту и его подпирали просмоленные балки. У этого дома, держась за кривой оконный ставень, стояла тощая девчонка. С растрепанными темными косами и торчащими ушами. В пятнистом желто-малиновом платьице. Снизу было видно, какие у нее красные в белую полоску трусики и длинные поцарапанные ноги.

И вся она была длинная. Наверно, на голову выше Генчика. Ссориться не имело смысла. И Генчик миролюбиво уточнил:

— Это почему же я «похожий на чайник»?

— А вот так! У нас на самоваре такой чайник есть! Синий с белыми кружочками.

Генчик не придумал, что ответить. Почесал рукояткой ножа подбородок. И все так же мирно спросил:

— Ну и что?

— Да ничего… А траву не трогай!

— Она твоя, что ли?

— Она общая! И моя тоже! Раз под нашим домом растет!

— От вашего дома тут еще десять метров!

— А хоть тыща! Говорят, не трогай!

Генчик и не трогал больше, но девчонка сжала губы и скользнула вниз (цветное платьице взлетело до локтей). Съехала по глине на своих босоножках, как на лыжах. И вот она — перед Генчиком. Решительно смотрит сверху вниз. Косы торчат, оттопыренные уши грозно розовеют, в темных глазах — зеленые огоньки, как у сердитой кошки.

Ну да, у Генчика клинок, почти что меч, но не грозить же им девчонке. Конечно, она вредная и длинная, но ведь безоружная. Да и кончится это, скорее всего, так: нож она отберет, а Генчику надает по шее. Он в девчоночьих глазах прочитал именно такое намерение.

Генчик сказал рассудительно:

— Чего ты из себя десантника строишь? Прыгаешь человеку на голову! Лучше объясни нормально: почему нельзя вырубать колючки-то?

Она объяснила с ноткой сожаления по поводу мальчишкиной тупости:

— Ну, это же зелень! Она воздух очищает! Зелени на Земле все меньше и меньше, надо каждую травинку беречь!

— Ничего себе «травинка»! — Генчик машинально почесал ножом ногу. — Джунгля ядовитая! Сорняк!

— Сорняк, это если он посевам мешает! А здесь он — просто трава. Растет и никому не вредит. Может, он на тебя смотрит и тоже думает: вот сорняк…

— Трава не умеет смотреть и думать, — набыченно сообщил Генчик.

— Откуда ты знаешь? Некоторые ученые говорят, что умеет! А ты — ножом. Вдруг ей больно?

Генчик вспомнил Козимоду, жующую поросль на косогоре.

— Теперь что же? И сено не косить? И скот не кормить?… И всем помирать?

— Сено — это для пользы! А тут какая польза, если все вырубишь?

— А такая! Чтобы можно было прыгать и в колючки не въезжать!

Девчонка поглядела вверх, потом на заросли двухвостки. Все поняла. Подбородком показала на Генчиков бинт:

— По-моему, ты уже допрыгался. — В голосе ее почудилась капелька сочувствия.

— Это чепуха, — мужественно заявил Генчик. — Это даже и не здесь…

— Ну а здесь когда-нибудь голову сломаешь.

Генчик мигом нашел ход для достойного отступления:

— Как же я сломаю, если ты косить не даешь? Значит, и прыгать нельзя… Ты же здесь хозяйка, с хозяевами не спорят… — Это он снисходительно так сказал. Будто взрослый, уступающий ребенку.

Длинная девчонка стала словно поменьше ростом. Глянула виновато.

— Можно ведь, наверно, и другое место найти. Для прыжков-то…

— Может, и найду, — вздохнул Генчик. — А ты… скажи, ты по правде думаешь, что траве больно, когда рубят?

Она свела маленькие пушистые брови.

— Я в этом просто уверена.

Генчик вдруг представил, как его этим вот ножом — по ногам. Это тебе не клюквенное варенье…

Он сумрачно затолкал клинок в ножны. И протянул девчонке.

— Ладно, бери…

— Зачем? — Она вроде бы даже испугалась.

— В хозяйстве пригодится. Мне-то он был нужен только вот для этого, — Генчик кивнул на заросли. — А теперь чего я буду с ним таскаться…

Девчонка неуверенно взяла «оружие».

— Им можно лучину колоть для самовара, — посоветовал Генчик. — У вас же есть самовар.

— Ага… — она неуверенно улыбнулась. И Генчик вдруг увидел, что один зуб у нее малость кривой. Как у него. И тогда он весело спросил:

— А правда у вас такой чайник есть? — И оттянул подол рубашки.

— Правда, — она заулыбалась пошире. — А что? Красивый чайник…

«Вот поглядишь на него и меня вспомнишь», — подумал Генчик. И стал глядеть вверх, на откос, потому что вдруг застеснялся.

Девочка сказала:

— Видишь ли… эта трава полезна еще вот чем. Она может разрастись и тогда укрепит эту осыпь. А то наш дом уже совсем съезжает в овраг. Он старый, еще прадедушкин.

— Не съедет. Подпорки-то вон какие крепкие, — сказал Генчик. Он по-прежнему смотрел вверх.

— А ты… если тебе нравятся всякие прыжки и полеты, приходи к нам, — тихо сказала она. — У нас на дворе качели есть, большущие. Прямо дух захватывает…

— Может, и зайду…

— Сейчас? — откровенно обрадовалась девочка.

— Сейчас не могу. Надо в магазин… Ну, пока.

И Генчик по тропинке рядом с осыпью стал легко подыматься к Кошачьему переулку. И посвистывал сквозь дырку от зуба:

Ты — ковбойша, я — ковбой,

Поженились мы с тобой…

Ему хотелось оглянуться, но он не решился. И сказал себе, что это было бы несолидно.

3

Когда-то Утятино считалось отдельным поселком. И Окуневка, что на другом берегу Верх-Утятинского озера, была самостоятельным большим селом. Но потом они стали районами Белорыбинска. Их соединили с городом кварталы новых домов. Но не везде соединили. Кое-где между поселками и городской окраиной лежали болота, рощицы и сады с редкими дачами — как в давние времена, когда Белорыбинск был еще Краснорыбинском.

Трамвайная остановка Утятинская располагалась на пригорке, и с нее видно было, как дымит трубами, блестит стеклами многоэтажек и втыкает в небо острие телебашни городской центр. А у самого пригорка темнело камышами Тарелкино болото, где, говорят, развелась в последние годы всякая нечисть. Из-за нарушенной экологии…

Генчик передернул плечами.

Подъехал дряхлый вагончик дачной линии — он ходил от коллективных садов до кольца в Зеленом квартале. Оттуда разбегались две линии: одна Окуневская, по берегу озера, другая — Городская, в главный район Белорыбинска.

В полупустом вагоне Генчик без приключений доехал до Зеленого квартала. Здесь вокруг площади стояли девятиэтажки салатного цвета.

А на самой площади был небольшой рынок. До «Юного техника» оставалось всего два перегона по Окуневской линии. Можно бы и пешком, но не хотелось. Жарко уже было.

Пока не подошел трамвай с нужным номером «семь», Генчик бродил вдоль столиков, за которыми тетушки продавали вперемешку все на свете: помидоры и кружевные лифчики, черешню и домашние туфли, зеленый лук и старинные подсвечники… Любопытно!

Из-за любопытства Генчик и потерял бдительность. Недалеко от пивного киоска его «прихомутали» пятеро.

— Эй ты, покалеченный! Куда торопишься?

— На трамвай, — робко сообщил Генчик. Хотя понимал, что никакое смирение тут не поможет. Выходов два: или «ноги-ноги», или откупайся. И при этом все равно можешь заработать по шее.

Обступили Генчика со всех сторон.

Главным в компании был, видимо, пацан с животиком и пухлой рожей.

«Круглый», — мысленно обозвал его Генчик.

Круглый облизал толстые губы и выдохнул:

— Откуда такой? А?

— Из Утятина. Я…

— Здесь тебе не Утятино, а Зеленка. Другое государство. Про таможенные сборы слыхал?

Генчик слыхал, но ответил наивно:

— Не…

— Бестолковый, — сочувственно вздохнул высокий тонкий парнишка (с виду даже симпатичный, с волнистыми темными волосами до шеи и глазами, как сливы). Он держал в опущенной руке накрытую тряпицей клетку. Интересно, кто в ней? Хотя какое там «интересно»! Смыться бы подобру-поздорову…

Еще двое пацанов — чуть постарше Генчика — в пестрых шароварах и одинаковых черных свитерах (в такую-то жару!) «пасли» пленника со спины. Лица их были без всякого выражения, как деревяшки. Такие и не запомнишь…

Еще один — ростом с Геника — стоял чуть в стороне. Смотрел словно из темных ямок — такие были у него глазницы. Молчаливый и насупленный. «Бычок», — машинально подумал Генчик.

Тот, что с клеткой, спросил, сделавши улыбку:

— Сам выложишь валюту? Или будешь дрыгаться и звать маму?

У Генчика что за валюта? Самая мелочь, чтобы купить три-четыре моточка уцененных проводков…

— Потрясти? — деловито пропыхтел один из тех, что в свитере.

Круглый масляно улыбнулся.

— Обождите… Буся, покажи ему Шкурика.

Симпатичный Буся снял с клетки тряпицу. Генчик обмер.

В клетке, сунув острый нос между проволок, шевелил усами крупный грязно-рыжий крысенок. Он стоял на задних лапах, а передними, похожими на черные обезьяньи ручки, держался за проволочные прутья. И красными глазками смотрел прямо на Генчика! Понимающе и злорадно!..

Это, конечно же, был не просто крысенок! Это был детеныш крыс-мутантов, что развелись недавно в окрестных болотах! Эти существа назывались «шкыдлы». В газетах писали, что они ужасно коварные и умные твари. Правда, один известный профессор доказывал по телевизору, что никаких шкыдл не бывает. Но как же не бывает, когда вот…

Жуть и отвращение тряхнули Генчика крупным ознобом. Он беспомощно округлил рот.

Буся томно улыбался.

— Шкурик, давай мы тебя выпустим, ты пошаришь у мальчика за пазухой, нет ли там потайного кармана с денежками… Шкурик любит таких смирных мальчиков.

Несмотря на ужас, Генчик видел и понимал все четко. Краем глаза он различил, что спасительная «семерка» уже стоит на остановке.

Пробиться бы…

Буся открыл клетку… Господи, как он может брать эту тварь в руки?!

— Я… папе скажу. Он здесь… — хныкнул Генчик. И вдруг заорал, будто отец и правда был неподалеку: — Па-па-а!!

На миг они поверили. Генчик рванулся назад, распихал тех, кто в свитерах, и — к трамваю! Тот уже ехал. Генчик догнал, вскочил на заднюю площадку. Встал. Дышал он со всхлипами.

— Каждодневное у вас хулиганство, — сказал толстый пенсионер с удочками. — Распустили вас родители.

— А родители, они нонче сами такие же, — поддержала его тетка, которая со своей корзиной занимала на заднем сиденье два места. — Ребенку ноги пообрезает, а им и дела нет до этого…

— Вот взять бы тебя за ухо да в милицию, — увесисто произнес худой усатый дядька со множеством орденских ленточек на пиджаке. И щелкнул пальцами — будто и правда хотел за ухо.

Генчик сказал со звоном:

— Меня в милицию, да? А их… вон тех! Их куда? Пятеро на одного!

За стеклами сзади видно было, как вся компания рысью спешит за трамваем. В погоню! Буся прижимал Шкурика к рубахе. Генчик опять задрожал. Но трамвай набирал ход, враги отставали.

Общественное мнение разом склонилось в пользу Генчика.

— Вот шпана проклятая! — вознегодовала тетка с корзиной. — Загоняли ребенка! — Она поставила корзину на пол. — Ты, мальчик, сядь, а то еле на ногах держишься.

— Да ничего. Я… спасибо…

— Садись, садись, — добродушно велел дядька с орденскими планками. — Вон у тебя и нога пораненная.

Варенье давно уже просочилось через марлю и вполне создавало нужную видимость.

— Спасибо, — опять выдохнул Генчик. И скромно присел. А в трамвае пошел разговор о том, что воспитания нынче нету никакого. Отсюда кошмарный рост безнадзорности и детская преступность.

— Шагу ступить уже нельзя. У моей соседки на прошлой неделе сумку крест-накрест распороли и все акции треста «Купи-Дон» тю-тю…

— Куда катимся? Чем дальше, тем жутче…

— Раньше тоже всякого хватало. Но был порядок…

— А сейчас властям на все наплевать, кроме собственной зарплаты и дачи…

— Горячей воды с апреля нету…

— Вечером на улицу не выйдешь, сплошной страх…

— И жулики, и НЛО эти, — вставил слово пенсионер с удочками. — Позавчера в первом часу ночи этакая плоская штука размером с фонтан плюхнулась прямо на грядки. Полкан зашелся от лая. А она — фр-р! — и в небо, и нету ее… Я, граждане, про это безобразие написал статью в «Вечерний Белорыбинск», чтобы навели порядок. А редактор говорит: «Нам про такие явления печатать не рекомендуют, есть устное указание председателя горсовета, чтобы зря не будоражить общественность». Я говорю: «Дак уже и горсовета никакого нету и председателя ихнего, а есть выбранная демократическим путем городская дума». А он: «Председателя нет, а указание осталось». Вот так! Пошел я тогда в эту думу…

Чем кончился разговор в городской думе, Генчик не узнал — «семерка» остановилась у «Юного техника». Генчик всем сказал «до свиданья» и, прихрамывая на всякий случай, сошел в тень тополей на улице Новомосковской.

Магазин был в просторном полуподвале. Там стояла чудесная прохлада, и Генчик под ее влиянием совсем успокоился. Повеселел. Тем более что колечки монтажных проводов в самом деле оказались на витрине. Они были самых разных цветов! И продавались почти что задаром! Потому что у них была повреждена изоляция. Для электрических приборов это опасно, а для маленьких человечков — безвредно. Ух, сколько новых жителей скоро появится в городе Генчика!

Мурлыкая про ковбойшу и ковбоя, Генчик запихал покупку в карман и направился к выходу. И… сквозь дверное стекло увидел, что злодейская компания тут как тут. И Круглый, и Буся, и Бычок. И двое в свитерах. Буся держал навесу клетку, накрытую тряпицей. Клетка рывками качалась.

Они стояли напротив дверей магазина. Шеренгой. Они терпеливо ждали добычу.

Белый свет буквально померк в глазах у Генчика.