Трясина (не) равнодушия, или Суррогат божества

Владимир Шеин (2021)

К адвокату Талызину вновь обратились с поручением — поучаствовать в защите невиновного. Убит наркодилер Илья Костомаров, врагов у которого должно быть множество, но всё указывает на одну персону — Степана Фёдорова. Он богат, самоуверен и уверяет всех в своей правоте. Адвокатское расследование показало — не всё однозначно, при расследовании многие участники преследовали свои цели. В ходе расследования круг подозреваемых ширится: старые семейные тайны дают о себе знать, раскрываются мотивы следователя, прокурора, оперуполномоченного, причастных к расследованию. Круг участников широк, выбрать из них истинного виновника сложно. Мало того, Талызину приходится работать в тандеме, что далеко не упрощает ему работу. Невиновен ли Фёдоров? Это и предстоит узнать адвокату.

Часть 2

1

Если у тебя поджимают сроки, то не торопись, потому что торопиться необходимо неспеша. Или спешить не торопясь? Чёрт знает, как правильно! Вот он богатый русский язык! Вперед и без раздумий бежит только дурак. Короче, я решил сделать паузу в одном деле, чтобы спокойно заняться другим. 20 ноября я посвятил написанию апелляционной жалобы по Сазанову. Кирилл заслужил качественного отношения к делу. Первая половина дня ушла на тезисное оформление моих доводов по поводу доказательств, которые, по мнению суда, подтверждали виновность Кирилла. Вторая половина — самое сложное, построение красивого и логичного текста самой жалобы, в который нельзя было вставлять нецензурные выражения и саркастические выпады. Последнее особенно расстраивало меня. К вечеру текст получился, притом на удивление «сытным». Привлечённая в качестве критика Анастасия Кирсанова, прочитанное одобрила, исправив попутно несколько стилистических и орфографических ошибок. К сожалению, это норма при любой работе с текстом, во всяком случае у меня. После этого я потребовал кофе, получив который отправил Анастасию домой, дав ей задание на следующий день отправить апелляционную жалобу почтой. В тишине и покое, с замечательным чувством удовлетворения от выполненной работы, я задумался о деле Фёдорова. А подумать было над чем!

Сначала необходимо определиться, какие цели передо мной стоят. Без этого не разобраться, какие способы и методы использовать. В любом случае необходимо будет привлечь Самсонова. Фёдор Петрович, опытный сыскарь, с которым я ранее неоднократно работал, ещё будучи следователем. С того момента, как я стал адвокатом, практически ничего не изменилось. Вышедший на пенсию Петрович от моих предложений поработать не отказывался, так как работу свою любил, с возрастом запала не потерял. Ну и плюс деньги, которые для российского пенсионера лишними никогда не бывают. Но для того, чтобы привлечь Самсонова к работе, необходимо определиться, что я хочу узнать. Это самое сложное.

Ещё в университете я понял, если ты определил цель, то способы и методы, которыми ты будешь достигать поставленной цели придут сами собой. Искать просто так и что-то непонятное слишком напоминает русскую сказку, в которой «иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что». К действительности, к сожалению, данная формула не применима. По результатам ознакомления дела меня заинтересовали некоторые обстоятельства. Первое, слишком интересный, я бы даже сказал, очень необычный кортик, обнаруженный на месте происшествия. Следователь данному орудию убийства внимания не уделил, а следовало бы. Значит, необходимо найти его владельца и узнать историю предмета. Второе, господин Фёдоров в силу своей глупости либо иных мало уважительных причин отказался рассказывать, с кем он разговаривал в момент убийства. И следователь, и суд, и даже мать моего клиента затратили много усилий, чтобы узнать, кто был его собеседником. Я пойду другим путём. Плевать с высокой колокольни, с кем говорил Степан. Необходимо узнать, где он находился в момент разговора. Отправная точка есть — имеется статистика соединений с его телефона с указанием базовых станций. Третье, свидетель Костин. Очень хочется узнать, где он находится и поговорить с ним. Тот факт, что он не явился в суд, и его якобы не смогли найти и доставить на судебное заседание, только подогревают мой интерес. Так просто свидетелей обвинения не прячут. Детский лепет о невозможности найти пресловутого наркомана — сказочка для идиотов. Что-то с этим Костиным не так, выяснить бы, что именно. Четвёртое, отпечатки пальцев Степана в квартире Костомарова. Либо кто-то прибрался в квартире потерпевшего, оставив не тронутыми лишь отпечатки Фёдорова, что само по себе выглядит бредово, либо что-то с этими отпечатками не так. Последнее наиболее вероятно, поэтому в этом направлении также следует поработать. Во всём этом замечательным является лишь одно — по всем направлениям работу буду выполнять не я, так как работа сыщика меня никогда не привлекала, бегать я не люблю. Поручим всё, за небольшим исключением Самсонову, если не справится он, то точно никто не справится. В зависимости от результатов и будем думать.

С этой замечательной мыслью, которая, по мере приближения к дому, нравилась мне всё больше и больше, я и закончил рабочий день.

2

На следующее утро, находясь в офисе, я окончательно оформил план, которому собирался следовать. Первым делом я позвонил Самсонову, разбудив его, и договорился о встрече. После этого я решил заняться сбором информации об орудии убийства. В этом мне могла помочь незабвенная Виктория Кирсанова, к которой я в последнее время подходить опасался. Её непонятный интерес ко мне, как предмету воздыханий, почему-то постоянно возрастал. Мои увещевания, отказы, зачастую грубые и даже оскорбительные, на неё не действовали. Виктория в своём упорстве была просто невозможна. Поэтому я решил заранее о встрече с ней не договариваться. Предупреждён, значит вооружён. Кирсанова, как женщина, и как знаток военной истории, эту истину ставит во главу угла. Если я сообщу ей заранее, она подготовится: «боевая раскраска», умопомрачительный наряд, который открывает для взоров всё, кроме того, что необходимо скрывать. Был у меня уже такой опыт, рассказывать о котором можно только некоторым друзьям. Супруге об этом знать точно не следует.

В 09 часов я направился в музей. Дело в том, что Виктория работает в музее Великой Отечественной войны, история этой мировой трагедии очень её интересует, она автор достаточно большого количества работ на данную тематику. Часть из них я читал, с большим интересом: у неё понятный язык, тексты читаются легко. Кроме этого, Кирсанова большой знаток оружия, в том числе холодного. Но и это не главное. Особое значение для меня сейчас имели её связи среди антикваров, у которых она пользовалась большой популярностью как эксперт в области оружия. Мне было известно, что основным её заработком было проведение как раз таких экспертиз — на зарплату музейного работника не проживёшь. У меня было чувство, вернее, даже надежда, что кортик с места происшествия должен был заинтересовать антикваров. Значит какую-то информацию я смогу почерпнуть.

Да, я забыл сказать, что Кирсанова красивая брюнетка 26 лет, среднего роста, кареглазая, длинноволосая, длинноногая и стройная. Последнее, как категория не меняется, не смотря на её пристрастие к сладкому, что меня, честно говоря, удивляет. Когда Виктория не в гневе, она очень очаровательна, мила и притягательна. В плохом настроении всё наоборот: она груба, бесцеремонна, не следит за своим языком, из-за чего у неё периодически возникают проблемы со своим работодателем. Мне общение с Викторией напоминает беседу с сумасшедшим — никогда не знаешь, что ей взбредёт в голову в следующую минуту. При всём при этом, она замечательная девушка, отличный друг и очень крутой профессионал. В общем и целом, Виктория Кирсанова мечта и ужасный сон каждого нормального мужчины одновременно.

В 09.30 я уже был у здания музея. В руках у меня была коробка с пирожными, я надеялся, что кофе меня угостит госпожа Кирсанова. В музее меня все знали, так как в прошлом я помог работникам разрешит спорный вопрос о выплате заработной платы, в связи с чем всегда был желанным гостем для них и очень нежеланным для руководства. Подойдя к кассе и сообщив о своём приходе, я сразу направился во внутренние помещения здания, закрытые для обычных посетителей. Когда я оказался в длинном коридоре, ведущем, в том числе, в кабинет Кирсановой, то понял, что пришёл явно невовремя. Весь коридор был заполнен возмущёнными криками Кирсановой, среди которых нецензурная речь перемещалась с полуцензурными саркастическими выкриками и оскорблениями в адрес пока неизвестной мне жертвы. Дойдя до её кабинета, я увидел, что жертвой оказался директор музея — Плетнёв Иван Сергеевич. Последний находился в плачевном положении, прижатый к одной из стен кабинета, а Кирсанова стояла перед ним, размахивая тяжёлой папкой с какими-то документами, норовя нанести увечья.

— Стоп, стоп, стоп! — вмешался я. — Вика, успокойся.

— Талызин, отстань. — переключилась на меня Кирсанова. — Не вмешивайся в то, что тебя не касается.

— Ну как же не касается? Мне же придётся защищать тебя в суде, когда тебя будут привлекать к ответственности за причинение вреда здоровью твоему же начальнику.

— Ну и что! Он заслужил не только это, но и смерти!

— Так, успокойся. — я решительно взял у неё из рук папку с документами, уронив при этом пирожные на пол. После этого встал между ней и Плетнёвым. — Всё. Конец. Конфликт переходит в стадию переговоров, которые будут начаты позднее. — я обернулся к Ивану Сергеевичу. — Вы бы шли пока отсюда.

Плетнёв не стал ждать, чтобы его уговаривали. Учитывая, что ему уже за 60, он удивительно быстро ретировался. Мне бы такую форму в его возрасте. После его ухода, я вновь повернулся к Кирсановой:

— Что случилось, Виктория? Иван Сергеевич, неплохой человек, но и он не выдержит твоих выкрутасов и уволит тебя.

— Да и чёрт с ним, пускай увольняет. Представляешь, он закрывает экспозицию, посвящённую первым дням Великой Отечественной войны для обновления.

— Это же хорошо. — не понимал я её гнева.

— Что в этом хорошего?! Этот старый козёл решил исключить из экспозиции экспонаты, которые были найдены поисковыми отрядами, в том числе письма, оружие и т.д.

— Вероятно, для этого есть причины.

— Для этого не может быть причин. Ладно, он у меня ещё своё получит. — уже более спокойно сказала Кирсанова, но с достаточной долей злорадства. — Ты зачем пришёл?

— Я хотел угостить тебя пирожными, но ты не позволила мне этого сделать в достаточно агрессивной форме. — я показал ей на раздавленную коробку со сладостями, лежащую на полу. — И мне нужна твоя консультация.

— Понятно. Так просто ты ко мне зайти не можешь? — вновь стала заводиться Виктория.

— Успокойся. Мне нужна твоя помощь. Так просто я к тебе зайти не мог, так как в нашу последнюю встречу ты угрожала меня убить, если ещё раз увидишь меня.

— Мог бы и рискнуть жизнью ради меня. — ничуть не смутилась она. — Что у тебя случилось?

— Понимаешь, на одном месте происшествия нашли интересный кортик. Я таких никогда не видел. Может быть, ты сможешь мне что-нибудь рассказать про него?

— Может и смогу.

— В таком случае приглашаю тебя на чашечку кофе.

— С пирожными? — с улыбкой и уже спокойно спросила Кирсанова.

— Нет. Одну коробку ты уже уничтожила. — я широко ей улыбнулся.

— Ничего, разоришься ещё на одну. Пошли, пока я не передумала.

Выйдя из музея, мы направились в кафе «У Степаныча», расположенном через дорогу от музея. Почему так называлось кафе, мне неизвестно, хозяйкой была молодая бизнес-леди, интересы которой я несколько раз представлял в суде. Заведение славилось своим кофе и сладкими десертами. Пирожные в кафе были действительно шикарные, поэтому я часто заезжал сюда с детьми. Мне же в нём нравился кофе. Зайдя в кафе, мы уселись за столик, стоявший у окна, из которого прекрасно было видно здание музея. Подошедшей официантке мы сразу же заказали зелёный чай и парочку пирожных с непроизносимым названием для Вики, американо для меня.

— Рассказывай. — настроение Кирсановой в предвкушении десерта улучшалось прямо на глазах. Я давно заметил, что Вика, как и все музейные работники, с которыми я знаком, является любительницей сладкого. — Что за кортик тебя интересует?

— Вот этот. — я протянул ей фотографии орудия убийства.

— Ничего себе. Неужели они ещё у кого-то остались? — мой консультант по оружию явно заинтересовался. — У кого его нашли? В настоящее время это редкость, на рынке к нему возник бы интерес среди коллекционеров.

— То есть ты можешь мне рассказать, что это за кортик? — задал я вопрос, беря у официантки чашку с кофе.

— Об этом может тебе рассказать любой мало-мальски интересующийся оружием человек, — Виктория прервалась для того, чтобы набить рот сладким, — или историей государственных органов. Кстати, ты меня должен просвещать по поводу данного кортика, а не я тебя.

— Не понял. Ты долго будешь ходить вокруг, да около? Что это за оружие?

— Оружие? Моё мнение — этот кортик является чисто декоративным. Хотя нет, не совсем декоративным. — поправилась она. — Это форменный кортик сотрудника прокуратуры СССР.

— Что? Какой к чёрту форменный кортик! — её слова оказались для меня полной неожиданностью. — Этим, как ты называешь «декоративным», кортиком убили человека.

— Обычный. — Виктория была спокойна и полностью поглощена едой, со скоростью и напористостью шредера уничтожая принесённые сладости. — Ладно, слушай. В период Великой Отечественной Войны, в 1943 году, Сталин издал приказ или что-то подобное, в соответствии с которым в прокуратуре была введена форма. Сначала согласно данному приказу прокурорам полагалась шпага³.

— Введена форма? Шпага? — я прервал рассказчицу. — Ты шутишь?

— Нисколько. Сам можешь почитать специальную литературу на эту тему, если не веришь. До 1943 года у прокуроров не было формы, её ввели в период войны. Итак, сначала прокурорам дали шпаги, но ненадолго. Через год их заменили на кортики. То есть кортики появились у прокуроров в 1944 году. Насколько я помню, их отменили уже после смерти Сталина, в 1954 или 1955 году. Обрати внимание, что кортик и шпага полагались только высшему составу и именовались они форменным холодным оружием.

— Зачем прокурору кортик? Бред. Ты издеваешься надо мной? Может им полагались ещё пулемёт и сапёрная лопатка?

— Слава, чего ты на меня накинулся?! — Кирсанова вновь стала заводиться. — Ты пришёл ко мне с этими фотографиями, я тебе сообщила, что мне известно. Смотри сам: видишь, на рукояти из желтой пластмассы, на верхней втулке — гравированное изображение герба СССР с 11 лентами. Если бы ты предоставил мне ещё и ножны, то я показала бы тебе, что устье с лицевой стороны украшено изображением герба СССР, а с оборотной — гравированным изображением символики Народного Комиссариата Юстиции. Я такие клинки видела лишь на фотографиях, они не очень распространены. Коллекционеры к ним относятся без энтузиазма, так как и кортик и ножны изготовлены не из дорогого материала, да и красотой не отличаются. Одна пластмассовая рукоять что стоит! А цвет! Претензии по поводу своей безграмотности в данной области предъявляй себе сам: ты же работал в прокуратуре, мог хотя бы поинтересоваться историей данного органа.

— Можно как-нибудь узнать, кто являлся владельцем кортика?

— Вряд ли. Дело в том, что клинки выпускались без клейм и номеров. Иногда сам владелец наносил травлением свои инициалы или фамилию. Но это редкость.

— Кому полагались шпаги и кортики?

— Всем от старшего советника юстиции до действительного государственного советника юстиции.

— Переводя на русский язык — от полковника до полного генерала. Это же уйма народу.

— Я думаю, их было не мало. Все мальчишки (всё равно, какого они возраста) любят поиграть в солдатиков либо почувствовать себя ими.

— Ты могла бы поинтересоваться у своих знакомых антикваров, не приобретал ли кто-либо у них данный кортик? Может им что-либо известно о нём. Любая информация, любая зацепка.

— Я поспрашиваю, конечно. Но имей в виду, что антиквары народ серьёзный, закрытый. Мало кто из их числа захочет разговаривать на такие темы: раскрывать владельца антикварной вещи не принято.

— Постарайся, пожалуйста. Для меня это очень важно, даже не для меня, а для человека, интересы которого в настоящее время я представляю.

— Я же сказала, что поговорю. Но на результат слишком не надейся.

— Спасибо.

— Спасибо слишком много. Я потом придумаю, что ты мне должен. — Виктория загадочно и как-то плотоядно улыбнулась. — Расскажи лучше, как там моя сестрёнка.

— Как работник, она меня устраивает. Кстати, именно из-за неё я ввязался в это дело: она умудрилась пропустить клиента, который сумел уговорить меня поработать.

— Сомневаюсь, что в этом есть её вина — в каждом правиле есть исключение. Ты бы лучше помог ей, всё-таки она учится на юридическом, твои практика, опыт и знания будут для неё полезными. Не будет же она всю жизнь работать секретарём.

— Об этом пока слишком рано говорить. Посмотрим, что можно сделать.

— Посмотри, посмотри. У тебя ещё есть вопросы? — тарелки перед Кирсановой были пусты, чай выпит. — У меня ещё есть дела, работа. Ссора с Плетнёвым ничего не изменила.

— Нет, пока ничего. Спасибо.

— В таком случае, пока. — Вика стремительно вскочила, схватила фотографии орудия убийства, быстро чмокнула меня в щёку и убежала.

— Пока. — проговорил я уже ей в спину.

Так, с одним делом закончено. Выпив ещё чашку кофе, я направился к Самсонову, на него я больше всего надеялся. Фёдора Петровича я знал давно, ещё с тех времён, когда пришёл работать следователем. Сейчас ему уже было за 60, хотя на данный возраст он выглядел и десять, и пятнадцать лет назад. Сам он невысокого роста, около 1 метра 65 см, плотный, седовласый, с бородой и усами, за которыми тщательно ухаживал. Одевается всегда аккуратно: на какой бы свалке нам не приходилось работать, одежда на нём всегда была чистой и отглаженной, как будто, только из прачечной. Самсонов был аккуратист, но не денди. Наиболее ценное главное в Петровиче — порядочность, полная отдача сыскной работе, которую он любил и любит по настоящее время, а также поразительная интуиция и прямо-таки маниакальное внимание в деталях. Я помню десятки случаев, когда только благодаря ему удавалось раскрыть заведомый «глухарь»⁴. Мне нравилось с ним работать и даже после того, как стал адвокатом, я старался с ним поддерживать связь, периодически звонил. Делал я это не только из эгоистического интереса, но и из-за того, что Петровича уважал, а его дружбу ценил.

Когда я приехал к дому Самсонова, который проживал на окраине города, он стоял у ворот и разговаривал с какой-то женщиной. Подойдя ближе, я увидел, что это не женщина, а совсем юная девушка.

— Приветствую, — обратился Самсонов ко мне, после чего обратился к юному созданию, — Светлана, это мой коллега и друг, Вячеслав Талызин. Я тебе когда-то о нём рассказывал. — затем он повернулся ко мне. — А это моя внучка Светлана. Прошу любить и жаловать.

— Рад знакомству. — несколько ошарашенно отреагировал я.

— Очень приятно. — отреагировала внучка.

— Ладно, Светлана, до пятницы. У нас с Вячеславом есть дела, о которых тебе ещё рано знать.

— Пока, дедушка. — Светлана кивнула мне и пошла в сторону автобусной остановки.

— Да, Фёдор Петрович, не устаёшь ты меня удивлять. Внучка? — я вопросительно посмотрел на него. — Ты никогда не говорил, что у тебя есть внуки.

— То, что я об этом не говорил, не значит, что их у меня нет. — он с ухмылкой посмотрел на меня. — Проходи в дом, послушаем, во что ты опять вляпался.

Мы прошли в дом, в просторную кухню. Самсонов, указав мне на стул, сразу же занялся приготовлением чая. Этот процесс, который у меня занимал не более пяти минут, у него превращался в священную процедуру: каждое действие выполнялось чуть ли не с религиозным выражением лица точными, отработанными и одновременно скупыми движениями. Пока Фёдор Петрович занимался любимым делом, я задумался о том, чем могла заниматься его внучка. Сыновья по его стопам не пошли: один работал в банковской сфере, второй ушёл в политику. Отношения между ними, насколько я знал, были ровными. Светлана выглядела лет на 20, самое время определяться с будущей профессией.

— Чем занимается твоя внучка? — обратился я к Самсонову.

— Пошла по моим стопам, учится в университете МВД. Надеюсь, у неё всё получится.

— Кем же она себя видит в полиции?

— Следователем. Я же, честно говоря, думаю, что она стала бы неплохим опером. Время покажет, ей ещё учится два года.

— Ладно, рассказывай, — Самсонов поставил передо мной большую чашку с чаем.

— Фёдор Петрович, я опять влез в дело. Не сказал бы, что оно интересное, но раз уж назвался груздём… Слушай…

Я рассказал ему всё, что мне было известно о деле Фёдорова. Рассказывал подробно, обстоятельно. Свои предположения, выводы я придержал, их необходимо было раскрывать постепенно, по мере необходимости. Также я умолчал о Селезнёве, Петрович с некоторым предубеждением относился к людям такого сорта, что сделать — профессиональная деформация. Рассказ занял минут двадцать, больше и не требовалось — не первый раз докладываю уголовное дело.

— Такая вот петрушка. — сказал я, закончив.

— Знаешь, ничего интересного. Обыкновенное убийство. Зачем ты вообще ввязался в это дело? Насколько я помню, ты зарёкся заниматься уголовкой.

— Ввязался и ввязался. Теперь работу работать надо. Поможешь?

— Мне одному тут не справиться, слишком много сделать придётся. — Самсонову не было необходимости говорить, чего я от него жду. Скорее, он внесёт в мой план дополнительными действиями.

— Я понимаю. По оплате вопросов не возникнет. Сколько людей тебе потребуется и сможешь ли ты их найти?

— Люди будут. Давай определяться: ты конечно же хочешь, чтобы за полицию доделали то, чего они наверняка не сделали? — в ответ я утвердительно кивнул. — Значит нужны два человека, которые будут бегать, вынюхивать, задавать вопросы и показывать фотографии на месте происшествия. По кортику моя помощь тебе не нужна, сам справишься. Что ещё?

— Костин. Меня он очень интересует, особенно, где он сейчас, почему не явился в суд, почему его не смогли найти, искали ли его. С ним я хотел бы поговорить лично.

— С этим и один человек справится. И я, и ты прекрасно понимаем, что его никто не искал. Наоборот, сказали, чтобы он нигде не мелькал до вынесения приговора. Алиби Фёдорова будем отрабатывать?

— Будем. Но не так, как это делал следователь.

— В смысле?

— Всем очень хотелось узнать, с кем Фёдоров разговаривал. Меня это мало интересует. Я хочу знать, где он был, когда разговаривал с неизвестным абонентом в день убийства. Поэтому я попробую по этому поводу с ним переговорить, а твоим людям придётся побегать.

— Принято. Когда поступит вводная?

— Постараюсь завтра переговорить со Степаном и сразу же тебе всё сообщить.

— Хорошо. Что в этом деле тебе ещё не нравится?

— Многое: есть вопросы к экспертизе, но тут ты мне вряд ли сможешь помочь. Знакомые в криминалистическом центре у тебя, конечно, есть, но я не хочу, чтобы ты испортил с ними взаимоотношения. Эксперт, проводивший экспертизу по пальцам, вероятнее всего пострадает, если мои предположения верны. Лучше скажи, что ты можешь сказать мне о нём и о следователе. Работал с ними?

— Со следователем, да. Семёнова я помню ещё молодым пареньком, который пришёл в полицию в участковые. Олег работает чуть более двадцати лет. Умный, толковый. В следователи из участковых он перешёл лет пятнадцать назад. Звёзд с неба он не хватает, но всегда был целеустремлён, упорен в достижении целей, в меру умён.

— Чего ж тогда в руководители не выбился? Пятнадцать лет в следователях, не многовато?

— Когда я работал с ним, у Олега была очень плохая черта характера — мало того, что имел своё мнение по многим вопросам, он его ещё и высказывал. Таких не любят, в начальники не выдвигают. Поэтому из наказаний и взысканий он не вылезал. В следователи он пришёл с молодым задором, азартом. С годами это прошло. Кроме того, взяток не берёт.

— Из материалов дела я узнал, что экспертизу по отпечаткам пальцев проводил какой-то Гофман Сергей Иосифович, он из экспертно-криминалистического центра области.

— Этого не знаю.

— Я тоже, к сожалению. Что ж буду сам что-то думать по поводу него. Фёдор Петрович, как будем решать вопрос с оплатой? Тебе придётся привлечь людей, им надо платить.

— Прежде чем ответить, скажи, кто уже работал по этому делу, из тех, кого нанимала мачеха твоего клиента?

— Не знаю. Не поинтересовался. И не мачеха, а мать. Мне на эту деталь уже тыкали оба. Странные у них взаимоотношения. Итак, сколько?

— Сделаем так: я найду людей, переговорю с ними, а потом выставлю счёт. Сумма будет честной.

— Договорились.

— Слава, у тебя самого есть какие-нибудь мысли по поводу того, кто убил Костомарова?

— Я даже не думал об этом. У меня, как адвоката, иная цель — попытаться доказать, что этого не делал мой клиент. Всё остальное входит в компетенцию следователей.

— Мне это не нравится. Ты собираешься искать доказательства невиновности Фёдорова, допустим, найдешь их. Но это должно привести тебя к истинному виновнику. Что ты будешь делать?

— Ничего. Если собранных доказательств будет достаточно для того, чтобы оправдать Степана, без раскрытия личности настоящего убийцы, я ничего делать не буду. Придерживаюсь старого адвокатского принципа — защищая, никого не обвиняй.

— Как? Как ты можешь такое говорить? Виновник должен понести наказание.

— Должен, только пускай этим занимаются компетентный органы, которых у нас огромное количество.

— Твоё равнодушие ни к чему хорошему не приведёт. — Самсонов, пользуясь разницей в возрасте, начал меня учить. — Каждый, пойми это, каждый, вне зависимости от того, кем он является, должен, просто обязан делать всё, чтобы убийца, вор либо иной преступник понёс наказание.

— Фёдор Петрович, ты путаешь, равнодушие с принципами. Я должен делать то, что обязан. Обязан защищать людей, заметь, защищать, а не оправдывать. Если я стану заниматься расследованием уголовных дел с целью установления истинного виновника, я возвращусь к тому, от чего давно ушёл — вновь стану следователем. Каждый должен заниматься своим делом. Проблема лишь в том, что не каждый своё дело делает хорошо. Равнодушие — это безучастное отношение, отсутствие интереса.

— То есть, окажись ты в ситуации, когда проходишь мимо насильника, который измывается над женщиной, ты пройдёшь мимо?!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Кто сомневается, может ознакомиться с Постановлением СНК СССР от 16.09.1943 «О введении форменной одежды для прокурорско-следственных работников органов Прокуратуры СССР», а также Распоряжением СНК СССР от 10.11.1944 года №21208 «О внесении изменений в форму одежды прокурорско-следственных работников органов прокуратуры СССР».

4

Уголовное дело о преступлении, виновник в совершении которого неизвестен, и установить виновника не представляется возможным в связи с отсутствием очевидцев и свидетелей преступления, иных следов, которые позволили бы раскрыть преступление.