На излете

Владимир Фролов, 2023

Что есть жизнь – наркотический сон Бога, кинотеатр для безвольных зрителей или набор непрекращающихся диссонансов? Попав в круговорот стремительных событий, герой все глубже погружается в сущность своего быта.

Смотрел на мир всегда лишь трезвым взглядом?

А может — только пьяным? Ревизор.

В глазах твоих есть фильтр, соткан ядом.

В бровях твоих не хмурость — лишь узор.

Ты шаг попутал с тремором больного.

На шапке не звезда, в груди не стать.

И что в твоем характере стального?

О чем ты видишь сны, когда лег спать?

Проснись, надень рубашку, выпей стопку.

Сегодня снова день, а позже — ночь.

Когда ты заприметишь, все же, кнопку —

С инструкцией попробую помочь.

***

Мир любви всегда казался мне несправедливым. Есть только одна женщина, которая любит тебя несмотря ни на что, безусловной любовью. Но у тебя на нее не стоит. Мать — высший дар и величайшее разочарование. Диссонанс вынуждает тебя двигаться дальше.

Нога с хрустом врезается в дверь, меня ждет долгое приключение через пространство квартиры на двадцать седьмом этаже, финал которого ознаменуется убийством очередного слетевшего с катушек психа. Время совсем притихло. Адреналин, перемешавшись с заряженной кровью, сделал свое дело — надавил на стрелку часов, не давая ей двигаться в привычном режиме. Слышу громкий щелчок. Неужели, сломана кость? Волны боли догонят звук через пару секунд, но для меня пройдет целая вечность в рассуждениях о первопричине происходящего. Может, это была секундная стрелка? Тот щелчок. Не важно, держи в голове свою цель — покончить с человеком, готовым отправить весь мир в забытье. И ради чего… Он сидит в этой квартире и насмехается над всем человечеством, прямо сейчас оскаленная физиономия извергает хохот. Слышу его через стены. Низкочастотный монотонный звук в моей голове, отражающийся от стенок черепа перед тем, как попасть в сознание.

Любая история начинается не с событий, но с мотивации к определенным действиям. Эмоции дергают за ниточки, направляя тело и поток мыслей исполнять поставленные задачи. Любимый герой — марионетка в руках высшего Бога, имя которому — Эволюция. Что стало моей мотивацией?

Сахар.

Дверь слетает с петель очень неохотно. Нога точно будет болеть. Сначала отделяется верхняя часть, затем, спустя несколько секунд, нижняя устремляется ей вслед, словно ребенок, держащий за руку мать. Хорошо, что дверь деревянная. В обойме моего кустарного дробовика всего два заряда. По одному на каждый глаз. Смех улюлюкает и шипит.

В жизни нечем заниматься, если хочешь чего-то настоящего. Мир или пустой, лишенный эмоций, или полон настроений, но все они лицемерны. Два толстых каната — выживание и размножение, превратились в набор рычагов, через которые тебя направляют. Любой аспект жизни, являясь лишь проявлением послушания перед природой, вызывает у меня смешанные чувства. С этой позиции самые безнравственные поступки становятся равными самым высокоморальным. Каждый бежит навстречу заветному счастью, протянутому костлявой рукой жизни. Преступники и моралисты равны в своих стремлениях ухватить его покрепче. На чьей я стороне?

Он почувствовал меня задолго до моего появления, а значит — эффект неожиданности безвозвратно проебан. Придется рассчитывать только на рефлексы. Мы будем драться, как загнанные звери. Полиция сидит у меня на хвосте и прибудет с минуты на минуту. Времени в обрез. И в то же время — его слишком много.

Все началось с Большого взрыва, я полагаю. Мириады элементарных частиц пнули под зад большим напалмом. И им это понравилось. Они организовали кружок под названием «Эволюция». Туда брали всех без разбора, достаточно обладать минимумом энергии и толикой массы. Это вам не отбор в сборную по атлетике. Никакой конкуренции. Твое существование — достаточное условие. Я тоже там был, но ничего не помню. Как и множество вещей, произошедших после. Трагедия одинокого человека в пустыне. Хочется пить, но никто не приходит. Паника затмевает зачатки разума. Внезапный гром среди ясного неба, пронизывающий стержнем пространство между двух скал, еще недавно бывших столь дружелюбными. Сколько подобных катастроф переживаешь до того, как учишься хранить что-то в памяти? Приобретаешь заделы на комплексы и фобии будущего. Твой персонаж определен обстоятельствами. Любовь к большим сиськам, синдром жертвы, бегающий взгляд и зависимость от едкого дыма. Стартовый комплект твоего быта. Первые воспоминания — словно первая страница книги, написанная разборчивым почерком. Пока ты учился писать — разучился мечтать.

— Это тебе! — девочка в песочнице протягивает мне лопатку с песком.

Она здесь самая активная. Активный набор атомов. Еще вчера мы не понимали, где заканчивается рука, и начинается окружающий мир. Сегодня же набор атомов стал набором объектов. Я знаю, где заканчивается моя рука. Я даже могу сказать несколько слов. Я знаю только маты, и девочка плачет после моего ответа. Мне грустно. Так я узнаю про эмпатию. Какой-то долговязый парень позади нее прячет в песочнице сверток костей.

— Кусочек детства для взрослых, — подмигивает он.

Вскоре я встаю на две ноги и отправляюсь в путь. Вчерашние дети с умным видом тыкают меня носом в грязь и заставляют верить, что это цветы. Заставляют учиться тому, чего не знают сами. Верить в то, что давно опровергли и любить тех, кто не способен быть честным. Но все это круто, ведь ребенок подобен наркоману — его жизнь проходит в режиме «под кайфом». Я имею в виду усиленные эмоции. Супер-радость, супер-печаль, супер-вкус, супер-запахи. Все супер. Потом возникает толлер к реальности. Тебя уже не вставляет, как прежде. Речь про ту самую шоколадку, на которой ты вдруг понимаешь, что она перестала быть такой вкусной. Что с ней? Обертка выцвела и пожелтела, как осенний лист. Вкус начинки стал более черствым.

— Отец, что случилось, она просрочена?

— Ты просто повзрослел, сын. Поможет увеличение дозы.

— Дозы?

— Женщины, сынок, теперь они твой шоколад.

Первый поцелуй, первая сигарета, первая пломба — мины на твоем пути, взрывающиеся разными вкусами. Застрявшие осколки шевелятся в теле. Контуженый чувствами человек, ветеран детства. Кто-то переборщил с чупа-чупсами, кого-то не заметил быстрый водитель, кому-то не повезло в экспериментах с огнем. Остальные награждены шоколадной медалью. Поиски сахара могут завести далеко. Синяя голова, растущие организмы и старый матрас запускают новый виток эволюции, максимально сокращая лишние телодвижения. Но если хочешь поиграть в моралиста — добро пожаловать в высшее общество, блеющее серьезными терминами.

Голова кружится. Дверь съела больше кислорода, чем я рассчитывал. Кусок дерева напоминает доску для серфинга, потерявшую своего наездника. Обои нависают надо мной, грозно тряся бумажными кулаками. На стыках засохший клей. Они были приклеены наспех. Что скрывается за слоями бумаги? Сколько поколений предков сжигало кислород в этой дыре? Мне надо просто дышать и поменьше загоняться. Вдох. Выдох. Вдох. Воздух пробивает дорогу внутрь, минуя осколки зубов. Легкие расширяются.

Когда я смотрю в ее глаза, она напоминает мне мать. Стивия — моя любимая шоколадка. Она заменила мне сахар конфет. Как будто то самое неуловимое чувство настоящей жизни, чувство, которое ты даже не способен описать — выразилось в одной девушке в материальном мире. Теперь оно реально, его можно потрогать. И даже трахнуть, если повезет. Стала ли она спусковым крючком в заложенной в меня программе?

Она может рассказать, в чем была одета на первом свидании, но никогда не вспомнит — в чем был я. Мы познакомились случайно. Обычно про такое говорят — судьба. Разочарованный в своей внутренней пустоте, я тогда искал чем заняться, и не находил. Я завязал с алкоголем, и походил на зомби. Кристально трезвое нечто. Брось зависимость — и узнаешь, чего стоила твоя улыбка. Я шатался по улицам города в поисках того, что сумеет вдохнуть нотки жизни в серый туман. Время было вечернее, темнота улиц опустилась на холодный асфальт. Свернув в один из переулков, я увидел, как она отбивается сумочкой от пары злых гиен. Я собирался пройти мимо, оценив мельком размер ее груди, но взгляд упал немного выше.

— Помоги, — прочитал я в ее огромных зрачках. Сама жизнь говорит с тобой в этот момент.

Мы из одной песочницы.

И вот уже рука хватает кирпич, так кстати оказавшийся под ботинком. Он красного цвета и весь в отверстиях, олицетворение сердца человека, пережившего пубертат. Рука взлетает над головой парня, достающего из кармана нож. Если его голова прочнее, чем этот кирпич — нам конец.

Его голова оказалась не крепче арбуза. Так я получил первый срок, условный. Мне сказали, что еще одно неловкое движение, растление соседской девочки, скажем, или проезд зайцем в поезде — и меня закроют по-настоящему. С работой должен был начаться полный напряг, ведь работодатели оценивают человека по упаковке, словно это новогодний подарок. Но Стивия помогла мне устроиться к своим знакомым в газету. Я начал писать некрологи и сводки бытовых преступлений.

Я цепляю ногой коврик для обуви, отправляя в полет чьи-то ботинки. Белый потолок заливает ярким светом грязь под ногами. Он падает на меня, надо успеть проскочить. Облака пыли поднимаются вверх.

Работа была не сложной. Я еду на очередное происшествие, прихватив с собой диктофон. Босс велел включать его всякий раз, как кто-нибудь из очевидцев откроет рот. Они будут извергать свою интерпретацию событий. А я — потом должен переслушивать записи и собирать из них картину. Художник, рисующий буквами. Свидетели обычно взволнованны, и начинают нести чушь. Ты должен оставаться спокойным и не давить на них. Иногда срываешься и высказываешь все, что думаешь об их показаниях. Кнопка на диктофоне вечно залипает в самый неподходящий момент, съедая половину их слов. Приходится много импровизировать. Возвращаясь в офис, я беру ручку и пишу слова, они собираются в предложения. Я плохо читаю, поэтому отдаю их на проверку редактору по несколько раз в день.

Мы зажили припеваючи, но продлилось это не слишком долго. Все из-за главного редактора газеты. Он ставил мне палки в колеса, ему не нравился мой литературный стиль.

— Ты слишком романтизируешь. Мы тебя не для лирики брали, — проскрипел он после публикации очередного выпуска, — читатели жалуются.

Возможно, я просто искал причины вместо того, чтобы ковыряться в последствиях. Кто спасет маньяков от их жертв…

Парень, отвозя свою стервозную невесту на работу, направил машину с моста?

Он прошептал, что в действительности любит лишь скорость, выкручивая руль в последний раз. Оставшиеся секунды он провел в полной гармонии с миром, ведь у нее не хватит времени начать новый скандал, пока машина летит вниз.

Пожилая женщина наполнила квартиру газом и взорвала, когда в гости наведались потомки?

Зажигая спичку, она заметила, что зять вышел на улицу покурить, но было поздно. Зато не придется делить наследство.

Подобные вещи происходили достаточно часто, чтобы нам со Стивией хватало на жизнь. Но золотая пора началась, когда город захлестнуло сумасшествие. На городскую сцену вышел новый маньяк — король психоделиков, как его называли газеты. Прозвище Метафизик приклеилось к нему почти сразу. Он заполонил город препаратами, лишавшими рассудка многих. Распространяя их через пищевые добавки, Метафизик, по слухам, хотел подарить свою любовь горожанам, поднять их уровень просветления или что-то в этом роде. Люди сходили с ума и шли на необдуманные поступки. Прыжки из окон, петли на дверных ручках и все в таком духе. Новостные ленты пестрили спорами о том, способен ли такой человек в действительности любить. Я был краток.

Эмпатия — главный враг человека на пути к социальной свободе.

Меня выперли из газеты. И долгое время все было тихо, город жил своей жизнью. Метафизик постепенно исчез с радаров журналистов, его так и не нашли, во всяком случае так писали мои бывшие коллеги. А меня не отпускало чувство, что я падаю в пропасть, на дне которой меня ждет только вакуум. За придуманным бытом нет ничего. От скуки я начал писать стихи, но кому нужна поэзия в наше время, когда вся лирика жизни умещается в одной таблетке?

— У тебя мастерский язык, — утешала меня Стивия. Что она имела в виду?

Все издательства отказались со мной сотрудничать. Мне ничего не оставалось, кроме как пойти работать на кассу в ресторан быстрого питания. Мы продавали самые калорийные бургеры в округе, и на моих глазах мозги людей заплывали жиром. Они орали, что хотят добавки. Некоторые брали диетическую газировку в надежде протянуть до полтинника.

Доходы падали. Стивия хотела детей. Семья была для нее единственным ориентиром, помимо модных джинсов и кофе с ликером. Денег едва хватало на нас двоих.

Иногда я надеваю ее очки, они изменяют мир до неузнаваемости, выворачивая истинные мотивы. Так принято в совместной жизни. И вот мы переезжаем в потрепанную однушку на окраине, рядом с железнодорожной станцией. Окна продувает со всех сторон, словно мы на вершине горы. Насморк становится хроническим. Она смотрит на меня, не понимая, что за красивыми глазами болотного цвета уже началось разложение. Ее восхищение фиолетовым залпом затмевает мой гной. Гайморит превращает кости в бульон.

Конец ознакомительного фрагмента.