Паладин XXI века. Аномалия

Владимир Сузрюков, 2019

Ему всегда не везло. Трудности с детства ломают парня. Здоровье, школа, семья, личная жизнь, коллеги – те причины, когда живешь не благодаря, а вопреки. Четвертый год только и разрывается, как невольник, на монотонной работе в банке. И, кажется, нет уже выхода из порочного круга, и пущена жизнь под откос. Но… в привычный повседневный уклад вторгается нечто… Человечество сталкивается с необъяснимыми аномалиями. И главный герой вытягивает свой счастливый билетик. Сумеет ли обычный городской парнишка выдержать выпавшие на его голову испытания?Содержит нецензурную брань.

День первый

Дзззз — дзззз — дзззз! Дрелью с победитовым буром сверлит сквозное отверстие в черепе настойчивый телефонный будильник. По воспаленным мозгам бьёт настоящий колокольный набат. Бедная электроника в пятый раз надрывается. Темную спальню оглашает горестный протяжный стон такой силы, что в батарею стучит недовольный сосед: разбудил беднягу с ночной смены. Мягкая измятая подушка летит в сторону, ладонь слепо шарит по желтой лакированной тумбочке. В последнем бою хитроумный агрегат из Поднебесной одерживает сомнительную победу над царством Морфея — вырывает сонного меня на работу.

Говорят, среда — маленькая пятница. Брехня! Скорее — суперпонедельник. Симфонией скрипнула дряхлая кровать. Спина согнулась в три погибели, острый хребет прорезал шкуру от копчика до затылка почти крокодильим гребнем. Босые ноги воздвигли вертикально. По-стариковски дошаркал в ванную. В узкие и бледные, будто у пианиста — дистрофика ладошки набралась ледяная вода. Плеснул пару раз в лицо. Только потом с большим трудом мышцы глаз продрали по-девичьи длинные ресницы, ссохшиеся безобразными «соньками».

Из зеркала в меня вгляделся сонный молодой человек. Вида крайне худощавого и самого унылого. По паспорту — двадцати семи лет от роду, по облику — семнадцати. Впалые, как от недокорма прыщавые щеки, резкие выступающие скулы, кажется, вот-вот готовые прорезать натянутую нездоровую кожу лица. Можно подумать — узник, только освобожденный из каменоломни. Любой вампир от зависти удавится, если увидит настолько красные глаза. Желтушные белки от ежедневного недосыпа испещрены густой сетью лопнувших сосудов.

Лучше бы не смотрел! Внешность — мой комплекс и больная тема. Вот куда столько прыщей? За весь день не передавишь. Чем только не мажу! А такое чувство — будто удобрения использую. Тот — над бровью, вообще, на дерево похож. Резцы зубов — на зависть любому кролику. Торчат, аж рот не закрывается. Пощупал бицепсы. Блин, что делал последний месяц зарядку, что нет. Даже не думают расти! Руку двумя пальцами чуть ли не в три раза обхватываю. Недостаток роста компенсируется дистрофичным телосложением. При весе сорок кило на метр шестьдесят, с кривой и больной спиной, представляю собой тот ещё уникум! Которого обязательно обидеть, унизив любым способом, считали для себя достойным развлечением все хулиганы школы. Что самое обидное — даже младшеклассники. Вызывая гомерический хохот девчонок и ребят постарше. Школа пролетела темным пятном, промелькнув мимо, как темный железнодорожный тоннель. Оставив после себя массу грязи, обид, горьких слез и несбывшегося детского счастья.

Провел ежедневный ритуал чистки жевательных принадлежностей. После — капитально обмылся холодной водой. Брр… Горячую позавчера отключили. Весна… В минуту сбрил слабый пушок. Рука привычным движением потянулась пригладить волосы. Темные, как душа Билла Гейтса, всегда торчат диким кустарником. Горсть воды — для лучшего эффекта. Тряхнул головой. И так прическа сойдет! Куча антисептиков обработали плодородную кожу. Чуток дешёвых духов на волосы, чтобы запах дольше держался.

Суетливо спеша, заторопился на кухню. Опаздываю. Тонкие изящные пальцы никогда не державшие ничего тяжелее ноутбука ухватили вчерашнюю булку белого. Накидал на хлеб душисто пахнущей сырокопченой колбаски. Поверху пристроилась белая шапочка ароматного сыра. Кусочек помидорки завершил кулинарную композицию. Так сказать, организация незатейливого завтрака: вкуснее фуд-кортов, быстрее фаст-фудов. Опа — записка на столе! И как сразу не заметил? На самом видном месте! Красной ручкой! Без очков — ворона просто.

«Лёва, завтрак на плите. Сынок, сегодня манная кашка. Возьми масло в холодильнике. Смотри, не ешь колбасу!!! — доктор запретил!».

Как в насмешку — назвали же меня так грозно! Царское звериное имя порочу. Поздно! Не успел я, мама, прочитать. Уже покушал. В голос закряхтел, жалобно застенал, проклиная тот день, когда родился. Но руки не забывали споро натягивать узкие, совсем выцветшие джинсы с китайского рынка. Хоть гладить ничего не надо. На спинке стула — белая рубашка. Заботливые руки мамы ещё с вечера подготовили к рабочему дню. На ходу накинул теплую любимую куртку, не расстаюсь с ней ещё с универа. В темной прихожке прищуренный взгляд пробежался по бардаку. Давно пора лампочки вкрутить, руки никак не доходят. Вспомнил где положил! Цапнул из громоздкого шкафа потертый портфель. Ноги на ощупь, как в тапочки влезли в сапоги. Противно заскрипела железная дверь, нехотя выпуская на лестничную площадку. А там на носочках, до кнопки. Окончательно обулся уже у в лифте. Спустился со своего двенадцатого, кинул — «Здрасьте!» — вечно ворчащей пожилой соседке Бабе Нюре. Та посторонилась с пустым вонючим мусорным ведром. Из внутреннего принципа не пользуется мусорными пакетами. Едва отвернулась — зажал нос. Уважаю консерваторов, но не до такой степени. Вот так и получается в жизни. У каждого из нас своё помойное ведро за пазухой, а часто и не одно, которые давно пора выкинуть в выгребную яму, иной раз — вместе с душой.

Только высунул нос из подъезда, нырнул обратно. Ухх!! Прохладно сегодня!! Опять весна задерживается! Мороз так и кусает нос! Вроде, марток — а одевай семь порток! Зря только шмот сменил. Уже как неделю синоптики обещают потепление, и где оно? Тыльные стороны ладоней мгновенно покрылись гусиной кожей, ухватились за капюшон. Надежно закутался, подтянул плотнее шерстяной шарфик, закрывая любые пути холодным потокам. Надоело болеть! Вся зима в соплях, насморках и ангинах. Не хватает и весны такой же. Всё, вперед! А то начальство ругаться будет. А оно мне надо?

Невдалеке у бордюра раздается ленивый стук ледоруба. Свои копейки отрабатывает сосед из последнего подъезда: невысокий сухощавый мужик лет за сорок с небольшим, а выглядящий на все шестьдесят. Сейчас полураздет, в одной кофте без шапки. От красного лица и закопчённой бордовой шеи так и прёт пар. Вроде мужик адекватный, но трезвеет только по праздникам. Блин, опять денег просить будет.

— Здравствуйте, дядя Вася! — язык не поворачивается называть человека вдвое себя старше — «Васькой», как зовут его все остальные и дети. ¬

— Здоровей видали! Пару соток не займешь? До зарплаты? Прям ваапче надо… Жрать неча… Завтра отдам.

— Не нету! А вы мне ещё с того раза и с прошлого, и с позапрошлого, и до этого ещё, так и не отдали между прочим!

— Чё реально? А я думал вернул! Ну как так? — заскорузлые обветренные пальцы Василия заскребли в засаленных лохмах. Меж бровей пролегла складка. Мужик сделал вид, что реально вспоминает. Я побежал дальше, пока изобретательный ум, желающий опохмелиться не нашел лазейку. Давно подметил, это он косит под дурачка. Образ удобный, наверное, меньше требуют, поэтому так и живет, всегда под всеми. А так-то шесть классов образования вроде, а считает втрое быстрее экселевских формул у меня на компе. Не мозг, а калькулятор на спиртовом ходу. Помнит все денежные операции за последние три года. Много нас таких, умных, да с кривой судьбой…

Городская суета подхватила, словно могучий смерч чахлую щепочку. Строгий регламент урбанистического быта заставил нырнуть в ежедневные заботы почти муравьиного сообщества. Где у каждого насекомого своя роль и функции, в обязательном порядке отыгрываемые, несмотря ни на что. Иначе — ожидай наказания. Болеешь, хандришь, стресс, депрессия, умерла любимая собачка — неважно. Главное — надеть маску нужного спектакля. Играть роль с определенным перечнем вроде бы никем не прописанных, но всегда исполняемых норм и правил. Наше стремление к разнообразию, подобно желанию элементов механизмов машины к отклонению от стандарта. Быть непохожим, отличным от всех возможно — но технический контроль не пройти. Выкинут в брак на дальнейшую переплавку.

Ой, ну что за день! Проезжающий КАМаз прервал депрессивные размышления самым неприятным образом. С громким хрустом могучие протекторы взломали ночную корочку льда, умудрились обрызгать грязной водой. И в самый что ни на есть минус! Да чтоб тебя! В сердцах мысленно сплюнул. Сложенные хлопушкой перчатки сбили кусочки льда со штанов.

Мчится, как на гонках! Вообще, что за галиматья… Ограничение 60 км/ч, а для того, чтобы не штрафовали — можно и 79 км/ч мчаться. Хорошо бы на работу так разрешали! По регламенту в восемь ноль-ноль, но, если очень хочется, можно и к десяти и без всяких санкций. И уходить не в пять, а в три, допустим. Хм… было бы неплохо. Стоит телевизор пять тысяч рублей, но я хочу купить его за четыре — и покупаю! Размечтался…

На остановке очень некультурно позевывал, челюсть грозила вывихнуться, если не прекращу кусать морозный воздух. Ну и ладно, не так уж и стыдно. Вокруг все лица свои, давно изученные до самой последней трудовой морщины. По сорок минут в день вижу каждого, порой, чаще чем маму. Тошнит от унылых опухших рож. Почти семья, только немых, раз не общаемся. Пританцовывая от морозца и нервов, наконец дождался припозднившийся транспорт.

Скрипнули тормоза, щелкнули двери. Локти у меня острые. Расталкивая, невежливо пихая ими, вломился в удушливый и вечно вонючий бензином и пылью автобус. Ну всё… Теперь час трястись, изнемогая от дороги, похожей на американские горки и стиральную доску одновременно. С болтанкой, после которой только и желаешь, чтобы рабочий день кончился уже сейчас.

Водитель — лоснящийся, большой и жирный, как морской слон, утер волосатой лапой лоб. Толстая ладонь только размазала грязные потеки. Взгляд шофера раздражённо метнулся в зеркало заднего вида. Челюсть вылезла ящиком. Потная лысая голова повернулась в мою сторону. Глаза выкатились из орбит, лицо побагровело. Водила хрипло рявкнул, заставляя дрогнуть колени и невольно задержать дыхание:

— Иди в салон! Придурок! Нарожают абортов!! Тормоз!!

Окрик смотивировал быстрей забиться от злого взора в середину автобуса, спрятавшись меж хмурых лиц, одного взгляда на которые хватает, чтобы понять — счастья на Земле не существует.

Не помогло. Нарвался на хамство могучей, как танк «Абрамс», кондукторши. Тяжелый взгляд окатил с ног до головы, демонстративно уничижительно, словно из поливочного шланга — помоями.

— Да уйди ты, паразит, с прохода! Куда ломишься?! Под ноги смотри! И сумку убери! Видишь, люди ходят?! Мешает. Чем думаешь?

— Я… Да ну…Он сказал… Я просто… шел… Изви…, — не успел закончить. Грубо прервали:

— Ты как рожать собрался! Проезд оплачиваем, молодой человек! Некогда мне на вас таких время тратить!

Словно в десятибалльный шторм, чуть не зубами, уцепился за грязно-желтый весь ободранный поручень. Рука спешно нащупывала тысячу. Точно помню — второпях скомканная бумажка ещё вчера затерялась в бездонных глубинах дырявого кармана.

— За проезд надо готовить заранее, — прокомментировала кондукторша, казенным голосом диспетчера на вокзале.

А вдруг потерял?! Зря думал, что сильнее вспотеть уже нельзя…

— Сейчас, сейчас! Подождите, пожалуйста, — наконец указательный и большой пальцы ухватили пропажу из подклада. Шумно вздохнул с чувством глубокого облегчения.

— Как из одного места вытащил! Я тебе что, кассовый аппарат?! В следующий раз пешком пойдешь!

Колбаски пальцев, сплошь покрытые кольцами, отсчитали необходимую сумму. Сунула деньги прямо в лицо.

— Сдачи на вас не напасешься, — проворчав, наконец, рассчитала кондуктор.

Справа от меня — девочка лет пятнадцати. Пытается выживать меж прессов могучих спин. На добрых, как у телёнка глазах — аккуратные круглые очки. За спиной — древний, ещё советский скрипичный футляр.

— А ты чё в телефон тыкаешь?! Рассчитываемся! Я жду. Да, да, я тебе говорю! И не лупи свои глазищщи! И как вас воспитывают?! С таким драндулетом на такси ездиют! Вот же дети пошли! — облаяла кондуктор новую жертву. Глаза девочки наполнились слезами.

Кондуктор прошла дальше, как ледокол Арктики. Могучие формы втрамбовали меня в рядом стоящих пассажиров.

Не могу, как они — грубить, хамить, обзываться. На беду — хорошо воспитали. А вот такие халды — где только берутся? На уровне инстинктов чувствуют, кто ответит, а на кого голос повышать можно без всякой боязни. Агрессия и злость, словно ядовитая смесь едкого клея. Заполняют собой всё расширяющиеся трещины в душе, расколотой от муторной жизни.

Мокрый, как после душа, вломился в проходную родного банка. Не успел в последнюю минуту — путь загородил мускулистый шкаф в сером камуфляже. Сразу тяжело задышалось. В груди по пищеводу словно гранитный камень из морозилки прокатился. Охранник поигрывает резиновой дубинкой, перекатывается с пятки на носки и обратно. Точно в позе хозяина жизни. Лицо такое, будто по нему в армии не раз прошлись саперной лопаткой. Тяжелый взгляд серых глаз многозначительно уперся в часы у входа, затем уничижительно — на меня. Зеленый фирменный циферблат показывает 8.01. Безопасник поцыкал. Голова неодобрительно качнулась из стороны в сторону. Масляные губы растянулись, демонстрируя крупные жёлтые зубы, будто не в улыбке, а в оскале.

— Кто бы мог подумать…, — с нескрываемой издевкой начал представление «камуфляж», как резину растягивая гласные. Полицейского вида резиновая палка постучала по разлапистой ладони. Раздались звучные шлепки. Вспомнилась Новогодняя ночь по телевизору — будто куранты бьют на Спасской башне в исполнении охранника.

Верзила продолжил:

— Малинин, опять опаздываешь?! Даже не опять, а снова. Как там правильно? Ты же грамотный. Хэ-хэ. Пиши объяснительную, скажи «прощай» и помахай ручкой своей премии. А у меня она будет… За улов опоздунов. Сегодня одиннадцатое. Третий раз за месяц!! Ты чемпион! Поздравляю, — с ехидной кривой улыбкой съязвил Дубинский Пал Палыч. Или просто — «Дуб». Начальник охраны. Вредный, как сама жизнь.

Внутри всё упало. Как раз деньги нужны, как назло. Заранее бессмысленно попытался умилостивить упертого охранника:

— Пал Палыч!! Ну извините, пожалуйста! Пробки сегодня, понедельник, грязь. Один автобус до нас ходит, ну вы же знаете, — Заладил одно и то же уже в сотый раз. В конце концов, не за два часа же до работы выходить?

— Вот такие, как ты, Малинин, никчемные планктоны, страну и довели! Что ты мне хрен в уши вкручиваешь? Мамка тебя не разбудила, ещё скажи? Подгузник не поменяла? Попку не подтерла? Я тебя на руках должен до работы донести? Пиши объяснительную, маменькин сынок.

Спина согнулась, понурился, подошел к столу дежурного — ещё одному дармоеду в форме. Русоволосый молодой парень даже не прячет ядовитую ухмылку. Набитый крепкий кулак небрежно толкнул в мою сторону канцелярию. Рука, дрожащая в нервном перенапряжении, потянула из стопки необходимый бланк. Доводят… Ей Богу, энергетические вампиры….

По привычной, накатал одну и ту же бесконечную историю — про Белого бычка, регулярно доводимую до начальства, хотя бы раз в месяц на протяжении последних лет. А что сделать? Автобус единственный до работы — раз в полчаса. То ломается, то пробки, то извержения вулканов, с падениями метеоритов, обязательно не позволяют приходить пунктуально. Вдобавок — по тринадцать часов работаю с часом дороги в одну сторону. Никуда не денешься. И так — изо дня в день! Конечно, можно тратить ещё на час больше — на дорогу, но моральных сил и мотивации нет. Совсем нет.

Уже три года подряд целыми днями только и делаю, что утопаю в вязкой трясине бумажной волокиты, лишь раз прерываемой на долгожданный обед. Дающий хоть какой-то отдых осоловелым глазам за далеко не восьмичасовой рабочий день.

Понукаемый каждые полчаса начальником отдела — моим ровесником живчиком Максимом, ежедневно пытаюсь объять необъятное — переделать никогда неиссякаемый поток задач. А проблемы сыпятся, словно из волшебного решета.

Время утекает водою из пальцев. Вернее, фотонами с вольфрамовой нити накаливания. Чем выше напряжение, больше амперов на токе — короче служба купленной вещи… Меня же и купили — зарплатой. Уверен — ещё и близко не выйдет гарантийный срок — перегорю. Три года молодости позади. По идее — самые активные и продуктивные. А что я могу вспомнить? Впечатление, будто минуло — ну пускай полгода. Дни сливаются в единую серую бесформенную массу. Ничего интересного, никаких заметных вех. Из особых событий могу припомнить лишь замену офисной мебели.

Не знаю про другие подобные организации, но у меня прямых начальников — человек пять. И каждый норовит в первую очередь продвинуть свою проблему. Естественно, отодвигая в стороны задачи других. И за задержку любой — неизменно получаю персональную головомойку и выволочку. Как от своего начальника отдела — напрямую, так и от остальных боссов.

За всю предшествующую жизнь до трудоустройства в банк — в совокупности не услышал столько мата, как за первый день работы! В самых невероятных сочетаниях и комбинациях. Сколько времени минуло… До сих пор не привык. И словесные мотивационные пендели неизменно больно бьют по моральному состоянию, нередко вгоняют в самую черную хандру. От природы — совсем мягок и бесконфликтен.

Лифт мягко доставил. Бесшумно открылись отливающие серебром двери. Глазам предстал длинный коридор. Отделка сверкает современными материалами, словно вошёл в звездолёт. Хотя не уверен, что на космическом корабле поставили бы столько камер, а возможно и микрофонов. Нашпиговав ими абсолютно всё — от кабинетов до лифтовых шахт. Мир идёт к абсолютной диктатуре капитала. И IT-технологии — наитягчайший кнут.

Взгляд упал на шикарный пол. Очень неуместно, как из позапрошлого века, смотрятся мои сапоги «говнодавы» на фоне навороченного бело-голубого паркета.

Блин! Едва не сбил с ног спешащий на планёрку сотрудник.

— Извините, — попросил я прощения.

Белорубашечная пропотевшая пухлая спина уже бегом удалялась, не обращая внимания. Вот примерно так и всегда этаж встречает деловитой суетой, погружает в особую, ставшую давно привычной атмосферу офисного бытия. Ту самую, известную любому счастливчику, хоть сколько-нибудь посвятившему жизнь крупной корпорации.

Манагеры и клерки похожи на всегда счастливых от работы безмозглых насекомых, где в качестве муравьиной королевы выступает директор. Месяц назад собственники нашли дурацкий предлог — выпнули старого, поставили нового. Офисный планктон словно большую часть времени находится под воздействием одурманивающих феромонов, выделяемых специальными железами и секретами собственников. Реально же, большинство сотрудников от души рады своими запрограммированными ганглиями, любым микроскопическим движениям по карьерной лестнице и редким мизерным премиям. Возможности дополнительно работать — ещё больше. Пустая трата драгоценных лимитированных минут жизни на чужого дядю — блаженство и благодать. Знаю я, что это за феромоны и с чем их едят. Бесконечная погоня за иллюзорными социальными преференциями, с чуть большим количеством нулей и единиц в записи банковского счета на далеком сервере.

А вот и мой офис! Внутренности завибрировали в предчувствии обязательных неприятностей трудового дня. Отжал ручку вниз. Из груди вырвался тяжкий вздох. Ввалился в кабинет. Ноздри затрепетали. Ощутил специфический запах краски работающего принтера, что перебивает даже кофейный. В ушах характерными щелчками заиграла ритмичная музыка механизма подачи бумаги, до смерти надоевшая. С самого утра и до ночи наяривает, дурная шайтан машина. В первое время — работа так и снилась, с аудиосопровождением бесконечного жужжания МФУшки. Лучше не думать, сколько вдыхаешь химии. Ага… А перед агрегатом бумаго-аппокалипсис. По объему макулатуры предполагаю — печатают собрания сочинений Оноре де Бальзака в ста экземплярах.

— Здравствуйте! Доброе утро! — поздоровался я, как всегда — вежливо. Низко кивнул, почти плечами.

Половина коллег сделали вид, что не заметили. Остальные — едва кивнули в ответ, не отрывая взгляда от мониторов.

Не успел повесить куртку, за спиной грохнулся пластик о пластик. Ввалился раскрасневшийся Макс, как всегда, привычно, открыл дверь с ноги. И другие отделы также пугает. За что даже получил прозвище «футболист». Худой и длинный, как телеграфный столб. В любой день идеально выбрит так, что девчонки подозревают лазерную эпиляцию лица.

С ходу уселся на мой стол. В сторону ягодицы сдвинули вчерашние стопки бумаги. Злой взгляд проткнул меня насквозь — сверху вниз до костей, и возможно отразившись, прошелся обратно. Я в нерешительности остановился перед рабочим местом. Лоб покрылся испариной. Левый глаз непроизвольно задергался.

— Ты садись, садись! Отдохни! Устал бедный, — хрипло, но очень нежно произнес начальник. А в глазах пылают настоящие вулканы.

Я не дыша обошел стол. Пододвинул новомодное белоснежное кресло из экокожи. Колени вместе, ноги подрагивая бессильно подогнулись, ягодицы пристроились на мягком и очень удобном. Сразу стал ниже Макса ещё на три головы.

И едва не оглох от возмущенного рёва:

— Где тебя носит?! Ты задолбал меня опаздывать! Лев, мать твою за ногу! Когда отчет сдашь за февраль?!! Все сроки прошли!! Кхе, кхе, кхе, — даже закашлялся он в гневе. Вынужденный встать и потянуться за стаканом воды из кулера.

Офис замер. Коллеги постарались даже дышать потише, чтобы не пропустить самое интересное. По-моему, и принтер запечатал на пару тонов пониже. Словно исподтишка гад злорадствует.

Пока Макс шумно пил, я смотрел на его дергающийся длинный кадык, пальцы протирали носовым платочком стеклышко очков от его слюны. В голове формулировался обтекаемый ответ.

— Здравствуйте, Максим Александрович! Ну вы же видите, работы невпроворот! Не успеваю никак… Постараюсь сегодня закончить. И презентацию Евгения Николаевна просила ещё позавчера сделать. Совсем зашиваюсь.

Взгляд опустился на уровень колен Макса, беспомощно заметался по кабинету пойманным в западню зайцем. Не знаю, как оправдаться. Мысли растеклись, что желе на асфальте, рухнувшем с десятого этажа. С ужасом приходит понимание — опять пахать до десяти вечера, в опостылевшем до зеленого каления офисе. Вновь и вновь пытаться разобрать грёбаные мириады цифры. Когда те сливаются в усталых глазах в одно мутное пятно. И всеми силами тщиться не заснуть прямо на клавиатуре.

Начальник, как заправский баскетболист, метнул стаканчик через пол офиса в ведро полное макулатуры. Попал. Удовлетворенный взгляд мазанул по просторному офису. Все ли видели его маленький триумф? Честолюбив даже в мелочах.

— Если бы ты не сидел просто так, а действительно работал, давно бы посчитал всё! Не успеваешь, бери домой! Тебе тут не детский сад! Не можешь?! Пиши заявление. Нового найдем! Понабрали по объявлениям. Ты чего такой капуша?! Отчёт!!! — Рявкнул Макс так, что полетела слюна. Вскочил. повернулся на каблуках, показывая, что разговор закончен… И вышел. Такая у него манера — бескомпромиссно обрывать разговор, оставляя последнее слово за собой.

Только головная боль от него! Руководство и сами рады жить ради банка и из других готовы все соки выдавливать. Действительно Макс не понимает или делает вид, что не видит работы на износ четвертый год? Мысленно лишь сплюнул. Ежедневная критика профессиональных способностей и компетенции, вернее, их отсутствия, с точки зрения коллег — давно стали моими привычными спутниками. За постоянным потоком негатива совсем потерял чувство реальности, какие уже обвинения справедливы, а какие нет. Порой на полном серьёзе, без всяких шуток, кажется, что виноват даже в монголо — татарском нашествии и развале СССР. На допросе в органах — без тени сомнения сознался бы и в том и в другом! Тотальное сомнение в своих силах подрывает любую самостоятельность. Превращаюсь в идеального бессловесного исполнителя. Не имеющего ни собственного мнения, ни воли, ни глобальных желаний.

Анастасия — соседка за столом напротив — лишь ядовито ухмыльнулась. Ей то что! Как-то умудряется вдвое больше делать за то же время, что и я. Крайне внимательная к любой детали. На моей памяти, ни разу не допускала серьёзных косяков и проколов. Карьеристка. И всегда рада проколам ближнего. Явно метит на место начальника. Спортивная подтянутая фигура — выдает ту красоту, которую человек вырывает у природы с тоннами пота, миллионами приседаний и часами скручиваний.

Юлька, соседка слева, недавно закончила университет — постоянно занятая своей внешностью эффектная красотка. Иногда производит впечатление меньшей интеллектуальности, чем её любимый айфон. А изредка — выдает столь глубокую мысль, что я поневоле задумывался. Не просто ли это удобный образ — тупая блондинка? Как всегда, Юля погружена в себя. Кажется, даже никогда и не замечает конфликтных ситуаций. Крутит шуры-муры с главным финансовым аналитиком. Что позволяет без особых трудностей и с хорошей зарплатой спокойно приходить на работу и говорить: «Здравствуйте». На чем, собственно, её рабочий день и заканчивается. И откуда лежат корни моих завалов на работе за последний год. Теоретически, должны решать параллельные вопросы.

Вот почему начальник отдела отрывается на мне. Не на Витьке же?! Двухметровом амбале, сидящем у самой двери, его дальнем родственнике. Обладающим уверенным взглядом, по-настоящему сильного человека, квадратной челюстью и широкой русской душой. Или не срываться же Максу на двух, почти пожилых, опытных бухгалтерах — Оксане Юрьевне и Раисе Петровне. Костяке коллектива. Любую поставленную задачу выполняют крайне профессионально. И в самые кратчайшие сроки. Работают здесь на одном месте уже лет пятнадцать кряду. Со времен основания сего заведения легального отъема финансов у добропорядочных и не очень граждан.

Любая ошибка в коллективе сводится Максом на шутку или на легкое журение. Если виноват не Лев Малинин… Будто специально созданный природой мальчик для битья и успокоения нервов. Кто — то любит смотреть на воду, кто — то лопать «пузырьки» пупырчатой упаковки, а начальник — срываться на мне.

Если честно, как не обидно, шпыняют меня на работе все. Звучит обычно мягко: Лев, принеси то, принеси это, сходи за мороженным, помоги сделать отчет до завтра, не успеваю. Ну не умел говорить: «нет». Даже Витёк, швыряющий деньгами, как не из себя, постоянно гоняет меня за гамбургерами и подарками на восьмое марта, дни рождения. Платит то — он. С моими вычетами из премии по той или иной причине — еле свожу концы с концами. Третий год с мамой тянем кредит за квартиру. Три раза уже с мамой прокляли тот день, когда позволили ввергнуть себя в кабалу.

Привык к такому снисходительному обращению со стороны коллег. Наверное, совсем нет во мне харизмы. Внутреннего стержня, позволяющего мужчине… Да чего там! Даже женщине! Поставить себя в коллективе. Хотя бы наравне. В школе — малолетние изуверы много лет били и зло смеялись, заставив на всю жизнь понять, что достоинство — такая вещь, которую если уронил «меньше чем на пять секунд и на газетку», то можно поднять незапятнанной! Так и ронял… не переставая…

Отжал кнопку «Power». Грустно запищал системник, словно сочувствуя хозяину. Минут пять понаблюдал экран загрузки обвирусяченного компа. Палец пощёлкал мышкой, запустил почту. В глазах зарябило от красных восклицательных значков на письмах. В чате организации замелькали десятки значков рабочих сообщений. Ну ё-моё! И чего им всем разом надо? Лишь ночью не был на рабочем месте, а впечатление, что с месячного отпуска на Мальдивах вернулся. Я лишь свернул.

Блин, неохота сегодня работать. А вот та же Настя, горы свернет, если будет нужно. Трудоголик до кончиков ногтей. Спокойные серые глаза с таящейся внутри грозой заранее предупреждают любого оппонента — три раза подумать, прежде чем встать на её пути. Немецкий порядок на столе, при виде которого приходит на ум германское слово «орднунг». С давно забытым переводом, но оставшимися ассоциациями чистоты с перфекционистским уклоном.

Со стороны входной двери, вообще, забавно смотрится. Два рабочих места — два мира. Слева — хаос и беспорядок, как ни борись. Справа — упорядоченность и строгая дисциплина. Добро и зло. Инь и Ян. У неё же и в родне дедушка — немец. Вот и устраивает периодически «Дранг нах Ост» в мою сторону. Пытается отомстить за поражение в «Ледовом побоище». Окончательно прибрать к рукам бразды правления в коллективе, заделаться безоговорочным неформальным лидером. Талантливый Макс, несомненно, скоро пойдет выше. А Настя останется… Вот и пытается гонять меня, тренирует навыки руководителя. Бей своих, чтобы чужие боялись!

Уважение вызывает даже одно то, сколько времени Анастасия тратит на маникюрни, CrossFitы, стретчинги, педикюрни, пилинги и прочие броввинги. Или как там правильно? Бровистинги? Бровиляции? Тьфу ты! Язык сломаешь или демона вызовешь. И когда успевает? Спит ли она, вообще?

— Малинин! Уже дымлюсь… Во мне дырки просверлишь! Хватит пялиться! Ты не в моем вкусе, — возмутилась Настя. Вогнала меня в густую краску. Кровь ударила в лицо. Уши загорелись огнём.

— Ой, я задумался! Извини, пожалуйста! — попросил я прощения. Почувствовал крайнее смущение, неловкость. Будто я ненароком зашел в женский душ. По цвету лицо и уши сейчас напоминали переспевший помидор.

— Да я вижу! Сидишь, ворон считаешь! Ты нам статистику не порть! Возьмись за ум, наконец! Малинин, будь человеком! Закончишь месяц без косяков — уговорю Юлю хоть раз сводить тебя в кино, — подколола она.

Слева хихикнули. Я потупил глаза, желая одного — провалиться сквозь землю. Не зная, что ответить, тупо уставился в монитор. Переложил бумажки с одного края стола на другой, потом обратно. Пощёлкал мышкой, сымитировав деятельность. Даже не сразу сообразил, что экран погас, погрузившись в спящий.

Девушки, подобные красавице Юльке, кажутся недоступнее — чем Луна в небе. Вроде бы и есть такие. Но что толку? Рукой не достать, можно только вздыхая смотреть. В двадцать шесть лет — никакой личной жизни не устроил. И не единой попытки. Кому я нужен? С моей неказистой внешностью и характером, густо поросшим комплексами. Да кучей не травленных ни разу тараканов в голове. Даже не начинал. В смысле, не травить насекомых, а налаживать контакт с противоположной стороной человечества. Язык в деле взаимоотношения полов — на первом месте. Но внешние данные, красота и обаяние, всегда сбивают с толку. Дышать боюсь! Не то что, говорить при таких пафосных недоступных особах! Хоть к той же Юле привык, более — менее. Недосягаемая красавица через пару месяцев перешла в моих глазах из разряда небожителей в обычные люди. Королевы же тоже человеки…

Фууу… Наконец — то обед! Витя умотал в кафешку, оставил одного. Так сказать — на растерзание женскому коллективу!

— Лёва, будь Зайкой… Можешь нам, пожалуйста, сходить за пиццей? — попросила Юля. Стрельнула пробивающими любую броню голубыми, как небо, глазками. Краешки её рта дрогнули, в резонансе с моими нервами. Юля мило улыбнулась.

— Хорошо! Мне не трудно, — естественно согласился я. Почувствовал, как ноги сами уже встают и несут прочь… Ещё до ответа. И как тут удержаться? Хоть у меня и работы море… А там в очереди стоять полчаса!

— И сам собирался идти, — добавил я. Соврав непонятно кому больше. То ли себе, то ли им?

— Бери, «дьябола»! Ну, а если не будет — «гавайскую». Если свежие — две. Можешь кофе пакетики захватить? Штук десять, если не трудно?

— Да, конечно. Заодно и возьму!

— Лёва! Лева! И мне! Мороженое! Клубничное! Можешь парочку захватить? Я тебе даже денег дам, — прокричала Настя уже вдогонку. Естественно, согласился.

Набрал съедобного в столовой. Тремя этажами ниже. Вернулся с охапкой. К тому моменту, когда девчонки яростно обсуждали «почему не работает ютуб». И вроде как по всему миру. Самый популярный сайт и приказал долго жить. Ещё с утра пишут об атаке неизвестных хакеров, техническом сбое, что заставило закрыть видеохостинговый ресурс на неопределенный срок.

Я положил заказанное на стол.

— О, Лёва! А пахнет то как!!! Ммм… Большое спасибо! Будешь кусочек? — предложила Юля.

— Не откажусь. Спасибо большое!

Юля очень профессионально разделила пиццу. Буквально тремя движениями. Чувствуется опыт любителя итальянской кухни.

Я культурно выбрал самый маленький ломтик «гавайской». Неожиданно вспомнилось, как в детстве от большой нужды пиццу почти всегда ел с хлебом.

Когда вопрос накрытия стола был закрыт, женщины вернулись к прерванной теме.

— По новостям передавали, что вирус это, а никакие не хакеры, — вставила свое мнение Оксана Юрьевна, — рассказывали, что и «одноклассники» могут испортиться. А в Америке — ихний контакт не работает. Как он там называется?

— Фэйсбук, — не задумываясь, сказала Юля. Эрудированная в таком вопросе, — подтверждаю. Пока ты рассказывала, попробовала. И что-то не могу зайти в свой акк.

Несколько взволнованно в разговор вступила Анастасия:

— Да фэйсбук ерунда! Я вчера в интернет-магазине купальник заказала. Тебе расцветка понравится, просто упадешь и лиф необычный! Давно подбирала, никак не могла найти что-то подобное! Очень красивый купальник, смотри! — девушка вывела на экран «яблока» картинку. Рука с гаджетом переместилась к Юлиному лицу, а затем оценить покупку смогли и старшие поколения. Послышались возгласы восхищения. Самоубийц, захотевших усомниться в невиданном великолепии четырех узеньких шнурочков ткани — не оказалось.

— Я и деньги перевела, а с утра сайт ошибку выдаёт… Знали бы вы сколько он стоит! — по офису прошел громкий тяжкий стон.

Далее разговор так и пошел по иной тропке, переключился на темы со специфическими тематиками шопинга, не вызывавшими у меня никакого интереса…

Быстротечно минуло время отдыха. Не раз думал о совмещении профессии, к примеру, по продолжительности сидения на одном месте, вполне бы дал фору курице несушке. И пятая точка смогла бы принести хоть какой-нибудь дополнительный доход…

Как и предполагал, рабочий день закончился в десять. Как же устал! Быстрей через проходную на остановку, пока не упустил последний автобус. Ровно двадцать три минуты до него — надо поторопиться.

Сапоги громко захрустели хрупкой намерзшей коркой. Несся так быстро, что даже не проваливался в воду. По тончайшему льду, аки посуху иду. Спешка мотивированная. Безлошадные коллеги ушли немного раньше. Я чуть задержался. Поэтому хочется на корню пресечь возможные приключения. Вокруг — бесконечная череда однотипных хрущевок, темные подворотни. Трущобы и фавелы — «Маde in USSR», «patch from Russia».

Едва миновал первый угол жилого дома, на встречу из темного провала подъезда резко вывернули два силуэта. Я остановился. Секунду спустя за спиной раздался шорох одежды. Обернулся. Там ещё один. Будто сам собой возник из-под земли, предупреждая любые мысли о возможном бегстве.

В животе потяжелело, будто большой холодный камень проглотил, а теперь там тает. Парни втроем так меня и обступили. Одеты однотипно: дешёвые китайские куртки, вязаные шапочки. Под наглыми тяжелыми взглядами, я вжал голову в плечи. Рука с портфелем рефлекторно дернулась, поднялась, закрывая пах и низ живота.

— Эй, пацан! Курить есть? — гаркнул прокуренным басом самый большой силуэт, широкий, как бегемот. Перед глазами мелькнул плотный волосатый кулак. Я вздрогнул, отшатнулся. Но пальцы парняги всего лишь чиркнули зажигалкой. Яркие блики упали на помятые злые и небритые рожы гопоты, а им проявили и мой худой, очень нездоровый облик, так и подначивающий добить, чтобы не мучился. У толстяка ноздри мощно затрепетали, расширились, впуская для адреналиновой реакции необходимую дозу кислорода. Зрачки у него в разы увеличились, стали как пуговицы. Парень сплюнул желтой тягучей слюной табачного наркомана прямо на мой ботинок, даже в темноте сверкающий чистотой.

— Извините, я не курю! — голос поневоле задрожал. С ужасом понимаю — сейчас будут больно бить.

— Ты чё, пидор что ли? — протянул в нос визгливый тип сзади.

И тут же я получил смачный удар ступней в зад.

— Айй!! — не удержался, вскрикнул. От неожиданности я плюхнулся на четвереньки. Очки улетели в темноту. Зрение сразу заметно упало.

Сколько раз меня так били? Точно не вспомню. Много! Вначале, в детском садике, затем в начальной школе. Когда смертным боем дети мутузят только за то, что кто-то на них не похож. Дети жестоки. И без какого-либо вмешательства взрослых способны на самые мерзкие поступки. А сколько себя помню всегда был слабее и меньше остальных. С кривым лицом, вызывавшим желание непременно в него ударить. По сути гопники — те же малолетки, задержавшиеся в своем развитии лет на двадцать.

Кто-то из них хохотнул:

— Да реально пидор! Визжит, как баба!

И сразу получил несколько чувствительных пинков. От боли инстинктивно скрутился калачиком. Портфель шлепнулся рядом. Тонкие предплечья прикрыли голову, а согнутые колени скрыли беззащитный живот с ценным содержимым. Не имеющим защиты в виде толстых костей и широких мышц. Опытный, часто били. Точно знаю, как минимизировать боль и ущерб здоровью.

— Эй, ты! Я те ща глаз высосу, утырок! Нормальные пацаны курить хотят, а ты разлегся, шкура дырявая. Я тебя спрашиваю, че делать будем? Решать, как-то надо… Помочь пацанам хочешь?! — брызжа слюной, вопросил самый мелкий.

Не смог ничего ответить, перехватило дыхание. Слезы обиды и боли душат, не дают сказать ни слова.

— Глянь чё у него в планшете, — пробурчал здоровяк. Жирный палец указал на портфель.

Мелкий протянул руку, спина согнулась горбом, поднял. Звякнула застежка — молния. И из перевернутого вверх дном портфеля дождем посыпались: расческа, жевательная резинка, телефон. И самое главное — взятые для работы домой документы.

— Ничё нет. Нищеброд гребаный!

— Сига, глянь чо за труба, — опять дал указание здоровяк.

— Да я отсюда вижу, у моей бабки круче, — но всё-таки нагнулся. Повертел в руках, хмыкнул.

— Кирпич деревянный! За такую задротку — сотки три! Бомжара вонючая. Зачуханец!

Сига даже вроде как психанул. И понятно: с виду «жирный» лох, оказался «тощим студентом». Небрежно откинул древний андройд в сторону. Гаджет бахнулся в трех метрах на асфальт. Экраном вниз.

— Ему подать может? — заявил визгливый.

Показал полуотсутствующий набор до коричневости желтых передних зубов.

И парни заржали шутке, как стая кашляющих над падалью шакалов. Не сколько утверждая превосходство, а соответствующим юмором доказывая принадлежность к стае. Свой статус в иерархии.

— Да, сука! Ты че молчишь? — и «нормальные пацаны» добавили «от души» по паре тяжелых пенделей. Соревнуясь в жестокости и хлесткости удара. Для людей, воспитанных улицей — беспощадность определяет ранг.

Визгливый поставил ногу на затылок. Мои ладони бессильно схватились за стертую подошву. Я начал отталкивать, заелозил. Но куда там! Сапог продолжал грубо вдавливать голову в холодную землю. Нога поворачивала лицом прямо в захарканную смесь грязи и снега, десятилетия никем не убираемую. Покрытую жирным слоем бычков, похожих на толстых, землистого цвета опарышей. Шапка слетела, в нос забилась грязь. На зубах заскрипел песок. Щека соприкоснулась с мерзлым грунтом и словно наждачной бумагой провели. Кожа расцарапалась в кровь.

— Жри, Вася! Жри! Всасывай!

Пока хорошенько не извалял — не успокоился. Хорошо, что подонок по весу — почти как я.

— Ну как тебе, педрило? Понравилось? — ухмыльнулся «широкий».

Парни переминались с ноги на ногу, разминали костяшки рук. Кружок из гопников встал ко мне вплотную, давая в полной мере прочувствовать беспомощность и унижение слабого. Один поставил ногу на спину. Прижал ступней, как энтомолог булавкой трепыхающееся насекомое. Другой — начал пинать. Получают удовольствие, наслаждаются превосходством физической силы. Чувство беспомощной безнадёги только растет. Я сжался, держась позы младенца, не делал даже попытки встать. И кричать боюсь, чтобы не злить. С разбитых губ срывается лишь жалкий хрип и приглушенное мычание. Инстинктивная дрожь охватывает тело при каждом движении доминирующих уродов. Под тяжелыми сапогами захрустели очки. Ублюдки. А они всё ржут.

Понял, если буду молчать — ещё перепадет. И не раз. Им деньги нужны.

С трудом контролируя срывающийся на плач голос, попросил:

— Не бейте! пожалуйста! Всё отдам!!! — вторя словам, полез в карманы. Суетливо пошарил. Выгреб всё, что есть. Вывернул наизнанку. Вытащил восемьсот рублей купюрами. Пригоршню мелочи.

В черепе отбойным молотком колотила одна мысль: «лишь бы не избили, не покалечили, что так мало».

Мелкий схватил купюры. Раздался разочарованный свист.

— Мля! И штуки нет!

У «визгливого» тонкие губы зло напряглись, искривились. Заорал:

— Эй, ты это — совсем охренел?! Ты нас чё, за лохов держишь, терпила?! Заяц гребаный! — С явным намеком на мои зубы. Как бы их мне теперь не лишиться. А гопник нагнулся лицу. Бешено завращались красные от лопнувших сосудов глаза. Из вонючей пасти пахнуло смесью перегара, табака и кислятины.

Меня изнутри заколотило.

— Ну, нету! Нету у меня больше!!! — закричал я, чуть не в истерике. Трясущаяся рука протянулась к хулиганам. В ладони — единственное, что осталось — мелочь. Немедленно получил точным пинком по конечности. Монетки ещё в воздухе пронзительно зазвенели, разлетелись по всей округе.

— Ладно… Живи, гнида! Сегодня мы добрые. Хе-хе–хе, — противно заржал «визгливый». Реально, хохотом гиены. Напоследок, специально смачно харкнул на спину. И я кожей, через все слои одежды почувствовал тяжёлую слюну, разъедающую душу.

— Эй, братва! Подождите! Мне его бумажки для одного дела нужны, — оглушительно проорал «мелкий», уже вслед уходящим друзьям, нисколько не стесняясь привлечь внимание посторонних. Гопник нагнулся. Ладони охапкой ухватили пяток листиков. Хорошо покомкал, сунул в карман.

Парни показали спины, компашка ушла в вразвалочку. А я так и остался на асфальте безвольным истуканом. На помощь из зевак так никто и не вышел. Уверен — слышали наш разговор пол дома. Вижу, как качаются, шевелятся шторы, потревоженные хозяевами. На земле мигают пятна света горящих желтым окон. У всех — своя хата с краю и никому ничего не надо. Хорошо — мелочь не взяли, а то и до дома не доедешь. Хотя… Все равно уже не успел на автобус, но монетки — ползал собирал. Процесс послужил чем-то вроде медитации. Чуть-чуть пришел в себя. Совсем темно, ничего не видно. Придется шарить с подсветкой. Подобрал телефон. Сволочи! Экран раскололи! Дальше, сдерживая слезы, на коленях десять минут искал кругляши в пожухлой траве и колючих кустах. С грязного асфальта подобрал безнадёжно испорченные бумаги. Промокшие, истоптанные и измаранные, как моя душа. Отряхнул портфель.

Настроение, если так ещё можно сказать о моем гнилом состоянии, упало в Марианскую впадину. Задышал с надрывом. Звучно зашмыгал носом. Рукав утёр накатившую на глаза влагу. Дрожащие руки бережно запихали в мультифору важные документы, затем — в кармашек сумки. Даже не глядел — больно смотреть… Бумага вся — в грязных следах.

Зачем-то педантично собрал осколки очков и прочие рассыпанные мелочи. Второпях рассовал по карманам. Хорошо флешка нашлась. Побрел к остановке. Душой овладело чувство чёрной безнадёги и совершенного безразличия к себе. Даже не знаю, сколько времени сейчас. Надеюсь просто спокойно посидеть на скамейке. Приду в себя, а там уже решу, что делать.

Остановка рядом — почти дошёл. Мелькнуло проезжающее авто. Взмах руки. Не остановилось. Лишь на штаны прилетели капли талой суспензии из воды, песка и химикатов. На общем фоне изжульканной одежды, почти не добавляя грязи. И андройд сел, не включается. На улицах пусто, как в тундре. По идее — только такси вызывать, но как? А просто так они здесь не ездят. Не дураки — лишаться заработанных за целый день денег.

Вдали дороги желтыми пятнами сверкнули дальние фары. Неужто мой? Даже легковушек мало, не говоря об общественном транспорте! Реально он! Уррраа!!! Тяжело вздохнула гидравлика, двери открылись. Пахнуло таким родным запахом спертого пота, пыли и низкооктанового бензина. Единственное, что за сегодня хорошего случилось.

Сдержался, чтобы не застонать, заполз в транспорт. Пристроился на самом ближайшем сидении.

— Ну ты и везучий! — восхитилась бабуля — кондуктор, — по расписанию давно уже последний ушел! А у нас поломка была. Вот стояли. Как тебя ждали!

Я в ответ лишь промолчал.

Мда… Везучий… Всю жизнь так… Рука на автомате потянулась ощупать левое ухо, то место, куда урод особенно больно давил ногой. Орган слуха распух огромной оладьей… Как же жжёт душу желание смерти всему миру!!! А особенно — родному городу! Почему вы все не сдохните?!! Сознание собственного ничтожества серной кислотой пожирает любые позитивные мысли. Что за тряпка такая?! И ведь никому ничего плохого не делаю… А пользуют меня, кто как хочет! Ведь знаю, что слизь, что тварь бесхребетная! А ничего не могу поделать. Сломали в детстве что ли? В какой-то момент предпочел уронить честь, достоинство, а не встретить неприятности и боль в лицо.

Поступок рождает характер. А таких поступков, когда делал шаг назад, отступал, уходил от конфликта, накопилось неисчислимое множество. В какой момент — количество переросло в качество???

Когда Петька при мне в классе избивал девочку ногами? А я не сказал подонку ни слова? А может, в тот момент в детском садике? Когда жирный Эдик плевал мне в суп, а я только плакал? Ну или, когда не заплатили положенные деньги на первой после универа работе — предпочёл молча проглотить. Ведь и живу так, как скотина… С которой получают кто шерсти клок, кто молоко и мясо! Да ну её — в болото! Мою жизнь…

И работу не бросишь! Кредит — камнем на шее. Как ярмо… Висит и тянет… В омут. Лучше бы взяли в нашем банке. По крайней мере, своих сотрудников обманывать не будут. Но кто знал? Я только устроился, а мама уверяла что всё нормально. Ей «очень приятный и вежливый молодой человек всё доступно объяснил, рассказал». И я даже мельком пробежался по тексту, не заметил подводных камней. А менеджер торопил, подгонял и мама тоже. Жаль я не киллер. «Вежливо» бы его найти и «приятно» пулю пустить. И надо же было связаться с ипотекой! Мама живёт пережитками прошлого, а современная жизнь предполагает мобильность. Сейчас бы раз — и переехать поближе к работе. И за съем платить бы пришлось втрое меньше. Мама не понимает, что банковские услуги навязаны просто привычкой, деланием «как все» и долбящей исподволь подсознание рекламой.

Спортом, что ли, серьезнее заняться? Стану большим и сильным, вроде героев боевиков. Человека — Паука же били, а потом он всем показал, что почём. Вот и я, найду и побью давешних гопников. Пожалеют, что на свет родились и связались с таким, как Лев Малинин! Денег заработаю, в подпольных боях, как показывают в таких же фантастических фильмах. Девчонки хоть какое-нибудь внимание обратят…

От приятных мыслей боль в отбитом ливере подуспокоилась. Самообман — он такой… Ведь и знаешь, что врешь самому себе. Но как-то легче на душе, если подключается спасительная фантазия. Особенно, когда представлю, как одной левой раскидываю направо и налево просящих пощады негодяев. И душа успокаивается… Быстрее задвигает обиду подальше, в потаенные глубины памяти, словно сам организм стыдится трусливого хозяина.

Вот так, наверное, всегда и было, сколько помню. Вместо того, чтобы обиду преобразовать во что-то дельное, пережигаю её, как качественное горючее, впустую, на холостой ход. Энергию, потенциально способную поднять самолет, трачу на всякую ерунду. Вроде мечтаний о торжестве справедливости в мире и для отдельно взятой личности, в частности. Эх! Мамка сейчас расстроится… Не говорить бы, что ограбили. Да сама поймет. Поездка промелькнула небывало быстро. Летящий, словно на крыльях автобус, довез как на такси. С протяжным скрипом неисправных тормозных колодок транспорт остановился. Двери приглашающе распахнулись, выпуская на совершенно пустую остановку уже почти в полночь. Ноги захромали по ступеням. Сдерживая эмоции, несколько раз глубоко вздохнул. Лёгкие до самого низа живота втянули свежий, совсем по-зимнему морозный воздух. Закашлялся.

Ноги поволочились в направлении дома. Под сапогами заскрипел недавний снежок, белым покрывалом прикрывший вечно неухоженную грязь района. Я тащился совсем через силу. Грудь изнутри раскалывает пополам. Почти как в том самом фильме про Чужого: когда людские внутренности жрёт гигантский паразит. И в конце — вырывается на свободу. По пути прогрызает грудную клетку, ломает ребра. Вот и у меня так же! И не столько от физической боли, а от мыслей, разрывающих сердце. Сколько неприятностей валилось на голову в последний год… Но почему-то сегодня — особенно тяжко. Не в силах двигаться дальше — остановился. Лицо, совсем не чувствующее холода, как не моё, поднялось к небу, глаза зашарили по безмолвным небесам, словно в поисках ответа там. Тёмные серые тяжелые тучи плывут, цепляются за шпили высоких антенн. Погода полностью гармонирует с той бурей, что творится в душе. За что мне всё?! Почему? К чему такая скотская жизнь? Лучше сдох бы в детстве! Чтобы не мучиться… Да что говорить и требовать у кого-то ответа?! Сам виноват!! Если не во всём, то во многом! Не удержался. Со всей мочи дважды ударил себя кулачком по голове. Будто в наказание. Ощущение гнили внутри не проходит.

За спиной затопало всё ближе, затем больше не приближаясь, шаги начали удаляться. Нагонявшие меня прохожие обошли по широкой дуге. Краем уха уловил, как папа учит ребёнка:

— Наркотики — большое зло, сынок! Правильно вам тётя полицейская рассказывала! Видишь того грязного дядю? Хочешь таким быть? Нет? То-то же!

Я сразу пришел в себя. И уже не отвлекался на бесполезную рефлексию, поспешил к близкому дому. Тот уже виднеется в просвете многоэтажек. Теплый свет льется из десятков окон. В груди нарастает усталое томление по долгожданному комфорту и домашнему уюту. Во дворе пара собачников стыдливо прячась, выгуливают бедных питомцев, ставших с практической точки зрения — абсолютно ненужными, в условиях развитой цивилизации. Ночная тьма скрывает хозяев от скандальных фанатов чистоты. Я, кстати, так и упустил в детстве тот момент, когда именно собака в большом городе стала неподъемной обузой. Самим фактом своего обитания в квартире превратив жизнь хозяина в почти преступление. Думаю, недолго осталось до полного запрета в городской квартире четвероногих, если размер больший, чем, допустим, айфона.

Для обычного горожанина идеал городской инфраструктуры заключается в отсутствии реального столкновения с проявлениями природы. Чем ближе дизайн современной квартиры к геометрии стерильной пластмассовой коробки, тем совершеннее. Любой парк отдыха, жалкие насаждения вдоль автодорог или и так куцые газоны двора — должны из себя обязательно представлять отрыжку постмодернистского кубизма. Ни один клочок природы не остается не тронутым, всё стрижётся, ровняется, загоняется в набор примитивных фигур — квадрат, сфера, плоскость. Если чистота — то с тошнотворным привкусом химических ароматизаторов и вылизанными ядовитыми ПАВами любыми поверхностями. Вплоть до деревьев и почвы. И неважно, что собачьи экскременты во дворе в гораздо меньшей степени портят эстетику, чем площади заставленные припаркованными авто. Иной раз почти на сто процентов.

Последние метры почти бежал, мечтая поскорее добраться до теплой кровати. Скользнул в подъезд.

Время двенадцать. А музыка — во всю! Женский смех, звон бутылок. Парковка у подъезда забита. Машины — даже на детской площадке. Опять братья Гиваевы! Как обычно, с друзьями и проститутками гулянку устроили. Не повезло соседям первого. С такими жить рядом, что на взрывчатке с детонатором, на основе генератора случайных чисел. Никогда не знаешь, что именно устроят. Старшая у нас по подъезду, да и по всему дому сразу — тётя Варя. С виду женщина в годах, лет пятидесяти, способна подковы по две штуки ломать, и гвозди до сих пор абсолютно здоровыми зубами из досок вытаскивать. По слухам, подходила в том году к южанам, просила их быть потише. Уж не знаю, что конкретно они ей ответили. Но ниже травы, тише воды — стала себя вести лишь тётя Варя. Да соседи горячих парней. Больше не думали жаловаться ни в прокуратуру ни, тем более, в полицию. Хотя оргии — чуть ли не каждую ночь! И как настолько хватает? Весь подъезд их гости, да и они сами загадили. Про себя поворчал ещё. Потихоньку прокрался вдоль стеночки к лифту, чтобы даже ненароком не попасться на глаза горячим визитерам. И если что, успеть юркнуть в коридор. Или на улицу. Были прецеденты подобного нежелательного общения. Спасибо. Больше не надо.

На минуту застыл перед дверью наглядным памятником унынию. Ладонь еле удерживала килограммовый портфель, бессильные пальцы грозили разжаться. Дрожащая рука полезла в карман, потянула из кармана брелок, вытащил связку. Раздался дробный стук металла по металлу. Ключ так и плясал, никак не желая попадать в замочную скважину. Звучно провернул два раза. Дверь открылась, скрежетнув, словно приветствуя давно потерянного хозяина. И силы разом оставили меня. Я оперся о косяк, чтобы не упасть. Закряхтел и жалобно застенал от боли в отбитых боках и нездоровой спине. С трудом переступил неожиданно высокий порог. В полутемном коридоре ждала мама. Руки лежат крест-накрест на плечах. Кутается в старую выцветшую ночнушку. Похоже, ещё не ложилась. А вставать — полчетвертого! Потухшие с возрастом от тяжелой жизни глаза сейчас опухли, покраснели от слез. Как бы ей плохо не стало! Беды и горести, подкосившие нашу семью, не самым лучшим образом сказались на душевном здоровье матери. Теперь заставляют волноваться по любым пустякам, что частенько доводит её до больничной койки. При мысли о возможной реакции мамы — боль от побоев отступила на второй план. Не дал себе раскваситься, выпрямил спину, втянул готовые политься слёзы обиды. Не первый раз грабят! Пережую в себе.

— Левушка, сыночек! Пришел!! Ты что так долго?! Я вся переволновалась! И трубку не берешь! Ну можно же позвонить?! Ой, что с тобой?! — испуганно протараторила мама. Выплюнула накопившуюся душевную боль, как пули в обойме из автомата.

Тапочки тяжело зашаркали по паркету. Подошла вплотную. Руки мягко схватили за плечи. Усталые глаза, обрамленные сеточкой морщин, в темном свете сораковатки беспокойно прищурились. Внимательно осмотрела, осторожно протянула руку к лицу. Словно боясь спугнуть незримую бабочку, прикоснулась к надутой скуле. Кончики пальцев невесомо погладили мелкие царапины на щеках, подбородке.

— Ой, ой, ой, сыночек! Родненький! Да что же случилось?! Да кто тебя так?! — едва меня касаясь, погладила голову. Вытащила маленькую застрявшую в густых волосах веточку, — давай я скорую вызову?!

Ох, только бы не переволновалась она! Это ерунда. С фэйсом. Лицо я прикрывал. А вот руки и ноги отбиты.

— Да не волнуйся! Всё хорошо. Ну… Ограбили меня… Нормально… Сам дошел. Ничего нигде не колет… Что сказать… Побили. Деньги отобрали, — и чуть не подавился. Сглотнул внезапно подступивший к горлу ком. Передавивший от злой обиды дыхание. Еле сдержал подступавшие слезы. Ну не железный человек! Унизили, ограбили. Мужчиной себя не чувствую ни капли!

— Бедная ты моя кровинушка! Чувствовала же! Сразу неспокойно на душе было! Как кошки скребли… Уже сама ехать искать тебя хотела! Как тогда, помнишь? Когда машина сбила? Сильно досталось? Больно били? Может, всё — таки скорую вызовем?? — забеспокоилась мать. Будто разом лет на десять постаревшая. Глаза подозрительно заблестели. Лицо посерело. И сама фигурка ощутимо опала. Будто мать сделала глубокий выдох, и забыла вдохнуть вновь. Трясущаяся рука похлопала по карману. Ищет телефон.

— Ох, память моя! В спальне оставила. Сейчас возьму, позвоню.

— Да не… мама! не надо — сказал я. Чувствуя, как от жалости к себе, часто-часто забилось сердце, — не то что совсем здоровый сейчас… Но живой. Сильно не болит… Ничего не сломали… Пнули пару раз…. И всё. Бывает… Деньги отобрали… Вот… Не надо звонить….

— Да Бог с ними… С деньгами… Здоров сыночка главное. Самое-самое главное! Вот же подонки!

С такими словами меня аккуратно, как маленького, раздела. Покрутила. Словно на тщательном медосмотре. Внимательно осмотрела ссадины и ушибы. И как в детстве смазала зеленкой синяки. Определила, что особой угрозы здоровью нет. Отправила мыться.

Едва ли не час с остервенением тёр себя ногтями. Под горячим душем смывал пот, грязь и слюни уродов. От предложенной еды отказался.

А после — с головой зарылся в чистую постель. Хорошо не вспыхнула. От стыда душа и плоть горели неистовым желанием сжечь с собою весь белый свет. Первое время не шевелился, чтобы не будить затихшую в нездоровом теле боль. Прекрасно слышалось, как в другой комнате тихонько плачет мать. Пол ночи я вертелся с боку на бок. Стоило закрыть глаза, воскрешалось недавнее. И так и эдак проворачивал ситуацию. В бессмысленной сейчас злобе — зубы неистово грызли, жевали и мяли неповинное одеяло. В памяти всплывали лица сволочей. Представлялось, как плюю им в мерзкие морды, пинаю по гнусным рожам, стирая гнусные ухмылки. Воображал, как пальцами впиваюсь в горло, выдавливаю глаза. Кулаки до боли сжимались. Из горла рвалось злое рычание. Тело ломило избытком неистраченного адреналина. Зубы скрипели от желания повернуть время вспять. Но… После драки кулаками не машут…