Крестник. Повесть

Владимир Павлович Гоголь

Владимир Гоголь родом из Республики Коми, в полном собрании его сочинений 4 книги. В книгу вторую вошли повести «Крестник», «Жизнь прекрасна!», «Грустная родословная» и «Стритрейсеры».

Часть пятая

Нет, ужасная эта часть не с самого начала. Наоборот, сначала все было хорошо, что даже не насторожило. Казалось, кончилась черная полоса фатального невезения, приоткрылась полоска белой, везучей полосы.

Из Маркова до «С» добрались без приключений. В дороге я отсыпался, все-таки бессонные двое суток сказывались. Хорошо, что мне дали адрес штаба округа, а то искал бы я это учреждение до посинения. Все как положено, на входе часовой, который вызвал дежурного офицера в звании майора. Майор мельком просмотрел наши бумаги, спросил паспорта, распорядился выписать пропуск. Пропуск разрешил только один. Было решено, что пойду я, а кума посидит внизу, в холле на диванчике.

В отделе по личному составу просмотрели все документы гораздо тщательнее, чем дежурный майор внизу. Попросили оставить все бумаги и завтра приходить за ответом. Меня это немного насторожило, но выбора не было. Не было в то время ксероксов на каждом углу, чтобы снять копии с документов. В утешение мне заказали пропуск на следующий день.

Спустился вниз, в холл, где на диванчике дежурный майор любезничал с кумой. Хитрован, вот почему один пропуск выписал. Сразу углядел все прелести красавицы.

Распрощавшись с галантным кавалером, вышли на улицу, нашли какую-то кафешку, где пообедали и, после короткого совещания, приняли решение оправить куму домой, а мне продолжать поиски.

Денег оставалось не так много, путешествие вдвоем — дорогое удовольствие. Сколько это продлиться, неизвестно. Да и устала бедная женщина от этих переездов. И проку в ее присутствии было немного. Даже наоборот. Везде мужики, порой мат стеной. Зачем это ей. Вечером проводил ее на поезд до Москвы, где она собиралась по пути навестить родственников, отдохнуть там пару дней, а затем домой. Я пообещал звонить при любой возможности.

Взял у нее адреса знакомых и родственников в Тоцком, откуда она родом, чтобы было, где остановиться. На этом и распрощались.

Переночевал я на вокзале, в целях экономии. Довольно спокойно.

Пару раз подходил наряд милиции, проверял документы. Дремал в полглаза. Утром умылся, побрился в вокзальном туалете, куда уже добралась кооперативная цивилизация, позавтракал в станционном буфете. Чтобы как-то скоротать время до визита в штаб округа, взял несколько газет, полистал, почеркал кроссворды. Время тянулось медленно. Для себя определил маршрут до Тоцкого, расписание, стоимость билета, время в пути. Поболтался по вокзалу, поглядывая на часы. Все, пора ехать за ответом. Каким он будет? Вроде все справки собрали правильно, а вдруг! Придешь, а тебе скажут, не хватает справки, что он в детстве переболел коклюшем или свинкой. Или еще какой-нибудь хренотени. От наших чиновников всего можно ожидать.

Короче говоря, приехал я к зданию штаба округа, а меня бьет мелкая дрожь. Мандраж во всей красе. Что делать? А что мы, русские мужики можем в такой ситуации придумать? Правильно! Надо остограммиться и все пучком. Благо на дворе не развитой социализм, а зачатки бандитской демократии, все разрешено, что пока еще не запретили. Торговля спиртным — круглосуточно, и это в России-матушке!

Задумано, исполнено. Сто грамм напитка под названием коньяк, этот тандем из двух вьючных животных, даже отдаленно не напоминал натуральный благородный напиток. Так, спирт с чаем средней паршивости. Бутерброд, сигарета и через десять минут чувствую себя человеком. Вперед! На штаб!

На удивление все прошло гладко, и пропуск был готов на мое имя, и документ, именуемый приказ-предписание о том, что такой-то, сякой увольняется в запас согласно тому-то и тому-то закону, такой-то статье. Подписи, печать, все, как положено. Зря, выходит, я волновался и эту дрянь пил. Да, черт с ним! Переварим. Крестьянское брюхо и долото переварит, только попади туда.

Государственная бумага с подписями высоких чинов и печатью придает уверенности в том, что остальное — дело техники. Мне сказали, что этот же приказ ушел в часть, что я могу возвращаться домой и ждать Андрея там.

Нет уж! Что-то вся эта срочность мне не нравится. Не все так гладко в армии, как считают штабные. Надо ехать! Даже если разминусь, и его отправят домой, он не пройдет мимо своих родственников в Тоцком. Узнаю об этом и вернусь. А сейчас задача ясная, добраться до полигона в Тоцком, найти Андрея, и на законных основаниях забрать его домой, в семью. Выполнять!

Невольно начинаешь мыслить короткими фразами, резкими, как приказ. Еще бы, столько времени среди военных.

На вокзал, билет в плацкартный вагон до Оренбурга на ближайший поезд. В оставшееся время прикупаю малую толику снеди в дорогу, питья, сигарет. Все, как обычно перед отъездом. Наконец-то вагон, верхняя полка, постель. Умылся, сполоснул разопревшие ноги, и спать, спать, спать! Еще не знаю, когда придется в следующий раз спать в постели. Неизвестность, первый раз по этому маршруту. В другой ситуации сидел бы у вагонного окна и взирал на мелькающие мимо пейзажи, а сейчас не до того. Глаза слипаются, и сон окутывает меня с ног до головы сначала серой дымкой, а затем глубокий провал. Под мерное покачивание поезда спится прекрасно. Да еще после ночи, проведенной на вокзале, в сидячей позе, в полудреме. Да что это объяснять, многим знакомая ситуация. Дороги, путешествия, все это хорошо по своей, по доброй воле, в отпуск, в хорошую командировку, а не так, как я, как заяц от лисы — петлями по России. Да и цель этой поездки, мягко говоря, с душком. Что ж я не понимаю, глядя на ребят, у которых нет оснований для отмазки от этой войны, что им предстоит, все ли вернутся домой, а кто и вернется, то, возможно покалеченный, раненый, контуженый, а уж с нарушением психики — каждый второй. Первое время будут рады, что выбрались из этого пекла, из этого огня. А потом эйфория проходит, начинаются трезвые будни. С их болячками, как телесными, так и душевными. Да еще сознание того, что никому ты не нужен в этой стране, за которую кровь проливал, свою, чужую, какая разница. Тебя призвали, не обучили толком, отправили в эту мясорубку, выжил, радуйся. Что? Протез поудобней, а где его взять? Наши, времен Очакова и покоренья Крыма, Отечественной Войны 1812 года не хочешь?! А ты знаешь, сколько стоит нормальный протез, которым можно пользоваться безболезненно, да еще себя обслуживать, а может, даже работать? Есть немецкие, да за немецкие же деньги. Ты вместе со своей деревней столько не стоишь. Так что ковыляй, на чем есть. А те, кто в танках горел. С ожогами лица, тела. Те, вообще гнили заживо и умирали в страшных мучениях. Негласный приказ: строгий учет обезболивающих наркотических препаратов. А челюстно-лицевые, когда парень в двадцать лет становился уродом, возвращался в родное село, где его ждала девушка, которую он любил первой трепетной любовью юноши, которая при виде его лица падает в истерике, да и не мудрено, если мать родная не сразу признает сына, свою кровиночку. Для этого она его растила, холила, лелеяла, уму-разуму учила, надеялась, что в старости не даст с голоду пропасть, прокормит и обиходит. А сейчас, кому он нужен в свои двадцать с небольшим лет. Без специальности, инвалид, обреченный существовать на нищенскую пенсию, которую не жалко бросить в рожу тем государственным деятелям, политикам, министрам, президенту, за то, что исковеркали молодую жизнь, испоганили судьбу. Мало досталось этому пареньку, так ему еще предстоит испытание — любимая выйдет замуж за другого, будет жить рядом, в одном селе, в одной деревне, у него на глазах будет рожать детей. Ни ему, ни ее новой семье деваться некуда, так и будут жить бок о бок. Одна с чувством вины, другой озлобившийся на судьбу. Несправедливость сквозь всю жизнь, не красной чертой, а кровавой пеленой. Скольких ждет такая судьба? Многих! Они, это племя молодое, нужны лишь для того, чтобы прикрывать задницы политиков, заигравшихся судьбами людей, народов, стран и континентов. А затем на свалку истории в свои молодые годы, в отходы, в наркоманы, в уголовщину, в пьяницы. Мало кто выдерживает последствия войны. Человек не рожден для убийства в своей массе по природе, а когда приходится это делать, да еще по приказу, да под удобоваримым соусом, можно и привыкнуть, давая себе поблажку.

Это маленькое отступление от повествования, это попытка объяснить, что не с легким сердцем и чистой, незапятнанной совестью ехал я по следам Андрея. Мучил меня червячок сомнения, что не все так просто, не все так справедливо, пусть и законно. Поделиться, развеять эти сомнения, было не с кем. При куме и мыслить на эту тему было опасно, обязательно бы почувствовала. Ей и так досталось, а что там впереди, один Бог ведает.

Итак, что это со мной, сон не сон, оказывается, проснулся и размышляю лежа на своей полке. Встаю, выхожу в тамбур покурить. Смотрю на часы, час ночи. Недурно придавил подушку.

В тамбуре стоит мужчина, сосредоточенно курит, вглядываясь в темноту за окном. На вопрос где едем, неопределенно пожал плечами. Затем зло ответил, что, не все ли равно. Где надо, проводница высадит, дальше не повезет. Да, настроение у мужика явно в миноре. Перегаром вроде не пахнет, злые бывают непохмеленные, усталые и голодные мужики, остальные россияне добрые-предобрые, пока их не зацепишь чем-нибудь. А этого кто-то здорово зацепил. То и нервничает, вторую подряд закуривает. Постояли, молча покурили. Вдруг мужчина повернулся ко мне и спрашивает, да так, что как будто в воду с вышки нырнуть решился:

— Выпить хочешь?

И затем без паузы продолжил:

— Понимаешь, на душе муторно, а один пить не привык, а мне сейчас надо выпить, немного, но надо. Будь другом, составь компанию, ты, вроде, на язвенника не похож.

Я начал отнекиваться, неудобно вроде, в дороге, да и спиртного у меня нет, а на халяву привычки нет.

Мужчина отмел все мои доводы. Прошли в вагон. Пассажиры мирно спали. Проход освещался ночным освещением. Место мужчины было на нижней боковой полке. Постели не было, ложиться спать он не собирался. Я сходил к своему месту, достал ту немудрящую снедь, что брал в «С» в дорогу и подсел напротив мужика. Познакомились. Представился он, как выстрелил, коротко:

— Сергей.

А по отчеству, спросил я.

— Просто Сергей, выстрелил нервный попутчик.

Выпили из стаканов с подстаканниками, закусили. У меня разыгрался аппетит, немудрено, столько проспать.

Сергей, заметив это, только махнул рукой:

— Ты ешь, не смотри на меня, у меня сейчас с аппетитом плохо. И добавил:

— Вот со злостью, все в порядке.

Выпили еще. Видно было, что пьяницей Сергея назвать нельзя. Пил он как-то равнодушно, цедил маленькими глотками, как по необходимости, деловито. Аппетита это ему не добавило. Пожевал ломтик сыра и уставился в окно. Видимо таким образом проявляя свою деликатность, давая возможность мне закусить. Нервно достал из кармана пиджака пачку сигарет, повертел ее в руке, положил на столик.

Я не утерпел, спросил:

— Сергей, что-то случилось? Ты весь, как на шарнирах.

Он, как бы ожидая этого вопроса, резко выдохнул и начал свой рассказ.

Рассказ, повествование, былина, как ни назови, все одно, горькая правда, этой немудрящей, непутевой жизни.

Конец ознакомительного фрагмента.