За шаг до близости

Владимир Никитин (2023)

Может ли первая любовь пройти сквозь время, и что остается от нас, когда она уходит? Почему именно в шестом вагоне по дороге в Петербург встречаются ведьмы?Есть ли напиток, отбивающий не память, а чувства? И есть ли жизнь там, где нет музыки?На все эти вопросы ответов в книге вы не найдете, хотя всё это встретите на страницах и сможете ответить на них сами.

Умираю от жажды над ручьём.

Франсуа Вийон

12 лет

— Смотри, радуга! Это к удаче, — кричит Света.

Мы сидим на холодных железных воротах и следим за дорогой.

— Ага, скажешь тоже. Удача… Сторожить тут, пока все остальные веселятся с родителями. Считай, что наказали. Хуже только в изоляторе, когда болеешь, — ворчит Ян.

— Зато мы первыми видим всех, кто приезжает. У нас тут, считай, наблюдательный пункт. Не-а, даже смотровая башня, — говорю.

— Каланча!

— Точно, каланча. А то и маяк, — смеюсь я.

— Ну это ты загнул…

Сейчас нас трое — стражей ворот. Тех, кого из лагеря отправили встречать взрослых. Было четверо, но к одному парню недавно приехали предки, и он перешёл в разряд счастливчиков. Жаловаться без толку. Всё справедливо — остальные заняты на родительском дне. А кому ещё сторожить ворота, как не тем, кого родители не забрали?

— Э-ге-ге! — доносится из радио. — Пока вы все отдыхаете, я отвечаю за музыкальную программу и ваше настроение. Напоминаю, что встречать родителей вы можете у Северных ворот. Южные уже закрыты. Через минуту прозвучит композиция A Tale That Wasn't Right.

А потом, уж не обессудьте, начнётся повтор вчерашней трансляции. Мне тоже надо отдыхать! Хорошего всем дня!

Мы следим за дорогой, не отрываясь. Мы три друга, три мушкетёра и по фиг, что одна из нас — девушка.

Иногда в начале дороги мы видим яркий блик. И знаем, что ещё одна машина выехала из-за поворота и свет отразился от её окон. Я жду каждую такую вспышку, принимая её за знак. Надеясь, что следом появится машина родителей моей Юли. Маму я не жду, она и не могла приехать, задержавшись в командировке. Солнце светит прямо в глаза, и если бы…

— А представь, если бы стёкол не было, — словно прочитал мои мысли Ян. — Мы бы и не знали заранее, что кто-то едет.

Время от времени до нас доносится свист. Это деревенские выкликают нас, чтобы мы спустились и вышли за территорию. А там можно и подраться, не боясь охраны. Деревенские взрослее, крепче, наглее. Не толкаются или борются, как мы, а дерутся жёстко, до крови. Встречи с ними не сулят ничего хорошего.

Сегодня они особенно злы. Им завидно, что другим детям привезут много вкусностей, и что можно быть такими счастливыми.

Вдали грохочет. Бах, бах, как будто взрывы или раскаты.

— Гром!

— Ого, скоро ливанёт и смоет нас отсюда. Как при шторме, когда накатывает девятый вал!

«А если Юля не вернётся?» — думаю я. Каждый день я откладывал признание в любви, ждал лучшего момента. И хотел признаться сегодня, обязательно сегодня — в эту субботу, в рубикон смены. Чтобы на прощальной дискотеке танцевать с ней как парень с девушкой.

День назад Юля отравилась, и её положили в изолятор, который стоял далеко от жилых корпусов. К ней никого не пускали, чтобы не пронесли еду. Но я смог пробраться через окно. Героическим появление не вышло: я шмякнулся на пол.

— Я думала, ты не придёшь уже, — едва сдерживая смех, она помогла подняться.

Юля была в розовой пижаме. Белый халат лежал рядом нетронутым.

— Не пускали. Говорили, у тебя снова высокая температура.

— Только вечером, не страшно.

Я сказал, что думал:

— Рад, что ты заболела. Мы хоть можем побыть одни.

Она улыбнулась, сказав:

— Жаль, что так.

— Ну так ты хоть не стесняешься меня. Не обижайся.

— Я не обижаюсь. Я не хочу, чтобы о нас говорили. Вот, он в четвёртом отряде, мелкота, а она в первом. Просто не хочу. Можно же дружить не на глазах у всех?

— Просто дружить?

В коридоре послышались шаги.

— Кто-то идёт! Беги!

Я вылез в окно и спрятался в кустах. Было тихо, лишь со стороны деревни доносился свист.

— Юля, собирайся, — услышал я голос врача.

— Куда? Я думала, только завра выпишут.

— Нет, приехали родители. Тебя забирают.

— Но как? Ещё полсмены!

— Мы тут и на день не останемся! — негодовал женский голос, видимо, мамы. — Чтобы ребёнок ещё раз отравился? Вы с ума сошли?

— Дай мне время, — просила Юля. — Я оденусь.

— У тебя пять минут.

Шаги, хлопок двери.

Юля выглянула в окно.

— Ты здесь? Слышал? Меня увозят домой.

— Да, но как же так?..

— У меня меньше пяти минут.

— Оставь свой номер телефона!

— Мы только переехали. Напиши свой.

Она бросила мне бумагу и ручку. Листок кружил несколько секунд, прежде чем я поймал его. Ручку нашёл во влажной от росы траве.

— Юля, — дверь снова открылась. — Тепло оденься, на улице прохладно. И что у тебя так свежо?

Я быстро написал номер и добавил слова «Я люблю тебя». Сделав из листочка самолётик, запустил в окно. И услышал лёгкий хлопок — самолётик приземлился у моих ног, ударившись о стекло. Я подтянулся на подоконнике и заглянул в комнату. Мама выталкивала Юлю из палаты.

Стало совсем тихо, даже свист прекратился. Я слышал, как бьётся сердце.

Но ведь Юля вернётся, точно. Я увижу, как сверкнёт стекло, услышу гудок клаксона, который прозвучит как трубы победы.

И мы вспомним, как утром просыпались под звуки горна, в палате с друзьями, и с улыбкой и смехом шли на пробежку. И что горн теперь и навсегда — это начало нового и счастливого дня. Я расскажу ей, как в прошлой смене после королевской ночи проснулся и едва смог найти свои кроссовки. Все деревья около корпуса были наряжены, словно ёлочки в Новый год, гирляндами из одежды и обуви. И сонные ребята и девчонки ходили и собирали свои вещи. А Ян встретил рассвет на улице — шутники вынесли его из палаты на матрасе. Расскажу, как вкусна картошка, приготовленная в золе. Как с треском взрываются сосновые шишки в костре. Как делать дымовуху из шарика для пинг-понга, чтобы напугать вожатых. Как, согревая зубную пасту, правильно мазать ею в королевскую ночь, чтобы жертва не проснулась.

И не вспомню, как на дискотеке я пытался пригласить Юлю на танец. А она убежала, испугавшись насмешек своих ровесников.

— А я хочу в следующий приезд быть в первом отряде, — говорю вслух друзьям. — Чтобы от меня никто не бегал.

— Ого, ну ты и замахнулся. Хочешь, чтобы тебе сразу четырнадцать лет стало?! Потерпи уж два года.

Гром снова напоминает о себе.

— Грохочет, как на ударных ритм отбивает, — говорю.

— А может, где-то вдали идёт ливень, дороги размыты, и не добраться? — предположила Света.

Я пожимаю плечами. Барабанный бой — это сигнал к отступлению, ничего хорошего в нём нет.

Всё могло бы быть по-другому. Я мог бы пригласить Юлю на танец наедине, когда нет насмешников и любопытных. Мог бы раньше попросить у неё номер телефона и не тянуть до нужного момента (с чего я решил, что и судьба этот момент сочтёт нужным?!). Мог бы запомнить её фамилию и узнать школу, чтобы сторожить после уроков. Мог бы попытаться её обнять и поцеловать. Я столько мог сделать! Но не сделал. Да что такое! Что это за нелепая привычка всё время возвращаться в прошлое и переигрывать в мыслях ситуацию?

— А ты мой телефон записал? — спросил Ян.

— Ага.

— Мы же ещё увидимся, когда вернёмся в город? — спрашивает он.

На небе расцветала двойная радуга, такая широкая, какой я никогда в жизни не видел. Неужели меня ждёт двойная удача?

Через час на повороте снова сверкнуло. Появилась машина, и Яна забрали родители. А спустя минуты — и Свету.

Солнце зашло, и сразу стало тише. Птицы затихли, и даже деревенские перестали свистеть. То ли устали, то ли признали во мне своего, поняв, что нечему завидовать. А ещё спустя минут десять к воротам вышел один из них. В руках он держал пакет.

— Лови, городской! — парень забросил его наверх.

Я схватил посылку. Что они ещё придумали? Шипы? Крапиву? Вонючего жука?

Открыл. Там был чёрный хлеб и запечённая картошка. Я хотел поблагодарить, но парень исчез.

— Ну что, вот и я. Скучали? — ожило радио. — Но я с вами ненадолго. Родительский день окончен, надеюсь, вы все провели его хорошо. До встречи завтра!

Что ж, вот и всё. Теперь точно Юлю не вернут. И скоро меня сменят на посту. А идти в палату, где будут обсуждать, как прошёл день, совсем неохота. Хотя… я же могу рассказать друзьям другую историю. Например, как мой дозорный пост чуть не снесла стихия.

Снова громыхнуло, небо расчертила молния. Повис густой туман. В сетке дождя знамя лагеря слилось с тёмным небом.

Началась магия.

20 лет

Стеклянный вальс

— На сайте билеты закончились! — кричал я в телефон. — Придётся приобретать на месте. И вообще, завтра экзамен.

— Слушай, приходи, мы впишем! — старался перекричать музыку Ян. — Мы же впишем? Света говорит, без проблем! И уйдёшь сразу после её выступления. Вспомни, как в прошлый раз перед сессией за ночь выучили все лекции. Такое пропускать нельзя!

— Как будто я не был на её концерте.

— То в Питере, а в Москве впервые. Да ещё и в «Лётчике»! Поверь мне, вечер будет особенным!

— Ладно, привет ей, — сказал я.

В клубе я устроился за свободным столиком.

— Тут резерв, — сообщил пробегающий мимо официант.

Пришлось поменять место, но позже история повторилась. Подошедший Ян только пожал плечами на очередное предложение пересесть.

— Ну, значит, будем сидеть за столом музыкантов.

Чуть позже появилась и Света.

— Какие планы?

— Вас послушаем и уедем. Ещё готовиться к сдаче.

— Останьтесь, последняя группа тоже интересная.

Я с сомнением что-то промычал.

— Эй, — на Свете повисла фанатка с фотокамерой. — А кто твои друзья? Тоже музыканты?

— Конечно. Я, например, в нашей банде на тамтамах играю, — выдумал сходу.

Ян с улыбкой кивнул.

— Ого, какие у неё огромные глаза, когда не закрыты, — шепнул он. — Прям «волоокая богиня»¹.

— Отлично! Когда вы будете выступать, я вас тоже сниму! — Волоокая богиня покачивалась в такт музыке. Глаза её были полузакрыты, и слова она произносила с лёгким напором, словно с ней спорили, а она преодолевала сопротивление.

Ближе к концу вечера я столкнулся с ней около туалета.

— После концерта куда-то поедете? Всей группой?

— Да пока тут.

— Не забудь меня.

Я не успел ничего ответить: заиграла следующая группа, и волоокая исчезла.

У сцены я заметил девушку в розовой бейсболке; она стояла спиной к выступающим и не обращала внимание ни на концерт, ни на танцпол. Перебросившись парой слов с лохматым парнем, она пропала из вида. Наверное, фанатка следующей группы, вылезет на танцпол, когда они появятся. А потом прилипнет к музыкантам на улице, лишь бы провести с ними ещё пару минут.

— Твоя очередь брать пиво! — сказал друг.

Следующий бокал пришлось ждать минут десять. У барной стойки зависла черноволосая девушке, выглядевшая будто она перепутала своё время и явилась из прошлого, из конца шестидесятых: с каре, в белой короткой юбке и белых сапожках. Бармен долго мешал её коктейль, стараясь её разговорить.

Наконец, и мой коктейль был готов. В бокал упали кусочки яблока, и я спросил у неё какую-то ерунду, вытягивая девушку на беседу, как фокусник вытягивает зайца из шляпы.

— Так из какого года я? — кокетливо переспрашивала она.

— Шестьдесят девятый год, как в фильме, — отвечал я. — Это тоже был август. Я легко могу тебя представить актрисой, сыгравшей кого-то из того времени. Она там очень красивая. Но ты ещё лучше.

— Что тут сказать, мы в неравном положении. Я этот фильм не видела.

Рядом оказалась волоокая.

— Давайте, я вас сниму вместе?

Я протянул ей свой телефон и прижался к девушке «из шестидесятых», положив руку на барный стул за её спиной. Казалось, ещё миллиметр, и я невольно поглажу её бедра. Попробую убрать руку — и тоже задену.

— Не торопишься после концерта? Тебя не ждут? — спросил я, как только нас «сняли».

— Не очень, — ответила она.

— У друга-музыканта будет афтепати. Давай с нами?

— Как пойдёт. Будет час, будет песня, — она сделала долгий глоток через трубочку. — В общем-то я не против.

Позже я столкнулся с ней на танцполе. Она поворачивала голову то влево, то вправо, и эти два движения не менялись, что бы ни играли со сцены. «Каре — два движения» — назвал я её. Имя спросить не успел, сразу пригласил за музыкантский столик. В итоге там оказался я, она, Ян и Света.

— Это для тебя, сучка! — слова, произнесённые в микрофон, оживили потухший зал.

В танцевальном партере на полу распласталась синяя от макияжа пьяная фанатка — волоокая богиня, как назвал её Ян. Она поднялась и с неожиданной резвостью из последних сил дотянулась до грифа гитары, протянутой басисткой. Рука фанатки пробежала по струнам, и до зрителей донёсся вполне годный звук. Это действо совсем измучило волоокую. Со словами — «как я напилась» — она снова сползла на пол и на время затихла.

Музыка остановилась. Басистка сняла бейсболку и помахала ей, вглядываясь в зал и щурясь, как близорукая. Софиты слепили её и делали лицо практически белым. Девушка показалась мне знакомой, как детское воспоминание, от которого невозможно убежать.

Она улыбалась: большие белые зубы с чуть неправильным прикусом, крупные губы. Скупая улыбка — не больше чем дань остывающему танцполу. Голубые глаза искрились от смеха. Её фигура была скорее худощавой: тонкие руки, спортивные ноги и узкая спина. Широкий разрез глаз, неровная, растрёпанная чёлка. Светлые волосы. Она выглядела как девчонка с лицом женщины.

«Это она, Юля». И сердце забилось сильней. Я выпустил из объятий девушку с каре и подался вперёд.

— Мало секса! — выкрикнула музыкантам волоокая.

В этот момент лохматый солист, игравший лицом к лицу с басисткой, развернул девушку на 180 градусов — на её спине висела картонка с сет-листом² — и объявил последнюю композицию. Он крутанул её небрежно, так, как берут женщину, с которой давно близки, и эта мысль неприятно меня кольнула. В конце партии лохматый запилил соло. Ян поморщился и изобразил на лице скуку и равнодушие.

— Ладно, — снизошёл он. — Лучше, чем сидеть дома и готовиться к сессии.

Концерт завершился, Юля закрывала вечер — всё, финал. Незаметно пролетело шесть треков, музыка прошла фоном. А всё моё внимание приковала к себе девушка в бейсболке и короткой куртке с блёстками. И с детскими коленями — что это значит, я не смог бы объяснить самому себе.

А что было раньше в этот вечер?

Промелькнул вялый чек³ перед концертом. Потом появилась первая группа и так же быстро ушла. Затем на сцене расцвели красочные мексиканские сомбреро и всколыхнули атмосферу бодрящие ударные партии. Зал накрыл глубокий и низкий женский вокал, губная гармошка напомнила кельтский боевой гимн. А ещё раньше? Барная стойка с долгим ожиданием, сигаретный дым на крыльце. Эта девочка со сцены в блестящей куртке…Она несколько раз прошла за стол музыкантов, едва улыбаясь мне. А я всё не мог отделаться от мысли, что знаю её. Девушка двигалась очень быстро, оказываясь то у бара, то в партере, то на улице, и нигде не задерживалась больше, чем на несколько минут. Казалось, она всех знает, кроме меня, и её тоже все знают.

Попытки её поймать напоминали прыжки за мячом, всё время меняющим траекторию после рикошета.

А потом я увидел Юлю в свете софитов, играющую весёлые басовые партии, от которых хотелось пуститься в пляс. С эмоциями, прибережёнными для сцены. И было видно, что девчонка получает наслаждение от игры — от каждого звука инструмента, от кокетливой мелодии сёрф-рока. Во время исполнения она слегка пританцовывала, с худых плеч сползла розовая куртка в блёстках.

«Пойдём за пивом», — тихо сказал я Яну.

И, не слушая возражений, что только за этим столиком скидка на напитки, потянул его к бару. Юля вскоре тоже оказалась там, в компании то ли фанаток, то ли коллег, но когда мы сели за стойку, тут же упорхнула на улицу. И хотя Ян только что приземлился на стул, я отвлёк его от разговора с барменом, чтобы позвать покурить.

— Ты кое-кого забыл за столиком, — друг кивнул в сторону девушки с каре.

Кажется, я проигнорировал эти слова.

Перед выходом нас тормознула охрана, отправив за пластиковыми стаканами. Из этого бара можно было вывести любую девушку и не вернуть, но стекло нельзя было взять даже на пять минут, чтобы постоять на крыльце.

А я не мог снова упустить её. Поэтому сунул кружку под футболку и выбежал за девушкой.

Юля стояла на крыльце, в очках-бабочках, а на её спине болталась картонка с сет-листом. Закуривая сигарету, она улыбалась солнцу.

Я подошёл к ней и потянул за собой за руку.

— Я потом скажу, как круто ты играла. А сейчас поехали.

— А ты кто? — она смотрела на меня с прищуром, как недавно на зрительный зал.

— А какая разница? Что тут дальше делать? Весь движ позади. Хочешь наблюдать, как всё затухает? Что может быть печальнее? Через полчаса закроется бар, люди, как призраки, исчезнут с крыльца. И кто-то рядом скажет: «А около моего дома ещё продаётся пиво». Это какой по счету концерт, где всё так закончилось? Хочешь, чтобы завтра было так, как всегда?

Она подняла руку и указательным пальцем ткнула мне в грудь.

— Много риторических вопросов, и вообще пафосная херня, но какого чёрта? Не теряй эту идею — сейчас попрощаюсь и вернусь.

Я не отпустил её руку.

— Прощания никому не сдались. Мы потом извинимся перед ними. Может быть.

Я открыл дверь машины каршеринга. Стакан выпал из-под моей футболки и с дребезгом разлетелся по асфальту.

— Мы? — переспросила она.

Я развернул Юлю, снял с её спины картонку с перечнем песен и бросил её на асфальт.

— С этим всё. Уже больше не нужно, — и почти впихнул Юлю в салон.

Сделав по хрустящим осколкам стакана пару шагов, я сел за руль и завёл машину.

Мы уже отъезжали, когда на улицу выбежал солист. Он махал руками и что-то кричал нам вслед.

Я включил музыку громче и рванул с места.

— Свидание началось.

— Больше похоже на похищение.

— Ну или так, раз ты меня не помнишь.

Она пожала плечами.

— Помню? Хм, ну, может, на каком-то концерте и знакомились. Плана, что делать дальше, конечно, нет?

— К чёрту план. Выезжаем на шоссе, а дальше…

— В никуда.

— Что-то вроде того.

— У тебя есть полчаса.

— А потом что?

— Потом я остыну. И начну думать. После выступления меня всю трясёт от возбуждения.

Мы проезжали двухэтажный мотель, больше похожий на коттедж.

Я запарковался.

— Подходит. Побежали.

Я быстро заплатил на ресепшен и взял ключи.

— Милая девушка на ресепшен, — сказала Юля.

— Да? Не заметил.

— Ну они часто милые и незаметные.

В номере девушка спросила:

— И какие требования у похитителя?

Я прижал её к себе.

— Ты мне должна танец.

— Вот как? Прям должна. И давно?

— Ага, десять лет.

— Что ж, ну если так. Только музыки нет.

Я включил трек на телефоне. Звук был плохим, хуже, чем когда-то на кассете. Голос пел:

But you can't help, this is the end

Of a tale that wasn't right

I won't have no sleep tonight⁴.

Я сильнее обнял её в танце, как мечтал, когда мне было двенадцать лет.

— О господи, какая же это старая песня! — воскликнула Юля. — А я почему-то помню её.

— Я всё ещё люблю тебя, — сказал я. И поцеловал, повалив на скрипучую кровать. Её телефон зазвонил; Юля выключила его и кинула на пол.

…И вот я уже протягиваю девушке сигарету, склонившись над ней в постели.

— Ты меня не помнишь.

— Почему тебе так это важно?

— Тридцать минут вышли.

— Ты их продлил. Пока ещё останусь. Не забывай, что придётся продлевать

— Да я не против.

— Теперь можешь рассказать, как я круто играла.

— Могу?

— Ну да, сейчас самое время.

— Мне нравится, как ты двигаешься на сцене.

— Продолжай. Это возбуждает.

— Мне нравится, как пахнешь. Как смотришь на софиты, щурясь. Как блестят твои глаза. Как улыбаешься как будто чуть скованной улыбкой…

— Неправильный прикус.

Телефон снова ожил.

Она потянулась к трубке.

— Надо бы ответить, неудобно вышло.

— Забей. Потом разберёмся.

— Да тебе-то что, ты там никого не оставил.

— Ну почему, девушку. С каре, рядом стояла.

— Это неравноценно. У меня там парень.

— У меня, может, будущая жена, но я всё равно её бросил.

— А, ну если будущая, тогда жертва считается. И как зовут счастливую невесту?

— М-м-м… не знаю, девушка с каре, мне достаточно. Ты ж тоже не помнишь, как зовут твоего парня.

— Здесь и сейчас — нет, потому что и ты его не знаешь. А так-то я помню. Настоящая я помнит.

Она потянулась за телефоном, скинув стакан с тумбочки. Он разбился вдребезги.

***

— Вот потому и нельзя выносить кружки на улицу! — крикнул охранник.

Его рука опустилась перед моим носом, как шлагбаум. Юля отдалялась, лишь на мгновение обернувшись на шум.

— Иди позови уборщика, если сам не хочешь убирать, — сказал охранник.

Ну вот, здравствуй реальность…

Под моими ногами были осколки и липкое пиво, по которому топтались счастливчики, проходящие мимо цербера за Юлей.

Пока я бегал за уборщиком, заказывал ещё пива, переливал его и вытирал пену со стойки, Юля уже вернулась с улицы и с чуть покровительственной улыбкой скользнула по мне взглядом и почти сразу опустила глаза.

И когда я решил, что всё, останусь на крыльце, не сделаю отсюда и шага, даже если опустеет стакан, вдруг загорелся ближайший фонарь и тут же на улице очутились все музыканты и гости. Люди были везде; на остывающем козырьке перед клубом, как кошка на капоте, вытянув ноги, улеглась незнакомая девушка.

Наступил вечер: тёплый, безветренный, неторопливый. Меня словно выкинуло из киноленты прямиком за камеру оператора. Я больше не был частью сюжета — действие остановилось.

Никто не расходился, все как будто ждали приглашения не завершать этот день.

— А ты чего не едешь домой готовиться? — спросил Ян. — Экзамен сам себя не сдаст. Lingua latina non penis canis est.

Я рассеяно улыбнулся и промолчал.

— А я знаю это твоё выражение лица, — сказал друг. — Давно его не видел, со школы. — Он вдруг крикнул в толпу: — Бар скоро закроется! Поехали все ко мне, около моего дома ещё продаётся пиво!

Но нет, не сработало. Толпа качнулась, как волна, но осталась на месте: слишком хорош был этот летний вечер, чтобы менять его на тесные стены.

И все стояли по своим компаниям, по пять-шесть человек, и я пасся вместе с Яном и Светой, и рядом — волоокая. А Юля по-прежнему была не так далеко, в соседней компании, и эту границу, казалось, не преодолеть.

А потом на всех нас полилась вода, и поначалу никто не понимал, откуда, и не пытался скрыться, все только поднимали головы кверху. Юля сняла бейсболку. Её волосы стали мокрыми, а на лице наконец-то расцвела тёплая улыбка.

Мимо проезжал виновник — водитель поливомоечной машины. Он поднял брандспойты вверх, устроив передвижной фонтан.

— Deus ex machina, — подмигнул Ян и приподнял бокал холодного пива в приветственном жесте.

— Все за мной! Сохнуть и пить ночь! — закричал он.

Ко мне в машину набралось три человека, оставалось место ещё для одного.

— Кто ещё со мной? — попытался выкрикнуть я, но голос подвёл.

— Бери кого хочешь, — посоветовала Света.

— Да тут мало знакомых.

— Ну и что? — удивилась она. — Подходишь, знакомишься и зовёшь. А можно и сразу, без знакомства.

— У него с детства боязнь сцены, — поддел Ян. — Когда все смотрят — страшно.

Я застыл, теряя время. Ещё пара минут, и компании начнут вызывать себе машины, чтобы разъехаться в разные стороны.

Каре два движения стояла около Юли. Пригласить двоих было нельзя — не хватило бы места. Ни в машине, ни…

— Это уже стало надоедать. Хочешь, я тебя с ней познакомлю? — нетерпеливо сказала Света, взяла меня за руку и подвела к девушкам.

Передо мной оказалась Юля в очках-бабочках. Каре — два движения — справа. Слева — волоокая с камерой.

— Хотела тебя кое с кем познакомить, — сказала Света басистке.

— Юля, — она сняла очки и чуть насмешливо посмотрела на меня.

— Илья, — я едва выдавил имя.

— Ему понравилась ваша музыка, — пришла на помощь Света. — И не только.

Ещё минут десять шёл этот странный диалог между девушками, в котором Света представляла меня, словно адвокат, а я молчал. Юля внимательно изучала меня, как будто это нормально — слушать через посредника.

К нам на шаг ближе подошла Каре — два движения, ожидая, что и её представят. Но нет, не представили. И волоокую, которая вертелась по другую руку, тоже знакомить не стали.

— Ну, не тяни, — шепнул на ухо Ян. — Не яблоко же вручаешь⁵.

— При чём тут яблоко? — не поняла волоокая богиня.

Я очнулся. Я должен забрать Юлю с собой! Мне будто снова двенадцать лет. Я стою на сцене танцпола, и на меня уставились десятки глаз. Насмешники только и ждут, чтобы я опозорился. Я приглашу Юлю, а она вновь убежит.

Каре — два движения смотрела на меня, ожидая, что я позову именно её.

— Юля, поедешь с нами? — спросил я наконец.

В этот момент солист, подкравшийся по спины, развернул девушку лицом к себе, поднял в воздух и обнял. Юля обхватила его ногами.

— Поехали, — сказал солист. — Сет-лист ещё не отыгран полностью.

— У меня после концерта так же — прямо трясёт, пока не пересплю с кем-то, — мечтательно поделилась волоокая.

— Замолчи, — сказала ей Света.

Как закончилась беседа? Не помню. Просто все вдруг стали смотреть в разные стороны и общаться кто с кем.

Рядом со мной переминалась с ноги на ногу Каре — два движения. Она отвела глаза в сторону, как будто ей неудобно. Может, не придала значения сцене? Не поняла, что я выбрал не её? И что меня отшили.

— Концерт закончился, — сказал ей. — Продолжим вечер?

— Что-то я устала. Вряд ли.

— Оставишь мне свой номер?

— Дай трубку.

Она взяла мой телефон, пробежалась пальцами по экрану и через несколько секунд вернула.

Все гости клуба пошли забирать вещи, а когда я вернулся на улицу, её не было. Не оказалось девушки и в клубе.

— Она, наверное, где-то рядом, позвони, — сказал Ян.

Я полез в контакты. В телефонной книжке последняя запись была лаконична. В графе «Имя» стояло «Неважно», а номер отсутствовал. Каре — два движения не хотела, чтобы я нашёл её.

— Ты же всех знаешь, кого ты фотографировала, — обратился я к волоокой. — Вот тут была девушка с каре, из шестидесятых-семидесятых годов прошлого века…

— Не помню, — глаза у неё закрывались ещё сильнее, чем раньше.

— Вот, — я хотел показать снимок, но в телефоне фото больше не было: девушка стёрла его.

Я растерянно посмотрел на волоокую и предложил:

— У нас ещё одно место, поедешь?

Глаза собеседницы неожиданно открылись, и она внятно сказала:

— Нет уж, у меня теперь своя компания.

И быстро отбежала в сторону, как будто я был прокажённым. «Да что происходит?» — подумал я, и меня вдруг окатило водой. Поливомоечная машина возвращалась обратно, но никто уже не лез под её струи, не было весёлых криков, стало тихо и пусто.

— Магия закончилась, — сказал Ян, протягивая сигареты. — Около меня есть магазин, где ещё продают пиво.

Бумажный самолётик

Спустя месяц пришла осень и снова началась учёба. Первые дни мы с Яном старались поймать лето за хвост и все тёплые сентябрьские дни проводили на Патриарших, сбегая с пар.

У пруда я открыл зажигалкой бутылку пива. Из горлышка выпорхнул дымок.

— Не представляю, как учиться в такие дни, — говорил я.

— В октябре начнём ходить на пары, когда придёт полугодовая жесть.

— Лучше в ноябре.

— Гм.

— Хочется всё бросить и свинтить куда-нибудь, — сказал Ян.

— Последний курс, что уж тут. Глупо.

— Когда что-то хочется, «глупо» не остановит.

У Яна зазвонил телефон.

— Здорово. Да, Илья рядом. Выключил. Наверное, он в ранней осенней меланхолии.

Ян положил трубку.

— Света зовёт к себе на день рождения. В этот раз в Питере справляет.

— Будем считать, что это знак. После Питера и начнём ходить на пары. Точка отсечения.

— Звучит как план. Только где бы взять деньги? Со стипендии я слетел. Чёртова латынь! Конский…

— У меня есть, — перебил я. — Мне только выплатили за сайт.

— За что в этот раз?

— Они продают свистки или свистульки. Я не особо вдумывался, когда делал работу.

***

В поезде Ян еле пристроил гитару в багажном отделении, прислонив к огромному чемодану.

— Думаешь, у Светы не будет гитары? — улыбнулся я.

— Ну на дне рождения можно и на её поиграть. А на концерте я могу только на своей.

— Когда ты успел договориться о выступлении?!

— Да я и не успел. Но точно знаю, Света куда-то да вытащит.

— Тебе как будто влом играть.

— Ну такое.

— Да не строй из себя! Не хотел бы — не играл.

— А чё ещё делать? У каждого своё лекарство от скуки.

— Если бы я мог круто играть, я был бы счастлив выступить.

— Поверь мне, как только ты сможешь, тебя перестанет это вставлять.

Я засмеялся.

— Это потому ты к Свете не подкатываешь?

— Давай не будем упрощать мою блестящую теорию.

— Куда уж больше упрощать! — я хлопнул друга по плечу.

— Ну хорошо. Расскажи о своем «сложном».

— Хм. Ну вот, например. Часто я проигрываю в своих мыслях какую-то ситуацию. Чтобы хотел сделать, и не сделал. Но потом…

Конец ознакомительного фрагмента.