Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги

Владимир Малышев, 2023

Умышленным, самым фантастическим городом на земле, как известно, называл Санкт-Петербург Федор Достоевский. И многие другие литераторы, пожалуй, только и делали, что писали о роковых «тайнах Петербурга» и его загадках. Но еще более удивительным в его истории было то, что особенно велика была в этом городе под хмурым северным небом концентрация гениев литературы. Это и Пушкин, и Гоголь, и Грибоедов, и Достоевский, и Блок, и Лесков, и Мандельштам, и Анна Ахматова, и многие другие. Почти все писатели и поэты «золотого» и «серебряного» веков русской литературы жили и творили именно здесь. Почему так получилось? Об этом гадают до сих пор. Петербург -это самый северный из всех мегаполисов планеты. Но вероятно дело не в климате, а в особой стимулирующей среде, созданной тесным общением гениев, возможностью свободных дискуссий, общими интересами, обменом дарованиями, что и произошло в Петербурге. Но если все дело в этом, то почему их что-то не видно в этом городе сейчас? Значит, скорее это связано с некой тайной, тайной истории Петербурга, которую уже более 300 лет пытаются и никак не могут разгадать. Автор этой книги не пытается разгадать тайну Петербурга, он просто рассказывает о биографиях гениев русской литературы, живших в северной столице. Но в жизни многих из них тоже много всяких тайн и загадок, как и у самого города. В Петербурге-Ленинграде поэты и писатели не только создавали свои шедевры, мечтали и воспаряли духом, но и мучились, страдали и погибали. Петербург – не только город литературных гениев, это еще и город многочисленных жизненных драм, изломанных судеб, невероятных биографий, многих литературных тайн и загадок. Обо всем этом, о необыкновенных судьбах писателей и поэтов Петербурга и рассказывает эта книга. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Тайны Пушкина

Как известно, мы говорим, что Пушкин — это «наше всё». Об Александре Сергеевиче, казалось, мы знаем действительно всё: каждый его шаг, почти каждую строчку. Однако при жизни гениального поэта это было совсем не так. «Родители Пушкина не любили своего сына. Третьестепенными французскими поэтами Пушкины восхищались, а в своей семье просмотрели гения», — с грустью писала в книге «Жизнь Пушкина» один из его биографов Ариадна Тыркова-Вильямс. Просмотрели гения и многие другие его современники. Прошли годы и в наши дни мы все более отчетливо понимаем, что и на самом деле Пушкин — это действительно «наше всё».

Начнем с того, что Пушкин, гениальный поэт, камер-юнкер Императорского двора, потомственный дворянин, никогда не имел в Петербурге своего собственного дома, снимал квартиры. В доме на Мойке, 12, который принадлежал княгине Волконской, он поселился в сентябре 1836 года. Это, наверное, самое красивое место в Петербурге — совсем рядом великолепная парадная Дворцовая площадь с царским Зимним дворцом и величественной Александровской колонной. Мойка в этом месте изгибается изящной дугой, образуя неповторимой красоты панораму особняков на закованной в гранит набережной. Увы, жить в этом чудесном месте Александру Сергеевичу пришлось недолго, в этом же доме он, смертельно раненый на дуэли, умер. Потом в его доме сменилось много жильцов, здание неоднократно перестраивалось, а в советские времена в нем устроили коммунальные квартиры. Музей, посвященный поэту, там появился только в 1927 году.

В это сегодня трудно поверить, но после смерти поэта о нем мало вспоминали в России, его собрание сочинений плохо расходилось, и были горячие головы, которые утверждали, что Пушкин, поэт-аристократ, вообще более нам не нужен. После революции его даже призывали «сбросить с корабля современности».

Тридцать дуэлей

Пушкин не только писал стихи. Историки утверждают, что у поэта было в общей сложности около 30 дуэлей. Он даже всегда носил тяжелую железную палку… «Для того, чтобы рука была тверже; если придется стреляться, чтобы не дрогнула», — объяснял Александр Сергеевич. Однако к смертельным поединкам жизнерадостный пиит относился довольно легкомысленно. Как-то поэт стрелялся с неким подполковником Старовым. Старов выстрелил первым и дал промах. Пушкин выстрелил в поле, снял шляпу и шутливо произнес:

Подполковник Старов,

Слава Богу, здоров!

Часто дуэли происходили из-за всяких пустяков. Но на них сам вспыльчивый поэт никого не убил. Убили его. И он хорошо знал, кто его убьет, — верил в предсказание гадалки, возвестившей ему смерть в возрасте 37 лет от «белого человека». Так и произошло. Его убийца Дантес был блондином…

Там, где его отпевали

Провожали в последний путь Пушкина в храме Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной площади — в двух шагах от его квартиры. До 1917 года в этом храме хранился древний образ «Спаса Нерукотворного» из домика Петра I, чтимая икона Божьей матери «Знамение» и древняя шелковая плащаница, вышитая в Константинополе. Этот храм был приходским для всех придворных и устроен с соответствующей роскошью. В 1923 году церковь закрыли, протоирея отца Федора Знаменского расстреляли, а ключи от нее передали отряду конной милиции. После чего, ворвавшись в храм, красные кавалеристы шашками в щепки изрубили бесценный иконостас, сожгли архив, а потом устроили в здании клуб для танцев…

Однако плясали в храме не долго. Вскоре там устроили приемный пункт ГУЛАГа. Люди заходили в бывшую церковь, сдавали в окошечко документы, а потом их уводили во внутренний двор. Кого на пять, кто на десять лет, а кого и навсегда…

Храм Спаса Нерукотворного Образа был возвращен церкви только в 1991 году. О поэте во внутренних его покоях сегодня напоминают две картины, которые видишь, когда поднимаешься по лестнице. На одной изображена последняя исповедь Пушкина, на другой — его отпевание. Имя раба Божия Александра звучит в храме и в обычные дни на панихидах.

Смирение и благородство

Тело покойного принесли в храм на Конюшенной площади, хотя отпевать его должны были в Исаакиевском соборе, приходской церкви семьи Пушкиных. Но по дороге похоронная процессия неизбежно должна была проходить мимо дома, где жил нидерландский посол, барон Геккерн, приемный отец Дантеса. Чтобы избежать возможных эксцессов, император повелел провести отпевание в придворной Конюшенной церкви, поскольку Пушкин имел придворный чин камер-юнкера. И исповедовал его священник именно из этой церкви. Еще 27 января, когда врачи осмотрели рану, решено было позвать священника.

— За кем прикажете послать? — спросили Пушкина.

— Возьмите первого ближайшего священника, — ответил он.

«Ближайшим» оказался протоирей Петр Песоцкий, настоятель храма на Конюшенной площади. Он вышел от Пушкина со слезами на глазах, пораженный смирением и благородством умирающего поэта.

— Вы можете мне не верить, — сказал он, — но я для себя самого желаю такого конца, который он имел.

Записка от императора

Умирающему Пушкину Жуковский передал записку от императора: «Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе моё прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки», — писал Николай.

Царь видел в Пушкине опасного «вождя вольнодумцев» и впоследствии уверял, что «мы насилу довели его до смерти христианской», что не соответствовало, конечно, действительности, ведь ещё до получения царской записки поэт послал за священником, чтобы причаститься. Однако Николай I выполнил все обещания, данные умирающему поэту. Самодержец распорядился:

1. Заплатить долги.

2. Заложенное имение отца очистить от долга.

3. Вдове пенсион и дочери по замужество.

4. Сыновей в пажи и по 1500 рублей на вое питание каждого по вступление на службу.

5. Сочинения издать на казённый счёт в пользу вдовы и детей.

6. Единовременно 10 000 рублей.

Но и после смерти Пушкин продолжал оставаться жертвой светской суеты. В храм на отпевание пускали только по билетам. Присутствовал весь дипломатический корпус, многие сановник. Случилась давка. У покойника отрезали куски от одежды, волосы, клали в гроб перчатки. «А дамы, — пишет в своих воспоминаниях М.Ф. Каменская, — так даже ночевали в склепе…»

Какое такое поприще?

Сообщение о кончине великого поэта было опубликовано лишь в одной газете: «Литературные прибавления к «Русскому инвалиду». Его написал ее редактор Андрей Краевский: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине великого поприща…»

Но уже на следующий день редактор был приглашен для объяснений к председателю цензурного комитета князю М. Дундукову-Корсакову.

— Я должен вам передать, — сказал он Краевскому, — что министр крайне, крайне недоволен вами! К чему эта публикация о Пушкине? Что это за черная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения на государственной службе? Ну, это еще бы куда ни шло! Но что за выражения! «Солнце поэзии!» Помилуйте, за что такая честь? «Пушкин скончался… в середине своего великого поприща!» Какое это такое поприще?»

Князь уже после смерти поэта словно хотел отомстить ему за злую эпиграмму, которую тот сочинил про него:

В Академии наук

Заседает князь Дундук

Говорят, не подобает

Дундуку такая честь,

Почему ж он заседает?

Потому что ж… есть!

Памятники рукотворные

Пушкин сам своими стихами «памятник воздвиг себе нерукотворный». Но много, посвященного поэту, в Петербурге воздвигли и другие. Первый — временный гипсовый бюст — был поставлен в 1881 году в сквере на Пушкинской улице. Затем на его месте в 1884 году был воздвигнут бронзовый памятник во весь рост по проекту А. Опекушина. Позднее монументы и памятные знаки, посвященные русскому гению, появились в Царском селе, на месте дуэли Пушкина на Черной речке, во дворе дома на набережной Мойки, где он жил, а в 1957 году открыли замечательный памятник поэту работы М. Аникушина на площади Искусств. Мемориальные доски с именем Пушкина установлены на набережной Фонтанки, на Галерной, на набережной Кутузова, во дворе дома на Мойке, где он жил. Именем Пушкина названы улица в центре Петербурга и ряд других улиц в Пушкинском, Павловском, Колпинском, Курортном и Красносельском районах.

Словом, трудно найти другого поэта, которому было поставлено повсюду столько памятников, не только в Петербурге, но и в других местах. Говорят, что монумент Пушкину воздвигнут даже в Эфиопии. Правда, на пьедестале написано: «Нашему поэту». Недавно бюст Александру Сергеевичу установили в Греции, на знаменитой горе Парнас в Дельфах. А в Михайловском в 2000 году поставили монумент судьбоносному зайцу, который, как известно, спас Пушкина. Он представляет из себя верстовой столб с надписью «До Сенатской площади осталось 416 верст» и с фигурой сидящего на нем зайца. Когда поэт мчался в Петербург, где начинался бунт декабристов, дорогу ему перебежал заяц. Веривший в приметы поэт тут же повернул обратно…

Все было не так

Но вот при жизни великому поэту памятники не ставили. Даже родители Пушкина, как уже было отмечено, не любили своего сына. «Третьестепенными французскими поэтами Пушкины восхищались, а в своей семье просмотрели гения», — писала, как мы уже отмечали, в книге «Жизнь Пушкина» А.Тыркова-Вильямс. Просмотрели гения и другие.

Не имел успеха пушкинский журнал «Современник», где печатались не только его шедевры: «Скупой рыцарь», «Капитанская дочка», «Медный всадник», но и стихи Тютчева, Лермонтова, Жуковского, повести Гоголя. В 1836 году вышло четыре тома. Первый том был издан тиражом в 2400 экземпляров, но из них раскупили не более трети. В результате тираж четвертого снизился почти втрое. После смерти поэта у самого интересного в истории русской литературы журнала осталось всего 233 подписчика. Впрочем, у журнала «Европеец», где Пушкин тоже печатался, было всего 50 подписчиков.

Что ж читали тогда в России? Уже забытых сегодня Марлинского, Булгарина, Греча, Полевого, легковесные «дамские» романы французских сочинителей, приключения бывшего каторжника Видока — прообраз нынешних детективов. За два века до господства гламурного «мыла» вкусы большинства публики, мало чем отличались от нынешних.

Выше всех поэта, пожалуй, оценил в то время все-таки Николай I — тот, кого в советские времена считали чуть ли главным организатором заговора по его уничтожению. «Знаешь, — сказал Николай жене после встречи с Пушкиным, — сегодня я разговаривал с самым умным человеком России». Император, как мы уже писали, назначил после смерти поэта щедрое пожизненное содержание его семье. Чего потом не сделал ни один советский правитель для родственников рано ушедших из жизни или покончивших с собой знаменитых поэтов и писателей.

Всю жизнь страдал

Всю свою жизнь Пушкин жестоко страдал, но не столько от дерзких ухаживаний за его женой, сколько от непризнания в обществе подлинного значения его творчества. Ведь в те времена не было ни премий, ни других знаков отличия для литераторов. Никто им не давал орденов, не сажал в президиумы. Каково же было быть гением, сознавать это и видеть, что другие этого не признают?

Ведь даже «специалисты», литературная критика того времени вовсе не всегда хвалили Пушкина. Когда поэт напечатал гениального «Бориса Годунова», влиятельный журналист Надеждин отозвался на это едким памфлетом:

«Бориса Годунова»

Он выпустил в народ.

Убогая обнова,

Увы! на новый год!

Даже его друг по лицею Кюхельбекер поставил «Годунова» ниже всеми давно забытых пьес Кукольника. Если его не понимали и не ценили друзья и коллеги-литераторы, то, что же говорить об остальных?

Спорили даже о его внешности. «Невозможно быть некрасивее его: это смесь наружности обезьяны и тигра», — написала однажды внучка Кутузова Дарья Фикельмон, увидев Пушкина впервые у себя в салоне. Хотя дальше у той же Фикельмон в той же записи мы читаем: «Когда он говорит, забываешь о том, чего ему недостает, чтобы быть красивым…». Но ведь в памяти остается негативное.

Не случайно сам Пушкин советовал поэту не слушать мнения других:

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспаривай глупца…

Разочарованный Александр Сергеевич писал:

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Митрополит Московский Филарет на эти слова возразил и тоже стихами:

Не напрасно, не случайно

Жизнь судьбою мне дана,

Не без правды ею тайно

На тоску осуждена…

Впрочем, вскоре Пушкин и сам понял то, что другие люди понимают только под конец долгой жизни: что благородное сердце умнее умной головы. И именно поэтому его Татьяна оказалась умнее Евгения Онегина. Но наладить собственную жизнь и жизнь своей семьи самый умный человек в России не смог. Когда Пушкин умер, в доме было всего 300 рублей. Не на что было похоронить…

«И друг степей калмык…»

Во времена СССР, когда Пушкина подняли на пьедестал, тоже не все было гладко. Бенедикт Сарнов в своей книге «Сталин и писатели» описывает такой случай. В 1949 году отмечали 150 лет со дня рождения Пушкина. В Большом театре в Москве состоялось торжественное заседание, на котором читали его стихи. Выступления ораторов транслировалось через репродукторы, стоявшие тогда по всей стране на площадях. Шла трансляция и в одном маленьком казахском городке. Площадь была пуста, но вдруг ее заполнили странные всадники, прискакавшие неведомо откуда. Они были плохо одеты, измождены, но с большим вниманием стали слушать выступление Симонова, читавшего официальный доклад. Но, не дослушав до конца, они вдруг пришпорили коней и умчались… Зачем же они приезжали и, почему уехали явно разочарованные?

Оказалось, объясняет Сарнов, что это были калмыки, депортированные в Казахстан по приказу Сталина. Они примчались из своих поселений, чтобы услышать, произнесет ли московский докладчик, когда он будет цитировать текст пушкинского памятника, слова: «И друг степей калмык».

Симонов процитировал стихотворение. И даже соответствующую строфу прочел, но… не до конца:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,

И назовет меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий

Тунгус…

И — все! На «тунгусе» цитата обрывалась. Называть тогда имена репрессированных народов запрещалось. А потому калмыки сразу поняли, что в их судьбе перемен не предвидится и уехали. Отрезанную пушкинскую строчку вернули лишь после смерти Сталина и XX съезда, когда калмыки смогли вернуться в родные места.

«Черт догадал….»

Любопытно, что одно из самых цитированных восклицаний Пушкина приводят в искаженном виде. Помнится, какое огромное впечатление произвела на всех премьера в БДТ в Ленинграде «Горя от ума» в постановке Георгия Товстоногова, когда над сценой вывесили плакат со словами: «Черт догадал меня родиться в России с умом и талантом!» В СССР такое произвело эффект разорвавшейся бомбы. Вот, мол, в нашей стране ум никому не нужен, оттого и «горе от ума». По тем временам это была неслыханная смелость.

Однако на самом деле у Пушкина не так. В его самом последнем письме к Наталье Николаевне Гончаровой эта фраза выглядит иначе. «Черт догадал меня родиться в России с душой и талантом». Вместо «души» вдруг появился «ум». Разница, что и говорить кардинальная. «Подправили» Пушкина постановщики, чтобы его слова ассоциировались с названием пьесы Грибоедова «Горе от ума»? Сейчас, конечно, трудно сказать, кто сделал это первый. То ли сам Товстоногов, то ли кто-то еще до него. Но в любом случае корректировка непозволительная, а у самого Товстоногова, увы, уже не спросишь…

Цензура, брат, цензура…

Сам Пушкин прожил под топором цензуры всю свою жизнь. В его времена любое произведение, прежде чем выйти в печать, проходило через цензора. В конце концов его цензором стал сам Николай I.

В лицее Пушкин вовсе не был лучшим учеником. Когда в 1817 году состоялся первый выпуск лицеистов, гениальный поэт оказался по успеваемости лишь 26-м (из 29-ти учеников). «Превосходные успехи» он показал лишь в российской и французской словесности, а также в фехтовании.

Всем известна язвительная эпиграмма Пушкина на издателя Фаддея Булгарина, в которой поэт назвал его в ней Видок Фиглярин, имея в виду Видока — главу тайной полиции в Париже, намекнув тем самым на связи Булгарина с Третьим отделением.

Не то беда Авдей Флюгарин,

Что родом ты не русский барин,

Что на Парнасе ты цыган,

Что в свете ты Видок Фиглярин:

Беда, что скучен твой роман.

Однако газета «Северная пчела», которую издавал Булгарин, была самой популярной газетой в России. Ее тираж составлял 9 тысяч — огромную по тем временам цифру. Пушкинская же «Литературная газета» имела всего 100 подписчиков. А роман Булгарина «Иван Выжигин», ныне прочно забытый, очень понравился императору, который подарил автору бриллиантовый перстень.

В советские времена Пушкина изображали как непримиримого борца с царизмом. Однако перед смертью он говорил об императоре иначе.

«Что сказать от тебя царю?» — спросил Жуковский у смертного одра поэта.

«Скажи, жаль, что умираю, весь бы был его», — тихо отвечал Пушкин.

В высшем свете его ненавидели

В высшем свете Петербурга многие его вообще ненавидели, что и послужило, как считают, поводом для коварной интриги и привело к убийству поэта. Ряд исследователей утверждает, будто поэт стал жертвой «голубого заговора». В Париже, да и в других европейских столицах, содомский грех тогда был в моде в высших кругах. В Петербурге «бугром» слыл министр просвещения граф Уваров, который на пару со своей «любовницей» уже упомянутым князем Дондуковым-Корсаковым и стал, как полагают, главным гонителем пушкинского таланта.

«В публике очень бранят моего Пугачева, а что еще хуже — не покупают, — раздраженно писал Пушкин в дневнике в 1835 году: «Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дондуков (дурак и бардаш) преследует меня своим цензурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит». Зная вспыльчивый характер поэта, его враги стали били по самому больному — жене-красавице. И тут в Петербурге, откуда ни возьмись, и появился белокурый француз Дантес. Его приемный отец голландский посланник барон Геккерн устроил его в гвардию, ввел в лучшие дома. Геккерн никогда не был женат. Князь А. Трубецкой потом писал: «Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном или Геккерн жил с ним… Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в отношениях с Геккерном он играл только пассивную роль. Он был очень красив». Вскоре залетный французишка стал публично волочиться за Натальей Николаевной Пушкиной. Не давал ей проходу, а барон-«отец» всячески поощрял эти ухаживания. Вскоре оскорбительный для поэта пасквиль — диплом ордена рогоносцев был разослан ему самому, его друзьям и знакомым. Пушкин тут же вызвал Дантеса на дуэль.

Сам Пушкин считал автором пасквиля Геккерна. Но окончательно так и не удалось установить, кто же именно сфабриковал гнусный «диплом». Подозрение пало также на дружков «голубого барона», князей И. Гагарина и П. Долгорукова, живших в одной квартире. Ряд советских исследователей-криминалистов утверждал, что именно они приложили руку к гнусной фальшивке. Это подтвердила и почерковедческая экспертиза. Есть подозрение, что это Долгоруков с сожителем изготовил и разослал по го адресам пасквиль по указанию своего «голубого» министра Уварова. Пушкин пришел в ярость и был убит на дуэли. На это и рассчитывали организаторы гнусной инсценировки.

Вдохновителями подлой кампании против Пушкина были также граф и графиня Нессельроде. Граф Карл Нессельроде, друг Геккерна, был немцем, ненавистником русских, но и ловким интриганом, который сумел стать в России министром иностранных дел. Он и его жена играли виднейшую роль в свете и при дворе. Графиня Нессельроде яростно ненавидела Пушкина, и не могла простить ему эпиграммы на ее отца, графа Гурьева, масона, бывшего министра финансов, зарекомендовавшего себя служебными преступлениями. «…Встарь Голицын мудрость весил, Гурьев грабил весь народ» — написал Пушкин.

Графиня Нессельроде подталкивала Геккерна и подогревала скандал, распускала гнусные слухи, что будто бы у Пушкина связь с сестрой Наталии Николаевны Александриной, у Наталии Николаевны — с царем и Дантесом.

Жертва политического заговора?

В то время в правительстве России соперничали две партии. Одна — так называемая русская, а другая — «немецкая». К первой принадлежали Орлов и Перовский, ко второй — Нессельроде. Некоторые исследователи прямо утверждают, что Пушкин стал жертвой политического заговора, организованного Геккерном при поддержке Нессельроде. В его исполнении помогала «веселая шайка» (однополчане Дантеса). Они распространяли по городу слухи, мутили воду. У дома умирающего Пушкина толпились согнанные неизвестно кем простолюдины-«чуйки», как их назвал Данзас. Даже потребовалось вызвать караул для охраны дома. Отпевание было назначено сначала в Исаакиевском соборе, к прихожанам которого и принадлежал Пушкин, но по информации, пущенной заговорщиками, на отпевание по льду через Неву должны были толпой прибыть студенты Петербургского университета, а затем, впрягшись в траурный катафалк, везти тело в Александро-Невскую лавру, устраивая по ходу процессии битье стекол в голландском посольстве и избиение всех встречаемых на пути иностранцев.

Говорили, что во время похорон «русская партия» собирается устроить чуть ли не мятеж. В центре города днем и ночью дежурили армейские патрули. Были арестованы «ораторы» из толпы у дома Пушкина. Попал под горячую руку и молодой поэт Михаил Лермонтов. Сначала его знаменитое стихотворение «На смерть поэта» кончалось строкой «И на устах его печать». И было доброжелательно принято в обществе. Но в начале февраля член «шайки Геккерна», родственник Лермонтова, чиновник Министерства иностранных дел Николай Столыпин посетил поэта и «натравил» его на «русскую партию». Так появились заключительные шестнадцать строк, в тот же день с помощью «шайки» попавшие во дворец с припиской: «Воззвание к революции». Лермонтова в результате отправили под пули горцев на Кавказ.

И вот, что еще любопытно. Если в России успело появиться только одно печатное сообщение на смерть Пушкина — знаменитое «Солнце русской поэзии закатилось», то на Западе о дуэли сообщили все центральные газеты. В газетных сообщениях Пушкин фигурировал не как великий поэт, а как «глава русской национальной партии». Вот это определение и выдает, как считают некоторые историки, тайный умысел организаторов провокационной дуэли.