Переезд на юг

Владимир Макарович Шапко, 2019

Эта книга о двух друзьях-пенсионерах, на старости лет решивших круто поменять свою жизнь. Переехать в райский городок у моря. Однако судьба не каждому выдает свои пряники.

Глава третья

1

Валерий сидел на крыльце. Под летящим осенним небом думал. Что бы такое сегодня замастрячить, чтобы жена и тёща восхитились? Сказали молодец Валерий!

Увидел в воротах тестя в шляпке, засовывающего ключи в карман плаща. Пришёл, гад. И следом друган большемордый его лезет. Тоже в шляпке.

С проворностью кота Валерий тут же умёлся в дом. У себя в закутке упал плашмя на диван. Дверь не закрыл. Приоткрытой оставил. Слушал, как два голоса разгуливали в кухне, а потом в комнате.

Слышал про себя нехорошее:

–…Наверное, на рынок сегодня упёрся. Бахвалиться. Поучать продавцов железа и инструментов. Как надо работать с металлом. Сколько у него всяких слесарных корочек. Дипломов. Заодно, как правильно делать замесы. Под беседки и фонтаны…

Валерий не выдержал. Начал хлопать ладошкой по тумбочке. Как в борьбе. Будто ему загнули салазки. Дескать, дома я, козлы! Не сплю! Всё слышу!

В дверь сразу просунулась лысая башка:

— Ты дома? Извини. Мы ненадолго. Сейчас уйдём. Отдыхай.

И дверь прикрылась.

Козлы.

Агеев искал документ для ФМС. Справку. Ирина сказала, что она в её столе. Ага! Вот она, справка, что мы с Машей не рыжие.

— Мы ушли!.. — крикнул Валерию.

В ответ что-то пробубнило. Будто в Диогеновой бочке. Поставленной за дверью.

Опять шли к воротам по разбросу и бардаку под ногами. Агеев тихо матерился.

— Это всего лишь художественный беспорядок, Гена, — смеялся Табашников. — Беспорядок художника. А ты возмущаешься.

В ФМС сидели у 9-го. Рядышком. Как всегда — ни одного просителя у кабинета Кугель.

Кугель упала как с неба. Опять с папками. Того и гляди посыплются на пол. Суёт в замок ключ:

— У меня неприёмный день.

Сказала в дверь, не оборачиваясь. Зашла, захлопнулась.

Агеев — не Табашников: спокойно постучал. Ничего не дождался. Тогда открыл, спросил «можно?» и вошёл без приглашений.

Табашников вслушивался в бубню за дверью. С преобладающей женской. «Отчитывает», уважительно говорил себе. Как лапотный крестьянин в присутственном месте.

— Вот гадина! — ругался Агеев, когда шли к остановке. — Специально не положила в нашу папку копию документа. Специально! Понимаешь? Ещё раз хотела сгонять нас с Машей в Краснодар. Не вышло! Всё, дорогая, поезд с нами ушёл. Ту-ту. Не догонишь, зараза. — И без всякого перехода: — Ну, а теперь к Маргарите Ивановне? Ко скольки ты говорил? Вот и замечательно, есть полчаса в запасе.

По дороге у рынка купили цветы. Сам Табашников ходил вдоль высокого безмолвного ряда букетов на грудях у женщин. Внюхивался, выбирал. Возвращался к началу ряда. Нетерпеливому Агееву хотелось поддать его ногой. Как пацанскую лянгу.

Во дворе жених показал на окно и балкон на третьем этаже. Дескать, прикинь, Гена, как будем уходить. Агеев посмотрел, прикинул: пожалуй, лучше сразу вниз, с балкона.

Звонить не надо было — в распахнутых дверях их встречала хозяйка в кокетливом фартучке. Табашников сразу вручил цветы. Конечно, ужалась в смущении. Что вы, Евгений Семёнович! Такой дорогой букет. Так потратились. Это ничего, бывает, бормотал жених, оглядывая дикими глазами прихожую.

Разделись, сняли обувь. По коврикам прошли в большую, тесно заставленную бабьим уютом комнату. Заставленную до потолка, под самую завязку. Ну что же, ничего, ничего, вполне.

Сели за стол в длинной белой скатерти. Уже с вином на ней, водкой и закусками. Хозяйка всё подносила и подносила. Наконец тоже села, сняв фартук. Была она сегодня со вздыбленными волосами и в чёрной кофте с блестками.

Агеев, записной тамада, поднялся с рюмкой:

— Ну что ж, Маргарита Ивановна, покоя и счастья вашему тёплому дому. Чтобы таким он был всегда — полной чашей, и телесной (посмотрел на библиотеку за стеклом), и интеллектуальной (совсем зарапортовался, подумал Табашников). Чтобы всегда в нём был женский уют и благоденствие (какая графомания!). Ваше здоровье, дорогая Маргарита Ивановна!

Чокнулись рюмками и бокалом, выпили, стали закусывать. Начался оживлённый, ещё трезвый разговор. В котором Агеев всё выпытывал у Маргариты Ивановны. Всё докапывался. Та посмеивалась, говорила про себя, видимо, откровенно. Библиотечный окончила в Новосибирске. По распределению попала сюда. Работает в библиотеке на Таманской с её основания. Больше двадцати пяти лет. Купила вот эту квартиру. Ну что ещё? Была замужем. Муж пил, трепался. К тому же считал себя пупом земли. Выгнала. (Ого! — переглянулись жених и сват.) Были и ещё кавалеры, но всё как-то мимо. А как у вас, Евгений Семёнович? Были женаты? Был, коротко ответил жених. Гражданским браком. Продолжал объедать куриную лапу. Только чтобы не говорить. Разошлись, всё же добавил. Да, из такого крючьями надо вытягивать слова, несколько разочарованно подумала невеста. Однако вновь оживилась, заговорила. Теперь о книгах за стеклом. Уж тут он точно клюнет. Торжественно звучали имена: Борхес! Алехо Карпентьер! Набоков! И даже современные Шапко и Курчаткин! (Кто такие? Почему не знаем? — переглядывались писатели. Но всё равно — начи-итанная.)

Агеев смотрел на вздыбленные волосы тараторящей женщины, на её блескучий стеклярус на чёрной кофте и забывал говорить сам. Не получилось с ней летом. Так, может быть, теперь сложится. А то жених сидит бука-букой. За час трёх слов не сказал. Может, когда сойдутся — потеплеет, заговорит.

За чаем женщина вдруг стала показывать на плазменный телевизор в углу, про который и забыли:

— Смотрите, смотрите! Евгений Семёнович! Геннадий Андреевич!

И сама сразу подперлась кулачками.

Агеев тоже отвесил улыбчивый рот:

— Ух ты! Во дают! Волосья друг у дружки повыдерут!

Табашников напрягся, покраснел. Ему не нравились такие передачи. Он их ненавидел. С гадливостью всегда вырубал. Точно вляпавшись в нечистоты. Поражался, как вообще такое может быть — на самом дне русской жизни находят необразованных, примитивных, некрасивых людей — мужчин, женщин — привозят в Москву и выставляют в телевидении на всеобщее посмешище и позор. И те, не смущаясь ни света юпитеров, ни наезжающих камер — с готовностью начинают кричать, материться и драться друг с другом. И поразительно, что громче всех всегда базлают женщины, царапаются с соперницами, площадно ругаются. Всё никак не могут поделить кобелей. А те всегда сидят очень прямо. Гордо. Но тоже вступают в дело. В нужном месте. Махаются кулаками, пинают друг друга. Примитивизм, бескультурье, грязь! Самое дно! И, как говорит всегда одна выдра на такой же передаче: «Вся страна замерла в ожидании! Отвечайте: муж он вам? Сожитель? Или хахаль?» Господи, куда я попал!

Конец ознакомительного фрагмента.