Мой ломтик счастья. Издание второе, дополненное

Владимир Леонов

Мальчик из далекой деревушки, расположенной у самого леса, получает от родителей небольшого веселого пса, который умеет улыбаться и понимать совершенно как взрослый человек.И жизнь мальчика стала меняться, нелепая и некрасивая собака, названная им Дымком, становится настоящим другом. Благодаря этой смешной, веселой дворняге, мальчик перестает грустить, чувствовать себя одиноким, совершает удивительные приключения и знакомится с красивой девочкой.

Глава 3. Мои истории

Июль выдался как никогда жарким. В полдень деревня казалась вымершей: ни людей, ни собак. Все попрятались от духоты и зноя. Только мы с Дымком, две одинокие фигуры в дневном мареве, не спеша брели по улице.

— Дымок! Рядом со мной! — отдавая команды псу, я втайне опасался: поймет ли? Но это был удивительно умный пес. Чуть прибавив шагу, он поравнялся со мной и теперь проворно перебирал лапами в такт моим шагам. На морде у него была явно написана гордость: еще бы, он не бездомная шелудивая собака, он не ничейный пес — у него есть хозяин, а, значит, и дом.

По дороге я украдкой посматривал на окна домов: а вдруг кто — то из мальчишек увидит меня шагающим с таким радостным псом, прилежно выполняющим мои команды. И представлял, как ему станет плохо от зависти. Ох как сладко заныло у меня сердце от такой мысли — закончилось мое одиночество, теперь все горести и печали позади.

Поглядывая на пса, я рассказывал ему о нашей деревне, которую называют Боровое. Для меня это самое красивое место на земле, потому что здесь я родился и вместе с мамой и папой прожил всю свою пока еще короткую жизнь. Я подумал, что он должен знать обо мне все, и честно признался, как мне бывает обидно, когда слышу эту ненавистную для меня кличку — Вовка — морковка, а деревенские мальчишки насмехаются надо мной. Рассказал я ему и о девочке с дальнего двора, с которой мы незаметно для других убегали в лес и играли там.

Но главное, я рассказал ему о том, какие замечательные и трудолюбивые люди живут в нашей деревне. С самого раннего утра и до вечера они заняты делом: трудятся по хозяйству и на огородах, пилят в лесу деревья, а потом везут на больших машинах к маленькому заводу, где делают из срубов различную мебель.

А в выходные и праздничные дни собираются вместе под раскидистыми кронами дубов, что растут на окраине деревушки — поют песни, танцуют, жгут костры. Детвора, как обычно, крутится рядом. Все радуемся и веселимся от души.

— Но ты не бойся, я тебя одного никогда не брошу, — утешал я собаку. — Будешь на этих праздниках всегда со мной, ты же теперь мой настоящий друг!

Говорил я псу о моей детской радости, о том, как я люблю вечерами гонять лошадей вместе с конюхом, дядей Григорием, в «ночное». Я верхом на лошади ехал впереди, к зеленым лугам, а дядя Григорий подгонял коней сзади. На опушке леса мы стреноживали коней, пускали их к травам, а сами разжигали костер, и я до утра слушал занимательные истории доброго старенького конюха.

— И тебя я буду брать с собой в «ночное», — наклонялся я пониже, чтобы пес слышал лучше, — станешь стеречь лошадей, чтобы они не разбегались.

Дымок, размеренно шагая рядом, кивал головой — то ли в такт движения, то ли соглашаясь со мной. Но я был уверен, что он все понимает и радуется, что я делюсь с ним своими мыслями.

Его глаза понятнее любых слов говорили о том, что он чувствует. Цены этому псу нет — он моя гордость и моя радость! Слушает меня, понимает и отвечает преданным и благодарным взглядом. И я знаю, что он любит меня таким, какой я есть, пусть даже я и не совсем идеальный. Разве это не счастье?!

По дороге я объяснял псу, какой у меня замечательный папа, заботливый и чуткий. Он почувствовал мою мальчишескую тоску по дружбе и подарил мне его, настоящего и верного товарища.

— Ты, конечно, еще маленькая собака, но для меня это даже лучше, — втолковывал я Дымку. — Ведь за тобой надо ухаживать, воспитывать и многому обучать. Значит, я буду постоянно занят, и у меня совсем не останется времени грустить. И это здорово!

Дымок понимающе взглянул на меня и весело завилял хвостом, покачиваясь на своих коротких лапах и смешно переставляя их. Местами потертая кожа блестела на солнце, так что у меня рябило в глаза. Короткий, облезлый хвост крутился, как пропеллер. В общем, совсем даже не красавец, а точнее, урод уродом, но мне он казался самым лучшим псом. Самым нужным. Единственным в целом свете. Я полюбил его всем своим маленьким детским сердцем, страдавшим от одиночества. И неожиданно понял простую вещь: красота — это не обязательно красивое лицо. Она в том, чтобы иметь доброе сердце и отзывчивую душу. А это значит — всегда оставаться самим собой, не бояться своей внешности, не задаваться и не стараться быть на кого-то похожим, поступать честно и по совести. И кто-то на земле непременно будет чувствовать себя счастливым, общаясь с тобой.

— Понимаешь, Дымок, весной поле полностью заливает водой, оно становится похожим на настоящий океан. Родители даже купили мне сапоги резиновые выше моих колен. И вот в них я и бреду по воде. А однажды даже на льдине доехал до берега. Вот здорово было!

Дымок вопросительно вскинул глаза: «Что такое льдина? Может, объяснишь?»

Такой наивный вопрос. Я ощущал себя опытным и взрослым, а потому был снисходителен к маленькому другу. Друга надо понимать и обязательно помогать ему. Как же мне нравилось произносить это слово — друг! — как много звуков сердца было для меня в нем!

Я улыбнулся, потрепал собаку за ухо и охотно сообщил, что это такой большой лед, который плавает в воде сам по себе, не тает и не тонет. Моя дворняга понимающее тряхнула головой. Значит, у меня все складно получается, не зря я учусь на пятерки.

— А зимой, Дымок, — продолжал я, с удовольствием выговаривая собачье имя, — поле засыпает глубоким снегом, местами мне даже по пояс. Представляешь, на мне валенки, теплая фуфайка, шапка, которая постоянно сползает на глаза, да еще варежки — толстые и теплые, мама сама связала. Иду медленно, прокладываю себе дорожку, весь белый — в снегу, инее. Словом, снеговик. Это точно. Ух, скажу я тебе, и нелегко приходится!

Дымок сочувственно потерся влажным носом о мои босые ноги, мне стало тепло и щекотно. Я счастливо замер: «Ай да пес! Ну прямо волшебный какой — то — мало того, что все понимает, так еще и чувства проявляет. Как его не любить!»

Я понимал, что нас, меня и Дымка, объединяет что — то общее. Одно на двоих. И это не чувство собаки и человека, это в каждом из нас — один трепетный огонек души и верности, одинаково горящий в наших глазах и освещающий наши души.

Найдя в собаке заинтересованного слушателя, я рассказывал и рассказывал нескончаемые истории из моей детской жизни.

— Школа у нас большая, целый деревянный дом, и главное место в этом доме занимает печь. Зимой дрова в ней громко трещат и стреляют искрами во все стороны, а тепло доходит во все классы. Печь в школе топит бабушка Галя, а еще она звонит в медный колокольчик, когда надо начинать уроки или выходить на перемену.

Тут я остановился, пытаясь сообразить, что же еще такое важное должен сказать собаке, но никак не мог сосредоточиться. Дымок, неторопливо шагавший слева от меня, так и присел на хвост от неожиданной остановки. Вся поза его выражала напряженное недоумение, он шумно и часто задышал, а ребра так и ходили ходуном под тонкой кожицей. Было видно, как он переживал за своего двуногого друга. — Дымок, да ты не волнуйся, — я произнес это таким добрым тоном, каким говорила со мной мама, когда у меня что-то не получалось. — Я уже понял, что надо сделать: обязательно возьму тебя с собой в школу. Тебе понравится, точно! Все, договорились.

Дымок заулыбался, показывая, как ему понравилось такое предложение. Тонкий хвост встал торчком и быстро — быстро закрутился. Казалось, еще минута, и Дымок взлетит над землей. Я звонко расхохотался, и это сильнее слов говорило о переполнявшем меня счастье. Пес окинул меня заботливым взглядом, в котором проглянула строгость:

— Смотри же, мой мальчик, обещая что-то, никогда не забывай. Это очень важно — и для тебя, и для меня!

Как же хорошо, когда у тебя есть друг! Он такой же, как ты. Умеет слушать. Веселить. Он — умиротворение твоей души. И этого довольно. Смотришь на него — и видишь живые ласковые глаза. В них, как и в мамином взгляде, любовь и понимание. Они никогда не обманут и всегда говорят о тебе правду. По глазам собаки можно узнать всё, что ты переживаешь: радость, грусть или счастье, потому что эти глаза — зеркало твоей души. Они знают дорогу к твоему сердцу — и ты на самом деле счастлив, когда любимая собака смотрит на тебя!

— Хозяйство у нас большое, — продолжал я, когда мы с Дымком успокоились, — ну ты его уже видел. Мама старается, чтобы я утром поспал, и не будит меня рано, но я сам приучил себя вставать в пять часов. Дел-то у меня вон сколько, за целый день не управишься: надо сена из скирды надергать и разложить по кормушкам корове, двум телкам и бычку. Тут свиньи от голода визг поднимают, не могут дождаться, когда я им несколько ведер еды принесу и высыплю. Ух и прожорливые — не успею опрокинуть ведра в корыто, как они на лету все съедают, топчутся, как слоны, громко хрюкают и визжат, как лягушки на болоте. А еще толкаются, отпихивают друг друга, одним словом — забияки и драчуны. Зато какие у них пятачки забавные — непрерывно морщатся и крутятся, смешно смотреть, как у них так ловко получается. Нет, правда, очень интересно.

Непоседливые куры с насестов выскакивают во двор, шум и толкотню устраивают невероятную — как у нас в школе на переменках. Бегают за мной, клюют прямо в ноги — строптивые такие, неуемные, все время требуют есть. Я быстренько набираю в ведра корм, высыпаю в одном и том же месте: они привыкли к порядку и, как только видят меня с двумя ведрами в руках, стремглав несутся получать свой завтрак. Вот видишь, Дымок, какие шрамы у меня на ногах, и все из-за их жадности.

С этими словами я приподнял штанины брюк, чтобы пес удостоверился в правдивости моих слов. Дымок с сочувствием глубоко втянул в себя воздух. Приблизил нос к моим голым ногам, обдавая их теплом выдыхаемого пара. На мгновение застыл, внимательно разглядывая розовые царапины, а затем с пониманием поднял на меня свою умную морду, словно говоря: «Да ты настоящий герой, мой мальчик. Вон у тебя раны какие, а ты и не плачешь!»

— Потом я обязательно помогаю маме, — голос мой зазвучал приподнято. Я и сам стал немножко собой гордиться: как-никак ведь Дымок оценил мое мужество и даже выразил свое сочувствие. — Мы вместе относим домой ведра с молоком, которое она надоила от коровы, чтобы потом делать из него масло, творог, ряженку, простоквашу…

И вот звучит рожок пастуха — надо выгонять корову, телочек и быка в общее стадо, которое собирается за нашим домом, а затем пастух дядя Гриша на весь день уходит с ним в лес. Вечером, когда спадает дневной зной и солнце начинает садиться за горизонт, стадо, сытое и довольное, возвращается домой.

Знаешь, как здорово встречать свою живность! Идут коровы и быки неторопливо и важно, покачивая круглыми крутыми боками, — отъелись за день в лесу. Над дорогой стоит пылища, и коровы в ней кажутся исполинскими животными. На шее у каждой висит маленький колокольчик — на тот случай, если отобьется от стада, — и мелодичный звон плывет над улицей, расходится по сторонам и долетает до самого последнего дома. Хозяева, оставив все свои дела, торопливо выскакивают за ворота, и коровы, завидев родную калитку, убыстряют ход, начинают мычать от радости, а сплошной звон колокольчиков превращает деревню в веселый карнавал. И так от коров пахнет свежей травой и молоком, такой сладостью веет, что этот запах долго еще стоит над деревней, допоздна будоража дворовых собак и повизгивающих свиней.

Перезвон колокольчиков и разноголосое мычание постепенно стихают. Улица пустеет, оседает нагревшаяся за день на солнце пыль, и становится слышно, как по всей деревне тугие молочные струйки звонко ударяют в донышки огромных ведер, журчат и пляшут, до краев наполняя их парным молоком, вкус которого навсегда связан с детством.

Дымок резко остановился, на морде выразилось явное недоумение: «Исполинское животное

— это как? На что оно похоже?» От такого вопроса я растерялся: «А действительно, что обозначает это слово?» Я где-то услышал его и так хотел блеснуть перед псом своими знаниями, что теперь оказался в глупом положении. Ответил честно:

— Это что-то очень большое, громадное, но точно я сказать не могу, потому что не знаю. Спрошу вечером у мамы или папы, они объяснят.

Искренний ответ пришелся псу по душе, и он великодушно кивнул головой: мол, не переживай, разберемся.

Вот оно, твое счастье. Слушает, понимает, утешает. Ты его долго ждал, и оно пришло, ласковое и такое близкое и родное. Береги его. Без счастья жить невесело. Счастье — это и есть жизнь, самая что ни на есть полная. Светлая и яркая. Как родной дом, как мама, как солнце», — рассуждал я и видел это счастье своими глазами. Оно было рядом. Я мог его обнять. Ощутить, как оно пахнет, доверчиво прижимается ко мне и в ответ на ласку шершавым языком облизывает мои щеки. Имя этому счастью было Дымок!

— У меня есть маленький топорик, — вдохновенно продолжал я, — мне его папа сделал. Я рублю им дрова, после того как накормлю всю живность на дворе. Папа специально для меня привозит на телеге — у нас в поселке есть конюшня, а в ней, как говорит папа, целых двадцать пять лошадей, — доски, кривые и в трещинах, — отходы с мебельного завода. Все лето я рублю их на короткие палки и ношу в дровяник — сарайчик, построенный папой для дров. Видел бы ты, как у меня здорово получается! Прямо с одного удара разрубаю доску. Конечно, это вышло не сразу, но папа научил меня метко наносить удары. Я тебе потом обязательно покажу, как это делается. Хочешь?

Дымка можно было и не спрашивать — со своим новым другом он на все готов. Да и мои рассказы явно пришлись ему по душе. Он размеренно шагал рядом, стараясь не отставать, и покачивал в знак одобрения головой. А в глазах светилось удовольствие от общения со мной, своим хозяином, мужественным и сильным. Ему было со мной так же хорошо, как и мне с ним. И неожиданно для себя я понял, что быть кому-то нужным — это, наверное, самое в жизни важное и бесконечно дорогое. Что-то нестерпимо нежное и горячее поднимается в моей душе, заполняет ее и становится моим внутренним дыханием, вызывая не море — целый океан радости.

— Мое самое любимое занятие, Дымок, — я все больше и больше входил в роль рассказчика, — сенокос. И знаешь, почему?

Пес, в мечтательном настроении шагавший рядом, оказался захваченным врасплох и не сразу сообразил, что ответить. А мне так не терпелось поделиться с ним своими впечатлениями, что я не стал дожидаться:

— Ага, не знаешь! Ладно, не переживай, сейчас расскажу. Все очень просто — река, приключения и полеты в воздухе.

«Полеты? — глаза собаки округлились от любопытства. Уши, как разжатые пружинки, подскочили вверх. — Ну-ка, ну-ка, о чем это ты? Наверняка что-то необыкновенно интересное! Скорее давай рассказывай!»

— Вот слушай, — я старательно подбирал слова: очень уж мне хотелось, чтобы Дымок полюбил сенокосную пору так же, как и я. Вместе нам будет еще веселее. На лице моем сияла улыбка, рядом топал смешной жизнерадостный пес, увлеченно слушавший мои истории, — что еще надо для вдохновения?

— Выезжаем на сенокос рано-рано: едва солнышко покажет первый луч, мы уже в телеге — с косами, граблями, вилами. Мама аккуратно пристраивает рядом кошелки с припасами на весь день: молоко топленое в крынках, в кастрюлях — курица тушеная, мясо жареное и вареное, копченое сало, круто сваренные яйца, картошка отварная, густо посыпанная укропом, залитая сливочным маслом. Прямо слюнки текут от запаха только что испеченных в печи хрустящих булочек, пирожков с капустой, яйцом и луком…

Оживший в памяти аромат свежего хлеба разбудил мой желудок, он запел во мне: «Есть! Есть хочется!» От голода у меня так подвело живот, что даже дыхание перехватило. Не лучше чувствовал себя и пес. Прямо жалко его стало: вздыхает тяжело и часто, бока ходят быстро-быстро, а язык, вывалившийся из пасти, то и дело облизывает нос и губы: похоже, мысли о кошелках с едой просто сводят его с ума.

— Дымок, дружище, — увещевал я его строгим голосом, — потерпи немного, скоро завод, а у мамы в шкафчике всегда что-нибудь вкусненькое припрятано.

Дымок глянул на меня с надеждой, как смотрят на героя, от которого ждут помощи: «А ты меня не обманываешь? У мамы, правда, есть еда?»

Я засмеялся. Махнул рукой:

— Не переживай. Конечно, есть. Мама всегда держит для меня лакомства. Тебе понравится, попробуешь — язык проглотишь.

Морда дворняги расплылась в ослепительной обезоруживающей улыбке: «Вот друг так друг. И я за тебя горой… только про вкуснятину не забудь, ладно?»

— Папа сидит впереди на телеге, правит лошадьми, — продолжал я, — а мы с мамой сзади, обнявшись. Ноги с подводы свесим, едем, весело болтаем. Мама сказки рассказывает, а потом возьмет да и запоет: голос у нее звонкий, мягкий. От маминых песен на сердце тепло и радостно. Любит она петь о лесах и реках, красивой любви и смелых мужчинах. Таких, как мой папа.

Наше поле для сенокоса выходит прямо к полноводной реке. Вода в ней чистая и лазурная, как крыло сойки. Сердце захватывает от восхищения, томит взгляд сверкающая синева водной глади, а тело ощущает свежее дуновение прибрежного ветра

Только подъезжаем — я сразу с подводы в воду ныряю, следом папа, с шумом и радостным криком. А мама ласково смотрит на нас, сделав ладошкой козырек над глазами, чтобы солнце не слепило, и кричит: «Эй, мужчины, не задерживайтесь, работы много, надо до вечера успеть все скосить».

После купания папа бруском подправляет лезвие косы, проводит по нему осторожно пальцами и удовлетворенно заключает: «Хороша коса, аж пальцы режет! А теперь, семья, за работу». Взяв косу в руки, размеренными и выверенными взмахами начинает срезать сочную изумрудно — зеленую траву, прижимая лезвие к самой земле. Вжик, вжик — звенит, поет коса, оставляя за собой влажный след из скошенных стебельков, ложащихся веером.

Трава на солнце быстро сохнет и превращается в сено. Мама граблями сгребает небольшие кучки, которые я перетаскиваю в отведенное папой место и сваливаю одну на другую. Постепенно вырастает стог, как большая гора. Папа поднимает меня на самый его верх, мама вилами подает сено, а я тщательно утаптываю, уминаю его, стараясь уложить как можно плотнее. И с нетерпением дожидаюсь, когда наступит самое интересное и захватывающее приключение — мой полет. Наконец падаю животом на этот мягкий, пахнущий солнцем, летом, луговыми цветами и свежестью травяной ковер, зарываюсь в него лицом и глубоко вдыхаю, втягиваю в себя духовитый пряный аромат, от которого кружится голова.

Проваливаюсь и начинаю быстро скользить куда-то вниз, трава уходит подо мной. Сладко замирает сердце, и кажется — я лечу. Понимаешь, Дымок, лечу!

Под впечатлением моего восторженного рассказа, собака подпрыгнула в воздух, вытянув вперед озорную морду, беспрерывно вращая хвостом и перебирая лапами. Несколько раз на лету ликующе гавкнула, давая понять, что вполне разделяет мои эмоции и в полете испытывает такие же ощущения, как и я на стоге сена. Когда пес приземлился на свои короткие лапы, я восхищенно произнес: «Ну ты даешь, циркач!»

Эта похвала явно пришлась Дымку по нраву. Он с благодарностью провел своим розовым языком по моим ногам: «Я еще и не такое могу! Для друга — куда хочешь запрыгну, хоть на каменную стену!» Но, увидев на моем лице сомнение по этому поводу, Дымок смущенно потупился и быстро наклонил морду к земле. «Ага, наверное, стыдно стало за свое бахвальство, — понял я и, оценив искреннее раскаяние пса, дружески потрепал его по спине: — Мол, все в порядке, с каждым бывает. Но ты смелый пес, и я знаю, что ты все можешь».

Ободренный этими словами, Дымок доверчиво потерся о мои ноги теплым боком и с признательностью заглянул мне в глаза, как будто говоря: я тоже верю в тебя и всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось! В ответ я крепко обнял его, прижал к груди и замер, ощущая, как бьется сердце моего маленького верного друга.

— А давай я тебе, Дымок, загадку задам — заговорщически произнес я — нам в классе учительница Мария Федоровна их загадывала и, представь, я ответил правильно.

Пес, смешно морща черный нос, поднял на меня рассудительные глаза:

— Мой мозжечок не удивлен — ведь ты такой умный… но и я не промах, имею редкий вид дружбы со своей головой.. Загадывай, и ты увидишь своего друга во всем взыскательном блеске ума.

— Ага, сам назвался — весело произнес я — тогда слушай первую загадку: почему птицы летят на юг?

— Да ты меня за несмышленыша принимаешь, — детская обида проглянула во взгляде собаки — я вполне взрослый умный пес, мыслю логично и вот мой ответ: потому что на юге тепло.

И Дымок торжествующе поднял верх морду, как бы предлагая мне полюбоваться его умной головой и вместе с ним разделить собачье тщеславие.

— А вот не не отгадал, — я подпрыгнул на месте, мне было весело и интересно общаться со своим прелестным другом, — они летят на юг потому, что не умеют ходит.

Такого ответа Дымок явно не ожидал, он опешил, да так разинул пасть от досады, — как это он не увидел скрытый подвох в вопросе? — что я испугался — а не сломает ли он ее?

И искренняя детская кручина проглянула во всем облике пса.

— Вот это да, — промелькнуло у меня в мыслях, — он огорчается и переживает, как человек.

Я понял, что мне надо успокоить друга, сказать ему добрые слова, я не мог быть равнодушным, когда он в печали.

— Дымок, ты не переживай, — мягко произнес я, поглаживая по спине, — и я не сразу правильно ответил, только с третьего раза. Знаешь как мозг у меня горел, когда я думал! Это я лопухнулся, я должен был тебе сказать, что загадка необычная, у нас в классе так и никто, кроме меня, правильно не ответил.

Дымок тряхнул головой, он успокоился, он понял, что и люди не знают, а, значит, ему не стоит переживать.

— Я буду учить тебя отгадывать правильно такие загадки, — поощрил я честолюбие пса, — ты умный и быстро научишься.

Пес весело пролаял, крутнулся на месте от избытка эмоций — так мало, оказывается, надо для радости — несколько добрых слов… как они дорого стоят.

— Давай еще! Теперь я уже не промах, точно отгадаю — глаза пса выжидательно посмотрели на меня.

— Ладно, только только с условием — многозначительно произнес я, — надеюсь, ты понял?

— Это ты о том, чтобы я не обижался, если неправильно отвечу? — Дымок гордо поднял голову — Так вот, помнишь, что мы дали слово не злиться и не дуться… и вообще, если что не так, ты же мне подскажешь, как маленькому другу?

Как я мог не согласиться с таким серьезным суждением! Добродушно кивнул головой. Дымок поднял уши: «Опять вопрос с ловушкой?» Я улыбнулся, мол, именно. Пес не удержался, чтобы по — своему, по собачьему, не сказать о том, что он думает о людях. В его глазах это выглядело так: « Вы по натуре своей интриганы. Только и умеете козни строить, что ни вопрос бедолаге псу, то с каким — то тайным смыслом. Опять ум мой гореть будет!»

— Скажи — ка мне, друг Дымок, — спросил я, — отчего утки плавают?

— А потому они плавают, что у них лапы, как у меня — радостно и самоуверенно выпалили глаза пса. — Вот я пловец, так пловец, никакой воды не боюсь! Никто меня не переплывет, так и знай!

Да, с честолюбием у Дымка было все в порядке, как и у меня.

Я молчал, возникла тягостная пауза. Она явно обеспокоила мою дворнягу. Дымок притих, несмело переступил лапами, осторожно поднял на меня свой поникший взгляд: « Опять мимо?»

Фигура пса выглядела такой страдальческой, что я невольно потянулся к нему, прошептал на ушко:

— Ты умница! Ты смелый! Ты не боишься думать и отвечать, не каждый мальчишка решится на такое.

Дымок трогательно провел теплым языком по моему лицу — как это хорошо, когда ты умеешь утешать друга!

— А плавают утки от берега, — произнес я и добавил, чтобы успокоить гордого друга, — ты же это хотел сказать, только не смог выразиться ясно и точно. У меня частенько подобно бывает.

Какой радостью засветились глаза собаки, казалось, само солнце поселилось в них. Вот это счастье! Как мы были схожи друг с другом в желании дарит тепло нашим сердцам!

— А теперь я тебе загадаю — глаза Дымка стали такие же озорные, как и у меня были, когда я задал ему первый вопрос.

— Давай, — любопытство подстегивало меня — какую загадку мне задаст четвероногий друг?

— Что такое доброта? — в глазах Дымка плескалось целое море подкупающей трогательной наивности.

Я не ожидал этого вопроса, и вроде все ясно, а как доходчиво объяснить?

— И…? — только и смог я выдавить из себя и заинтригованный уставился на пса.

— Я отвечу тебе по — настоящему, по — собачьему что такое доброта — глаза Дымка светились от ликования, а как же — сейчас его друг наконец узнает подлинный смысл доброты!

— Вот я отдам зимой тебе свою собачью шубу, ты оденешь ее, а тепло будет мне, — ответил его чистый взгляд. — А еще, когда я уступлю тебе конфетку, которую хотел скушать сам, ты будешь есть, а сладко будет мне.

И как после такого душевного ответа не обнять Дымка и не потрепать его уши? Что я и сделал к большому удовольствию дворняги.

Мое безоблачное детство, чистое и светлое, как весеннее утро. Прозрачное, как капли росы при восходе солнца. Все твои дороги вели к радости и счастью, открывая передо мной целый мир, волнующий и неизвестный.