Лекции по истории фотографии

Владимир Левашов, 2018

C рождением фотографии человек стал путать копию с оригиналом, лишь временами тоскуя о потере реальности. Искусство, совершенствуясь в мимезисе, шло к натурализму; наука, складируя массы объектов, формулировала законы, а техника применяла их в полезных устройствах. Сущее стремительно становилось разумным, разумное же – действительным. Или же, в позднейшей формулировке, сознание отражало мир, а мир отражался в сознании. И поскольку это полагалось абсолютно объективным процессом, ему не могло не найтись вещественного аналога: так была изобретена фотография. Фотографии как продукту техники предстояло стать не только бесcменным ассистентом науки, но и преемником искусств. Она совершила прямой переход от идеализма абстракции к натурализму жизни, сделавшись их воплощенным тождеством. Чудесно удобным, простым и надежным. И безвозвратно вовлекла все объективности в «густую сеть отношений эквивалентности» (определение психики З. Фрейдом). По мере развития фотографии чудесные встречи с реальностью стали повседневной рутиной. И в конце концов требовалось уже прямое сознательное усилие, возвращающее к первоначальным опытам. Так появились теории «фотографического события», «решающего момента», studium'a и punctum'a, стремящиеся вернуть фотографов от обыденного блуда автоматической съемки к уникальности первых ошеломительных свиданий, от фотографического сленга к «толковому словарю природы» (Э. Делакруа).

Памяти Л.М.

Владимир Левашов (род. 1958)

Художественный и фото-критик, куратор. Автор многочисленных статей по современному искусству и фотографии, а также книг «Фотовек» (2002, 2016), «Лекции по истории фотографии» (2007, 2012), «Сергей Сапожников. Город» (2016)

Предисловие к первому изданию

Вся эта история началась в 2003 году, когда арт-директор нижегородского филиала Государственного центра современного искусства Любовь Сапрыкина пригласила меня прочитать несколько лекций по истории фотографии. После того, как все, казалось, завершилось, она вдруг предложила мне отредактировать записи лекций, чтобы их опубликовать. Я прочитал присланное ею, пришел в ужас и стал переписывать наново, дополняя по мере возможности. С тех пор прошло почти четыре года…

Поскольку я не принадлежу к породе академических исследователей, то вряд ли бы взялся за подобный труд, если бы не одно вопиющее обстоятельство: на русском языке не существует ни одного полноценного изложения истории мировой фотографии. Причины тому можно находить в чем угодно, но факт остается фактом и вызывает глубочайший внутренний протест. Кому-то и когда-то все-таки следовало проделать черновую работу, без особых претензий взявшись хотя бы даже не за фундамент — за котлован. Так вышло, что копать котлован взялся я, и понятно, что моих скромных сил и познаний не хватило для создания глобальной истории фотографии. Надеюсь, что их оказалось достаточно по крайней мере на лекции по этой истории.

Разница между первой и вторыми, мне кажется, состоит в том, что история предполагает некую всеохватывающую концепцию, последовательную интерпретацию фактического материала и максимальную законченность, соответствующую настоящему Научному Изданию. Лекции же вещь более живая и необязательная. Они возникают из непосредственного интереса к предмету и желания рассказать слушателям-читателям о том, что сам о нем знаешь. Причем таким образом, чтобы излагаемая информация была интересна и полезна своей фактической стороной. Отсюда, кроме прочего, отсутствие описаний отдельных произведений, а также обзора программных текстов по теории фотографии: мне хотелось, чтобы в лекциях был лишь минимум интерпретации и максимум прямой информации. Чтобы они более всего были похожи на гибрид справочника, базового учебника и сборника микроисторий (часто с излишними для настоящей Истории подробностями) о тех людях, благодаря которым фотография стала такой, какой выглядит в настоящий момент (впрочем, не в настоящий — рассказ мой дотягивается лишь до 1980-х — по достаточно понятным причинам, о которых будет упомянуто в самом финале). Так мало-помалу сложился довольно объемный текст, включающий массу имен, названий, дат, мест, терминов и цитат. Он представляет собой не столько результат т. н. авторской работы, сколько обширную компиляцию множества исторических данных, извлеченных из разнообразных «бумажных» и электронно-сетевых источников.

Жанр лекций избавил меня, по крайней мере, от трех вещей. Во-первых, от необходимости снабжать весь этот ворох сведений системой библиографических ссылок. Во-вторых, от непосильного труда по созданию видимости полного охвата исторического материала или же от лицемерных объяснений, почему такого охвата не планировалось достичь. Картина эволюции фотографии в предлагаемых лекциях дается \достаточно фрагментарно, причем речь в них идет прежде всего о западной фотографии и в несравнимо меньшей степени об отечественной. Причина проста: история русской фотографии практически не написана, и по сей день вокруг не слишком много людей, которым это казалось бы интересным или необходимым сделать. Исключения редки и радостны, по крайней мере, для меня как компилятора. В частности, я не могу не назвать в их ряду Валерия Стигнеева, автора книги «Век фотографии. 1894–1994. Очерки истории отечественной фотографии» (КомКнига, Москва, 2005), на материале которой мною был составлен фрагмент, посвященный советской фотографии 1920–1940-х годов). Наконец, в-третьих (если кто-то еще помнит, о чем шла речь), я был избавлен от необходимости поддерживать видимость владения пристойным стилем изложения, что оказалось совершенно невозможным при все возрастающем объеме текста и ограниченности времени на его языковую обработку.

Признаюсь, однако, что оправдание жанром так и не смогло избавить меня от периодических укоров совести. Настоящее освобождение началось лишь в тот момент, когда, практически уже дописав лекции, я почему-то взялся читать книгу Кеннета Кларка «Пейзаж в искусстве» (которая также является письменным изложением прочитанных им лекций), сразу же в авторском предисловии наткнувшись на фразу о том, что «публикация лекций — хорошо известная форма литературного самоубийства». Но окончательно груз ответственности был снят с меня моим редактором, которая вычистила текст до той степени, чтобы его все-таки стало возможно прочесть людям, не готовым долго переносить откровенные неурядицы изложения.

Из подобных неурядиц осталось как минимум две. Связаны они с терминами «искусство» и «медиум». Речь в лекциях идет о фотографии как визуальной практике, которая всегда хотела стать искусством, на протяжении всей своей истории сравнивала себя с (изобразительным — высоким и настоящим) искусством и в конце концов получила чаемый художественный статус, что, впрочем, чуть ее не убило. Поэтому и термин «искусство» мною применяется равным образом и к самой фотографии, и к тому комплексу старых эстетических практик (включающему живопись, графику и скульптуру), который для фотографии служил, с одной стороны, образцом для подражания, с другой же, основанием, от которого она отмежевывалась в процессе собственного самоопределения. Здесь, конечно, не могло не возникнуть путаницы, от которой многие из пишущих о фотографии пытаются избавиться, заменяя термин «искусство» на более нейтральный и более технический термин «медиум».

Фотография — действительно первое из «технических искусств». Однако слово «медиум» (средство, способ) употребляется исследователями и по отношению к ней в целом, и по отношению к многочисленным фотографическим техникам и «гаджетам», из чего проистекает новая путаница. Увы, это только один из примеров тех трудностей, с которыми мне не удалось справиться.

Но при этом должен признаться, что опыт рассказывания фотографических историй мне понравился. И я не могу лишить себя удовольствия с глубокой благодарностью назвать имена тех людей, которые подтолкнули меня к нему и способствовали его благополучному завершению. О двух из них я уже упоминал. Это Любовь Сапрыкина, бывший арт-директор нижегородского ГЦСИ, прискорбным образом покинувшая этот мир еще в тот момент, когда лекции были далеки от завершения, но при этом сделавшая все возможное, чтобы и в ее отсутствие я не смог увильнуть от данных мною обещаний. И это художественный критик, а также мой бесценный редактор Галина Ельшевская, заплатившая полной мерой за то, чтобы избавить меня от стыда за мой собственный опус.

Кроме того, не могу не назвать еще двух сотрудников ГЦСИ, а именно директора этой институции Анну Гор и заместителя директора Юлию Абрамову, которые приложили массу усилий, чтобы когда-то прочитанные мною лекции были опубликованы. И, наконец, с полной ответственностью заявляю, что только бесконечные терпение и доброта моей жены Юлии Лукшиной во все время работы над лекциями поддерживали меня в уверенности, что дело, в конце концов, будет сделано.

[13 мая 2007 года]