Поиски стиля

Владимир Константинович Арро, 2021

«Расхождения с советской властью у меня были в основном стилистические», – говорил Андрей Донатович Синявский, получивший за это в 1966 году семь лет лагерей. А у кого их в те времена не было? Все поколение «шестидесятников» ломало старый стиль жизни и создавало новый, основанный на идее свободы для всех и воли для каждого. В этой книге начинающий автор тех лет ищет, в обход соцреализма, новые приемы общения с читателем. Что ни сочинение – то новый стиль. Выбирайте, что понравится. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Плоды воспитания

рассказ

Рано оставшись вдовцом, Николай Петрович Стрельцов решил больше не вступать в брак, а все силы свои употребить на воспитание дочери. Лиза была задумана им как средоточие классических добродетелей: чистоты, скромности, романтической одухотворенности и верности. Да, ещё, конечно, преданности идеалу. Николай Петрович в свое время изрядно потосковал по цельности женской натуры, так что в его намерении скрестились лучшие побуждения отца и горькая разочарованность юноши. В педагогическом арсенале Николая Петровича были воскресные прогулки по царскосельским аллеям, абонемент в Филармонию, частные уроки французского языка, вечерние моционы по набережным рек и каналов. А также тщательно продуманный круг чтения.

Разумеется, на девятом, а тем более, на десятом году школьного обучения отцовский контроль над Лизой ослаб, потерял смысл и силу. Лиза, со своей стороны, в эти же годы разгадала замысел отца, поскольку возраст обязывал ее к самоанализу, но чтобы не огорчать его, не подавала виду. Она знала, что никогда не будет тургеневской девушкой, к которым Николай Петрович питал слабость и о ком говорил с особым значением.

Лиза не прошла по конкурсу на факультет иностранных языков, но это, к удивлению Николая Петровича, не было для нее оскорбительным и смертельным ударом. На другой же день, спокойно уложив документы в сумочку, она пошла по городу в поисках работы, сказав отцу, что заночует у подруги.

Больше всего Лизу привлекали средства передвижения. Ее волновали колёса, крылья и гребные винты. Она приходила на вокзал, как на зрелище. Отправление поезда представлялось ей пьесой с острым сюжетом, поставленной по всем правилам драматического искусства. Ей и прежде казалось, что некоторых моментов жизни коснулась рука режиссера. Миг отправления поезда, внешне такой безобидный, бесшумный, когда можно не спеша идти рядом и пожимать руки, и даже целоваться, и что-то говорить: уговаривать, обещать, признаваться, отказывать — меж тем как движение поезда нарастает, — миг этот вызывал в Лизе восхищение беспощадной мощью машины и сочувствия к людям. Люди хотели быть вместе, но не могли. Это было классическим переплетением оптимизма с трагедией, энтузиазма с печалью. Лиза уходила с вокзала, глотая слезы. Она уже догадывалась, что это главный парадокс жизни, которую ей предстояло прожить.

В тот вечер, вдоволь находившись по городу, Лиза приехала в аэропорт. Здесь было радостнее и светлее, чем на вокзале. Рев самолетов, кинжальные стрелы прожекторов, быстрые тени, пульсирующие бортовые огни создавали иную версию того же сюжета.

Лиза стояла в тупичке у ограды, среди стриженых низких кустов и разглядывала дальние самолеты зарубежных авиалиний. Неожиданно за ее спиной появились трое пилотов в синих костюмах. Ограда, на которую она опиралась, оказалась калиткой, потайным выходом на лётное поле. Один летчик присвистнул, другой бодро сказал:

— Ну что, полетим?

— А можно? — спросила Лиза. — Я б полетела.

— Как, Кузьма Иванович, может, прокатим?

Немолодой летчик с лицом добрым и обстоятельным, уже отмыкая калитку, внимательно посмотрел на Лизу.

— Ребенок же еще, ребята.

— Вот я и говорю: покатаем, — не унимался второй.

— Учтите, возвращаемся на рассвете, — сказал Кузьма Иванович. — Вас мама не будет по больницам искать?

— Не будет. У меня нет мамы.

— Ах, и мамы нет? — сочувственно сказал молодой пилот, как будто это совпадало с ходом его мыслей.

— Ну, папа, — вздохнул Кузьма Иванович.

— Папа подождет, — возразил молодой. — У папы нервы железные. — И подмигнул Лизе. Лиза окатила его холодным презрительным взглядом.

— Можно подумать, что я набиваюсь, — сказала она. — В жизни не видела таких нерешительных летчиков.

— Летали?

— Нет еще…

— А где же не видели?

— В кино.

— А, да-а… В кино-то мы… у-ух!.. — Кузьма Иванович хохотнул. — Ну, тогда пошли. Как вас зовут?

— Лиза Стрельцова. — Она шла между ними в свете прожекторов.

— Лиза-Лиза-Лизавета, я люблю тебя за это, — сказал Кузьма Иванович. — Хорошее имя. Представляю вам экипаж.

Они проходили мимо ревущего самолета, и Лиза не нашла ничего лучшего сделать, как зажать уши руками. Летчики засмеялись.

— И слушать не хочет! — прокричал молодой. — Меня Веней зовут.

— Как?

— Веня! Вениамин.

— А, хорошо. — Лиза кивнула и обернулась к старшему.

— Я — Кузьма Иванович. А это наш штурман, Григорий!

Третий пилот невозмутимо шел в стороне, и его Лиза как-то еще не разглядела. Они прошли зону нестерпимого рева, но тут же откуда-то сверху на них накатился другой, еще более яростный, в ту же секунду перечеркнувший всё поле. Лизино сердце сжималось от восторга и страха. Как она понимала это предельное напряжение двигателя, эту неистовость прожекторов, за которыми ничего уже нет, всё обрывается, наступают тишина и потёмки!

Они подошли к небольшой и прекрасной реактивной машине. Кузьма Иванович сказал:

— Вот мы и дома.

— А Лиза наша в легком шокинге, — усмехнулся Веня.

— Ну как, вернешься, может быть, Лиза? — спросил Кузьма Иванович, оглянувшись у трапа.

— А что, испугались, что попадет?

— Ого, девка с перцем, — хохотнул он. — Тебе летать надо. По серьезному. Ну, полезай.

Лиза двинулась между ними по трапу. Пилоты посадили ее на переднее место, рядом с иллюминатором, и скрылись в кабине.

Самолет летел высоко над землей. Прямо перед Лизиным взором — и далеко и близко — висела луна, окруженная множеством звезд. Внизу то и дело зажигались зеркальные холодные вспышки. Ей объяснили, что это вода, и Лиза удивилась тому, сколько на земле водоёмов. Огней тоже был великое множество. Города горели, как гигантские электроплитки. Из кабины иногда выходили пилоты и подсаживались к Лизе. Кузьма Иванович интересовался, не хочет ли она пить, не дать ли ей теплую куртку, а также показал, где туалет.

— Вы истинный рыцарь, — сказала Лиза и, приподнявшись в кресле чмокнула его в лоб.

Пилот был растроган.

— У меня тоже есть дочь, — сказал он.

— Большая?

— Большая-то большая, но… — Кузьма Иванович поморщился, — какая-то вялая…

Веня выходил из кабины со смешной историей или анекдотом — расскажет, засмеется, вздохнет — и снова на место. Есть такие люди, которым не рассказать две шутки подряд, они на первой сильно расходуются.

Штурман Григорий, до сих пор оставался в тени. Нет, нельзя сказать, что он и Лиза не обратили друг на друга внимания. В такой ситуации это было бы просто невозможно, но так получалось, что Лиза еще не слышала его голоса, а во время полета и не видала совсем. Когда дверца приоткрывалась, она видела наискосок от себя в зеленом сумраке приборных огней легкий, как бы фосфоресцирующий профиль Григория. И поскольку Веня и Кузьма Иванович вели себя в воздухе, как на земле, — понятно и буднично, то Лиза невольно всю потаённую силу и фантастичность ночного полета приписывала ему, Григорию. Да, это он дирижировал ровным, мрачноватым гулом турбин, это ему подчинялось долгое, тяжелое тело машины, с ним говорили огни и стрелки приборов, а также, вероятно, наушники. Одним словом, к концу перелета Лиза была не то чтобы влюблена, но сильно заинтригована.

Пилоты посадили свою машину на одном из южных аэродромов, зайдя на посадку с моря.

— А что, это уже юг?

— Да, юг.

— О котором папа мечтает годами!..

— Не только папа.

— Я ничего не слышу, говорите громче!

— Так и должно быть.

— Какое-то стрекотанье в ушах!

— Это цикады.

Тут только Лиза обнаружила, что на ее вопросы отвечает не кто иной, как Григорий — они идут с ним по очень густой аллее, в кромешной тьме, а остальных пилотов поблизости нет.

— А где же Кузьма Иванович? — спросила она, оглядываясь.

— Сдает груз, документы.

— А Веня?

— В диспетчерской.

— Куда ж вы меня ведете?

— Как — куда? В гостиницу «Полёт». Часов пять у вас еще есть, сможете отдохнуть. Чаю для вас раздобудем.

— Не-нет! — воскликнула Лиза. — Что вы, мне ничего не надо! Только не спать. Я не смогу. Я пойду куда-нибудь, покажите мне, в какой стороне море, я хоть взгляну на него вблизи.

— Одну я вас никуда не отпущу.

— Почему?

— Не имею права.

— Да? А кто вам это сказал? С чего вы взяли?

— Не будем вдаваться в подробности, — сухо ответил Григорий. — Решение экипажа не обсуждается.

Надо сказать, что Григорий к тому времени тоже был сильно увлечен Лизой, и когда она сказала, что пойдет одна к морю, сердце его радостно заколотилось — он понял, что это именно та девушка, которую он искал. Григорий и сам был неординарным, тонко чувствующим человеком, и для него, несмотря на пятилетний стаж работы, скоростные перемещения по пространству планеты с преодолением временных и географических поясов помимо служебного значения, по-прежнему имели глубокий романтический смысл. Так что переживания Лизы, ее возвышенное и смятенное состояние были ему близки и понятны.

Море, к которому они подошли, было спокойным и плоским, с лунной дорожкой посредине. Звезды над ним были почему-то крупнее и светоноснее тех, которые Лиза видела во время полета. Григорий объяснил ей, что это от испарения, от насыщенности нижних слоев атмосферы земными парами. Лиза, сняв туфли, пошла по воде вдоль берега, брызгая и резвясь, как только может резвиться у теплого моря девушка севера. Когда она повернула обратно, она увидела, что Григория на берегу нет. На миг она испугалась, но тут же поняла, что он в море. Пилот плыл по лунной дорожке, возмущая вокруг себя воду, брызгаясь яркими брызгами во все стороны, и плечи его влажно светились.

— Можно и я? — крикнула Лиза, чувствуя уже свою зависимость от этого человека.

— Что вы сказали? — спросил Григорий издалека, но голос его прозвучал совсем рядом.

— Я тоже хочу! Можно?

— Полезайте! Но учтите, потом будет холодно!..

Лиза скинула легкое свое платье и поплыла к нему, фыркая и смеясь, оттого что кругом было много теплой соленой воды, светила луна, а впереди, навстречу ей тянулись руки милого человека Григория.

Достигнув друг друга, они счастливо засмеялись, перевернулись на спину и полежали рядом на воде, глядя в небо. С низкого берега вдруг взлетел самолет и, рокоча, мигая огнями, взмыл над морем. Пальцы Лизы коснулись руки Григория.

— Что ж он так поздно?

— Почему поздно? Всё относительно.

— А куда?

— Кто его знает. Нас всюду на Земле принимают.

— А вы не женаты?

— Пока нет.

Потом они поплыли наперегонки к берегу.

Лиза озябла в своем легком платьице: известно ведь, что ночью температура воздуха ниже, чем температура воды. Штурман Григорий накинул ей на плечи свой форменный китель, но и он плохо согревал Лизу, она дрожала. Тогда штурман, видя это, обнял ее и поцеловал. Лиза всё еще вздрагивала, и когда он спросил, холодно ли ей по-прежнему, она ответила, что нет, это не от холода, а от другого, и что она всегда знала, что это случится с нею не просто так, а где-нибудь в воде или воздухе. А Григорий погладил её мокрую голову и сказал, что так он ее себе и представлял, свою избранницу, и особенно часто думал о ней во время полетов.

Через несколько дней в Ленинграде они поженились. На скромном свадебном ужине все видели, что Николай Петрович, отец невесты, все еще не может прийти в себя от Лизиного поступка, но во главе стола сидела такая блестящая пара, что никто не одобрял его настроения.

— Всё я, всё я, старый дурак, — бормотал старый пилот, подсаживаясь к Лизиному отцу. — У самого дочь, но, знаете, вялая…

Как командир корабля Кузьма Иванович не мог не чувствовать своей ответственности, но как человек он радовался за Лизу и за Григория.

Николай Петрович пригласил дочь на вальс. Так как помещение было небольшое, гости воздержались от танца, дав возможность отцу и дочери напоследок потанцевать.

— Лиза, вальс женщина танцует, слегка откинувшись, — сказал Николай Петрович, улыбаясь. — И головка закинута чуть-чуть влево.

— Хорошо, папа.

И хотя обмен репликами был дружелюбный, и Лиза тотчас откликнулась на его замечание, Николай Петрович понял, что это последнее его напутствие на всю ее дальнейшую жизнь.

Теперь Лиза вместе с экипажем Кузьмы Ивановича, благодаря своему знанию иностранных языков, летает на международных авиалиниях. Из каждого рейса она что-нибудь привозит отцу, из Лондона, например, она привезла ему зонт-трость. Отправляясь по вечерам на прогулку по набережным каналов, он прихватывает с собой Лизин подарок. И каждый раз в долгих воображаемых диалогах с дочерью он пытается ещё чем-либо оснастить ее самостоятельную замужнюю жизнь. «О своем муже, Лиза, нельзя говорить: мой супруг. Так говорят о муже подруги. А о своем только: это мой муж». Он не знал и не мог знать, что представляя Григория, Лиза всегда говорит: а это мой штурман.

1969