И жизнь моя – вечная игра

Владимир Колычев, 2008

Тимофей Орлик – большой человек. Весь городок Заболонь в его руках, все схвачено, все под контролем. Потому как ведет он нескончаемую войну с конкурирующими бандами и с успехом отбивается от них. А ведь история повторяется. Много лет назад жид в Заболони далекий предок Орлика, который постоянно воевал с соседними князьками. Тогда был слышен посвист стрел, лязг мечей и звон кольчуг, а теперь – свист пуль да автоматные очереди. Вот и вся разница. Но того Орлика предала любимая, и попал он в полон. И у нашего Тимофея тоже есть любимая, которой он дорожит. Неужели старая история повторится снова…

Глава 1

Первые летописные упоминания о Заболони относятся к первой половине четырнадцатого века и свидетельствуют о том, что город был столицей мелкого удельного княжества, зависимого от Рязани. Впрочем, Тимофея Орлика мало волновало, сколько лет его родному городу. Главное, что он любил свою Заболонь. Каменный кремль с круглыми башнями, храмы с золотыми куполами, державные палаты, уютные старинные кварталы, чистые улицы, благожелательные люди… Таким он помнил свой город, когда уходил в армию. Но прошло четыре года, и все изменилось. Тот же кремль, те же храмы, но улицы грязные, народ какой-то нервозный, раздраженный.

— Ну, чего встал посреди дороги! — набросился на него прохожий, аспидского вида мужичонка в старой болоньевой куртке и затрапезных штанах-трениках с раздутыми коленками.

Тимофей прошелся по нему невозмутимо-удивленным взглядом. Стоял ведь, никого не трогал, никому не мешал — на кремль смотрел, остроконечно вытянутыми башенками любовался. А тут такое…

— Давай в объезд, мужик!

Сам Тимофей находился в благодушном настроении. Поэтому даже в мыслях не возникло проучить мелкопакостного злопыхателя. Но был он также далек и от того, чтобы посторониться.

— Что ты сказал?

Ни на йоту не сдвинулся с места Тимофей, но энергетическое движение его внутренней силы было настолько мощным, что мужичонка невольно попятился — из опасения быть раздавленным. Тявкнул как собачонка, но тут же сник, затравленно глянул на Тимофея, робко обошел его и был таков.

А Тимофей так и остался стоять. Непокрытая голова, темно-серый свитер с толстым воротом, камуфляжные штаны натовского образца, черные ботинки с высоким берцем, спортивная сумка, заброшенная за плечо. Свалянные русые волосы, широкоскулое славянского типа лицо, глубоко посаженные глаза, короткий нос, плотно сдвинутые губы. Рост метр восемьдесят, обхват плеч в маховую сажень, сильные руки, длинные выносливые ноги.

Домой он мог вернуться еще два года назад. Но после дембеля остался в Приднестровье, а затем ветер военной романтики унес его в Боснию, где он воевал на стороне сербов. Навоевался. С богатым боевым опытом и парой-другой тысяч дойчмарок вернулся домой. Здесь его ждут родители, здесь его ждет младшая сестра. И с друзьями бы он хотел повидаться. Сколько лет прошло, сколько зим…

Родители его работали на станкостроительном заводе, отец — фрезеровщик, мать — кладовщица. Не самые большие люди на производстве, и ценность их измерялась двумя комнатками в рабочей общаге, в которой они прожили всю свою семейную жизнь. В эту общагу и возвращался Тимофей.

Пролетарский район, окраина города, рабочие кварталы — пятиэтажные кирпичные дома вперемешку с мрачно-серыми коробками общежитий. Черно-белый колорит. Но Тимофей не унывал. После разрухи, которую он повидал в Боснии, родные кварталы казались ему райским уголком на грешной земле.

Знакомый магазин с листом железа в витрине вместо стекла. Каким помнил его Тимофей, таким он и остался. Компания забулдыжных работяг со счастливыми лицами — у мужиков есть бутылка, и ничто не помешает им распить ее в заброшенном сквере у оврага. Ничто не помешает — ни мусульманская пуля, ни случайно залетевший снаряд. Тихо здесь, бестревожно. Но именно это и смущало Тимофея. Совсем недавно он так хотел безмятежного спокойствия, а сейчас оно уже угнетало его.

Общежитие завода, первый этаж для холостяков — здесь пост вахтера. Но смотрит служитель и за теми, кто следует на второй и третий этаж.

— Молодой человек, вы куда?

Тимофей остановился, с меланхолической улыбкой глянул на посмевшую побеспокоить его женщину. Под сорок лет, бабский платок на плечах, старая выцветшая кофта с расходящимися пуговицами Слегка расплывшаяся фигура, большая грудь, полноватое, но приятное лицо, щеки в едва заметных сизых прожилках. Большие зеленоватые глаза — выразительные и привлекательные, и пахнет от нее хорошо.

— Домой, — нехотя сказал он. — Я с родителями здесь живу. На втором этаже. Орлик моя фамилия. Тимофей зовут.

— Орлик, Орлик… — задумчиво проговорила женщина. — Да, кажется, есть такой…

— Я пошел?

— Да, пожалуйста… Она повернулась к нему спиной, но Тимофей ее остановил.

— А вы давно здесь работаете? — мягко, но без намека на искательные интонации спросил он.

— Год уже.

— А зовут как?

— Марина Евгеньевна. А что?

— Замужем?

— Ну ты, парень, даешь!

Тимофей внимательно посмотрел на нее, и на фоне возмущения заметил проблески интереса к себе.

— Значит, не замужем… Давно я здесь не был, забыл все. Ночью приду к тебе, расскажешь, что здесь да как…

— Приходи. А я милицию вызову! — съязвила она.

Но Тимофей и ухом не повел. Казалось, он уже и забыл о существовании этой женщины. Повернулся к ней спиной и поднялся на второй этаж.

Он знал, как нужно вести себя с женщинами. Грубить им ни в коем случае нельзя, но еще страшней — заискивать перед ними. У женщин первобытный нюх на слабости мужчин — стоит ей почувствовать хотя бы одну из них, как тут же где-то в глубинах ее сознания вспыхивает инстинкт порабощения самца. Если, конечно, самец ей нравится. Тогда она самопроизвольно включается в хитрую игру, чтобы подчинить себе мужчину. И это в лучшем случае. А в худшем, если самец не пришелся ей по нраву, в ней запускается механизм отторжения. Инстинктивно почувствовав свое превосходство над мужчиной, она без всякого зазрения совести дает ему от ворот поворот, возможно даже, в нецензурной форме. А если самец сильный, если он умеет подчинять себе людей, то женщина невольно потянется к нему. И тогда делай с ней, что хошь. Но только осторожно, чтобы не переборщить. Женщины ведь народ непредсказуемый… Так учил Тимофея его друг и командир Лешка Зацепин. А уж он-то в свои тридцать пять годков знал толк в женщинах. И к гордым сербиянкам подход сумел найти, и Тимофея за собой повел — на женщин, по минному полю ошибок и разочарований. Были у него победы на чужой земле, но случались и поражения, на которых он учился…

Дверь в комнату родителей была заперта. С работы еще не вернулись. Но сестра должна быть дома. Школа у нее до обеда, сейчас, наверное, уроки делает… Тимофей остановился как вкопанный. Улыбнулся про себя. Какие уроки? Надя еще в прошлом году закончила техникум. Она уже совсем взрослая девушка… Дверь во вторую комнату также была на замке. Но у Тимофея ключ от нее. Четыре года его при себе держал — и как талисман, и как напоминание о доме. Это их общая комната. В тесноте жили, но не в обиде.

Замок в двери был прежним — ключ легко провернулся в нем. Но обстановка в комнате слегка изменилась. Шкаф плотную примыкал к стене, в то время как раньше он разделял комнату на две половины — на мужскую и женскую. Две кушетки — одна против другой. И обе застелены бельем. На спинке одной розовое полотенце, на другой — голубое. Две пары тапочек у дверей, женские, маленького размера. На тумбочках всякие женские штучки — заколки, расчески, платочки с цветочками. Похоже, Надя жила в комнате не одна, и явно не с мужчиной. Судя по всему, кроватью, которая по праву принадлежала Тимофею, пользовалась какая-то женщина. Впрочем, это ничуть его не расстроило. Главное, что он дома, и на улице ночевать не придется. Хотя он мог бы и на улице, прямо на земле. Апрель месяц на дворе, снег уже сошел, дождей нет — сухо.

Но лучше, конечно, спать на теплой кровати. Можно поверх покрывала. Можно прямо сейчас… Тимофей сначала сел на кушетку, затем уложил голову на подушку. Засыпая, подобрал под себя ноги…

Проснулся он от толчка в плечо. И тут же над ухом сиреной взвыл женский голос.

— Тимоха приехал!

Это была Надя. Глаза радостно блестят, улыбка до ушей. Высокая прическа с длинными завитушками, длиннющие ресницы, ярко накрашенные губы. И одета она эффектно: белая блузка с кружевным жабо, кофейного цвета юбка — чуть выше колен, но такая узкая, что, казалось, вот-вот лопнет на бедрах. Позади нее, у дверей стояла незнакомая девушка. У этой волосы прямые, тяжелой светло-русой чапрой ниспадающие до самых плеч. Хорошенькое личико, красивые золотисто-оливковые глаза, миленькие пухлые губки. Фигурка на загляденье — худенькая, но полногрудая, ножки тонкие и длинные. Такая же белая блузка, но без кружевного антуража, юбка покороче, но не узкая и плиссированная. Если бы незнакомка вдруг взяла сейчас да развернулась вокруг своей оси, юбка бы раскрылась на ней как зонтик, ножки бы обнажились по всей длине. Но девушка и не думала кружить по комнате. Она смотрела на Тимофея, и не без интереса.

— Тимоха! Ну наконец-то!

Надя повисла у него на шее. Затем схватила свою подругу за руку, подвела к нему.

— Знакомьтесь! Тимоха, это Лада. Лада, это Тимоха, мой брат.

— Очень приятно, — мило улыбнулась девушка.

И неожиданно для него подала ему руку. Он растерялся, потянулся к ней с опозданием, когда она вернула руку в исходное положение. Ему бы остановиться, но он как тот дурень продолжал движение. Лада торопливо убрала руки за спину, опасливо отступила на шаг.

— Э-э, извините. Это я спросонья, — виновато, укоряя себя за неловкость, сказал Тимофей.

— Ничего, бывает, — улыбнулась она.

Но интерес к его персоне заметно в ней поубавился. Похоже на тот случай, когда в женщине, заметившей слабость мужчины, включился механизм отторжения, а не порабощения.

— А где мать с отцом? — спросил он, чтобы отвлечься от Лады.

— Скоро будут… А ты давно приехал?

— Да нет. Вот, спать завалился…

— Лада, ты уж его извини! — обращаясь к подруге, улыбнулась Надя.

— За что? — пожала плечиками девушка. — Это ж его кровать…

— Но белье же твое.

— У меня еще комплект есть. Я к себе пойду, ладно?

— Ну иди. Только недолго. Мы сейчас стол накрывать будем, приходи.

Лада ушла, тихонько прикрыв за собой дверь.

— Куда она?

— К себе. Она на первом этаже живет, комната у нее там…

— Холостячка?

— Ну да… Но ты же видишь, она хорошенькая, а там же не только женщины, там больше мужиков. Петр Васильевич попросил меня к себе Ладу взять.

— Кто такой Петр Васильевич?

— Директор завода. Богатов Петр Васильевич. Ты, может, его и не знаешь, он только в прошлом году директором стал.

— И он тебя за Ладу попросил?

— Да, меня. Она у него в приемной сидит.

— Секретарша?

— Ну да… И я тоже секретарша. Только не у него, а у главного инженера.

— Разве главному инженеру положена секретарша?

— Раньше нет, сейчас да.

— Барствует начальство.

— Пусть барствует. Зато нам квартиру, может быть, дадут.

— И что для этого надо? — Тимофей подозрительно глянул на сестру.

На какое-то мгновение она стушевалась, опустив к полу глаза.

— Хорошо работать, вот что для этого надо!

И снова на ее смазливом личике играет задорная улыбка.

— А Лада как работает?

— Тоже хорошо… А что?

— Да так, ничего.

— А мне кажется, чего! Что, понравилась?

Тимофей уклонился от ответа.

— Мне бы душ принять. А ты бы в магазин сбегала, ну, если стол накрывать.

Он вручил сестре мятую купюру достоинством в сто немецких марок.

— Ух ты! Богато живешь!.. На сверхсрочной что, в инвалюте платят?

— Платят. Но не всем.

Ни сестра, ни родители не знали, что за служба у него была последние два года. Он писал им, что на сверхсрочную остался. Сначала другу-контрактнику в свою бывшую часть письма слал, а тот уже пересылал их в конвертах со штемпелем приднестровской почты.

— Если такой богатый, то жениться надо, — поддела его Надя.

— И женюсь. Когда время придет.

— А когда оно придет?

— Когда работать устроюсь.

До армии он закончил техникум, полгода успел отработать на заводе. Но не очень-то хотелось сейчас возвращаться к той прежней жизни. Шумные цеха, жужжащие станки, всю смену на ногах, не покладая рук. Норма большая, а зарплата маленькая. Да и не в деньгах дело. Работа нудная, никакой романтики, сам ты — ноль без палочки, а над тобой начальников целая лестница, один другого выше. И все, кто вокруг тебя и даже выше, — слабаки. Так и самому слабаком стать недолго…

— Так устраивайся. Я со своим шефом поговорю, он тебе хорошую работу подыщет. Мастером в цех пойдешь…

Тимофей промолчал. Не хотелось ему говорить о работе, скукой смертной от этой темы веяло.

В общежитии не принято было праздновать в узком семейном кругу. Возвращение из армии — событие важное. Поэтому стол накрыли в бывшей ленинской комнате, Тимофей пригласил всех соседей из тех, кого знал.

За столом мама сидела рядом с ним, держала его под руку, радуясь тому, что он рядом. Отец безудержно возглашал тосты, торжествующе посматривая на сына. Он видел в нем своего преемника, продолжателя трудовой династией Орликов. Жаль, что Тимофей сам себя в этом образе не видел. И все равно было весело, водка лилась рекой. И закуси было вдоволь. Оказывается, в стране уже прошла эпоха дефицита. Были бы деньги, а купить можно все, что душе угодно. А деньги у Тимофея были… Пока были…

Среди гостей была и Лада. Она скромно сидела рядом с Надей. Почти не пила, на Тимофея старалась не смотреть. Она думала о чем-то своем, далеком от него. Он не был источником ее волнений, а мог бы им стать, не прояви слабость в момент знакомства. Понапористей нужно было быть, понаглей. Но, может, еще не поздно все исправить…

Тимофей пил на равных со всеми, но пока не пьянел. Хмель только-только начал обволакивать сознание, когда Лада вышла из-за стола. И Надя потянулась за ней. Он также поднялся со своего места, нагнал их в коридоре.

— И далеко вы собрались? — стараясь не смотреть на Ладу, спросил он.

— Да пойдем вниз, к Ладе, а что? — иронично сощурилась сестра.

— Ну, вы же мои гости, я должен владеть обстановкой, — пожал плечами Тимофей.

— Я думала, ты к нам хочешь присоединиться.

— Ну, может, и хочу.

Тимофей чувствовал себя не в своей тарелке. Ему бы твердости побольше, но в присутствии Лады вся его решимость размягчалась, как парафиновая свеча в горячем цеху. И еще его смущал ее взгляд — она смотрела на него без возмущения, но в глазах угадывались нотки протеста. Она не хотела, чтобы он шел к ней в комнату.

— А гости? Ты же должен владеть обстановкой, — покачала головой Надя.

Похоже, она тоже поняла, что Лада отвергает его.

— А я к ним вернусь. Перекурить выйду, и обратно.

Для перекуров на этаже был балкон. Но Тимофей решил спуститься вниз. Погода на улице хорошая, лавочка у входных дверей стоит — посидеть на ней можно. Посидеть и подумать, как быть ему с Ладой — выкинуть ее из головы или попробовать добиться ее расположения.

— Я бы тоже покурила, — смущенно посмотрела на него Надя.

— Разве ты куришь? — удивился Тимофей.

— Сейчас все курят. Кто-то больше, кто-то меньше… Лада, ты как?

— Да можно, — флегматично кивнула она.

— Тогда без тебя, братец, нам не обойтись. Охранять нас будешь. Оденься потеплей.

Девушки сходили за куртками, а Тимофей так и остался в одной рубашке. Он человек закаленный, к холодам и другим непогодам привычный.

Ему не понравилось, что Надя и Лада курят, но импонировало то, что они не афишируют это свое увлечение. Могли бы закрыться в комнате и надымить в свое удовольствие. Но у них, оказывается, было свое укромное местечко на свежем воздухе, где они курили, не привлекая к себе внимания. Это был знакомый Тимофею детский садик. Когда-то он и сам сюда ходил — в беседках темными вечерами попивал пивко с дружками, а иногда и косячок там же по кругу ходил.

Только Надя и Лада вышли из общежития, как дорогу им преградили два молодых парня — слегка бритые и до синевы пьяные. Замухрышистого вида, но наглые и бесцеремонные.

— Привет, секретутки! — «обласкал» девушек один из них.

— Вот сволочь! — возмутилась Надя.

Она была уверена, что брат ее защитит.

— Что ты сказал, окурок?

Тимофей обогнул сестру, вплотную подступил к обидчику. Он должен был проучить этого грубияна. Тогда, глядишь, Лада потянется к нему. Все женщины любят сильных мужчин, и она не исключение.

Но Тимофей не рассчитал своих сил. Ему бы поунять свой пыл, но его натиск оказался чересчур пугающим. Потому наглец очень быстро осознал свою ошибку и подался назад, отступив на безопасное расстояние.

— Извини, брат, дурака свалял!

И его дружок отступил вместе с ним. Сила энергетического воздействия, которой обладал Тимофей в минуты гнева, перекинулась и на его слабую душонку.

— Еще раз что-нибудь такое услышу, прибью обоих!

На этом разговор был закончен. Нашкодившие слюнтяи растворились в густых сумерках наступающего вечера, а Тимофей повел девушек по знакомой дорожке к детскому саду. Надя взяла его под руку с правой стороны, Лада осталась с левой, но примеру своей подруги не последовала. Но Тимофей не растерялся, он сам взял ее за руку. И она оставила свою маленькую ладошку в его могучей пятерне.

— В морду надо было этому скоту дать! — сказала Надя.

— Не знал, что ты у меня такая кровожадная, — усмехнулся Тимофей.

— Если секретарши, то что, сразу секретутки!

— Неправда это, — покачала головой Лада.

Тимофей с досадой почувствовал, как ее ладошка выскальзывает из его руки.

— Говорю же, в морду ему надо было дать, чтобы языком не болтал.

— Это камень в мой огород? — нахмурился он.

— Да нет… Просто говорю…

— А не мог я его ударить. Не мог.

— Почему?

— Потому что он слабак. И его дружок такой же.

— Сильный не может обидеть слабого?

— Не может.

— А ты сильный? — с интересом посмотрела на него Лада.

Тимофей молча пожал плечами. Это ей самой решать, сильный он или слабак.

В садик они проникли через пролом в заборе, умостились на низкой скамейке в детской беседке. Он хотел, чтобы Лада села рядом с ним, но она заняла место возле Нади, по другую руку от нее.

— И давно ты секретаршей у этого… Петра Вадимовича работаешь? — чтобы хоть о чем-то поговорить, спросил он.

— У Петра Васильевича, — поправила его Надя. — Только у него Лада работает, а я у Юрия Александровича в приемной…

— Да какая разница?

— Ну, для тебя нет, а для меня есть… С прошлого года работаю, сразу после техникума к нему попала.

— Ты у меня девочка красивая… Он хотел польстить сестре, но добился обратного эффекта.

— Ну и зачем ты это сказал? — раздраженно поморщилась она. — Как будто только красивых в секретарши берут? Как будто голова не самое главное!

— В нашем деле голова важнее, — поддержала ее Лада.

В ее словах звучал укор, обращенный не только к нему, но и ко всем, кто был не самого лучшего мнения о секретаршах.

— Да я не спорю.

— Ты-то не споришь, а другие думают, если секретарша, значит, с начальником спишь, — мрачно усмехнулась Надя.

— А это совсем не так, — покачала головой Лада.

Она не оправдывалась, она всего лишь констатировала факт.

Первой со своего места поднялась Надя. Вышла из беседки, каблуком полусапожка сделала небольшую ямку в песке, бросила туда наполовину выкуренную сигарету. И Лада туда же кинула свой бычок.

— Погоди!

Тимофей остановил сестру, собравшуюся было закопать окурки. Присоединил к ним свой окурок. И уже сам сравнял ямку с землей.

— Ритуал прямо какой-то, — усмехнулась Надя. — Торжественные похороны в братской могиле.

— А это чтобы мы долго жили, — сказал Тимофей.

— Ага, все вместе. И одной семьей.

— Ну, можно и так.

— Слышишь, Лада, он жениться на тебе собрался.

— Слышу, — без всякого воодушевления кивнула девушка.

— А может, и женюсь.

Тимофей остановился, повернулся к Ладе и пристально, по-мужски твердо посмотрел на нее.

Она смутилась, молча отвела в сторону взгляд. Ей не понравилось, как он на нее смотрел. И вообще, она была не прочь избавиться от его присутствия. Все больше убеждался он, что с Ладой ему ничего не светит. Но чем запретней плод, тем он желанней. Самолюбие требовало от него победы над нею.

Они подходили к общаге, когда на пути снова возникла преграда. На этот раз парней было трое. И своим видом они внушали не в пример большее к себе уважение, нежели недавние работяги-забулдыги. Все трое как на подбор крепкие и в хорошей физической форме. Бритые головы, кожаные куртки, просторные джинсы, боты с широкими коваными носками. Они не наглели, не хамили, но их чрезвычайная уверенность в своих силах не вызывала никаких сомнений. И не обратить их в бегство так легко, как это было с недавним противником.

Было уже темно, и в тусклом искажающем свете уличного фонаря эти молодцы казались чуть ли не великанами. Но Тимофей ничуть их не боялся. Даже намека не было на предательский мандраж в руках и ногах. Он давно научился справляться со своим страхом, а война и вовсе сделала его бесстрашным. Говорят, что смерти не боятся только сумасшедшие, но Тимофей мог позволить себе не соглашаться с этим утверждением. Если он и боялся чего-то в бою, то лишь поражения.

Один из троицы — по всей видимости, главный — подошел к Ладе, мягко, но властно взял ее под руку. Метнув на Тимофея неприязненный взгляд, спросил:

— Куда ты ходила?

— Покурить.

Голос ее звучал робко, но взгляд сиял — хоть и не самым ярким светом, но все же. Похоже, к этому парню она питала более чем просто теплые чувства. Тимофею стало не по себе. Ревность холодной рукой схватила за горло.

— А это кто? — глянув на него, спросил парень.

Высокорослый, плотный в плечах, ухарское выражение некрасивого лица, подавляющая энергетика внутренней силы. С таким противником не стыдно было бы схлестнуться в жестоком бою.

— Тимофей. Надин брат, — сказала Лада.

— А-а… Надюха, привет!

Казалось, парень только сейчас заметил Надю. Нехотя улыбнулся ей, вяло махнул ей рукой. А к Тимофею потерял всякий интерес.

— Здравствуй, Захар, — робко отозвалась Надя.

Но парень уже не смотрел на нее. И ухом не повел в ее сторону.

— Ну что, прокатимся?

Тимофей передернулся от возмущения, когда Захар провел рукой по задним выпуклостям Лады, легонько сжал их, подталкивая ее к машине, стоявшей неподалеку. Это был «БМВ», как минимум, пятой серии. В Боснии ему доводилось ездить на такой машине. Мечта любого мужчины. И приманка для девушек…

— Поехали, — легко согласилась Лада.

Тимофей закусил губу. Девушка не была связана с ним никакими обязательствами, но все равно голос его разума возмущенно кричал, что его предают.

— Эй, постой!

Лада не принадлежала ему, он не имел права останавливать ее. Но это было свыше его сил — стоять и смотреть, как ее увозит какой-то счастливчик.

— Чего тебе? — остановившись, резко развернулся к нему Захар.

— Ничего, — заискивающе-виновато улыбнулась Надя.

И крепко вцепилась Тимофею в руку. Но не смогла его остановить.

— Езжай сам, а Ладу оставь в покое!

— Это ты мне? — удивленно и вместе с тем угрожающе вскинул брови Захар.

— Да, тебе. Она не хочет с тобой.

— Ты кто такой?

Он сделал шаг по направлению к Тимофею, но Лада взяла его за руку, не позволяя идти дальше.

— Это Тимофей. Он из армии вернулся. Пьяный он, не видишь?

— Да вижу, — усмехнулся Захар. И пытливо глянул на нее. — Ты хочешь со мной ехать?

— Да. Поехали.

Теперь она сама тянула его к машине. Но Тимофей уже не мог остановиться.

— Я сказал, стоять! — грозно рыкнул он.

И снова Захар развернулся к нему лицом. И так посмотрел на него, что стало ясно — слов больше не будет. И его дружки двинулись на Тимофея.

Они ударили разом — один под правым углом, другой под левым. Тимофей сумел блокировать первый удар. Под кулак он подставил свой лоб — но все равно его тряхнуло так, что казалось, глаза поменялись местами.

— У-е! — отпрянул назад парень с отбитым кулаком.

Но тут же ударил ногой — прямой в живот. И это была добавка к удару, который нанес Тимофею его дружок.

Трудно было удержаться на ногах после таких примочек, но не зря Тимофей тренировал себя на гражданке, совершенствовал себя в армии, проходил проверку на прочность в жарком горниле двух войн. Он сумел устоять, перегруппироваться и ответить мощным выпадом в сторону врага. Один крепыш пошатнулся, схватившись двумя руками за горло, смятое сильным и точным ударом. Но его тут же сменил сам Захар. И ударил Тимофея в нос с такой силой, что на какие-то мгновения он потерял сознание. Очнувшись, увидел еще один летящий в него кулак. Увернуться он не успевал, поэтому все-таки оказался на земле. Поднимаясь, каким-то чудом сумел блокировать чью-то ногу, метившую ему в голову.

Поднялся, слабеющей рукой ударил Захара в челюсть. Но этим только еще сильней разозлил его. И снова град ударов обрушился на него. Тимофей отбивался, бил в ответ, понимая, что против троих неплохо тренированных бойцов ему не устоять.

Однажды ему приходилось воевать на танке. Он находился в башне. Машина вошла в город и попала в западню, по ней били из гранатометов, но активная броня отлично справлялась со своей задачей. Кумулятивные гранаты взрывали коробки динамической защиты, не причиняя основной броне особого вреда. Но каждый раз ощущение было таким, будто на голову опускалась кувалда. Танкист-наводчик не смог выдержать такого испытания — выжил, но тронулся умом. Да и сам Тимофей еще долго приходил в себя после такой карусели.

И сейчас ему казалось, что находится он в том самом танке, а башню сотрясают снаряды. Его били в голову, в живот, он падал, но всякий раз поднимался назло и на удивление врагу…

— А ну прекратите! Я уже милицию вызвала! — откуда-то из параллельного мира донесся до него женский голос.

— Хватит с него, поехали! — крикнул Захар.

И, огладив рукой опухшую скулу, направился к машине. Сгреб по пути в охапку оторопевшую Ладу. Его дружки последовали за ним.

— Что с тобой, парень?

Сквозь красную пелену перед глазами проступили очертания женского лица. Знакомые черты.

Это была Марина Евгеньевна, вахтерша с первого этажа. Появилась и Надя, она вела за собой целую ватагу мужиков, пожелавших вступиться за Тимофея. Догадалась-таки сбегать на второй этаж, поднять соседей. Но было уже поздно: враг убрался восвояси. И Тимофей не пытался тешить себя иллюзией, что это было позорное бегство. Это было всего лишь тактическое отступление после одержанной победы. Над ним победы…

Тимофею обидно было осознавать, что он потерпел поражение на глазах у Лады. И если бы он мог плакать, он бы пустил сейчас горькую слезу.

— Спасибо тебе…

Дрожащей рукой он погладил Марину Евгеньевну по плечу.

— Спасибо всем…

Обвел своих заступников благодарным взглядом поверх набухающих мешков под глазами. И, поддерживаемый сестрой, побрел к себе. Больно было идти, голова кружилась, когда он поднимался по лестнице.

— Может, «скорую» вызовем? — спросила Надя.

— Только попробуй.

В коридоре он встретил вдрызг пьяного отца. Одной рукой тот держался за стену, а другой махал ему. Мать стояла за ним, тоже в изрядном подпитии. Со спины отца обнимает — то ли его поддерживает, то ли сама боится упасть.

— Сынок, все в порядке?

— Как обычно…

Он кивнул Наде в сторону родителей, пусть ими занимается, а то ведь не дойдут до своей комнаты, упадут, где стоят. Но сестра сначала привела его в свою комнату, уложила на постель, и только затем оставила его. Но скоро вернулась. Приложила к синякам лепешки мороженого мяса.

— Это дело, — вымученно улыбнулся он.

Сильно болел распухший нос, но Тимофей был далек от того, чтобы обращаться за помощью к эскулапам. Сколько раз его с не меньшей силой били по носу, и ни разу не было перелома. И зубы все целы на удивление. Ребра болят, но и там вроде бы без перелома… Вот израненную душу бы он полечил. Но нет с ним Лады, некому его утешить. Да и не стала бы она этого делать. Он же для нее никто.

— Нашел с кем связаться, — попеняла ему Надя.

— С кем?

— Ты хоть знаешь, кто такой Захар?

— Уже знаю.

— Не знаешь… Бандит он, ему все в нашем районе платят. Да что в районе. Ему сам директор завода платит…

— Рэкет?

— Ну, вроде да… Даже не знаю, что с тобой теперь будет.

— А что, еще ничего не было?

— Было. Но это цветочки. Если он всерьез за тебя возьмется, тогда на похороны придется собирать… Уезжать тебе отсюда надо.

— Куда?

— А куда хочешь, лишь бы от греха подальше. А если он о тебе забудет, то вернешься…

— Если забудет, я ему напомню, — усмехнулся Тимофей. — Он сильный. Но и я не слабак. Сломается его коса о мой камень…

— Ну что ты такое говоришь? Я же видела, как они тебя…

— Их трое было, а я один…

— Трое? Да у него бригада человек двадцать. И оружие у него есть. Только и слышно, что стреляют. И тебя застрелить могут, это у нас проще простого…

— И его тоже застрелить могут.

— Кто?

— Да есть человек… Ты мне расскажи, что у Лады с ним?

— Что-что… Не знаю… То есть знаю, но не уверена… Она же секретаршей у директора завода. А Захар к нему ходил, глаз на нее положил. В ресторан ее приглашал, но так туда с ней и не сходил. Пропал куда-то. Теперь вот объявился… И в ресторан с ней теперь сходит в постель… Повезло Ладе, — задумавшись, сказала Надя.

— Повезло?

— Захар даром что молодой, денег у него столько, что нам и не снилось. Говорят, он одной своей любовнице квартиру купил. И Ладу осчастливить может…

— Она что, из-за квартиры с ним хочет?

— Хочет?.. Ну, может, и хочет… Но не из-за квартиры… Нравится он ей…

— Откуда ты знаешь, что нравится?

— Оттуда и знаю, что сама мне говорила.

— А про меня что говорила?

— Ничего… А что она могла про тебя сказать, если она только сегодня тебя увидела.

— Сегодня увидела, завтра забыла… Не нравлюсь я ей.

— Ну, не нравишься, и что? Других девчонок, что ли, мало? Не такая уж красивая она, чтобы по ней сохнуть… У меня знакомая одна есть, вот настоящая красавица. Хочешь, познакомлю?

— Не хочу… Ничего не хочу…

— Забудь о ней, легче станет.

— Забуду… Сам забуду…

Что ни говори, а Надя была права. Если Лада и запала к нему в сердце, то еще не успела засесть глубоко. Клин клином вышибают, а занозу занозой. Может, познакомившись с Надиной знакомой, он в нее влюбится, а о Ладе забудет… Но не тот у него сейчас вид, чтобы с кем-то знакомиться. Лицо разбито, чтобы все в норму пришло, время нужно. А вот к Марине Евгеньевне можно прямо сейчас пойти. Глядишь, и утешит.

Тимофей взял бутылку водки, откупорил ее, ополовинил в один присест.

Марина Евгеньевна сидела в своей каморке. Увидела его, завороженно улыбнулась.

— Какой красавец!

Если она и смеялась над его внешностью, то совершенно беззлобно. И сама вся такая теплая, пушистая и уютная.

— Какой-никакой, а весь твой.

Он решительно закрыл за собой дверь, повернул ключ в замочной скважине.

— А тебе не кажется, что это слишком? — игриво укорила его женщина.

— Показать тебе, что такое слишком? — спросил он мягко, но дерзко.

Обласкал ее таким же мягким, но не допускающим никаких возражений взглядом и напористо уложил на кушетку.

— Ну, ты нахал, — расслабленно закрывая глаза, пробормотала она.

Нужно было быть полным кретином, чтобы расценить эти слова как оскорбление. Это был комплимент, который подействовал на Тимофея как щелчок кнута. Распалившись и распоясавшись, он погнал коней во весь опор… И ему не было никакого дела до какой-то там Лады…