История для мужчин

Владимир Карев, 2019

Данная книга о необычайных, неординарных случаях и приключениях. Это не стандартные жизненные истории с акцентами на ту или иную проблему, а не похожие на правду рассказы от первого лица, не в прямую предлагающего копнуть себя в глубь, чтобы понять – о чем мы думаем, мечтаем и фантазируем, желая более полной и интересной жизни без заморочек на бытовые проблемы и ненужные мелочи. Главное – осмысленно подойти с иронией к самому себе, зная цену своему внутреннему я. Если читателю перевалило за шестнадцать лет, он поймет, о чем идет повествование. А уж о людях, умудренных жизненным опытом, и говорить нечего. Они-то знают – что почем.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги История для мужчин предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

© Карев В.Н., 2019

© Издательство ИТРК, издание и оформление, 2019

История для мужчин

Повесть

Последнее время я все чаще и чаще думаю о самой счастливой поре своей жизни — детстве, переходящем в юность, когда был по-детски страстно, но безответно влюблен в самую лучшую девочку на Земле — в одноклассницу. Когда казалось, что дружба — наивысшее чувство, которое не погаснет с годами, когда нисколечко не задумываешься о своем будущем: кем быть и что будет дальше, — и в воспоминаниях то время было всегда солнечным, безоблачным летом.

После очередных похождений нашей компании — Сашки, Андрея и Сереги, — я остался ночевать у Саши. Он был сын профессора, но квартира у них была небольшая, как практически у каждой, в конце шестидесятых годов, некоммунальной московской семьи, и одна из двух комнат, маленькая, принадлежала ему. А папа, мама и бабушка жили в «большой» проходной комнате.

Ночью разразился страшный ливень, который сподвиг меня проснуться и пойти искать туалет. Было неудобно красться в чужой квартире мимо спящих взрослых, поэтому сонливость улетучилась и, вернувшись, я встал у окна, глядя на пустое шоссе, по которому текли «реки», а в свете редких фонарных столбов ветер рвал бесконечные нити дождя.

Визг тормозов разбудил мое начинающее дремать сознание. Легковая машина, похожая на «Волгу», скользила по мокрому асфальту. Ее неудержимо разворачивало и несло на разделительную зеленую полосу между встречных дорог, которая была ограничена довольно-таки высоким бордюрным камнем. Сильно ударившись уже задними колесами, машина подскочила, но не перевернулась и, проехав юзом по мокрой траве, сделав несколько оборотов, остановилась, замерев на месте, как бы осознавая, что произошло. Мне даже показалось, что в этот момент я увидел, словно в бинокль, лицо водителя. Он как бы вышел из оцепенения, в котором пребывал до этого момента, и посмотрел в мою сторону. Наши глаза встретились. Было видно, что он не просто смотрел, а внимательно смотрел на меня. Затем протер лицо рукой (губы в это время промолвили что-то вроде «Не может быть!») и, заведя заглохшую машину, медленно съехал на дорогу и исчез за пеленой дождя.

Я остался стоять у окна. Взгляд человека в автомобиле был до боли знаком. Где и когда я мог его видеть — это было для меня загадкой. Постояв еще немного, я пошел спать.

Груз тяжелых мыслей приковал мой взгляд к сковороде с макаронами. Усталость в большей степени была приобретена не непосильным трудом, а именно мыслями и раздумьями — как быть и что делать дальше. Смогу ли я дальше работать на кино-видеостудии, где сейчас работаю, или нет — не знаю. Дадут ли мне возможность дальше трудиться и мало-мальски обеспечивать свою семью?

Мне уже перевалило за сороковник. Радостей в жизни немного. Давно работая в кино, я болтался по немыслимым совдеповским командировкам. За рубеж выезжали более пробивные и удачливые люди, а я, «серенький», гнил на задворках декораций в какой-нибудь Перми, методично зарабатывая язву. Рассказы о командировочных невероятных любовных и других похождениях членов съемочных групп слушал, раскрыв рот и пуская слюну, мечтая о подобном, а попадал в извечно унылую и серую атмосферу «своей командировки», откуда хотелось побыстрее смыться домой.

Но дома безрадостность бытия усугублялась сосуществованием с женой, которая постоянно упрекала за отсутствие денег и обзывала меня импотентом. Из мрачных будней своей жизни я вырывался только в своих фантазиях. Я вспоминал детство (хорошо бы вернуться туда!), жил в неведомых и далеких южных странах, плескался в лазурном море и находил клады подобно Монте-Кристо. Я мечтал съездить за границу, чтобы иногда небрежно в разговоре невзначай проронить: «И окурки я за борт бросал в океан, проклинал красоту островов и морей…»

Неведомый необитаемый остров стоял перед внутренним взором стареющего фантазера. Из моих мечтаний возвращал меня вечно недовольный голос жены: «Бездельник, хотя бы с ребенком погулял!»

Мой интерес к жизни падал, я все чаще и глубже уходил в себя, я не видел перспектив своего существования и в нередкие часы депрессии подумывал о самоубийстве. Самоубийцей, конечно, я бы не стал, так как это противоестественно человеку и грешно.

Девушки, в которых можно было бы найти отдушину, абстрагироваться от действительности, ко мне относились хорошо, можно даже сказать уважительно, может быть, и снисходительно, но не любили меня, не принимали всерьез, как потенциального любовника. Если даже я был с кем-нибудь в компании, кого считал хуже себя по внешним, внутренним и умственным качествам, а ситуация разыгрывалась так, что девушка должна уединиться с одним из нас, то я оказывался лишним.

Ребята нашей студии по характеру своей работы иногда ездили на съемки в южные страны — объекты моей мечты, а на меня почему-то эта участь не распространялась, — то паспорт не был оформлен, то в это время я торчал в каком-нибудь Свердловске — Екатеринбурге. Обещания были, но ехал другой.

После бесполезного заседания на студии, получив несколько неуважительно-оскорбительных выговоров в свой адрес от директора, я брел к метро по серой, грязной и слякотной зимней Москве. На ботинках выступила соль, ноги промокли, брюки на коленках топорщились. Сырой ветер задувал под куртку, на которой молния не работала и куртка была застегнута только на одну пуговицу. Я ощущал, что больше никому не нужен.

Жена, встретив меня презрительным взглядом, ушла в другую комнату. Я сидел за столом. Передо мной стояли макароны.

Резкий звук телефонного звонка вывел меня из оцепенения. Мне давно никто не звонил домой.

— Да! — заикаясь от неожиданности, сказал я в трубку.

— Вовка, это ты? — чуть ли не кричал, полный жизненной уверенности и благополучия, голос. — Это Саня, друг твой!

Детство и юность встали реальной картиной того радужного, яркого, счастливого времени. Руки мои вспотели, затряслись. Я ими прижал трубку к лицу, как будто у меня в руках была «синяя птица», которая может улететь, как будто в руках я держал свое детство и боялся, что оно исчезнет, как мои мечты о нем.

Это был мой друг Сашка.

— Саня, привет, это ты? — не веря своим ушам, спросил я.

— Я! Как живешь? Короче, я тут ввязался в одну авантюру. Финансируем небольшой проект, надо сгонять за рубеж, девчонок вывезти на конкурс. Я узнал от наших, что ты работаешь в кино и у тебя огромная организационно-командировочная практика. Помоги, и тебе по кайфу лишний раз на халяву за рубеж смотаться, и мне поможешь, о деньгах договоримся. Девчонок повезешь — «класс», небось, до сих пор грешишь. Ну, это я так, не обижайся. Как, согласен?

Он мне не дал ответить, видно, дела у него шли хорошо, и такой мощный напор говорил о том, что его предложения всегда были такими, от которых трудно было отказаться, если вообще это было возможно. Ну, Саня дает, молодец!

— Мой чудила, — продолжал Саня, — который должен был сопровождать после Москвы сборную красавиц, — чтоб им пусто было! — вчера хлопнулся на машине. Слава богу, живой, а для такого деликатного дела нужен проверенный человек с практикой, я вот и подумал о тебе. У тебя командировки, актрисы, поездки за рубеж. В общем, то, что надо, а я ж тебя знаю. Значит так — если согласен, то отпросись с работы дня на четыре, забрось девчонок по назначению, денек отдохни и домой. В принципе я этим не занимаюсь, но сдуру подрядились, да этот придурок подвел. Если всё «о'кей», — вернешься — встречу с нашими устроим. Ну, я рад, что у тебя все хорошо. Выручай. Извини, я завтра звякну. Ну, и повесил я на себя ярмо. Завтра подробней поговорим, еще раз извини, должен бежать. Пока!

Я сидел, словно оглушенный. Мало того, что у меня куча сомнений в своих способностях, так еще вспомнил, как в последнюю встречу одноклассников, немного выпив, начал плести ахинею про загранкомандировки, из которых как будто не вылезаю, и про бесконечную череду флиртов с актрисами, якобы извечно окружающими меня. Это, наверное, и послужило причиной Сашкиного звонка. Хорошо, что как-то по случаю мне сделали загранпаспорт, сам не знаю зачем.

Мозг мой вскипел. Я лихорадочно думал — «что делать?». Со страху ломать свой, искусственно созданный перед друзьями, имидж — значит потерять последнее, что имеешь авторитетного в этой жизни. И в то же время подвести человека, который возлагает на тебя надежды, тоже нельзя.

Тут меня словно током ударило — это же фортуна решила повернуться ко мне лицом! Может, это судьба дает мне шанс изменить ход безрадостных будней на увлекательную, счастливую или, по крайней мере, интересную жизнь. А что я теряю? На работе явно швах. Дома — хоть в петлю! Если откажусь — испорчу о себе мнение и связующая нить уважения друзей порвется. Соглашусь и не справлюсь — аналогично. Выполню — в глазах друзей подтвержу свой имидж, да и за границей побываю. А это для меня — о-го-го.

Если бы я видел себя со стороны, я бы описал себя так: «Его глаза заблестели. Во взгляде появилась счастливая уверенность в себе. Внутренне он кричал — “Сашка! Я согласен!”».

Решение было принято. В течение нескольких дней через Санину фирму оформились все необходимые документы, но с ним встретиться мне не довелось. Встреча была назначена в одной из центральных гостиниц в день отъезда.

К такому ответственному моменту я готовился тщательно. Пока жена не видела, я перемерил весь свой небогатый гардеробчик, отутюжил черненькие, несколько коротенькие брючки, но все было не то. Вконец расстроившись, я забрался в недра, когда-то модной, стенки-шкафа и обнаружил почти что неношеный, немного потертый в нужных местах, джинсовый костюм. Боже мой, как я им дорожил в свое время! Костюмчик пришелся впору, если не считать, что штаны я сумел застегнуть после пятого выдоха без вдыхания. Я ощутил себя молодым ковбоем, но почему-то закованным в латы, особенно в поясе.

Холл гостиницы встретил меня блеском витрин, разнообразием вывесок на иностранном языке, разноликой толпой красивых людей. Было впечатление, что я уже попал за границу. Это меня так напугало, что я тут же захотел быстрее вернуться домой в Москву, в привычную среду обитания. Ноги сделались ватными и непослушными, но, подгибаясь в коленях, они все ж таки несли мое тело к декоративному фонтанчику, который я увидел сразу, как вошел в гостиницу, где должна была состояться встреча с другом. Парализованный взгляд и волнение вырубили напрочь мое сознание, и я на автопилоте в коматозе пересек холл гостиницы и остановился только тогда, когда уперся грудью в ориентир.

Полдела было сделано. Я сделал шаг в новую жизнь.

Не прошло и минуты, как широкая мраморная лестница, ведущая на следующий этаж, заполнилась девушками изумительной красоты. Они царственной походкой спускались вниз. Они все были высоки, стройны, длинноноги и недоступны. Впереди них шел, элегантно одетый, красавец мужчина — явно их шеф. Шеф, немного повернувшись к девушкам, что-то небрежно сказал на английском языке, пригладил красивую седую прядь на виске, которая и так была на месте, и направился ко мне, раскинув руки. Это был Сашка.

— Привет дружище, — мял он меня в своих объятиях, — сколько лет, сколько зим. Прости, что не смог до этого встретиться. Видишь — ни минуты покоя. Я тут, понимаешь, живу одними извинениями, везде опаздываю из-за этих баб. Ну, благо сейчас на тебя их сброшу и хоть в нормальный ритм войду.

Оторвавшись от меня, он поправил свой костюм и продолжал:

— Короче, берешь этих девчонок, — в этот момент он нежно хлопнул по попе одну из проходящих мимо девушек, которая кокетливо ему улыбнулась, — и везешь их через Сингапур на острова. Ты пастух — они овечки. Твоя задача — билеты, транспорт, гостиницы, минимум непредвиденных затрат и никаких поблажек, но внимательное отношение обязательно. — Он подмигнул. На что он намекал, я не понял, наверное, чтобы я своим невежеством не создал прецедент для международного конфликта.

— Вот деньги. Здесь…

Он назвал сумму, которую я не то что не держал в руках, а даже не видел.

— Вот билеты и прочее.

У меня лихорадочно заработала голова — куда это все спрятать, чтобы не украли. С ума сойти! Может, быстро домой сгонять и попросить жену пришить потайной карман за подкладкой. Тьфу, ну и идиот я! Какая жена, времени нет! Видя мое замешательство, Саня спохватился:

— Ах да.

Он махнул кому-то рукой. Не менее элегантный парень подошел к нам, выслушал Саню и исчез. Через некоторое время в руках у меня была презентабельная папка, куда я засунул все билеты и сопроводительные документы, а деньги рассовал по карманам.

— Ну что ж, — сказал Саня, — вид у тебя туристический. Плавки, надеюсь, взял? — хлопнул он меня по плечу. — Остальное прочтешь в сопроводиловке от фирмы-устроителя. Вопросы есть?.. Говори, а то времени в обрез.

Я набрался смелости и спросил:

— А где сопроводиловка-то?

— А вот она, — он взял у меня папку и открыл отсек, где лежал красивый листок с текстом, но на неизвестном мне языке.

— Так это ж на иностранном, — идиотски улыбаясь, сумел выдавить я из себя.

У Сани глаза округлились:

— А ты что, ни бельмеса? — побледнел он.

— Ну… я же учил немецкий. В немецкой группе, в отличие от тебя, был, — испуганно прошептали мои губы.

— Ё… Ё… Ё… — протянул Сашка, хватая себя за голову. Потом тут же встряхнулся и твердо сказал, перебарывая себя:

— А, херня! Ну, немного не учел. Ну, ты же справишься! — утвердительно сказал он, глядя мне в глаза. Но в его глазах стоял огромный вопрос.

— Ну, ты же огромный практик и авантюрист. Все будет хорошо, — не веря себе, сказал Саня. — Тем более, что изменить ничего уже нельзя. Ну ладно, загоняй девчонок в автобус, вон он стоит у подъезда. Их тридцать две штуки, не растеряй.

— Девочки, бай! — крикнул он, и еще что-то сказал на английском языке, указывая на меня. Вероятно, он сказал, что теперь их начальник я, наверное, он все-таки сказал, что это только на время перелетов и переездов к месту назначения, а не навсегда.

Они же все иностранки. Ё-мое, как с ними общаться, не представляю. Ну и влип! А если кого потеряю — каюк. Если сам потеряюсь — невелика беда, но и этого не должно быть, опять же все на мне. «А как проходить таможню, а как понять билеты, а как… а как…» — вертелось в моей голове. Я взмок от макушки до пят.

— Ну давай, действуй! — из глубины моих мыслей вырвался голос Сани. — Загоняй!

Я подошел, ни жив ни мертв, к ближайшей от меня девушке, тронул негнущейся рукой ее за рукав и выдавил из себя:

— Мадам, биттэ.

Взгляд девушки свысока (она была выше меня, как мне показалось, вдвое) уничтожил меня окончательно.

Наконец, когда все красавицы были собраны в автобусе и посчитаны по головам, я, как в последний раз, посмотрел из открытой двери автобуса на грязную улицу Москвы и на жемчужину среди грязи — яркие стеклянные двери гостиницы. Я где-то в глубине души надеялся, что Саня скажет: «Ну ладно, я поеду с тобой» или «Вот тебе замена». Но Саня, красивый такой, появился в дверях и крикнул:

— Вовка, удачи тебе!

Дверь автобуса закрылась, отрезав меня от мира, в котором я прожил все это время. Было впечатление, как будто впервые меня, маленького, оторвали от мамки и оставили с чужими людьми. Хотелось плакать.

Аэропорт был пройден на «ура». Старая административная закалка подсказала мне, что нужно обратиться к сотруднику аэропорта и все подводные камни, находящиеся на пути следования через таможенный контроль, были виртуозно пройдены, тем более что «мои» девушки и без моего участия неоднократно проделывали данную процедуру.

Летая в самолетах, я люблю сидеть у окна и наблюдать за взлетом и посадкой, смотреть с высоты на квадратики полей, на россыпи крохотных домиков и любоваться бескрайним ландшафтом нашей Земли. Когда все расселись по местам, я с удовольствием обнаружил, что мое место находится у иллюминатора. Сделав гримасу улыбки, как мне думалось, удачную, чтобы расположить к себе своих соседок, я начал скромно жестикулировать, двигать указательным и средним пальцами, показывая всем своим видом, что мне нужно пробраться к своему креслу.

Две сидящие девицы сначала на мои действия не обращали никакого внимания. Затем непонимающе взглянули на меня — мол, шута не заказывали и просьба не беспокоить. Однако, после очередных моих приплясываний и жестов перед «их величествами», нехотя дали мне возможность пробраться к заветному местечку.

Первым делом я решил пристегнуться ремнем безопасности, чтобы в дальнейшем не шевелиться и не мешать своим спутницам. Один конец ремня я обнаружил сразу, второй отсутствовал. Искоса, незаметно посмотрев на соседку, увлеченную беседой с подругой, я нагнулся между двух сидений в поисках второй части ремня, будто бы он мог валяться на полу. Но расстояния между креслами были такие незначительные, что я не рассчитав, оказалось, просунул свою голову между ног рядом сидящей спутницы, которые были широко расставлены, чтобы не упираться коленями в кресло переднего ряда… Красный как рак, я выдернул голову из соблазнительной бездны и, оскалившись в безобразной улыбке, брякнул:

— Пардон, — ничего другого в голову не пришло.

Девушка взглядом презрительно смерила мое убожество с головы до ног и, как ни в чем не бывало, продолжила беседу.

Но пристегиваться все-таки надо было. Полностью обескураженный я нащупал начало ремня, которое крепилось к креслу, и начал двигать руку по направлению к замку, не понимая, что рука моя шла прямиком под ягодицы девицы. Она, прервав беседу, с удивлением и негодующим интересом взглянула на мою персону, как смотрит строгая учительница поверх очков на школьника-идиота. На ее лице было написано: «Куда ты лезешь? Посмотри сначала на себя и сделай вывод».

И эта «змея» двумя пальчиками с длинными ногтями брезгливо взяла мою руку, словно грязную тряпку, и, не прилагая усилий, попыталась водрузить ее обратно на мою территорию. Я уже и сам, осознав, что творю, стал убираться восвояси, но судорога сжала ремень в кулаке, который мне не получалось отпустить, а так же я не мог остановить и движение руки к себе. Замок, на котором сидела красавица, видно зацепился за ее коротенькую юбочку и край юбки полез вверх, оголяя красивые, идеальные ноги так, что показалось все, что под этим кусочком материи находилось.

Девушка, вскипев, вскочила, выругалась, по-моему, матерно, на своем любимом языке, отшвырнула в мою сторону замок ремня и нагло задрала подол, чтобы посмотреть, не нанесен ли ущерб ее одеянию. При этом она открыла набор достоинств, находившихся ниже пояса — и красивую попу, и остальные места, откуда растут ноги. Мне показалось, что я вечность смотрел туда, пребывая в полуобморочном состоянии. Все было в порядке и девушка, опустив юбку, нервно села на место.

Трясущимися руками я долго не мог застегнуть замок, а когда мне это удалось, я наконец-то взглянул в иллюминатор. Передо мной простиралось широкое крыло самолета.

Полет проходил нормально. Стюардессы ходили между рядами и предлагали разнообразные напитки. Очень хотелось пить после нервных стрессов, но я боялся не то что бы повернуться в сторону прохода, но даже пошевелиться. Задница болела, спина ныла. Я тупо смотрел на крыло самолета, где на одной из клепок, как в припадке, трепыхался какой-то кусочек материи. Это и был объект моего внимания. А эти, две мои красивые стервы, выпили, наверное, и воду, и сок, и предлагаемый стюардессами виски. Я видел, кося от окна взглядом, как по салону ездила целая телега всевозможных напитков.

Мой организм, включая руки, ноги и голову, продолжал мужественно бояться.

Настал час обеда. Подошедшая к нашему ряду стюардесса настойчиво и вежливо обратилась ко мне:

— Икскюзми…

Я, наконец-то, повернулся в ее сторону, но не головой, а всем телом, как заржавевший железный дровосек. Тело было сковано от неудобной позы, в которой я просидел часа два, не шевелясь. И (ну как же мне не везет!) моя левая онемевшая рука опять случайно забралась под все ту же юбку, за что пришлось получить звонкую пощечину.

Стюардесса, немного сконфузившись, сделав паузу, продолжила что-то говорить, видимо, предлагая мне варианты блюд. Ее голос заглушался невероятным звоном от пощечины в правом ухе. Понимая, что надо что-то ответить, я начал беспорядочно нервно тараторить:

— Я, руссо, не понимаю!…э…э…фиш, — вспомнил я, — и бир, айн.

Соседка, опять же презрительно хмыкнув в мой адрес, ела что-то более вкусное, чем «фиш». Но мне, вероятно, в этот момент надо было покориться своей, такой нерадостной и нелегкой, судьбе.

Самое большое мучение настало позже. Через некоторое время соседки уснули, перегородив своими длинными ногами путь к проходу. А я, напившись пива, захотел писать, и сил не было терпеть. Стиснув зубы, я продержался еще минут двадцать, надеясь, что кто-нибудь из них так же захочет подняться по той же причине, но, видно, бесполезно было ждать. Я стал грубо елозить на месте, задевая спящую мучительницу локтями. Толку не было. Тогда я решительно встал и так же обреченно плюхнулся обратно. У меня стал мутиться разум.

В этот момент сильно тряхнуло самолет, и практически сразу в салоне зажегся яркий свет. Все пассажиры встрепенулись и открыли глаза. Неизвестно откуда в проходе появилась стюардесса и, улыбнувшись, громко, явно извиняясь, что-то произнесла. Люди стали застегивать спасательные ремни, а я, вместо этого, хватая открытым ртом воздух, буквально прорвался сквозь, не успевшие убраться с моего пути, ненавистные длинные ноги полусонных соседок, и ринулся по проходу мимо обескураженной такой выходкой стюардессы, и заперся в туалете.

«ЧП» не случилось ни со мной, ни с самолетом. Тряхануло его, вероятно, от воздушной турбулентности. Летчики были «на высоте». Мы летели по запланированному курсу.

Сингапурская земля встретила нас ярким солнцем и влажным горячим воздухом. По краям взлетного поля группками росли пальмы. Я, наконец-то, ступил на землю другой страны. Я сделал несколько шагов, ощущая себя тем достойным человеком, которого посылают в командировки за границу и что мне это будто бы не впервой, и что здесь я себя чувствую как рыба в воде.

На выходе из зоны таможенного контроля, в толпе, я увидел индонезийца с табличкой, на которой крупными латинскими буквами была написана моя фамилия. Это я прочитать сумел. Слава богу, нас встретили.

Никто не потерялся. Мы уселись в автобус и помчались мимо сооружений аэропорта, мимо изумрудных лужаек, мимо утопающего в зелени, огромного моста автострады.

По краям дороги росли огромные раскидистые деревья, а под ними невиданной величины кактусы. Как гигантские одуванчики, стояли высокие кокосовые пальмы вперемежку с веерообразными деревьями. Нас обгоняли блестящие автомобили и упакованные в кожу мотоциклисты. Неожиданно впереди показались сверкающие на солнце красивые здания небоскребов. Количество этажей считать было бесполезно. Одно стояло как лезвие изящного ножа, другие напоминали башни Манхэттена, которые я видел в кино. Все впечатляло и потрясало мое воображение. Это был Сингапур.

Гостиница, в которую нас привезли, находилась, как потом я узнал, недалеко от центра. Обслуга раскланивалась и улыбалась. Я думаю, все были обескуражены таким изобилием красивых девушек.

Момент расселения моих подопечных для меня оказался тяжким бременем. Не зная языка, я пытался контактировать с местной администрацией, объясняясь, где на пальцах, где неумелыми рисунками на бумаге. Вконец запутавшись, от безысходности я громко выругался, уткнувшись бестолковой своей головой в сверкающий зеркалами столб у административной стойки.

— Извините, — вдруг услышал я, — может, я вам смогу чем-нибудь помочь?

Вылупив глаза, я повернулся на нежный звук девичьего голоса и увидел перед собой одну из своих «овечек», и вдруг вспомнил, ни с того ни с сего, Сашкино определение.

«Чертовски красива, — подумал я, — значит, тоже стерва».

— А вы русская? — по-дурацки зачем-то спросил я.

— Да, нас в группе трое.

Девушку, как и всех русских красавиц, звали Маша.

Она действительно знала английский язык, но в пределах презентации себя. Однако этого хватило, чтобы разобраться в номерах гостиницы, получить ключи и понять, где будет завтрак и когда надо уезжать.

Маша оказалась милой, не зазнавшейся особой, и я испытал огромную душевную удовлетворенность, что не один нахожусь в этой неизвестности, и что хоть один человек отнесся ко мне с пониманием и сочувствием. «Милое создание», — так в моей душе зафиксировалось первое впечатление о ней — как я понял, была провинциалка. Ей было крайне важно удачно добраться до этого недоступного для многих конкурса, чтобы потом, возможно, закрепиться в жизни.

Ко мне пришло понимание, что мир не без добрых людей, и я попросился через час зайти к Маше, чтобы поговорить об оказании мне посильной помощи с ее стороны.

В намеченный час я постучался в дверь. Ее открыла высокая девчонка, одетая в изящные бриджи и короткую майку.

— Привет, — сказала она, — заходите.

Это был номер на трех человек, и, по всей видимости, сюда заселились три отечественные красавицы.

— Привет, — бодренько, по-молодецки, сказал я, — а где Мария?

— Она в душе, сейчас выйдет, — последовал кислый, без тени интереса к разговору и ко мне, ответ.

Оглядевшись вокруг, я обнаружил не реагирующую на меня еще одну девицу, которая в одних трусиках лежала поверх застеленной постели, закинув ногу на ногу и скучающе рассматривающую свои ногти на руках.

Чуть-чуть прокашлявшись, я отвернулся к двери и стал делать вид, будто разглядываю потолок.

— Да вы присядьте и не стесняйтесь. Все равно мы к вам относимся не как к мужчине. А вы к нам не относитесь как к дамам. Вам я точно не дам, — неумно, по-хамски, пошутила лежащая самодовольная «выдра». И они обе унизительно и оскорбительно засмеялись в мой адрес. Они понимали, что могли себе это позволить, так как наслушались дифирамбов в свой адрес и имели, наверное, за своей спиной мощную поддержку не только официальных спонсоров. Я закрыл глаза от стыда.

«Ну и твари», — подумал я и сделал решительный шаг по направлению к двери. В этот момент открылась дверь из ванной комнаты, и я неловко налетел на Машу, которая вышла оттуда с распущенными мокрыми волосами, обмотанная выше груди полотенцем. От неожиданности она так же неловко дернулась, и полотенце соскользнуло с ее обнаженного тела.

Шепча, как молитву, слова извинения, я тут же нагнулся вниз, чтобы поднять злосчастное полотенце, но сила инерции, преданная моему телу решительным шагом, была велика. И вместо ловкого благородного жеста, я с силой воткнулся головой в животик растерявшейся Маши. Маша от боли согнулась так, что моя бедная голова оказалась зажатой между двумя упругими выпуклостями и ножками прелестницы. Мало того, инерция движения продолжалась. Маша также молниеносно разогнулась, ударившись задом об пол и раскинув руки и ноги, распласталась во весь коридор. Я же, увлеченный профессиональным захватом сверху и снизу, свалился на четвереньки и остался стоять в этой позе. Подстилкой нам служило белое гостиничное полотенце.

Не помню, как я оказался в коридоре, но истерический хохот подружек вслед гнал меня, как таракана от мухобойки (забиться бы в какой-нибудь угол и замереть до ночи!).

Меня уже не радовало, что я попал в мечту своего детства — в Сингапур. Мне хотелось побыстрее избавиться от этой кучи стервозных девиц и вернуться в Москву к своей, хоть и не менее стервозной, но родной жене. Сейчас ее ругань казалась мне песней, которую в данный момент я готов был слушать, закатив глаза от удовольствия. Хорошо, что хоть номер мне дали отдельный. А если бы с какой-либо из этих «тварей»? Так бы и простоял у дверей в коридоре или где-нибудь прятался в комнате от колючих недобрых взглядов какой-нибудь немки или китаянки, на худой конец.

В поисках места, куда бы я спрятался, я отодвинул шторину и обнаружил, что из моего окна виден гостиничный бассейн. Там уже с удовольствием плескалась группа «моих» девушек. Мне так захотелось искупаться в бассейне, что от негодования я с силой сжал кулаки и зажмурился. Я понимал, что этого сделать мне не доведется.

Осмелев, озираясь, я прокрался к лифту, доехал до первого этажа и, не поднимая взгляда и не смотря по сторонам, выскользнул на улицу.

Город бурлил нескончаемыми потоками людей, быстро и медленно идущими в разные стороны, входящими и выходящими из бесчисленных магазинов и ресторанов. Они были все стройны, смуглы, узкоглазы, аккуратно одеты и небольшого роста, в отличие от сопровождаемых мною «оглоблей-красоток».

Меня подхватил людской водоворот и понес от витрины к витрине, от магазина к магазину. Наконец-то я чувствовал себя Человеком, равным среди равных. Я с удовольствием любовался школьницами, маленькими, а уже иностранками, одетыми в синие юбочки и отутюженные белые рубашки. Быстрым шагом мимо меня проследовал молодой человек. Красивая короткая прическа его густых черных с отблеском, как вороненая сталь, волос, черные наглаженные брюки и белая рубашка с галстуком рассказали мне, что это или клерк, или студент. Доверительно выставленные чуть ли не за пределы магазинов прилавки с россыпями часов, сувениров и обуви говорили мне о доверии друг к другу жителей этой страны. Они, наверное, жили по правильным законам взаимоуважения и бережливого отношения человека к человеку.

Я был счастлив до момента возвращения в гостиницу. У дверей моего номера стояла Маша.

— Извините, — сказала она, — я уже пятый раз подхожу к вашему номеру. Меня заслали девушки сказать, что пора ужинать. В мини-баре, к сожалению, одни только сладости да орешки, а надо бы и немного существенного перекусить.

Первое, что меня шокировало, так это то, что они стали трясти мини-бары. Я много был наслышан о баснословной цене данного сервиса и это я, наверное, скоро смогу ощутить на себе. Надо было срочно выбираться из этой ситуации.

— Маша, вы простите меня за сегодняшний нелепый случай, — начал я нервно, — но, пожалуйста, помогите мне заказать ужин. Я английского совершенно не знаю.

С грехом пополам нам удалось это сделать. Но когда мы стали обходить номера для приглашения всех покушать, я с ужасом обнаружил, что чуть ли не половина из девушек уже трапезничала в номерах. И я догадывался, что расплачиваться за всех придется мне. В глазах у меня плавали букашки, сердце билось с перерывами, болел низ живота.

На следующий день, после проведенной в бреду ночи от невыносимых мыслей о растрате, мы с Машей, добрым моим другом, пытались понять, почему наш вылет сегодня не состоится. Ответственное за посадку на следующий самолет индонезийское лицо профессионально улыбалось, что-то пыталось нам объяснить, «держа за пазухой камень». Я понимал, что еще одни сутки, проведенные в этой гостинице, окончательно разорят меня, и я не смогу купить даже коробок индонезийских спичек, чтобы хотя бы сжечь себя и не мучиться от голода и жажды, на что, наверное, обрекут меня эти королевы красоты.

А им было все равно. Поняв, что сегодня нет вылета, они беззаботно отправили с портье свои вещи обратно в номера и, как насекомые, расползлись, разбежались, ускакали и исчезли в лабиринтах улиц и магазинов, оставив меня одного в номере с грузом тяжелых размышлений о будущем.

Следующий день был днем презрения. Вероятно, устав от бесконечных мотаний по городу, никто из них долго не выходил из своих номеров, и все прелести индонезийской кухни оценивались ими, не вставая с постели.

Благое известие о сегодняшнем вылете я вынужден был разносить по номерам.

Предварительно я нарвал квадратики бумажек, нарисовал на каждом кусочке чемодан, машину, самолет и напротив каждого рисунка поставил последовательно время действий.

Нашим передал информацию через дверь, громко три раза повторив, что, когда произойдет и, на всякий случай, сунул бумажку с рисунками в щель. Дверь они мне открыть не соизволили. Сказали, что я сексуальный маньяк и громко заржали.

Следующий номер, куда я позвонил, полагаю, были немецкие апартаменты. Дверь открыла строгая девушка и молча посмотрела на меня чуть прищуренным взглядом, держа у лица длинную сигарету в не менее длинных пальцах. Мне на миг показалось, что в правом глазу у нее монокль-стеклышко, такое, как у сухих, похожих на холеных, но тощих котов, немецких офицеров, которых раньше показывали в фильмах про войну. Когда я уже начал рассматривать и воображаемые усики под фюрера, и галифе на тощих ногах, меня привел в чувство недовольный грудной голос исследуемого объекта: «Вас?» — или что-то в этом роде.

Опомнившись, я стал показывать бумажку со своими нелепыми рисунками и жестами объяснять типа:

— Цигиль, цигиль, ай лю-лю, «Михаил Светлов» — у-у-у…

Она выхватила из моих рук эту бумажку, посмотрела на нее и, с отвращением на лице, сказав что-то похожее на «дункопф», захлопнула перед моим носом дверь. Я не понял, поняла ли она мою содержательную речь.

Номер итальянок, напротив, встретил меня радушно. Девица со взъерошенными длинными черными кудрями распахнула передо мной дверь, не останавливая темпераментную беседу с похожими на нее подругами, и опять же кинулась к стенному шкафу, стоящему в глубине комнаты, в котором, вероятно, до этого рылась, и продолжила свое занятие. Вторая девушка копошилась в чемодане, стоя ко мне задом. Третья носилась из ванной комнаты к тумбочке и обратно в ванную, постоянно что-то разное держа в руках. Было впечатление, что я здесь живу, и меня впустили, на секунду оторвавшись от дел, чтобы не томить за дверью одного из хозяев данного жилья. Держа перед собой свою бумажку, как входной билетик в кинотеатр, я пытался обратить на себя чье-либо внимание, но мои действия никто не замечал. Никто не хотел отрывать контрольную полосу билетика. Все тараторили.

В ожидании удобного момента я начал рассматривать, что же все-таки происходит.

Та, которая перебирала содержимое гардероба, была одета в немыслимо красивый и очень откровенный пеньюар. Ее это нисколько не смущало. Смущало меня. Та, что копалась в чемодане, оказывается, была одета в какой-то купальник или сарафанчик, который едва доходил до половины ее попы и на меня смотрели две упругие булочки ее задницы, не прикрытые ничем.

А та, которая бегала, вообще была голая, но так как была достаточно смугла и грудаста, то было впечатление, что одета.

Во мне все напряглось.

От такого пренебрежительного отношения ко мне как к мужчине, я предпринял решительные действия и остановил бегунью на ходу.

От неожиданности она замолчала и впервые заметила меня. Взгляд ее черных глаз сжег меня дотла. Я протянул к ней руку с бумажкой, а она, подумав другое, эротически приоткрыв рот, направила к моей руке горячую смуглую грудь и далее подалась всем телом ко мне, думая, что первым в атаку пошел я. Нереальная близость безумной красоты вскружила мне голову, руки задрожали, бумажка выпала. В комнате водрузилась звенящая тишина. Было слышно, как громко упал этот легкий листок.

Тишину разрезал скрежет гусениц моего хрипящего голоса:

— Синьора, плиз, — соединил я познания итальянского языка с английским и разжал пустой кулак.

Затем, ойкнув, как Ванька-встанька, молниеносно присел и тут же подскочил, сунув ей под нос свою бумажку.

Все молча смотрели на меня, но, не увидев ожидаемых сексуальных действий, тут же с досадой продолжили свои занятия и галдеж.

Под впечатлением увиденного, я стоял уже по другую сторону двери и не понимал, что же все-таки надо было мне делать.

Негритоска, в номере которой я побывал, была намного приветливее. Она, наверное, думала, что я тоже из дебрей дикой Африки.

Китаянки или японки долго гурьбой изучали мои иероглифы, пока не стали, мило улыбаясь, кланяться, понимая, что я им предлагаю поменять их письменность на, мною вымученное сегодняшней ночью, эсперанто.

Все-таки, невзирая на все препоны, которые ставила мне судьба, невзирая на неприятную для меня встречу с соседкой по перелету, на откровенное унижение моего самолюбия многими моими спутницами, я сделал это! Я предупредил всех!

Осталось недолго мучиться. Я ощущал себя Икаром, который скоро сбросит оковы земного тяготения и взовьется ввысь.

На ресепшене мне быстренько подрезали крылья, выкатив неимоверный счет за дополнительное обслуживание номеров.

Общипанный по полной программе, я поплелся собираться к отъезду. Я ненавидел местного «чукчу», который не смог вовремя поставить нам нужный самолет. Я ненавидел себя, попавшего в зависимость ситуации. И что он, этот «чурка», имел в виду, говоря «новый-старый», как перевела мне Маша, используя все знания английского языка. Его бы, шпинделя, на мое место. Дай бог, чтобы он появился в назначенный срок. Иначе я повешусь.

Последние действия нашего куратора с сингапурской стороны были безукоризненны. Он не опоздал, транспорт был доставлен вовремя. Мне не нужно было ничего делать. Единственное, что я делал, так это тайком пересчитывал длинноногих «овечек». На них я уже смотрел не как на исчадие ада, а с интересом и какой-то душевной теплотой, которая пряталась где-то глубоко в моем сердце. Я уже оценивал их как мужчина и незаметно посмеивался над собой и теми нелепыми ситуациями, в которые попадал с этими амазонками. Это со мной происходило потому, что я знал, что через несколько часов распрощаюсь с ними и буду свободен как ветер. Я сниму номер в гостинице, куплю новые плавки, вместо забытых дома, и залезу в теплые волны океана. Все будет здорово.

Уверенные действия индонезийца расслабили меня до безобразия. Идиотская улыбка не сходила с моего лица. Единственное, что меня беспокоило, так это его бегающий, ускользающий от меня взгляд. На вопрос: «О'кей?» он, делая вид, что помогает грузить багаж и, не смотря в мою сторону, бубнил: «О'кей».

«Может, это врожденная или воспитанная скромность? — думал я. — А может, ему стыдно за нашу задержку». Но в предвкушении свободы я ему все давно простил и смотрел на него, как на маленького ребенка, с любовью: «Гад, сколько ж ты мне неприятностей доставил. Ну да ладно, живи. Я даже доллар тебе дам за хлопоты».

Добравшись без эксцессов до аэропорта и зайдя в его живительную прохладу, я понемногу начал приходить в себя. Было такое ощущение, словно прошла вечность с момента прилета в Сингапур. Вещи грузились, куда-то перетаскивались, билеты оформлялись. Была незначительная заминка на таможенном контроле. И вот мы на взлетном поле.

Немного было странно, что все пассажиры загружались в самолеты через посадочные рукава, а нас вывели сразу на поле.

Оглядевшись вокруг, я заметил работницу аэропорта, которая дожидалась, когда мы скучкуемся. Подскочив к ней, я, пока еще не волнуясь, начал задавать вопросы:

— А где самолет-то, люфтваффе? Почему нас так сажают, ворум? Это же королевы красоты, герл!

Та хитро улыбнулась, что-то стала лепетать, показывая большим и указательным пальцами, то широко их раздвигая, то сближая, и указывая на трубу перехода над нами, из чего я понял, что есть что-то большое и маленькое. Опять же проскочили уже знакомые мне слова — «старый-новый».

Девицы невозмутимо стояли в стороне, осуждающе наблюдая за нашей беседой. Скоро нас загрузили в подъехавший автобус и повезли мимо огромных лайнеров, расписанных всевозможными эмблемами и названиями известнейших авиакомпаний мира. Недалеко взлетали и садились красавцы «Боинги», сверкая на солнце идеально отполированными, совершенными по своей конструкции, фюзеляжами.

Да, заграница есть заграница, тут не поспоришь. К моему изумлению и изумлению моих спутниц, нас подвезли к небольшому, зачуханному самолетику, явно «местного разлива».

Девицы негодующе вспылили. Одна из них стремительно подошла к сопровождающей нас кривоногой проводнице и надрывно стала выяснять причину столь неуважительного обхождения с их персонами. При этом она бросала злобный взгляд в мою сторону. Я тихонечко спрятался за спину одной из жриц любви, как будто меня здесь не было и я здесь не причем. Теперь до меня дошло, что означали слова «скромного чукчи». Значит, нормальный самолет нам не нашли и подогнали, забытый богом и людьми, данный тарантас. Словом, лишь бы отвязаться. Я пожалел об отданном долларе. Отношения были выяснены. Скандалистка недовольно сплюнула и ринулась по небольшому трапу в салон самолета. За ней потянулись все остальные. Чужих пассажиров с нами не было.

Затерявшись в толпе, глазами я нашел Машу. Быстренько, как партизан, прокрался к ней и спросил:

— Извините, Маша, вы не в курсе, что произошло?

Маша, не избалованная заграничным сервисом, спокойно улыбнувшись, ответила:

— По-моему, это просто местная авиалиния.

Все были налегке и быстро расселись по приглянувшимся местам. Я же, с убогой своей сумкой, к которой к тому же была пристегнута видавшая виды кожаная куртка, никак не мог пристроиться.

Затем, найдя классное место в конце салона, уселся.

Самолет, конечно, был неказистым. Я вспомнил, как, будучи в городе Баку, в Азербайджане, нас возили на немыслимо грязных и раздолбанных экскурсионных автобусах. Даже наши московские автобусы общественного транспорта, по сравнению с азербайджанскими, выглядели идеальными. Разница же между этим самолетом и самолетом, в котором мы летели до Сингапура, была более значительная. Как между автобусом для интуристов и бакинским автобусом.

Опять, уйдя в тень с пьедестала руководителя группы, я немного успокоился. «Лишь бы долетела эта развалюха куда следует, а там и трава не расти», — думал я.

Раз есть пара летчиков, спины которых я видел, заходя в самолет, и пара бортпроводниц, приветливо и спокойно встречавших нас у входа в самолет, значит, они уверены в надежности этой машины. Можно спокойно лететь и ни о чем не думать. Я хотел засечь время вылета, но с ужасом обнаружил, что часы остались в гостинице, в ванной. Я их снял, когда принимал душ перед выходом, и забыл надеть. Жалко, лет пятнадцать они служили мне исправно, отсчитывая время моего существования, взлетов, падений и минут счастья. Холодок прокатился по сердцу. Я как будто бы потерял одного из верных своих друзей, никогда не подводившего меня.

Ну да ладно, хрен с ними, может быть, это и к лучшему. Ведь надо же бросать монетки в море, чтобы опять вернуться в желаемое тобой место. А я целые часы бросил, вернее, оставил. Значит, обязательно опять посещу красивый Сингапур. Так или иначе, все к тому и идет.

Самолет, трепыхаясь всем корпусом, разбежался по взлетно-посадочной полосе. Набирая высоту, несколько раз упал в воздушные ямы, от чего захватывало дух и повизгивали девчонки, и завис над бесконечным Индийским океаном, словно не двигаясь. Однако лопасти мотора, которые были видны в иллюминатор, лихорадочно вращались, перемалывая воздух, и тащили корпус самолета с пассажирами к неведомым нами островам.

Наскоро перекусив незатейливым обедом, предложенным обслугой, я спокойно заснул, измученный предыдущими бессонными ночами. Мне снились некоторые из моих красавиц, с которыми у меня закрутилась во сне фантастическая любовь. Мне снились девицы, стоящие рядами, все поголовно рылись в чемоданах, стоя задом ко мне и не имея трусиков. Итальянки и негритоски домогались меня. Среди них была Наоми Кемпбелл. Во сне я никак не мог удобно устроиться с партнершей. И вот, наконец-то, Машенька раздвинула свои прелестные ножки. Она плавно, навстречу мне, начала качать всем станом, как бы приглашая к совокуплению. Взглянув ей в лицо, я вдруг обнаружил, что это была злобная и противная немка, которая ржавым голосом стала громко скрежетать, отчего я проснулся, так и не сделав желанного дела.

Ровный гул самолета иногда заменялся скрежетом, доносившимся от мотора на крыле. Стюардессы, видно, что испуганные, но спокойные, пристегнутые ремнями, сидели на откидных сидениях, спиной к кабине пилотов и лицом к салону. Пассажирки нервно елозили в креслах и глядели в иллюминаторы.

Не понимая, в чем дело, я выглянул в окно. Под нами так же, как и прежде, простирался бескрайний океан. Сколько времени мы летели, я не знал, часов не было. Беспокойство тут же охватило меня. Незаметно подкрадывался страх.

Двигатель самолета работал с перебоями, иногда захлебываясь и замолкая, а иногда наоборот, бешено взрывался мощным гулом и скрежетанием.

«Это конец, — вертелось у меня в голове, — долетался». И на хрена я согласился на это путешествие?! Я уже представлял, как по телевизору передают в новостях о пропавшем в Индийском океане самолете, на борту которого, возможно, находились российские граждане, фамилии которых уточняются. Жена сначала будет терпеливо ждать моего возвращения, матюгая за задержку, затем начнет думать, что я в райских кущах южных стран закрутил любовь со своими «блядями», как она окрестила моих туристок. А потом ей позвонит Сашка, выразит свои соболезнования по поводу моей преждевременной кончины и подкинет, наверное, немного денег. Та зайдется воплем: «На кого ж ты меня покинул», — немного погорюет о супруге-неудачнике и найдет какого-нибудь крепкого работягу, не связанного с кино и командировками, выйдет замуж и будет мучиться от его постоянных пьянок, вспоминая своего, хоть и невезучего, но доброго и непьющего мужа.

Самолет явно был неуправляем. Длительный полет я для себя объяснял тем, что пилоты выжигали керосин, чтобы совершить экстренную посадку. Но почему-то внизу не было земли. У меня тут же родилось предположение, что из-за неисправности рулей управления летчики вынуждены были лететь по прямой, вместо того, чтобы искать сушу, и наверное рассчитывали дотянуть до известного им аэродрома, находящегося на этом векторе движения. Наихудшие предположения начали подтверждаться, когда бледная от страха стюардесса предложила надеть спасательные пояса, показывая принцип их эксплуатации. Кровь из конечностей отхлынула в голову и гулко пульсировала в висках. От волнения дрожали и не слушались руки. Было впечатление, что это продолжалось вечность.

Внезапный сильный крен заставил всех железной хваткой вцепиться в поручни кресел. Самолет юзом пошел вниз. Я ощутил неприятное чувство невесомости подобное тому, которое испытываешь, когда прыгаешь с большой высоты и душа уходит куда-то выше головы, оставляя в тебе только сковывающее ощущение бренности твоего тела и его незащищенности.

Длительные минуты падения и ожидания гибели перемешались с мигом соприкосновения с земной твердью и всепоглощающими последствиями нашего «приземления». Я не осознал, сгруппировался ли я как положено по инструкции при подобных ситуациях и как вели себя остальные пассажиры-камикадзе.

Удар о, вероятно, воду, скольжение по незримой поверхности, затем страшный скрежет и вопли девушек слились в один единый гул. Нас вырывало из кресел, мотая с огромной силой в разные стороны и с неимоверной мощью тащило вперед, разрывая тела на части. Чем и обо что я бился, уже не имело никакого значения. Корпус самолета очередной раз сильно дернулся, что-то дико оглушительно взвизгнув бухнуло сзади меня, оттуда вспыхнул яркий белый свет и мы помчались по кругу, как на каруселях, пока во что-то не уткнулись левым боком самолета, и, встав на дыбы, медленно и плавно откачнувшись назад, замерли.

Меня поразила оглушительная тишина после случившегося кошмара. До меня дошло, что я остался жив.

Как показалось, все это произошло в считанные доли секунды. Тишину разорвал страшный крик истерии и воплей обезумевших девушек. Они бешено стали срываться с мест, и, мешая друг другу, буквально по головам, начали метаться по остаткам салона, ища выход наружу. Кто-то был убит или находился в обмороке. Кто-то орал навзрыд. Царила полная неразбериха.

Впереди меня сидящая до этого девушка с остекленевшими глазами изначально ринулась вперед по проходу в кучу малу, потом, осознав, что надо бежать назад, чуть не свернув покореженное рядом со мной кресло, ринулась в хвост самолета и исчезла в ярком свете, исходившем оттуда.

Обернувшись, я увидел, что там зияла огромная дыра, откуда и бил яркий солнечный свет. Ослепленный им, я все-таки увидел, что мы находимся на суше.

Все остальные девушки кинулись вслед за ней. Через секунды я остался один. Встав и выглянув в дыру, я увидел вспаханный песок, переходящий в обглоданные фюзеляжем камни, и стоящих вдалеке на песке девчонок, которые смотрели на меня. Они были все в оранжевых жилетах, растрепанные и похожие на дикарей-близняшек, ожидающих какого-то обещанного им чуда.

Сбросив идиотский жилет, я пошел по проходу, осматривая салон, чтобы узнать, есть ли жертвы.

Без сознания, пристегнутая к оторвавшемуся сиденью, лежала одна из бортпроводниц. Пульс был. В одном из кресел, в обмороке, находилась англичанка. В середине, тихо попискивая, плакала Маша. Я присел рядом и обнял ее, успокаивая. Она в ответ, прижавшись ко мне всем телом, разрыдалась.

Как мог, кое-как приведя в чувства оставшихся жертв катастрофы, я проводил их к выходу и помог спуститься на землю, а сам пошел к кабине пилотов.

Дверь искорежило и заклинило. Из-под нее вытекала густая черная кровь. С трудом отогнув кусок двери, я обнаружил, что кабины не существовало. Ее расплющило о скалу вместе с экипажем. Я был шокирован. Подкатилась к горлу тошнота.

Зачем-то прихватив свою сумку, я выпрыгнул на улицу и, пятясь задом, смотрел на останки нашего самолета, представляя, как это все произошло. Вероятно, летчики хотели, немного проскользив по воде, выскочить на песчаный берег, благо самолет был легкий. Но, не рассчитав скорость, которая была велика, и, проехав по песку, они вылетели в зону скалистого берега. Задев берег правым крылом, самолет развернулся на девяносто градусов и уткнулся кабиной в скалу. Левое крыло согнулось от удара об огромный валун, не дав дальше крутиться корпусу, плавно погасив его инерцию движения. А оторванный вместе с крылом, работающий правый двигатель, отрубил хвост самолету, организовав огромный выход для потерпевших и чуть не убив меня. Багажное отделение, которое находилось внизу и немного сзади, срезало и истерло о камни. Так что девушки остались только в том, что было на них одето. Но это не беда — благо мы не разбились и не произошло пожара, и все остались живы. Все-таки есть Всевышний.

Я подошел к девчатам, уселся на свою сумку, обхватил голову руками и, ничего не слыша, стал думать, глядя в песок, что скоро прибежит сюда куча народа. Как-то надо будет сообщить властям о случившемся и ожидать прибытия другого самолета или катера. Нет, самолета лучше не надо. Наверное, все-таки надо дождаться людей и договориться об отдыхе и медицинском осмотре группы после такой встряски. «И это точно будет за счет этой уродской авиакомпании», — злился я. Хорошо бы здесь оказался приличный отель.

Меня дернули за рукав. Передо мной стояла одна из ненавистных мне сук и, жестикулируя, истерично что-то орала, указывая куда-то в сторону. Глаза ее были размазаны по всему лицу. Я понял, что отойти от стресса и ждать помощи здесь мне не дадут. Нужно самому отправляться на поиски цивилизации. Оглядевшись, я обнаружил, что, оказывается, у моих ног плескалось ласковое прозрачное море, кипя на горизонте белыми бурунами. Дороги от пляжа видно не было. Только огромная скала, вероятно тектонического происхождения, вздыбилась черной голой верхушкой в небо. Практически вплотную к песку росли настоящие джунгли.

Мне не представлялось, где я обнаружу начало дороги, ведущей к населенному пункту. Но делать было нечего. Неужели они не понимали, что я пережил то же, что и все остальные, и что мне плохо. Повесив на плечо свою ношу, — все равно девки ее бросят и не будут за ней следить, чтобы не уперли, — вздохнув, я, молча и устало, поплелся куда глаза глядят, ощущая на себе взгляд тридцати двух пар не любящих меня глаз. Две дурочки-стюардессы, которым нужно было бы идти вместо меня на поиски людей, так как в какой-то степени и они тоже были виновниками случившегося, остались в толпе девиц.

Нужно было бы их взять вместо переводчиц, но да ну их к черту. Баба с возу — кобыле легче.

Судьба сохранила мне жизнь, чтобы очередной раз сыграть со мною злую шутку.

Я долго шел по песку, на котором не было ни единого следа, ища глазами начало хотя бы мало-мальски заметной, необходимой мне тропинки. Джунгли, по левую от меня руку, стояли непроходимой плотной стеной. Обогнув, преградившую путь, небольшую скалу с низвергнувшейся в океан каменной россыпью, я увидел перед собой огромный, уходящий в бесконечность, красивейший пляж. Песок, как пух, затягивал мои ноги по щиколотку. Мне пришлось разуться, чтобы не натереть ноги от засыпавшихся в ботинки крупных круглых песчинок. Догадка, что сделал это я напрасно, явилась в секунду. Песок горел, как раскаленная сковорода. Быстро перескакивая с одной ноги на другую, я вертел головой в поисках живых существ или строений. К сожалению, здесь тоже было безлюдно. Подпрыгивая как козел, я помчался к остужающей воде. Стало ясно, что идя к горизонту не имея ориентира, я могу так дойти и до Южного полюса, никого не встретив на своем пути. Поэтому было принято правильное решение — забраться на скалу, находившуюся у первого пляжа, и наметить маршрут следования к какому-нибудь самому большому строению, крышу которого, вероятно, легко будет рассмотреть с ее вершины.

Сориентировавшись по солнцу, чтобы не заблудиться, я решил штурмовать джунгли, предварительно опять одев ботинки.

Вернувшись назад, я зашел в первый попавшийся незначительный просвет среди бесчисленного множества стволов всевозможных пальм и неведомых мне деревьев. Лопоухие и мечеобразные колючие листья кактусов преграждали дорогу только в начале моего пути, затем исчезли.

Под кронами экваториальной растительности было душно, сумрачно и влажно. Переплетающиеся корни и поваленные деревья, торчащие и валяющиеся на каждом шагу, поросли склизким моховым покровом, тут же съезжающим от прикосновения, открывая коричнево-черную плоть влажного ствола дерева. Там, где попадались клочки земли, все хлюпало, и из-под подошв ботинок выступала гнилая влага. Бесчисленные насекомые копошились повсюду. Было противно думать, что сейчас какая-нибудь мерзкая тварь заберется мне под одежду или в обувь и, не дай бог, укусит.

Я застегнул рубашку на все пуговицы и опустил скатанные рукава. Где-то что-то чирикало, свиристело и порхало. Стояла невыносимая вонь. Жуть, охватившая меня с непривычки, потихонечку улетучивалась, и я стал адаптироваться к окружающей среде. Я вспомнил книгу про одного английского авантюриста, который, в поисках алмазных копей в Гайане, попал в подобную ситуацию и выжил, блуждая по джунглям более месяца. Но там ему на пути попадались и бандиты, ранившие его, и аллигаторы, чудом не сожравшие путешественника. Я же, как мне думалось, попал в несколько другую ситуацию. Здесь, все-таки, зона отдыха и всех ненавистных человеку тварей извели. Однако все равно начал внимательно смотреть по сторонам и под ноги, чтобы не столкнуться со змеей. Змеи уж точно здесь водятся. Заметил несколько ящериц, метнувшихся под корни деревьев, и огромных тараканов, ползающих по стволам. Вверху перелетали с дерева на дерево какие-то птицы. Другую живность я надеялся увидеть по дороге.

Так, представляя себя пионером-первопроходцем, следопытом и Чингачгуком, я целеустремленно двигался вперед, не ощущая ни времени, ни усталости, ни голода.

Первые признаки подножия горы встретили меня огромными пористыми каменными глыбами. Ну и это радовало. Значит я на верном пути.

В конце концов, я начал в некоторых местах карабкаться по, чуть ли не отвесным, плитам, где-то находил обходные пути вокруг них. Лес потихонечку редел. Стали попадаться плодоносные деревья. Плоды явно были съедобны. Я заметил и мелкие бананчики, гроздьями висевшие на листообразных пальмах, и какие-то колючие и мохнатые фрукты других деревьев, которые, мне кажется, я видел у нас в гастрономе у дома, и кокосы. Попадало что-то, напоминавшее не то грушу, не то огурец. Но это меня не касалось, я не собирался пробовать эти экзотические дары природы, не зная последствий дегустации. Попробуем в гостинице или, в крайнем случае, куплю на рынке, точно зная, что это есть можно. Наконец-то, тяжело дыша, я вылез из чащобы. Солнце, не столь уж яркое, ласкало небольшую лужайку, поросшую густой зеленой травкой. Оставался последний рывок — забраться на скалу, которая венчалась, как стало ясно, плоским плато.

Из низины, куда я попал, округи видно не было. Полукругом по ее краям с одной стороны росли деревья, с другой величественно возвышался черный силуэт вершины горы. Хотелось пить. Отдышавшись, я начал искать возможные пути дальнейшего подъема на вершину.

Угловатые грубые камни, ощетинившись, повсюду загораживали мне дорогу, не давали прохода. Наверное, я потратил несколько часов, чтобы где-то на четвереньках, где-то ползком или цепляясь за выступы камней, обойти это природное сооружение. Наметив несколько возможных вариантов взятия вершины, я сомневался в успехе. Чтобы туда забраться, нужно было бы быть, по крайней мере, альпинистом или, на худой конец, гимнастом. Единственная, более или менее реальная возможность — это одно место, где висели лианоподобные корни какого-то растения, живущего на краю вершины этой скалы. Но обстоятельства усугублялись тем, что под корнями зияла огромная пропасть-развал. И, в случае неудачи, можно было туда преспокойно ухнуться. «Семи смертям не бывать, а одной не миновать», — решил я и пошел по единственно возможному пути.

Потрогав ногой край пропасти, чтобы не обвалиться, я ухватился за ближайшие корни. Меня немного качнуло из стороны в сторону, от чего захватило дух, но не скинуло вниз. Собрав всю свою силу и ловкость, я полез вверх. Видно, внизу корни приросли к краю обрыва, и поэтому раскачивался я не так сильно, а переплетения корней между собой были настолько густы и крепки, что я лез по ним как по огромной рыболовецкой сети с большими ячейками. Назад тянула сумка. Я даже не сообразил, что ее надо было бы оставить внизу, но возвращаться было поздно, тем более, что все проходило удачно. Там, наверху, оказалась небольшая лощинка, в которую я пролез и, отпустив корни, облокотился руками, чтобы перевести дух.

Платформа, поросшая рваными клочками травы, была практически идеально ровная. Напрягшись из последних сил, я обхватил рукой корявое деревце, корни которого мне помогли сюда забраться, перевалился всем телом через край плоскости и замер в лежачем положении. По сторонам плыли облака.

Отползя на безопасное расстояние, я поднялся на ноги, чтобы оглядеться вокруг. Но сумерки, оказывается, настолько сгустились, что, кроме темно-зеленой массы, окружающей скалу, ничего видно не было.

Сколько же времени я потратил на свое путешествие? Целый день. Давненько я таких походов не совершал! Интересно, что сейчас обо мне думают девушки? Да, наверное, их уже нашли и сейчас они, приняв душ, ужинают в какой-нибудь фешенебельной гостинице, а я здесь, у хрена на рогах, умирающий от жажды и голода, один торчу, как лом в говне. Эти клячи, скорее всего, усмехаются надо мной, не сожалея о потери. И им по фигу, где я и что со мной. Грустно. Огоньков жилья так же не было видно, да и вряд ли их свет мог пробиться сквозь густую растительную завесу. В темноте спускаться было невозможно, да и незачем. «Пережду до утра, — подумал я, — утречком огляжусь и вперед, с песней. Здесь и ночевать будет безопаснее».

Расстелив куртку на одном из пятачков травы (хорошо, что захватил ее с собой, а не бросил внизу!), я улегся, положив под голову сумку, и тут же заснул, утомленный таким героическим переходом.

Разбудил меня разразившийся тропический ливень. С неба, как из ведра, лились потоки воды, от которых бесполезно было укрываться. Я промок до нитки сразу. Натянув на себя не менее мокрую, чем сам, куртку, я прислонился спиной к лежащему рядом валуну, обхватил руками колени и стал ожидать конца потопа. С неба лились теплые струи дождя и особых неприятных ощущений мне не доставляли. Я задремал.

Яркое жаркое утреннее солнце разбудило меня, так и сидевшего на корточках у камня. Куртка сверху уже подсохла, подсохло и плато. Сняв куртку и разложив ее для дальнейшей просушки, я потянулся и решил для начала обойти свое убежище. Оно имело достаточно значительную площадь. В одном месте я увидел незамеченное вчера в сумерках возвышение, которое походило больше на вигвам, чем на каменную глыбу, и, что самое интересное, оно было полое внутри. Видно, постоянно присутствующий здесь ветер не без участия дождя выдул из твердого камня мягкие породы, создав такое чудо природы. Если бы знать, что оно здесь существует, вряд ли бы мне пришлось целую ночь мокнуть и мучиться на улице. Но это уже не принципиально.

Сейчас огляжусь и полезу вниз. Однако мой страждущий взгляд засек недалеко от входа в пещерку блюдцеобразный идеально отполированный все той же природой камень. В нем, как в чаше, размером с полметра, блестела дождевая вода. Мне тут же захотелось пить. Сделав несколько шагов, я упал на колени и прильнул к живительной влаге. Понимая, что этого делать нельзя, я все равно досыта нахлебался безвкусной воды, уверяя себя, что никакие паразиты не успели здесь завестись, да и сопротивляться требованию организма было бесполезно. Утолив жажду, я бодро разогнулся, готовый для дальнейших действий.

Обходя по периметру плато и осматривая окрестности, я все больше и больше убеждался, что внизу в округе нет признаков жилья, а суша, куда нас занесло, не материк и даже не полуостров, а небольшой островок. От неожиданного открытия у меня подкосились ноги. Растерявшись, я присел на корточки, а затем и вовсе свалился на задницу. Меня залихорадило.

Вокруг простирался бесконечный океан без намеков присутствия, хотя бы на горизонте, каких-либо островов, пусть даже похожих на этот маленький островок. Отчаянные рыдания вырвались из моей груди наружу и эхом прокатились над всем островом.

Весь в мыслях, что же с нами будет дальше, не замечая трудностей и опасностей, я спускался вниз, чтобы побыстрее донести до всех эту страшную новость. Единственное, на что я мог надеяться, так это на то, что нас вели радары и пилоты перед гибелью сумели передать координаты острова и места падения. Сейчас уже должны были идти сюда спасательные суда. Я думаю, задействовали и авиацию. Нужно срочно подготовить костер, разложить спасательные жилеты крестом. В общем, сделать все возможное, чтобы нас заметили издалека. Еще нужно самолет обшарить, может быть была на борту запасная радиостанция. В кабине точно ничего не уцелело. Эти туземки-стюардессы могли бы и подсказать, что у них придумано на случай крушения.

Спрыгнув с очередного камня, я увидел под ним начало ручейка. Это был родник. Вода была холодна и кристально чиста. Попив воды в жару один раз, пить хочется постоянно. Забыв о предосторожностях, я приник к источнику. Заломило зубы и, остужающая горящие внутренности, жидкость наполнила жизнью мое тело. Ручеек бежал вниз, и я решил проследить его дорожку, чтобы, на случай долгого ожидания спасателей, не умереть от жажды.

Ручей, набравший силы и попутно прихватив мелкие частицы джунглей, сквозь которые он сумел пробиться, бежал по каменистому руслу, заканчивая свой путь недалеко от места гибели нашего самолета.

Я вышел на знакомый мне берег. Он был пуст. У меня мелькнула бешеная мысль — помощь была и девушек забрали. Но не может быть, чтобы они не сообщили обо мне.

Очень сильно хотелось есть. Желудок просто раскалывался от голода. Чтобы не мучиться, я решил заскочить в самолет, там должно было что-то остаться от вчерашнего обеда, а затем пойти искать спасателей или следы их пребывания. А может, девчонки еще здесь.

Остатки корпуса самолета волнами и приливами оттащило от берега довольно-таки далеко. Еще день-два и он навсегда исчезнет под водой.

Я пролез в боковую дверь, оказавшуюся почему-то открытой, и обнаружил разбросанные и растоптанные остатки пищи и упаковок от нее. Пустые пластиковые бутылки от воды со следами губной помады на горлышках валялись повсюду. Получалось так, что до меня здесь побывали варвары-красавицы, утолив свой голод и жажду. Поживиться было нечем. Тем более, что сюда уже забрались мелкие крабы и крабики и уничтожали остатки как пищи, так и пилотов. Стоял запах разлагающихся тел.

Обшарив все закоулки, я набрал в большой пластиковый мешок все съедобные, на мой взгляд, объедки, немного предварительно перекусив ими. Нашел даже два целых пакета риса. Все это я запрятал наверху, продуваемых ветром, камней, возвышающихся над корпусом самолета, куда вряд ли, по моему предположению, могли забраться насекомые и прочая мелочь. Там даже мух сдувало. Затем, вернувшись, собрал всю утварь, которая могла бы пригодиться в случае неудачи со спасателями. В нише одного из камней, обращенной к морю, осели моя сумка и все найденные ножи, вилки и ложки, все железки, которые можно было вытащить из самолета, кастрюлька, почему-то оказавшаяся там, брезент, чехлы, жилеты, металлический штырь, осколки стекол, кусок обшивки, даже оторванное кресло и большой шмат полового покрытия, — словом, все, что возможно было вытащить оттуда. Радиостанций никаких не было.

Каким-то третьим, пятым или десятым чувством я ощутил, что помощи не было и нужно было готовиться к худшему.

Еще раз немного перекусив и запив остатками воды из бутылки, которая была обнаружена в сетке одного из кресел, я завалил камнями железо, разложил сушиться пищу, чтобы та не протухла, и подался на поиски своих сестер по несчастью.

Осмотр здешнего пляжа показал, что девицы долго находились здесь, и участь ночного ливня их также не миновала.

Как Шерлок Холмс, исследуя мельчайшие детали, попадающиеся в поле моего зрения, я рисовал себе картину происходящего в мое отсутствие:

— вот они боялись подойти к останкам самолета;

— вот они приводили себя в порядок;

— здесь они укрывались от солнца, а здесь от дождя;

— вот место обеда и так далее…

Постепенно я добрался до камней, являющихся границей между малым и большим пляжами. По уже знакомым камням я пробрался почти до второго пляжа и замер. Перед моим взором предстала картина жития первобытных людей. Все девушки были без одежды, как дикари южных широт, и каждая занималась своим делом. Кто-то сосредоточенно принимал омовение в океане, кто-то спал или просто лежал. Одни бесцельно или, что-то ища, бродили по песку, другие лопали какие-то фрукты. Значит, сориентировались и не побрезговали местными плодами. Они были идеально сложены и красивы. Отсутствие краски на лицах и одежды на теле сделало их совершенно неузнаваемыми. Обнаженные грации зачаровывали и «заводили» меня. Нужно было выходить из убежища, но я не знал, как это сделать. Брюки, в районе ширинки, колом вздыбились под давлением природного инстинкта, страсть охватила мое сознание. Поправив «хозяйство», я вышел из-за камня и негромко крикнул. Мигом часть девушек побежала в мою сторону, на ходу одеваясь или прикрываясь, кто, чем мог.

— Владимир, — услышал я русскую речь, — а мы и не надеялись вас дождаться. Где люди? Куда мы попали? — это на ходу кричала одна из русских девиц, какая именно, было трудно догадаться. Ее платье было надето только на верхнюю часть тела и из-за бега ниже не желало опускаться. Рядом бежали и что-то выкрикивали иностранки. Некоторые из них были абсолютно обнажены, как будто так это и должно было быть.

Я поднял руку, остановив всеобщее движение, и громко произнес:

— Мы на необитаемом острове.

— Как вас зовут? — обратился я к соотечественнице.

— Таня, — послышался голос Маши. — Ее зовут Таня.

— Галя, вы английский знаете?

— Да, — прошептала испуганная «Таня-Галя».

— Сообщите громко всем, что мы на необитаемом острове, что нужно быть мужественными и терпеливыми. Нас ищут и скоро, я уверен, найдут. Мы должны сложить костер, выложить крест на пляже из жилетов и других вещей. На этот случай существует множество рецептов…

Впервые меня прорвало — я начал нести околесицу, забыв о том, что практически никто не знает моего языка. При очередном вздохе, чтобы набрать побольше воздуха и продолжить свою речь, я услышал слезливый голос Тани:

— Я столько не знаю.

Опомнившись, я ей предложил перевести то, что знает и отвернулся от устремленных на меня и мое переднее место любопытных глаз.

Реакция была неоднозначна и разнообразна. Со мной остались только «наши». Третью девицу звали Олей.

— И что теперь с нами будет? — спрашивали они. — Как скоро нас найдут?

Они смотрели на меня глазами бездомных собак. Я же по-отечески успокаивал их. Они рассказывали, как провели эту безумную ночь, как пытались звонить по мобильным телефонам, как отчаянно ругались и спорили и в конечном итоге смирились с судьбой и затихли. Две стюардессы, оказывается, ушли на поиски людей и пока не вернулись. Достаточно долго прообсуждав случившееся и взвесив все «за» и «против», мы выработали план действий. Для начала мы решили построить шалаши и организовать систему сигнальных костров и знаков. Обсудили вопросы кормежки.

Девчонки были назначены агитаторами и моими ближайшими помощниками. С трудом они сагитировали почти всех и я, подавая пример, первым приступил к созиданию жилища.

Дожди шли каждую ночь. Наш сарай укреплялся и обживался. Только несколько девиц, включая недовольную немку Гретту, брезгливую англичанку Элизабет и независимую американку Кесиди мы не сумели приобщить к коллективному творчеству. Их убогие хибары стояли невдалеке от основного шатра-общежития.

Однако костры горели исправно днем и ночью при участии всех жителей острова. Но со временем дрова в прибрежной зоне стали заканчиваться. От однообразной пищи мы начали тощать. И в лагерь не спеша стали пробираться раздражение и недовольство.

Девушки-стюардессы, поблуждав два дня, вернулись ни с чем и оказались одними из самых приспособленных, к жизни в условиях необитаемого острова, людей. Вместе с ними я стелил крышу нашего жилища, охотился за рыбой, собирал фрукты и распознавал, что здесь можно кушать, а что нельзя. Море и лес голодными нас не оставляли.

Высушенные остатки самолетной пищи я прятал, как деликатес, не открывая тайны их существования, а питался вместе со всеми морепродуктами и плодами леса. Мидии и крабы были основным мясным рационом, бананы и манго — десертом.

Шли дни, а к нам никто не плыл, нас никто не искал. В сознание закрадывалась горькая догадка, что если и были поиски, то уже закончились. Теперь придется только ждать, надеяться и верить.

Дни пребывания на острове начинали терять счет. Мы привыкали друг к другу и к неизбежности такого существования. Девушки уже не были надменными, как раньше. Днем они держались, в основном, языковыми группами, а ночью плотно спали все вместе, исключая отселившихся. Мне тоже приходилось спать в общей куче, хотя я и порывался смастерить свой шалашик. При совместном проживании, естественно, приключались и всевозможные казусы, но в основном было тихо и уютно. Мужское мое начало, все-таки, играло некую авторитетную роль в этих условиях и в какой-то степени, понемногу, выдвигало меня на роль лидера.

Весь день мы трудились, благоустраивая свою жизнь. И чтобы не было скучно, мы изготавливали из бамбука разнообразные, необходимые для быта, приспособления — лежаки и скамейки. Самыми неутомимыми труженицами были японки. Вечерами мы жгли костры и тосковали о родных и о доме. Мне кажется, что именно недостающие элементы нормальной жизни стали первопричиной раскола нашего общества.

Довольно долго мы жили в мире и согласии. Все съестное приносили к главному костру и щедро делились друг с другом добытым. Я научился хорошо лазить по деревьям, удачно накалывать на дротик рыбу и слыл основным добытчиком, за что пользовался заслуженным уважением соплеменниц.

Бока и животик исчезли, мышцы окрепли. Бронзовый загар поставил точку в формировании моего тела. Я начинал считать себя Апполоном.

Далеко, в глубь острова, заходить мало кто решался. А впрочем и нужды особенной в этом не было. По рассказам индонезиек, весь остальной берег представлял собой скалистые отроги, о которые разбивались бесконечные волны океана, по центру красовалась гора, а вокруг была густая растительность, так что наш пляж был самым удачным местом обитания.

Единственный я иногда совершал дерзкие вылазки в джунгли, выслеживая кабана и его семейство, с которым однажды столкнулся в лесу. Как-то, набрав воды из родника и перетаскивая ее к стоянке посредством уцелевших от прошлого пластиковых бутылок и не прохудившихся спасательных жилетов, используемых в качестве бурдюков, я встретил эти кучи бегающего мяса, и с тех пор желание хорошо пожрать не покидало меня ни на минуту.

Я много делал для общества и общество отвечало мне взаимностью.

Для нашего племени я соорудил из алюминиевой обшивки самолета чан, где хранилась родниковая вода вперемешку с дождевой, таскал тяжелые бревна, придумывал приспособления, облегчающие жизнь. Девчонки в большей степени занимались благоустройством жилья, пытались готовить пищу. Огонь изначально мы высекали из оставшихся у девочек зажигалок, затем пользовались линзами оптических очков, которые были обнаружены у одной из подруг.

Самолет давно похоронили волны и ничего не напоминало о цивилизации, кроме потрепанных остатков одежды и некоторых, замусоленных и ободранных, дамских сумочек, служивших нам мешками для сбора провизии.

В одну из грозных дождливых ночей, когда сильно похолодало, а на острове мы находились уже не менее месяца и все спали пока еще на подстилках из пальмовых и тростниковых листьев, ко мне прижались, чтобы не замерзнуть, мои верные помощницы Маша и Оля. Маша, согревшись, заснула, по-детски засопев, а Ольга, наверное, дождавшись этого момента, вдруг с силой притянула меня сзади, заставив развернуться.

Понятно, что я постоянно думал об «этом», но моя нерешительность в сексуальном вопросе заставляла меня мучиться и сдерживать свое естество. Однако я не предполагал, что все решается так просто и без всяких «прелюдий». Ольга, как пиявка, впилась в мои губы и, засопев, полезла в мои сокровенные места. Потеряв разум, я лихорадочно стал ощупывать, уже изученные прикосновениями при общественном житье, груди, попу, ноги. Весь пылая страстью, хотел было слиться в любовном экстазе с жаждущей девушкой, как вдруг мысль о СПИДе вернула меня на землю, и холодный рассудок остановил мои развратные действия.

— Что такое? — тяжело дыша, с обидой в голосе спросила Оля. — Неужели ты меня не хочешь?

— Презерватива нет, — боясь своих слов, прошептал я в оправдание.

— А мы аккуратно. Ну что же ты? — тихо лепетала она, возбуждая меня.

— А если СПИД? — так же тихо ей в ухо буркнул я, испуганно понимая, что сейчас все испорчу.

В темноте надо мной заблестели глаза Ольги.

— У тебя?

— У меня нет, у меня жена. А я же не знаю, с кем ты… ну, до этого, — добавил я, сгорая от стыда за глупые свои слова.

Она откинулась на спину, вымолвив: «идиот», — и, как бы между прочим, разочаровавшись в моих умственных способностях, подробно рассказала мне о том, что монашеская жизнь была одним из условий участия в конкурсе, что их раз двадцать тестировали на всевозможные заболевания, включая вирус иммунодефицита, и длительное время строго охраняли от подобного рода соблазнов. И что я первый мужчина, который мог бы всех их, изголодавшихся красоток, поиметь еще в Сингапурской гостинице.

Еще раз сказав, что я идиот, Ольга, словно клещ, вновь вцепилась в мое бренное тело с намерением выжать из него все, что было возможно. Я был не против. Думаю, что в шалаше не спали не только одни мы.

Мне казалось, что я полюбил Ольгу. Утром я бросал на нее влюбленные взгляды, оценивая ее крепкие ноги и красивые бедра. Часто подходил к ней безо всяких на то причин.

В этот же день, зайдя в лес, чтобы найти топливо для костра, я нос к носу столкнулся с итальянкой. Не успев опомниться, я был опрокинут на землю ее стремительными объятиями. Сидя на мне верхом, она сорвала с себя полуистлевшую на солнце рубашку, открыв огромную смуглую грудь, и в бешеном темпе начала раздевать меня.

Этой ночью я был уже заряжен на любовь, и вместо сопротивления, красавица получила желаемого вдвое больше, чем Оля. Визуальное осязание сногсшибательного тела удвоило мою энергию. Так начиналось мое моральное разложение, но так же и начиналось самоутверждение меня как мужчины. А может, это была просто участь самца в стае самок.

Постепенно, самыми немыслимыми образами и при нелепейших иногда обстоятельствах, мне пришлось переспать со всем племенем. Вероятно, информация о моем безотказном желании из уст в уста передавалась, и девушки с удовольствием пользовались моей услугой, словно каждая была обязана это сделать, как медицинский осмотр.

Встав над обществом, я утратил бдительность и чувство меры. Не подходивших ко мне и не требующих любви, молчаливых японок я вызывал по очереди в хижину, когда мне хотелось чего-то новенького, и я был готов к любви и сексу. Я делал свое дело, зная, что в этот момент кто-то из девчонок подсматривает за нами в щель тростниковой стены. Но мне уже не было стыдно. Скорее, было безразлично.

Нетронутыми остались несгибаемые отселенки, вероятно, это было выше их достоинства, и индонезийки-стюардессы, трогать которых я боялся во избежание заболеваний, которые они могли носить в себе. Здесь инстинкт выживания работал четко.

Мужской организм не всесилен. В течение последующих месяцев, удовлетворив себя с избытком, я начал сторонится женского общества. Они же, всеми доступными им способами, пытались достать меня. Ко мне, как к вождю племени, приносились разные дары суши и моря. Устраивались танцы живота. Подползали ко мне задом, открыв все свои прелести. По-звериному дрались между собой, чтобы стать любимой женой. Но в большей степени все это было напрасно. Только я сам, желая, когда и с кем провести время, мог себе выбрать партнершу, подкормить ее неприкосновенным запасом из своих тайных кладов и облагодетельствовать в соответствующем плане.

И вот настало оно — время разброда и шатаний, поддерживаемое распрями и конкуренцией между самками, подогреваемое обделенными отселенками.

Междоусобная ненависть и недовольство разделили нас на два лагеря.

Дожди на острове давно закончились. Я как младенец спал в своей комнатке, которую отгородил по праву старшего в общем бараке от остальных, и видел свою Москву, квартиру, сына, работу. Мне снилось все сразу, без всякого сюжета. И счастливое чувство, заполнявшее весь организм, не хотело отпускать разум из сновидения, даже когда кто-то усиленно стал меня тормошить. Была ночь. Это были мои девчонки.

— Володя, вставай, — вполголоса говорили они наперебой.

— Вставай же быстрее.

— Что случилось? — спросил я, еле различая в темноте склонившиеся надо мной силуэты и пытаясь спросонья сосредоточиться, где нахожусь.

— Тебя сейчас прибьют. Или кастрируют, — приводя меня в чувство, говорила одна из девушек и добавляла другая.

— Гретта, стерва, в компании со своими всех заводит, говоря, что ты сейчас трахаешься только с нами и лучшую еду отдаешь только нам, а остальных вообще за людей не считаешь.

— Кесиди тогда еще, оказывается, вытащила, с этими сволочными стюардессами, все спиртное из самолета и спрятала. Ты видел, они у нее на побегушках. А сегодня ночью она с Греттой и Лизкой назюзюкались, кого-то еще подпоили и давай катить бочку на нас и на тебя. Там нагородили такого, что кажется, нам не поздоровится. Есть предположение, что тебя и нас хотят или заколоть, или поймать для пыток и мучить, пока не сдохнем.

— А может и сожрут. Бежать нужно срочно. Ты понял?

Я вскочил, понимая, что все к тому и шло.

— А что, так все сразу и переметнулись на их сторону? — уточнял я положение дел, протирая глаза и крадясь, полусогнувшись, к выходу из шалаша. — Неужели и Арнелла со своими попала под ее влияние и верит во весь этот бред?

— Не знаем, — ответила Маша. — Я видела, как Арнелла что-то орала на фашистку. Я сначала подумала, что они подерутся, но потом прилетела Джессика, чего-то сказала и те вроде бы нормально разошлись. Может она с ними, а может, и нет. Непонятно.

— Ладно, сейчас никого звать не будем, нужно сматываться, — скомандовал я, взяв инициативу в свои руки.

Было видно, как на берегу горели костры, их было больше чем обычно, был слышен шум и гам, далеко разносившийся по берегу. Там происходило что-то нехорошее.

— А куда бежать? — забеспокоились девчонки. — В темноте сейчас нормального места хрен сыщешь. Кругом муравьи и тараканы. Зажрут насмерть. Страшно.

— Так, — недолго подумав, решился я открыть тайну своего плато, — у меня есть одно секретное местечко в запасе. Только о нем никто больше не должен знать. Я думаю и в темноте мы туда доберемся. Дорогу я знаю хорошо. Там переждем до утра, может все и устаканится.

Мы схватили, лежавшие у входа, палки с обожженными концами, служившие нам оружием, в темноте нашли пару каменных топоров, которые я сделал по аналогии с оружием наших далеких пращуров, и, выскочив на улицу, низко пригибаясь, бросились бежать вдоль джунглей в сторону ручья, русло которого должно было вывести мою команду из опасной зоны бессмысленной возможной гибели или жестокости неправедного гнева.

Поскальзываясь и спотыкаясь, практически ничего не видя в темноте, не произнося ни единого слова, мы забирались вверх по склону горы, ориентируясь только по журчанию ручья. Гонимые страхом, мы достаточно быстро достигли начала источника. Теперь я легко мог найти дорогу к основанию голой скалы, вершина которой должна послужить нам убежищем.

То плато давно было выбрано мною, как резервный лагерь, на случай подобных революций. О существовании этого, удачного для дислокации, места никто даже и не догадывался.

По очереди, попив воды из родника, мы полезли по каменистым глыбам и скоро оказались у подножия отвесной скалы. Светало. Громадина, как и прежде, стояла неприступной крепостью. Недолго рассуждая об опасности подъема на плато, я подвел соратников по несчастью к зияющей черной бездне пропасти и показал на корни, послужившие мне когда-то лестницей.

Маша испуганно охнула, а Таня и Оля, не раздумывая, а скорее не осознавая, что делают, одна за другой повисли на корнях деревьев и начали карабкаться как обезьяны, поднимаясь ввысь. Тела были натренированы суровыми условиями жизни. Трудностей они не замечали.

Маша же не решалась подойти к краю обрыва. В ее глазах стояли слезы. Она боялась.

Схватив ее, как мешок, я левой рукой зацепился за корни, а правой, немного перенеся девушку над пропастью, прижал всем телом к переплетениям корней. Та судорожно за них ухватилась. Этого мне и надо было.

— Всё, всё, всё, — переводя дух, шептал я, успокаивая Машу, — а теперь, не спеша, лезем вверх. Я сзади буду тебя страховать, так что не бойся.

С этими словами я ослабил правую руку, чтобы ей ухватиться за корни. Но глупая девчонка, цепляясь руками, не нашла опоры для ног и тут же, выскользнув из моих объятий, с воплем зависла над пропастью.

У меня все похолодело. Инстинктивно сжав колени, я поймал ее в районе груди и стал пытаться поднять выше, хватая ее за одежду.

Материя расползалась, не оказывая реальной помощи, оставаясь клоками в моей руке. Тогда я железной хваткой вцепился ей в волосы и, напрягая всю свою силу, одной рукой водрузил Машу на место. Она дрожала всем телом.

Так, прижимая ее к корням, мы полезли к спасительному деревцу. На Маше остался только узкий изодранный кусочек материи, называвшийся когда-то юбкой.

Солнце поднялось высоко. Теплый ветер обдувал наши разгоряченные тела. Беспокойство переросло в усталость. Мы попадали на траву, ощущая себя в безопасности.

Немного отойдя от случившегося, я пошел осмотреть пещерку, девчонки поплелись за мной.

Каменный дом был уютен и пригоден для жилья. Лужа у входа в пещеру, как ни странно, не пересохла. Понятно, что в каменной чаше воды было достаточно много, но чтобы она сохранялась так долго — это, по крайней мере, выглядело странным. Последний дождь был дня три назад. Загадка сохранения влаги меня не сильно взволновала, важно, что у нас была вода, а это главное. Оставалось подумать о пропитании.

Присев в тени пещеры, мы стали рассуждать:

— если за нами идет охота, то они пока исследуют побережье и прочесывание свое закончат не раньше завтрашнего дня. А затем полезут на гору. На это уйдет, по крайней мере, еще один день. Значит, у нас есть два дня, чтобы запастись провиантом;

— я пойду за сухарями и за остальными вещами, спрятанными внизу, которые здесь пригодятся, а девушки будут собирать фрукты.

Подойдя к краю плато, я указал на множество плодовых деревьев, растущих по краю лужайки, расстилающейся у подножия скалы.

Татьяна впервые за последние месяцы вспылила, не согласившись с моим решением. Было видно, что это нервный срыв. Она наотрез отказалась отпускать меня одного, после чего силы были распределены следующим образом: мы с Татьяной идем за сумкой и сухарями, Оля спускается вниз и набирает фрукты для дальнейшего подъема их на верх, а Маша следит, чтобы на Олю не напали и заодно охраняет единственный лаз на плато.

Все принялись за дело.

Когда мы с Таней спустились до валуна, из-под которого бил родник, то услышали голоса, доносившиеся откуда-то снизу.

— Неужели я ошибся? — мелькнула у меня мысль.

Соблюдая все методы предосторожности, мы чуть ли не по-пластунски подкрались к группе девушек, что-то бурно обсуждавших и не заметивших нас. Я уже немного понимал все наречия, на которых говорила наша, когда-то дружная, компания, однако не без помощи своего проводника узнал, что сегодня ночью произошла стычка между итальянками и немками.

Немки хотели меня убить, итальянки встали на защиту. К ним присоединились француженки, испанки и африканки. Завязалась потасовка. Неравные силы вынудили защитниц бежать и сейчас они бурно обсуждали последствия боя, остужая в ручье полученные раны и гадали, где отыскать русскую группу и вождя.

Поняв, что это «свои», мы вышли из-за камня и были восторженно, со слезами на глазах и поцелуями, встречены нашими героинями.

Эта встреча и пополнение сил помогли нам забрать весь скарб, за которым мы шли, и затащить его наверх. Заодно приволокли наверх и кресло, добытое мной из самолета. Было глупо ютиться всем в одной маленькой пещере, не приспособленной для такого количества людей. Мы решили, что плато будет служить дозорной башней и командным пунктом, каменный вигвам будет жилищем императора, то есть меня, армия, соответственно девушки, будет готовиться к войне.

«Хочешь мира — готовься к войне», — гласит древняя мудрая пословица.

Девчонки рьяно взялись за создание укреплений и лагеря у подножия горы на лужайке. Такой трудовой энтузиазм я видел впервые.

За два отпущенных нам дня из бамбука выросли стены вокруг, наскоро сооруженных, хижин моих воинов. Подходы к лагерю ощетинились острыми колючками кактусов и расщепленными стволами бамбука, вертикально и под углом воткнутыми в землю. Наверху и у подъема стояли дозорные. Войско вооружалось острыми палками с обожженными концами, заостренными под копья, каменными топорами и просто камнями. Я руководил всем этим процессом, давая ценные указания фортификационного строительства и оснащения оружием.

Каждый воин получил по металлическому столовому ножу и по ложке, с рекомендацией заточить о камень ручку под лезвие. Сам же вооружился металлическим штырем — символом власти.

Наше преимущество заключалось в том, что мы имели настоящее оружие. У нас были созданы запасы провизии и осады мы не боялись.

Негритоски потрясающе смотрелись в лучах закатного солнца, стоя на страже наших владений.

Встреча с неприятелем долго ждать не заставила. На рассвете четвертого дня из леса появились воины противника. Они не были готовы к такой встрече. Попытки приблизиться к лагерю были отбиты градом камней и палок моих легионеров, поднятых по тревоге.

Намерения противника были серьезны. Началась осада. Противоборствующая сторона разбила свой лагерь по другую сторону поляны. Стоя на краю скалы, я наблюдал, как трудолюбивые азиаты, включая японок, под командованием Кесиди, изготавливали непонятные приспособления, вероятно предназначенные для штурма, плели щиты для защиты от копий и камней, притаскивали из лагеря на берегу запасы продовольствия и оружие. Они были под пятой у американцев и беспрекословно подчинялись им.

Днем готовились, а ночью пытались сделать проходы в наш тыл — англичанки и индонезийки. Всем этим командовали немки во главе со злобной Греттой.

Мы делали контратаки, восстанавливая разрушенное, но в открытый бой идти не решались. С хитрыми фанатичными азиатами и жестокими немцами сложно воевать. Будет много крови. Надменные англичане и властолюбивые американцы тоже вряд ли желали быть побежденными.

Пока шла война местного значения, я вырабатывал стратегию и тактику дальнейших действий. Сидя в вигваме на кресле-троне, я выслушивал донесения своих полководцев и отдавал необходимые приказы. Мантией служила моя старая куртка, жезлом — железный штырь. В личной охране у меня были — одна красивая и сильная нигерийка и две мулатки. В верхнем дворцовом лагере, кроме меня и личной охраны, находились только беременные. Это были Маша, француженка Мишель и итальянка Арнелла. Потеря бдительности привела меня и к таким неожиданным последствиям. Но будущих мам текущее положение нисколько не беспокоило. Девушки безоговорочно желали иметь от меня детей, а среди нас были медики и опасаться было нечего.

Затяжная осада немного ослабила наши силы. Нужно было мясо.

Зная все маршруты и режим передвижения «варваров», я решил с отборной группой воинов сделать вылазку к морю, предварительно нарядив в свою одежду одну из оставшихся на плато девушек. Снизу нельзя было различить, кто наблюдает за другой стороной, а имитация моего присутствия не вызовет подозрений у врага.

В первый день, удачно поохотившись за рыбой и набрав мидий, мы посчитали, что лучше заночевать в камнях, а наутро отправиться в обратный путь.

Чуть забрезжил рассвет, а наш десант был уже в районе кабаньей тропы.

Оказывается, только в это раннее утро здесь пасется семейство. Искушение было неудержимым. Дротики и огромные камни полетели в свиней. Те, истошно визжа, заскочили в каменную ловушку, что их и погубило. Глыбы лежали так, что вход и выход был один. Мы же, не подставляя себя под удары разъяренного вепря, прыгали по камням, так же дико орали и бросали в бедных животных, не способных даже достать нас, свои копья и булыжники. Последний штрих в охоте сделал мой штырь, проткнув свинью насквозь в районе сердца.

Огромная туша, два мелких поросенка, рыба и мидии были доставлены в нашу крепость под возгласы ликующих «солдат».

Часть мяса и рыбы была определена для вяленья, а остальное готовилось на костре, разнося невероятный запах по всему острову. В единственной кастрюле булькал суп, пар от которого всех сводил с ума.

До ночи продолжалось пиршество и восхваление императора, прославление его подвигов и ума.

На следующий день, заряженные энергией мяса и уверенные в успехе, мы выстроились «свиньей» и ринулись на деморализованного и истощенного противника. Войско Гретты выстроилось во фронт. Ее воины были оснащены щитами и шлемами, сплетенными из прутьев, торсы защищали потрепанные оранжевые бывшие спасательные жилеты. У каждой были копья и дубины. «Красная армия», как мы окрестили немцев и их союзников из-за цвета жилетов, выдержала первый удар, поставив в центре несгибаемых самураев.

Японки отразили артиллерийскую подготовку из града камней и палок, летевших с нашей стороны, и встали под удар сильнейшей центральной группы, стоически выдерживая напор лучших императорских сил.

Видя заминку в наступлении наших первых рядов, солдаты «Красной армии» бросились в центр для закрепления успеха, на что мы и рассчитывали. Мои легионеры тут же сомкнулись в кольцо, обойдя их с флангов и отрезав путь к отступлению. Началась настоящая рубка.

Бесстрашные негритоски, ловко орудуя копьями, избивали свору «красных», повергая их на землю. Итальянки и француженки, виртуозно владея палками, словно всю жизнь этим и занимались, наносили сильнейшие удары немцам, американцам и англичанам, заставляя их спасительно поднимать руки и просить о пощаде. Русские и испанки шли напролом, обезоруживая и давя вросших в землю самураев и других азиатов. Отточенные ножи были последним аргументом для не желающих сдаваться.

За ходом поединка я наблюдал с края плато, простирая руки в ту или иную сторону, давая указания военной массе.

Состоялся первый и последний открытый бой. Противник был разбит на голову и бежал, оставив часть армии в плену.

Смертельных исходов удалось избежать. Победа была за нами. Но помимо радости, она принесла и дополнительные заботы.

В этих условиях кормить пленных было невыгодно, а отпускать за добычей, значит отпустить совсем и пополнить противоборствующую армию солдатами. Как непокорных врагов — двух немок, двух англичанок, американку и трех азиаток — было решено приобщить к труду на благо нашей «империи».

Я достал, сохраненные от сырости и людей, два пакета риса, также добытые в те далекие времена из самолета, и предложил сделать рисовое поле, попытаться выращивать рис. Предложение было принято с громогласным воодушевлением.

Рабы, под бдительным взором стражей и под воздействием плетей, приступили к строительству водопровода из полых стволов бамбука, прокладывая его от ручья к нашей поляне. Делали террасообразные поля по склонам горы, заливали их водой и сажали рис. Рис стал расти и кормить мое «государство». Появился даже рисовый хлеб. Воины ходили в походы и пополняли количество рабов, так необходимых нам для строительства и работы в поле.

У меня родились двое мальчиков и девочка.

Родившегося первым мальчика я назвал, как хотела его мать, Арнелла, Владимиром. Это имя он получил в честь меня и оно имело глубокий смысл: Владимир — властелин мира. То есть родился приемник. И он будет властелином этого острова или, если нам поможет судьба, властелином того мира, о котором мы уже и не вспоминали, забытого, но желанного.

— Так и будет! — кричал я, подняв высоко над головой нашего первенца. — Ты будешь властелином мира!

— Мира, мира, мира… — предвестником продолжения жизни и благоденствия разнеслись эхом над островом мои слова.

Другие трое женщин, включая нигерийку и мулатку, готовились стать матерями.

Я мудро руководил народом. Вечерами меня ублажали, выбранные мною, девушки. Они бывали и из рабынь.

Меня обучали английскому языку, иногда передо мной девушки танцевали свои национальные танцы, иногда устраивали между собой состязания в ловкости и силе. Часто ко мне приносили понянчиться детишек, чтобы ребенок почувствовал запах мужчины.

Словом, жизнь шла своим чередом.

Наконец-то были пойманы одичавшие Гретта и Кесиди. Их, грязных и злобных, подвели ко мне, восседавшему на нижнем, сделанном из бамбука и обтянутом шкурой кабана троне.

Я взглянул на поверженных и с болью в сердце спросил:

— Зачем это все вам надо было? Неужели нельзя было жить в мире?

Глаза у Гретты загорелись. Мои воины насторожились, следя за каждым ее движением, готовые тут же пресечь любое действие в мою сторону.

Она, посмотрев на меня, подняла кусок набедренной повязки и, остервенело, стала кричать:

— Фак ми! Фак ми! Фак ми!

Кесиди поддалась ражу подруги и так же, подняв свои лохмотья, истерично стала вторить:

— Фак ми! Фак ми! Фак ми!

Меня это вывело из себя моментально. Вскочив на ноги, я злобно скомандовал:

— Ах, так?! Сделайте мне арену! Арену цирка! Вы будите драться между собой как гладиаторы! Победитель получит свободу и… Фак!

Все расступились, оставив место для поединка. Пленницам перевели смысл моих слов и выдали по тростниковому щиту, металлическому ножу и копью.

Как звери, единоборцы приняли угрожающие позы и стали кружиться по арене, не сводя друг с друга глаз, ища слабое место партнера. Гневный взор и жажда победы испугали даже меня.

Удары копьями и мертвая хватка за неухоженные, длинные волосы, остервенелые вопли взбудоражили толпу. Толпа орала, подбадривая ту или иную соперницу, успешно нанесшую противнику удар. Гретта завалила американку, вынула нож и размахнулась.

Не выдержав, я буквально впрыгнул на арену и выбил из руки немки нож.

Гретта обмякла и громко разрыдалась, стоя на четвереньках над поверженной Кесиди.

Их растащили в разные стороны.

Вечером ее, помытую и одетую в новую набедренную повязку из брезента, тихую и податливую, привели ко мне во дворец. Я выполнил свое обещание под неусыпным взором телохранительниц. Она была нерешительна, но темпераментна и жадна.

Индивидуальной свободой объезженная смутьянка пренебрегла, оставшись жить среди моего свободного народа.

Вокруг скалы-резиденции выросло много отдельных домиков, сложенных из камня и тростника. Плодородные земли были разделены между моими приближенными, рабы отпущены на вольные поселения и отличались от свободных граждан лишь тем, что не имели собственных угодий, а трудились на хозяина земли, получая за это незначительную часть урожая для пропитания. Некоторые граждане, посвятившие себя морю или охоте, вели натуральный обмен, но часть провизии отправляли ко мне в казну. Удельные князья, в свою очередь, так же, по договоренности, пополняли мои запасники, кормя меня, охрану и детей.

Дома отличались разительно. Кто-то построил скромную лачугу, приспособив под веранду бывшую бамбуковую клетку для рабов, а кто-то выстроил чуть ли не замок. Мое же верхнее жилище было благоустроено силами всего народа и, относительно городских строений, походило на настоящий дворец.

Моим указам подчинялись все беспрекословно. Строптивые наказывались моими преданными слугами, живущими во дворце, которые, всячески ухаживая за мной, угождали любой моей прихоти.

Особой степенью моего благосклонного отношения к тому или иному вассалу было доверие ему провести церемонию пострижения бороды Нашей царственной особы. Это было верхней степенью награды, чего удосуживались единицы.

Народ был счастлив.

Американка Кесиди оказалась весьма изобретательной девицей. Как только ее отпустили из рабынь, она тут же отправилась на охоту и откуда-то, одна, приволокла огромную морскую черепаху, выменяв за которую множество продуктов и кусок земли, взялась за строительство хибары.

Через некоторое время у нее был налажен процесс изготовления глиняной посуды, обожженной в печи, так необходимой в хозяйстве. Это дало ей возможность в скором времени набрать, путем обмена, большое количество съестных запасов и нанять на строительство и расширение производства своих любимых азиаток.

Хозяйство Кесиди крепчало, количество земли увеличивалось и настал день, когда она стала самым богатым человеком на острове, но без власти.

Огромный дом у подножия скалы и солидная часть лужайки принадлежали Кесиди.

«Еще немного, и подъем на скалу будет ее собственностью, — думал я. — Как бы прекратить рост этого монстра?»

Стали ходить слухи, что в цехах Кесиди вырабатывалась уже не только посуда, а что-то более грозное, способное подчинить себе весь остров. Это были глупые разговоры, но я-то знал, что бо́льшая часть населения уже работала на нее. Она их кормила, а значит, они были на ее стороне. Грозный соперник не давал мне покоя ни днем, ни ночью. Угроза переворота или войны вновь предстала передо мной неизбежной явью.

Зачастую сельские труженики уходили в цеха Кесиди на заработки, ставя под угрозу пополнение запасов продовольствия. Стервоза явно осознавала что делала. Она подрывала мою власть, и я был не в силах справиться с Кесиди.

Критический момент настал в сезон дождей. Мобилизовав все верные мне силы, я объявил войну владыке противного мне княжества.

Ночью дождь лил как из ведра. Сальные фитили еле теплились. В глубоком раздумье в одиночестве я возлежал на своем ложе.

В глубине пещеры метнулась чья-то тень. Вечером я приказал никого до меня не допускать и поэтому был немного удивлен.

Тень выросла, загородив ближайший светильник, и напугала меня.

Передо мной стояла, красиво сложенная, длинноволосая Кесиди. Капельки дождя изумрудами блестели на ее загорелом совершенном лице. Как она могла пройти столько кордонов охраны, было непонятно, но холодок страха и обиды прокатился у меня внутри.

«Это покушение», — мелькнуло у меня в голове.

Оружия рядом не было.

Готовый гордо принять смерть, я поднялся во весь рост, сбросив с обнаженного тела брезентовую накидку.

Кесиди, как кошка, бросилась на меня, сбив с ног, стала меня целовать, обнимать и буквально ввинчиваться в мою плоть. От такого темперамента и близости ни разу не опробованного тела у меня закружилась голова и я отдался во власть всепоглощающей страсти любви, пока не затих от изнеможения.

Кесиди собрала свою одежду и так же тихо исчезла, как и появилась.

Тайная связь продолжалась несколько недель. Это и был ответ на объявление войны.

Ослабление контроля за рабочими со стороны Кесиди, боязнь войны и раскрытие тайны взаимоотношений между нами, подняло рабочих и крестьян на бунт.

Погромив дома, мастерские и поля, они объявили, что сами будут решать, кто будет управлять процессами производства и распределения, сами будут решать с кем, когда и сколько я буду жить.

С этими лозунгами они ринулись штурмовать мое плато.

Чувствуя надвигающуюся опасность, Кесиди осталась у меня наверху. Сочувствующие революционерам были изгнаны вниз.

Поставив мощную охрану, отбив атаки, я опять оказался в осажденной крепости. Но, на сей раз, мои тылы были намного крепче. Запас провианта можно было растянуть на год.

Безуспешные атаки и штурмы периодически повторялись, не давая нам спокойно налаживать быт в новых условиях. Маленькие дети восставших беспризорно копались на улице в грязи. Их мамаши рыскали по разрушенным и разбитым домам в поисках пищи. Обобществленное производство не пошло. Никто не хотел работать, считая, что должен работать кто-то, но не он.

Запасенные продукты были быстро съедены, рисовые поля вытоптаны и заброшены, плодовые деревья вокруг поляны были почти полностью уничтожены. Их не обирали аккуратно, как раньше, а нагибали к земле, обдирали, забравшись всем стадом, и бросали в безжизненном состоянии. Внизу творился беспредел и воровство. Благодаря своей силе или подкупу группы одичавших людей, появляющиеся вожди держались не долго.

Наблюдая сверху за деградацией общества, я должен был срочно принимать меры. Выждав несколько месяцев, я отправил с подарками вниз группу парламентариев. Проведя успешно переговоры, мы пригласили нескольких лидеров, во главе с англичанкой Элизабет, к себе и обсудили пути дальнейшего выхода из создавшегося кризиса. Был намечен разумный путь приведения в порядок экономики. Первое — это выбор всеобщего руководителя — президента, после чего планировалось восстановление армии, экономики и порядка.

Договорились, что каждая сторона выдвинет своего кандидата на пост президента.

В назначенный срок моей стороной на поляне были выставлены столы с нехитрой снедью, и пища раздавалась бедствующей стороне. Были разожжены костры, расстелены циновки.

Элизабет, немка Эльза и японка Хакимото, по прозвищу Судзуки, встали в противовес мне и Кесиди.

Кесиди огласила цель сегодняшней кампании и основные тезисы работы по организации государственности и создания цивилизованных взаимоотношений. С ударом гонга, изготовленного из куска алюминия, служившим нам когда-то емкостью для воды, люди разошлись по разным сторонам поляны, окружив своего кандидата, отдавая ему голоса.

Японку поддержали японки и индонезийки.

Немку только немка Анхель и две бельгийки.

Элизабет — англичанки и француженка.

Все остальные встали на мою сторону, оставив Кесиди ее американок и азиаток.

Жребий был брошен. Президент с неограниченными полномочиями был провозглашен.

Своим указом я назначил Кесиди министром промышленности, Судзуки — министром рыбной ловли и сельского хозяйства, Элизабет — министром культуры, Эльзу — министром социального обеспечения и строительства, себе подчинил армию.

Дело сдвинулось с мертвой точки. Организм нашего государства, пришедший в упадок, стал быстро восстанавливаться. Зафункционировали предприятия Кесиди, трубопровод был восстановлен, сельское хозяйство поднялось на должный уровень. Появились детские сады и ясли, в которых резвились наши дети в возрасте от новорожденных до двух лет, за ними заботливо ухаживали немки. Открылся театр, в котором довольно-таки часто шли пьесы, показывались танцы и устраивались концерты.

Женщины проявляли невероятную самостоятельность. Каждая обрела свое независимое «Я», и даже в вопросах секса с единственным представителем мужского пола — президентом, ввели щадящий график и деловитость.

Тем не менее, народонаселение острова постоянно увеличивалось посредством высокого уровня рождаемости и заботы о подрастающем поколении.

Было удивительно, что за это время на острове никто серьезно не заболел. Райский уголок в океане процветал день ото дня. Его жители уже и забыли думать, что где-то существует другая, полная стрессов и страшной жестокости, жизнь.

Мы были поглощены настоящим.

Я часто любил подниматься на крышу своей резиденции и созерцать бескрайние просторы океана. В этот момент я думал о величии человека и о том, недоступном мне, мире великого множества людей, находящемся где-то далеко за горизонтом, и о будущем своих девчонок, ждущем их на невидимом отсюда берегу.

Серая точка вдалеке, то появляясь, то исчезая, взбудоражила мое сознание. Я задрожал всем телом и, не веря глазам, сжался как пружина, готовая распрямиться и выплеснуть с силой свою энергию. Это точно было не явление природы, а создание человеческих рук.

Не в силах сдержать эмоции, я остервенело начал кричать, указывая в ту сторону:

— Корабль! Корабль! Я вижу корабль!

Рядом находившаяся Ольга, уронив палку, на четвереньках стала карабкаться ко мне наверх. Негритоски, стоящие в дозоре, не понимая, что я ору, бросились к основанию здания, готовые идти в бой, но не видящие противника. В их глазах была растерянность и собачья преданность. Они смотрели то на меня, то на море, пытаясь угадать смысл моего вопля.

А я бешено орал, не зная, как удержать это видение.

Работа на полях прекратилась, люди стали подтягиваться к скале, глядя наверх и пытаясь понять, что там происходит.

Я отпихнул Ольгу, которая чуть не свалилась с крыши и, спрыгивая на землю, начал уже кричать по-английски, хватая охапки хвороста, заготовленные для вечернего костра и швыряя их на тлеющие угли вечного огня:

— Корабль! Делаем большой костер!

— Быстрее костер! Нас должны заметить!

— Корабль!

Охрана поняла и, откинув в сторону свое оружие, стала в бешеном темпе валить в разгорающуюся кучу все, что могло гореть.

Я заскочил во дворец, схватил циновки, кучу сухого тростника и потащил к костру.

Моему примеру последовали остальные, таща столы, кресла и другую, способную гореть, утварь. Жители поляны сорвались с места и побежали кто к подъему на плато, а кто ломанулся сквозь дебри на берег.

От костра повалил огромный столб дыма. Мы молча смотрели на горизонт с надеждой и слезами на глазах, моля, что бы нас заметили.

Мы все стояли на берегу, по колено зайдя в воду, и следили, как за сошествием Христа на землю, за приближающимися к нам катерами.

Слезами и истерикой девушки встречали статных, красивых моряков, налетая на них как цунами, залезали в лодки, отпихивая друг друга.

Моряки, широко открыв глаза и пытаясь остановить хаотичный абордаж, были обескуражены напором черных, обросших, полуголых женщин с малолетними детьми. Дети от испуга дико визжали и, как звереныши, цеплялись за своих мам.

Я стоял в стороне, слезы счастья катились по лицу и бороде.

Моя лучшая одежда, по сравнению с белоснежной формой моряков, выглядела жалкими лохмотьями, прикрывающими сухую, загорелую до черноты, дубленую кожу.

Недовольно взглянув на происходящее, из катера на песок ловко выпрыгнул офицер и направился ко мне, вероятно, видя во мне ответственное за это безобразие лицо.

— Хай, — приветствовал он меня.

У меня дрожали губы, дыхание перехватило. Я, боясь разрыдаться, в ответ только кивнув, потянул к нему свои черные трясущиеся руки. Он с опаской пожал их и на каком-то, странном для меня, английском языке начал спрашивать, что происходит и кто мы такие.

Я стал сбивчиво рассказывать про неудачную экспедицию на конкурс красавиц, в результате которой мы попали на остров, про погибших пилотов и про недоразумение, почему нас не искали. Я выкладывал историю всеми доступными мне словами, имеющимися у меня в запасе. У офицера глаза с каждой минутой расширялись все больше и больше, на лицо выползла широкая добрая улыбка. Он понимающе и ошарашенно качал головой, с любопытством поглядывая издалека на мою команду, оккупировавшую катера и смотрящую на моряков и на нас со страхом быть изгнанными и оставленными на этом осточертевшем острове.

— О'кей! — согласно кивнул он мне и, со смехом хлопнув меня по плечу, приглашая с собой, направился к катеру, давая знак отхода.

— Все ли на месте? — спросил он у меня, стоя уже на палубе.

Я тем временем лихорадочно пересчитывал детей и женщин, тихо, как загнанных зверьков, сидящих по бортам катеров, прижимавших к груди испуганных младенцев.

— Вроде все, — кивнув, по-русски ответил я.

Эти слова немного напрягли офицера.

Катера, еще не успевшие отойти от берега, были остановлены властным жестом командира. Улыбка сползла с его лица. Последовала команда всех взять под прицел, а мне предложили выйти на берег в сопровождении четырех матросов и офицера.

— Так вы оказывается русский? — последовал от него вопрос. — Как это прикажете понимать? — серьезно, глядя мне в глаза, начал он допрос. — Неужели русские могут забираться так далеко, или это задание? Кстати, где вы научились так хорошо говорить по-английски? Даже меня ввели в заблуждение.

Заволновавшись еще больше, я начал повторять, уже в деталях, невероятную историю о погибшем самолете, обломки которого не мог предъявить «следователю», но настойчиво предлагал ему посетить место нашей первой, истлевшей стоянки и забраться к скале, чтобы предъявить алиби в виде опустевшего поселения.

Офицер согласился, вынул пистолет и предложил мне идти первым.

Вдоль ручья мы поднялись к подножию скалы. Матросы и офицер были вымотаны до предела, я же дышал спокойно, нисколько не устав и не потеряв своих сил.

Увиденное поразило немало повидавших морских волков.

Перед ними предстала осиротевшая деревня со следами многолетней людской деятельности и неожиданно вымершая.

Они заходили в некоторые дома, с удивлением рассматривая орудия труда, домашнюю утварь и оружие. Некоторые вещи, с моего разрешения, взяли в качестве сувениров.

Дипломатические отношения между нашими странами были установлены.

Офицер извинился передо мной и даже по-братски, сочувственно, коротко обнял.

От предложения слазить ко мне во дворец он, поблагодарив, отказался. Я же, вспомнив об оставшихся наверху размокших паспортах и об остатках долларов, бросился к расщелине. Матросы в ужасе пытались меня задержать думая, что мне приспичило покончить жизнь самоубийством. Но я, ловко ухватившись за корни, через мгновение был на плато. Жизненно важные документы были при мне. Они подтвердили, что мы не шпионы. Глядя больше на меня, чем на почерневшую пачку паспортов, офицер мысленно называл меня сумасшедшим, вспоминая мою дикую, а для меня обыденную, выходку. Четко козырнув, он вернул бумажки обратно и мы отправились назад.

Военный крейсер, на который мы попали, радушно принял одичавших Робинзонов. Мы с нежностью и лаской дотрагивались до отполированных металлических вещей, словно никогда в жизни этого не видели.

Белоснежные простыни госпиталя были верхом блаженства после теплого душа и душистого мыла. Моряки, по очереди, заглядывали в наши каюты, улыбаясь, шушукались между собой и подмигивали моим девчонкам.

В отдельный кубрик, куда меня временно определили, зашел сам командир корабля и рассказал, что база, с которой он связался, подтвердила гибель индонезийского самолета, произошедшую более трех лет назад, на борту которого передвигалась группа девушек из разных стран во главе с русским. Скорее всего, рация и радиомаяк нашей развалюхи вышли из строя, а может быть, и навигационные приборы не работали или в тот момент мы попали в зону разыгравшихся электромагнитных бурь. В общем, взаимный контроль с землей был утрачен и падение самолета не было зафиксировано ни одной из наземных и космических служб.

Поиски останков продолжались в течение нескольких месяцев. Однако никто не предполагал, что самолет так сильно отклонился от курса, уйдя на тысячу с лишним миль от пункта назначения, и потерпел крушение в необитаемой и несудоходной зоне коралловых рифов.

Оказывается, белые буруны, которые крутились на горизонте и за которыми я любил наблюдать в часы раздумий, являлись теми коварными рифами, давшими нам три года затворничества.

Счастливая случайность, связанная с военно-морскими исследованиями и прокладкой новых транспортных путей для сухогрузов, помогла героям-первопроходцам случайно обнаружить и подобрать нас.

Родные и близкие, пресса уже оповещены о находке и нас ждет оглушительная встреча.

Не успев обвыкнуться на корабле и пройдя минимальное медицинское обследование, нас через несколько дней на пару часов высадили на какой-то из военно-морских баз США, а затем, погрузив на военно-медицинский самолет, отправили в неизвестном направлении.

На все расспросы медперсонал самолета и летчики отвечали дружескими улыбками, предлагая не волноваться и восстанавливать свои силы.

Среди пассажиров индонезиек я не обнаружил.

Через десять или более часов мы наконец-то приземлились.

Море репортеров, отстраняемое полицией и военными, толпилось вокруг нас. Мы шли вдоль живого коридора, по-звериному пугаясь наглых «папарацци» и с трудом сдерживая восторг. Дети сидели на руках мамаш с безумными от страха глазами и молчали.

Во время поездки в госпиталь на автобусе, Бетти узнала Лос-Анджелес, свой родимый город, и с ней чуть не случилась очередная истерика.

Американцы очень деловые ребята. Узнав о цивилизованных дикарях, выживших и даже расплодившихся в столь необычных, для избалованного урбанизацией человека, условиях, они быстро скумекали, что на этом можно сделать приличный капитал и доставили нас к себе в Штаты.

Каждый день под окнами госпиталя ошивалась огромная толпа людей, жаждущих сенсации и легкой наживы.

Помимо расспросов, к нам в палаты приходили респектабельные люди с деловыми предложениями на эксклюзивное использование собранной информации. Все газеты пестрели идиотскими заголовками по наши души. По телевидению постоянно показывали наши изможденные, но счастливые лица.

Недаром я работал, в свое время, администратором. Взвесив все поступающие в мой адрес предложения, я решил также заработать денег на халяву.

Из госпиталя меня переселили в отель, разлучив с моими верными подругами.

Их расхватали их же агентства, так же остро чувствуя запах долларов, оставив меня одного. Куда делись мои россиянки, я не знал, вероятно, финансовый вихрь так же их понес по стране мечты — Америке. Тоска съедала мое сердце.

Мне передали, когда я еще находился в госпитале, что звонили из российского посольства и из фирмы, отправившей меня в столь длительное путешествие. А еще сообщили, что семья моя здорова, но жена, думая, что я погиб, вышла замуж.

Сообщение было построено так, что я послал их сразу всех к черту, что и требовалось от меня, и попросил вида на жительство, в чем мне не было отказано. Теперь я был во власти и распоряжении акул шоу-бизнеса.

Голливуд — страна грез, куда я и не мечтал попасть, была под боком.

В гостиницу ко мне зачастили представители этого могучего бизнеса.

Я рассматривал разного рода предложения, накручивая цену, понимая, что могу сейчас сделать головокружительную карьеру.

Отметя мелкие предложения, я заключил контракты на написание книги, на постановку фильма и на создание мюзикла о жизни на необитаемом острове с тридцатью четырьмя самыми красивыми девушками Земли.

Суммы контрактов были астрономическими.

Работая со сценаристами и известнейшими режиссерами, я не забывал и о благоустройстве своего быта. У меня, в скором времени, появились роскошный дом и огромный «Кадиллак». Я довольно-таки быстро научился водить машину, что меня ненадолго отвлекло от дела. Все остальное время я был полностью поглощен написанием сценария.

Одним из условий работы над фильмом я поставил свое непосредственное участие в его создании и получении процентов от его проката. Эти условия касались мюзиклов и книг.

Ушедший с головой в работу, я не думал ни о времени, ни об отдыхе, ни о семье.

Вечером, в часы затишья, я с благодарностью вспоминал моих родных девушек, так просто, играючи, научивших меня английскому языку, который сейчас я освоил в совершенстве. Я думал о своих малютках, разбросанных по всему миру, а утром опять вливался в бешеный ритм жизни, забывая обо всем на свете.

Лихорадочная подготовка к съемкам, известнейшие актрисы и продюсеры, презентации, все летело галопом, не давая мне опомниться или зафиксировать на чем-нибудь свое внимание.

В павильонных съемках Голливуда я принимал самое деятельное участие, давая ценные указания и рекомендации. Механизм создания фильмов был отлажен безукоризненно.

На натурные съемки врачи порекомендовали мне не ездить, опасаясь за мою психику.

Это было на руку моим боссам, уставшим от моих требовательных замечаний.

Через год с небольшим фильм был выдвинут на соискание «Оскара» по двенадцати номинациям.

В лучах всемирной славы я прошествовал по знаменитой «Ред карпет» и лестнице в окружении звезд американского кинематографа, которые относились ко мне уже как к равному.

Слезы счастья, получение «Оскаров», банкеты слились в один незабываемый праздник. Мои банковские счета не успевали впитывать потоки денег, обрушившиеся на меня от проката фильма, продажи книг, выручек от мюзиклов.

Все было прекрасно, одного не хватало — душевного покоя. Ностальгия била под дых, мешая дышать и ощущать все прелести удивительной жизни.

Кроме продажных, падких на мои миллионы, девок, кроме присосок — непонятных людей от бизнеса, я никому не был нужен.

Где мои девочки, они совсем не думают обо мне. У них сейчас молодые, статные женихи, а не я, немолодой седеющий мужчина, оставшийся в тумане их недолгой памяти.

Где моя Родина? Пьяные слезы падали на белый воротник расстегнутой рубашки. Хорошо, что негр-лакей этого не видел.

На улице шел дождь. Я сидел в номере гостиницы «Метрополь». Рядом был Кремль. Вместо ожидаемого душевного подъема от встречи с Москвой, меня обуяло чувство тоски и одиночества.

Я опять же думал о своем безоблачном детстве, о своей первой любви и о преданных товарищах.

Зазвонил телефон.

На связи был Сашка, найденный по моей просьбе.

— Вовка, — орал он в трубку, — привет! Это Саня — друг твой! Ну, ты, брат, даешь. Такое замутить! Молодец! Теперь к тебе на хромой кобыле не подъедешь. Всемирно известный продюсер… ха-ха-ха!

Его напористый голос говорил мне, что у него по-прежнему все в порядке.

— Как ты? Шуруй ко мне! Или лучше давай вечером встретимся в ресторане известной тебе гостиницы… ха-ха-ха! Я соберу всех наших. Вот классная будет встреча. Кстати, от фирмы тебе причитается кругленькая сумма за вынужденную длительную командировку. Пропьем! Ну что, договорились? Я сгораю от нетерпения тебя увидеть.

— Да, я буду, — ответил я.

Мы договорились о встрече.

Закончив разговор, я собрался, вышел на улицу. Подкатили «Мерседес», взятый мною на прокат.

Москва, за время моего отсутствия, изменилась сильно. До встречи одноклассников времени было достаточно. Я заехал в банк и положил значительную сумму на имя сына. Нужно было отвезти ему документы на право пользования счетом.

Мой звонок с мобильного телефона немного встревожил бывшую жену.

— Привет, это я, — начал я разговор.

— Привет… кто «я»?.. Володь, это ты?

— Да.

— А ты откуда, из Америки?

— Нет, с мобильного. Я в Москве.

Последовало молчание.

— Как ты живешь? Может, заедешь?

— Да, я хотел заехать повидать сына, передать кое-какие подарки.

— Заезжай, я стол накрою, расскажешь как жил.

— Хорошо, вечером буду.

Она уже не была той, стервозной бабой. В ее голосе звучали нотки спокойной размеренной жизни. Мы поговорили, как знакомые, желающие оставить друг о друге хорошее впечатление и создать видимость взаимного интереса, но каждый тяготился долгим мимолетным контактом.

Поездив по самым дорогим магазинам, я набрал гору подарков, взял пару бутылок вина и поехал «домой».

Дверь открыла, нисколько внешне не изменившаяся, бывшая супруга. Дома было все по-прежнему, добавились некоторые детали, но существенно ничего не изменилось. Дух чужого мужчины витал в квартире.

— А где сын и муж? — высыпав в большой комнате гору подарков, спросил я.

— Муж решил уехать к маме, узнав, что появишься ты. Чтобы не смущать тебя. А Пашка уже как неделю в Астрахани с друзьями. Кто не поступил в институт, пойдут в этом году в армию, вот они и решили последний раз, как говорят, оторваться. Здоровый оболтус вымахал. Да ты проходи, садись, — указывая на накрытый стол, засуетилась она.

Опустившись молча на стул, я попросил показать фотографии сына. На меня смотрел красивый, рослый парень. Вот он на чьей-то даче, вот с каким-то мужиком в обнимку. Вдруг попалась фотография «того» времени, всколыхнув мои эмоции и выдавливая слезу. Парень безумно был похож на меня. В нем светилось счастливое детство, переходящее в юность.

Как сложится его дальнейшая судьба?

За разговорами мы провели несколько часов. Выяснилось, что Пашка поступил во ВГИК. Отчим — хороший человек, работает в какой-то коммерческой фирме. Жизнь у них идет хорошо, без стрессов. В общем, все нормально.

Я достал пакет документов и, объяснив, что это банковский счет, открытый на сына, рассказал, как им пользоваться.

По-детски, на прощание, поцеловав жену в щеку, я поплелся по лестнице вниз.

Последняя пристань оказалась разрушенной волнами непредсказуемой судьбы.

Не успев открыть дверь машины, я услышал, как Елена кричала с балкона:

— Володя! Подожди! Подожди, я сейчас к тебе спущусь!

Непонятное чувство охватило меня.

Что делать? А вдруг она захочет вернуть все обратно? Как поступать в таких случаях?

Растерянно, зажав в руке ключи, я, как вкопанный, стоял у машины и ожидал «грома небесного».

Выскочила Елена и, сунув мне в руки кучу конвертов, задыхаясь, проговорила:

— Я совсем забыла, к нам приходят из-за границы письма на твое имя, а что делать с ними я не знаю. Это, наверное, что-то важное. Ну ладно, еще раз — пока.

И, обернувшись, исчезла в дверном проеме подъезда.

Сев в машину я, один за другим, стал распечатывать конверты. Это были письма от моих девчонок. Они разыскивали меня. Они, будто сговорившись, писали одни и те же строчки. Они не могли жить без меня, единственного, самого достойного на свете, мужчины. Каждая хвасталась достигнутыми успехами. Каждая описывала нашего ребенка и предлагала ехать к ней жить. А лучше всего купить огромный замок где-нибудь на островах и поселиться всем вместе с подругами.

Непонятно на счет всех вместе, но…

— Yes! — выкрикнул я, — меня не забыли!

И рванул с места по ночной, дождливой Москве.

Я несся по опустевшим ночным улицам, выскочил на шоссе в аэропорт и прибавил газу. «Дворники» не успевали смахивать струи дождя с ветрового стекла. По дороге текли обильные «реки», сердце громко радостно билось.

Вдруг машина, потеряв управление, заскользила боком по мокрому асфальту. Ее неудержимо разворачивало и несло на разделительную, зеленую полосу между встречных дорог.

Сильно ударившись уже задними колесами о бордюрный камень, машина юзом пошла по мокрой траве и, сделав несколько оборотов вокруг своей оси, не перевернувшись, заглохла, встав в свете фонарного столба.

Выйдя из оцепенения от произошедшего, я ощутил на себе чей-то взгляд и повернул голову в сторону ближайшего дома. В темном окне, словно в бинокль, я увидел мальчика, пристально смотрящего на меня.

Наши глаза встретились.

Это был тот дом, в котором когда-то, давным-давно, я ночевал у своего друга.

В окне был я, только юный и беззаботный, у которого вся жизнь была впереди.

— Не может быть… — промолвил я, протирая рукой лицо.

«Этого не может быть!» — уже мысленно повторил я, заводя машину.

Медленно вырулив на дорогу, я не спеша поехал дальше, глубоко задумавшись об увиденном.

А дождь смывал следы всего случившегося со мной.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги История для мужчин предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я