Майка

Владимир Жестков, 2023

Девяностые годы вошли в жизнь бывшего советского человека большими переменами. Весь мир открылся перед ним, и, казалось, если ты не ленив и лёгок на подъём, то непременно найдёшь свой путь к счастью, пусть даже счастье ждёт тебя в далёких краях. Но это было только начало. Наступила эпоха хаоса, охватившая и многие соседние страны. И больше всех, без сомнения, досталось Югославии. Рассказанная в этой книге история двух людей, нашедших друг друга вопреки границам и расстояниям, должна была иметь счастливый конец. Если бы не вмешалась война…

© Владимир Жестков, текст, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

Часть первая

Поторгуем?

Глава первая

Югославия. Белград

В августе 1989 года нашему коллективу — а работал я тогда в одном из самых первых в нашей стране научно-производственных кооперативов с говорящим названием «Перестройка-87» — выделили групповую путёвку на отдых на побережье Адриатического моря, в городе Пула, что расположен в Югославии.

Путёвка образовалась совершенно неожиданно, времени на подготовку к поездке было очень мало, всего несколько дней. Надо было сделать кучу дел, а самое главное — сдать работу по договору с Татарским меховым объединением, срок которого заканчивался как раз в конце августа. Вот и пришлось мне срочно отправиться в Казань.

Оформление отчёта и актов сдачи-приёмки по каждому этапу работы растянулось на целый день, но к концу рабочего времени всё было закончено, и я помчался к своей бывшей однокурснице, с которой учился в институте текстильной и лёгкой промышленности. Майка была симпатичной девчонкой, хотя по паспорту и русской, но с явной примесью восточной крови. Брюнетка со слегка миндалевидными, тёмными, как спелая вишня, глазами, с прекрасной фигурой, она была предметом вздохов многих ребят с нашего потока. У меня с ней сложились хорошие, чисто дружеские отношения; и хотя пару раз мы с ней эту черту перешагнули, но причиной было выпитое вино и чисто физическое влечение, не более того, и на нашей человеческой дружбе это нисколько не отразилось. После получения диплома Майю назначили заведующей производством на небольшой фабрике меховых изделий, которая относилась не к лёгкой, а к местной промышленности, то есть считалась как бы второсортной, хотя по её продукции этого не скажешь. Некоторые изделия фабрики могли дать сто очков форы лучшим московским образцам из общесоюзного дома моделей, так что все эти деления — чушь полная. Я вам это авторитетно заявляю.

Приезжая в Казань, я всегда старался навестить Майку, попить с ней чайку с московским тортиком — очень уж любила она вафельные торты, особенно из столицы доставленные, — скоротать время до отправления моего поезда, да и просто обменяться всяческой информацией о нашей жизни.

Майя была замужем уже в третий раз. Не знаю, почему так бывает, но ей всё время не везло с мужьями, вот и нового она поймала на приёме какой-то наркоты. Обо всём этом она и рассказывала мне целый вечер, я даже не пытался влезть со своими проблемами — чего уж обо всяких мелочах говорить, когда тут такое происходит. Однако, когда я начал собираться на вокзал, а Майка, как всегда, решила меня обязательно проводить, мне пришлось упомянуть о намечающейся поездке.

— Вот здорово! — захлопала она в ладоши. — Я на прошлой неделе тоже была в Пуле. Мы прилетели в Белград, там переночевали, а на следующее утро отправились самолётом к морю.

— У нас точно такой же маршрут, — только и успел вставить я в словесный поток, который вдруг начал извергаться из обычно спокойной и уравновешенной Майи, но она меня, пожалуй, даже не услышала.

— Ты представляешь, лет шесть назад я первый раз побывала в Белграде. Так вот, когда гуляла по проспекту Иосифа Броз Тито, столкнулась с каким-то местным — молодым, высоким, красивым и хорошо говорящим по-русски. Ну, столкнулись и столкнулись, делов-то, а тут этот симпатичный молодой человек вдруг пригласил меня в кафе выпить чашечку кофе. Ты знаешь, я такой вкусный кофе никогда ещё не пила. Он был такой… такой… — Она никак не могла найти подходящее слово.

— Послушай, ну каким может быть кофе? Ну, ароматным, чуть горьковатым. Каким ещё?

— При чём здесь кофе? Я тебе о Милоше говорю.

— Здорово! Так его ещё и Милошем зовут. Ну ты даёшь, шесть лет назад встретить парня — и до сих пор млеть при одном воспоминании о нём.

— Ты меня совсем не хочешь слушать, — не на шутку рассердилась моя подруга. — Представляешь, в этот раз я вышла там из отеля, иду опять по тому же проспекту, а мне навстречу тот же Милош. Я прямо обалдела! Такая встреча, особенно если учесть, что живёт он далеко от столицы, из Нови-Сада он. Так вот, опять пошли в кафе, опять пили кофе. Оказалось, что за эти годы он успел развестись и теперь совершенно свободен, у меня тоже не пойми что напроисходило, да и сейчас не знаю, как и объяснить, что творится. Я ему рассказала, и он, так же как и ты, мне говорит, что надо бежать от моего мужа как можно дальше.

Она задумалась ненадолго, а потом вдруг как выпалит:

— Закончилось всё тем, что Милош предложил к нему приехать на пару недель, а если всё нормально получится, переехать туда навсегда. Представляешь? — уставилась она мне прямо в лицо, а потом даже ногой топнула. — Не хотела тебе ничего говорить, так нет же, всё разболтала. А хотела я тебе сказать, что возьми как можно больше различного товара для торговли. Там, в Пуле, на центральной площади рынок есть, и все, кто туда отдыхать приезжает, чем-нибудь обязательно торгуют. Очень это интересно получается. Я наторговала прилично и кучу всякого добра домой притащила — не деньги же оттуда везти. Обязательно набери того, что дома не нужно, и всё там продашь, вот увидишь. Но в первую очередь непременно возьми то, что сейчас там очень модно.

— О чём ты говоришь? Я солидный человек, там будут мои коллеги, доктора и кандидаты наук, а ты мне предлагаешь торговать.

— Глупый ты! Стамбульский опыт тебя ничему не научил, что ли? Сам рассказывал, как ты там торговал, вот и тут попробуй. Поверь, всё у тебя получится. Вот увидишь, все твои доктора тоже что-нибудь повезут. Я тебе начала говорить о том, чем лучше всего поторговать в Пуле. Не поверишь, но это мужские сатиновые, а лучше ситцевые трусы, те, которые у нас семейными зовут, их юги за купальные шорты принимают. Они там просто нарасхват, и чем ярче, тем круче.

К счастью, к этому времени мы прибыли на вокзал, уже заканчивалась посадка на поезд, она-то и прервала Майкину бессмысленную и беспредметную болтовню. Я из вагона помахал ей рукой, а Майка прислонилась к столбу и смотрела вдаль с каким-то мечтательным выражением лица. Было ясно, что она уже там, с каким-то незнакомым мне Милошем, и хотя между нами ничего уже давно не было, но меня всё равно кольнула острая заноза ревности.

Наш московский офис располагался недалеко от Комсомольской площади, и, прежде чем отправиться домой, я решил заскочить на работу. Там уже собралось человек десять: приехал один из руководителей направлений из Риги, вот ребята и подскочили с ним поговорить. Майка так накрутила меня вчера, что я начал свой рассказ о поездке с её дурацкого предложения. К моему изумлению, услышал я совершенно не то, что ожидал.

— Ты что, Анатолий, с дерева упал? — произнёс в своей обычной манере, улыбаясь и положив руку мне на плечо, наш неофициальный лидер и финансовый директор Фима Глейзер. — Какие такие глупости, о чём это ты говоришь? Девочка тебе прекрасный совет дала, мы все решили там поторговать. Кто чем, конечно, но все единогласно.

Ещё больше поразил меня всегда спокойный и невозмутимый Яныш, который приехал в Москву уже с вещами. Так вот, он открыл один из чемоданов и показал большие сувенирные коробки со спичками, в которые влезало, наверное, штук по двадцать обычных, и все с красивыми серийными этикетками.

— Мне в Риге знающие люди подсказали, что югославы — фанатичные коллекционеры, собирают всё подряд, а сейчас у них бзик на спичечных этикетках, ну я и набрал, сколько смог привезти.

— Ребята, вы, наверное, меня разыграть хотите? — принялся я ко всем приставать. — Какая торговля? Может, я что-то не понимаю? Так разъясните.

И все мне дружно разъяснили, что рублей на югославские динары меняют всего ничего и что в Пуле специально создали этот рынок для любых отдыхающих, независимо от национальности. Ну, не то чтобы создали — просто в самом центре города нашлась пустая площадь, а власти не запрещают там торговать всем, кому захочется.

Вот с такой информацией я приехал домой, рассказал обо всём жене, а она неожиданно для меня начала рыться по шкафам, доставая оттуда всяческую ерунду, чаще всего кем-то подаренные абсолютно ненужные вещи. Я посмотрел на всё это и включил телевизор — решил полюбоваться на то, как «Спартак» выигрывает. Шум трибун и громкий голос комментатора заглушали остальные звуки, и я не услышал, как зазвонил телефон. К аппарату меня позвала супруга:

— Иди, там твоя ненаглядная Майя возжелать тебя захотела.

Невзлюбила моя супруга Майку — наверное, возникали какие-то подозрения. Мне же, когда её подозрения оказывались справедливы, почему-то всегда хотелось спорить, вот и тут я было завёлся, но она меня охолонила:

— Человек на проводе, а ты в оправдалки поиграть решил. Иди уж, потом дооправдываешься.

Майка меня в очередной раз поразила. Она была предельно кратка:

— Завтра в пятом вагоне у проводницы — напоминаю, Люсей её зовут — тючок на своё имя получи. Вернёшься — рассчитаешься.

И трубка мягко так на рычажок упала — тоже, наверное, муж где-то неподалёку, лишнего слова не скажешь.

Утром пришлось чуть задержаться дома, чтобы заехать на вокзал к прибытию «Татарстана» — фирменного поезда из Казани. Не торчать же там без дела.

Тючок оказался весомым, да и немаленьким. Люся, которая не первый раз наши передачки туда-сюда возит, хитро так улыбнулась:

— Шубку, что ли, подруга прислала?

— Трусы тут сатиновые, черт бы их побрал! Вот глупая баба придумала.

Люсьен только головой покачала: мол, ну не дурак ли ты, мужик, ерунду такую мне на уши навешать хочешь, — но ничего не сказала, и я направился к машине, которая на вокзальной площади осталась меня ждать.

Народ на работе заинтересовался, что за добро я в офис приволок. Мне и самому было любопытно, чего там Майя в мешок весом под двадцать килограмм насовала. Представьте, как стыдно мне стало, когда мужики начали трясти тёплыми женскими трусами, такими, знаете, почти до колен, и белыми хлопковыми лифчиками от пятого размера и больше. А уж о мужских ситцевых и сатиновых трусах в цветочек я вообще молчу.

Аня, наша бухгалтерша — между прочим, тоже кандидат экономических наук, — зайдя к нам, постояла в сторонке, посмотрела да и высказалась:

— Ну что вы, жеребцы, ржёте? Без этих трусов и бюстгальтеров и наши бабы, и сербские себе всё отморозят, детей рожать будет нечем. Правильный тебе, Ильич, товар прислала подруга, вот увидишь, влёт уйдёт.

Как бы то ни было, но через два дня мы уже ехали по освещённым солнцем улицам Белграда. Движение было оживлённым, и автобус пробирался вперёд медленно. Наша гид, которая рассказывала что-то об истории страны и её столицы, вдруг резко сменила тему:

— А вон там видите рынок? На нём ваши соотечественники постоянно торгуют.

Все повскакали со своих мест и сгрудились на одной стороне автобуса, так что тот даже накренился, грозя опрокинуться на бок. Но обошлось. Зато, как только мы оказались в отеле, раздался чей-то голос:

— Через полчаса собираемся внизу — прогуляемся на этот рынок.

— Товар брать или пустыми пойдём?

— Дело к вечеру, торговля скоро закончится, поэтому пока просто посмотрим.

«Надо же, насколько все падки на такие вещи», — подумал я, но сам при этом решил пойти обязательно.

— Ну что, идём? — спросил я жену, будучи на сто процентов уверенным в её ответе. Надя лишь молча кивнула в знак согласия.

Полчаса пролетели как одна минута, мы еле-еле успели себя в порядок привести и отправились на выход. Прогуляться собралось человек пятнадцать, и из гостиницы на улицу вывалилась немаленькая такая толпа. В конце широкой улицы, по которой непрерывно в обе стороны двигались машины, торчала высокая труба — ориентир, который мы заприметили около рынка. К этой трубе мы и направились.

Минут пятнадцать, что ушло на дорогу, мы почти непрерывно смеялись, рассказывая друг другу анекдоты, но при этом успевали и по сторонам поглядывать, замечая всё, что нашему глазу непривычно. Мне уже приходилось посещать Белград, но было это давно, ещё в 1970 году, поэтому я на всё смотрел так, будто приехал сюда впервые. И если в тот первый свой приезд я к легковым машинам был совсем равнодушен — думал, рассеянный очень, водить машину не смогу, так что на них смотреть, — то сейчас, забыв, как это без машины куда-то добираться, засмотрелся. Мимо проезжало столько разномастных «железных коней», что мы все диву давались — многие ведь за границей впервые оказались. Встречались и родные «Жигули» с «Волгами», но они скорее просто в глаза нам бросались, в основном же здесь были совсем незнакомые машины, какие мы только на фотографиях в журналах и видели.

Наконец подошли к рынку. Он оказался немаленьким, но почти пустым. По его площади слонялись редкие покупатели, да кое-где за прилавками продолжали сидеть продавцы. Искать среди них русских было бессмысленно, в основном это были дородные тётки средних лет — знаете, такие типичные рыночные торговки, — а если среди них и встречались мужчины, то все они были в довольно пожилом возрасте и вряд ли смогли бы добраться сюда из Союза. Правда, в самом конце рынка — а может, в его начале, входа-то было два, — в общем, у противоположного входа толпился народ. Мы и решили пойти туда. Надежда встретить соотечественников практически испарилась, но мы же хотели лишь прогуляться, так почему бы не глянуть, что там за ажиотаж.

Народ у прилавка собрался странный. Во-первых, там были одни мужчины, а во-вторых, вид у них был такой, что сразу становилось ясно: ничего тяжелее авторучки эти люди в руках обычно не держат. При этом они самозабвенно копались во всем, что было разбросано на прилавке. Товар был тоже своеобразным: дверные и оконные ручки, всяческие запоры, мелкие гвозди и шурупы, насыпанные в бумажные пакетики, рояльные и обычные петли, гаечные ключи и прочие металлоизделия, по размеру не очень большие, но в хозяйстве, наверное, нужные, вот и толпились вокруг люди, выбирая то, что им дома пригодиться может. Продавец, молодой парень, то что-то показывал покупателям, то отвечал на их вопросы, то просто с кем-то общался. Никто не толкался, не ругался, всё было весьма пристойно.

Мы присмотрелись к продавцу: с покупателями он общался вроде на незнакомом, но в то же время очень близком для нас языке. Что-то подсказывало нам, что он не местный. Уж не наш ли товарищ из Советского Союза сюда явился? Обсуждая эту тему, мы постояли несколько минут и решили отправиться назад, но тут парень сам к нам обратился:

— Простите, я слышу, вы русские. Подождите меня, пожалуйста, я сейчас всё соберу. Не беспокойтесь, я сильно вас не задержу.

Он что-то сказал людям, стоящим рядом, и они со смехом начали расходиться. Парень сгрёб всё с прилавка в сумку — она получилась увесистой — и направился к нам.

— Ещё одну минуточку, я сейчас это добро сдам до утра, и всё, буду свободен. — И он направился к побелённому кирпичному зданию, стоящему возле въездных ворот.

Через пару минут, уже со свободными руками, он подошёл к нам:

— Вот теперь здравствуйте! Геннадий меня зовут.

Парень был совсем молодым, явно ещё не служившим в армии, но высоким и неплохо сложённым, да и физически прилично развитым.

— И ты тоже, Гена, не болей, — сказал Фима. — А лучше расскажи нам без ложного стеснения, кто ты такой, откуда здесь взялся, а самое главное, что ты этим мужикам сказал, что их рассмешило, и на каком таком наречии с ними общаешься?

— Ну, я у них прощения попросил и пообещал всем скидку завтра сделать — им это ужас как нравится, вот я случаем и воспользовался. Завтра прибегут да раскупят весь товар сразу, можно будет и домой собираться. А сам я из Находки — может, слышали про такой город?

— Ничего себе! — присвистнул кто-то. — Каким же образом ты сюда из Приморья добрался?

— Да, понимаете, учиться мне в школе не хотелось — глупый был совсем, пошёл в ПТУ. — ПТУ не ругательство вовсе, а профессионально-техническое училище, по-современному — колледж (это я для молодых поясняю). — Весной его закончить должен. А теперь думаю, что надо в институт поступать, и хорошо бы успеть до армии. Но у нас в городе одни мореходки, придётся во Владик или в Хабаровск ехать, а лишних денег в доме нет. Решил поработать где-нибудь летом, да вот один знакомый рассказал про Югославию, я и загорелся. Восемнадцать мне уже исполнилось, знакомые помогли быстренько паспорт оформить, я всякого хлама металлического в сарае набрал, да в ПТУ мне мастер кое-что дал. С этим вот барахлом и прикатил сюда в первый раз. Сейчас даже стыдно вспомнить, что привёз тогда.

— Как же ты добирался-то, расскажи хоть?

— А у меня сестра стюардессой работает, в Москву летает, она и помогла во всём. Я прямо с самолёта, как мне и порекомендовали, сюда направился, и тут мне тоже повезло: сразу же с одним нашим из Львова познакомился, он меня очень многому научил, и ночую я теперь вместе с ним в купейном вагоне поезда Москва — Белград, который здесь по ночам отстаивается. Ежедневно вечером приходит, а утром в обратный путь отправляется. Очень удобно. Проводники с удовольствием нас пускают, берут сущие копейки, чаем поят — всё замечательно. Плохо только, что все вещи поначалу приходилось с собой таскать. Ну а теперь и эту проблему решили. На рынке работает круглосуточная камера хранения, после закрытия мы все вещи туда сдаём, а часов в десять забегаем, то, что для ночлега нужно, забираем — и на вокзал, в вагон-то только после десяти запускают, ну а в семь уже уходить нужно. Но это как раз неплохо: рынок с восьми начинает работать, пока доберёшься, разложишься — тут и покупатели появляются. Сейчас-то мне здесь всё ясно и понятно, я уже третий раз за это лето приехал, а вот в первый раз и страшно, и чуднó было. — И он даже головой из стороны в сторону покрутил.

Мы, взрослые, многого добившиеся в жизни, с уважением смотрели на этого пацана, решившего в одиночку приехать в чужую страну, да ещё с другого края света, потому что кто-то ему это посоветовал. Хорошо, что всё сложилось так, как он нам рассказал, а могло бы и по-другому получиться. Молодец мальчишка, честное слово, молодец. Мы ему это всё и сказали.

— Да я и сам это теперь понимаю, — улыбнулся парень. — Дома-то я в лидерах хожу, девчонкам наболтал, что поеду, назад же слова не возьмёшь, а тут ещё Ирка, сестра моя, езжай, говорит, я тебе, где смогу, помогу. Вот я глаза зажмурил и поехал. Удивительно, но всё получилось. — И он опять, как бы от удивления, покрутил головой, а затем продолжил: — Денег я заработал много, всё, чем торгую, почти бесплатно в порту да на заводах нахожу. Товар оказался очень хорошим, здесь всё, что из металла сделано, дорого стоит. Инструмент всякий, клещи там, пассатижи и прочее сразу с руками отрывают, сверла за пять минут улетают, мелочёвка разная вот остаётся, так её, чтобы лишние деньги за место да на жратву не тратить, лучше на хранение здесь оставить или кому-нибудь задёшево всё продать — и домой.

Он помолчал немного, покачивая головой, а затем снова заговорил:

— Здесь тряпки всякие дешевле, чем у нас, но еда очень дорогая. Много всего, даже глаза разбегаются. Некоторые продукты я первый раз только здесь увидел, но пробовать не стал — денег жалко. Домой кое-что необычное покупаю — маму с младшим братом угостить, а сам то, что попроще, ем. На рынке мы, русские — человек пять-шесть нас здесь собирается — скидываемся и варим по очереди что-нибудь знакомое: каши, картошку — всё такое, в общем.

— А когда домой вернёшься, опять затаришься — и сюда?

— Нет, скоро занятия начнутся, а на поездку надо дней десять, но самое главное — это визы, они всё держат. А вот зимой я уже на каникулы сюда приеду. Сербы же православные, им к Рождеству, которое они очень уважают, надо всяких сувениров привезти на подарки родичам и друзьям. В магазинах у них всего полно, но каждый хочет купить что подешевле да позаковыристей, вот и расхватывают привозные диковинки. Тот дяденька из Львова, например, на Рождество да на Пасху «писанки» мешками возит, и всё продаётся.

— «Писанки» — это деревянные пасхальные яйца, узорами разукрашенные, — пояснил Гена, увидев наши удивлённые лица, и продолжил: — Только приехать хорошо бы перед Новым годом, тогда ещё лучше получится. Придётся, правда, комнату снимать с питанием, но я тут уже с одним покупателем, серьёзным таким товарищем, поговорил, и он предложил у него пожить, языком заняться. Жена у него учительница, русский язык преподаёт, и сам он тоже хорошо по-русски разговаривает, вот я и думаю: может, попробовать? Сербский-то я не знаю почти, так, нахватался кое-чего, а иногда русское слово произнесёшь да поковеркаешь его как-нибудь — глядишь, они и поймут. А вы бы что посоветовали, а?

Всё это время мы не спеша двигались в сторону отеля. На улице стемнело, зажглись фонари, и пора уже было расходиться по номерам. Вставать с утра придётся рано, потом быстрый завтрак — и бегом в автобус до аэропорта. А там вновь самолёт, только уже местный. Югославия ведь самое большое на Балканах государство, поэтому тут авиасообщение хорошо развито. Ну а главное уже начнётся там, где нас ждёт не дождётся море.

Кто-то достал «поляроид» и решил сфотографировать улицу, очень уж вид был красивый: в свете фонарей дома стояли как картинки. Гена с изумлением смотрел, как ползла вверх фотокарточка, а когда изображение полностью проявилось, он взял её в руки и начал сравнивать с натурой. По-видимому, его всё удовлетворило, и он буквально взмолился:

— Пожалуйста, сфотографируйте меня на фоне витрины вон того магазина, — он указал на светящуюся витрину большого гастронома, — и подарите мне эту фотографию. Вот здесь, пожалуйста. — И он встал так, чтобы было видно всё великолепие гастрономического отдела: множество колбас, сыров и всяких других яств. — А то мне ребята не верят, когда я им рассказываю.

Вот таким он мне и запомнился: вихры, торчащие во все стороны, улыбка во всё лицо, горящие глаза, и всё это на фоне разнообразнейшей еды.

Там мы с ним и распрощались, ему надо было в сторону вокзала поворачивать. Он так и пошёл, продолжая рассматривать подаренную фотографию, нам же осталось подняться немного вверх по улице — отель был уже совсем рядом. Жаль, совет мы парню дать так и не успели.

Глава вторая

Хорватия, в южном городке

Уже в десять утра на следующий день мы ехали из аэро-порта Пулы в гостиницу. Отель был просто шикарным: и лифтовый холл со стойкой администратора, и бесшумный скоростной лифт, буквально за несколько секунд взметнувший нас на пятнадцатый этаж, и номер — большой, с широкой двуспальной кроватью, телевизором, ванной и балконом, с которого открывался красивейший вид на море, — всё было настолько замечательно, что даже дыхание перехватывало.

Времени до обеда оставалось достаточно, и мы, переодевшись, спустились вниз, чтобы не просто посмотреть на пляж сверху, почти из поднебесья, а прогуляться по нему, а может, даже и окунуться в море. Солнце уже перевалило за полдень и стояло почти в зените, оттого народу на берегу было немного. В море мы и вовсе никого не увидели, зато в небольшом бассейне, расположенном ближе к зданию отеля и поэтому оказавшемся сейчас в тени, купалось человек двадцать. Там мы заметили и наших. Быстро разделись и плюхнулись в воду.

Подплыл я к Лёшке Гудкову и спрашиваю:

— Лёш, а чего это никто в море не купается, все сюда залезли?

— Дно там поганое совсем, — ответил мне Лёшка, — я не смог и пары шагов сделать. Сплошь камни типа ракушечника — ноги режут, пришлось назад выбираться. Да ещё в таких местах всегда морских ежей полно — ещё наступишь, не дай бог, без ноги остаться можно.

Лёшка у нас родом откуда-то с Причерноморья, он о морях-океанах всё знает, доктор биологических наук всё-таки. Это сейчас он какими-то стеклянными микропористыми фильтрами увлёкся и их промышленное производство пытается организовать, а раньше долгое время морской биологией занимался и почти все моря на свете обошёл.

Поплавали мы немного, по берегу погуляли — жарко, вспотели все, опять в бассейн нырнули, охладились и решили, что хватит — голодные желудки настойчиво требовали пищи. Завтрак был ранний, да и какой это завтрак — так, баловство одно: яйцо, половинка помидора, плавленый сырок — впрочем, очень вкусный, мягкий и нежный, прямо во рту тает, — кусочек какого-то копчёного мяса, хлеб да чай. Разве этим наешься?

После обеда мы вышли из ресторана, ощущая приятную тяжесть.

— Ну и как тебе? — спросил я супругу.

— Замечательно, — ответила она. — Надеюсь, что это не только ради приветствия, а и дальше так будет.

В этот момент к нам подошёл человек в форменной одежде, с табличкой «security» на груди и на очень плохом русском попросил нас показать, что лежит у Нади в сумочке.

— С какой стати мы будем вам это показывать? — очень вежливо возразили мы. — Даже и не подумаем.

— Надо, — услышали в ответ.

— Вам надо, вы и показывайте.

Тут вмешалась администратор ресторана, её русский был получше, но то, что она заявила, прозвучало, мягко говоря, странно:

— Я уверена, что вы выносите с собой продукты, это запрещено нашими правилами.

Пришлось вызвать руководство отеля. Народа вокруг собралось много, вся наша группа почти в полном составе да ещё несколько иностранцев. Подошла женщина, сидевшая до того за стойкой администратора. На глазах у всех жена вывернула сумку прямо на пол, и там образовалась небольшая горка, в которой можно было найти всё что угодно: косметику, документы, массу всяческих мелочей, — кроме продуктов. Иностранцы заулыбались, а мы стояли возмущённые, но сдерживали эмоции, чтобы не накалять обстановку.

Администратор ресторана растерянно начала собирать и запихивать назад в сумку всё, что оказалось на полу.

— Не трогайте, я сама, — строгим тоном произнесла моя супруга.

Фима решил, что пора вмешаться:

— Простите, советское консульство ведь в Загребе расположено? — и, уловив кивок администратора, продолжил: — Разрешите, я позвоню туда, и дайте мне адреса других отелей, мы бы хотели отсюда уехать.

Администратор так и застыла с раскрытым от изумления ртом: это надо же, почти сорок человек отель со скандалом покинуть собираются! А значит, и ей здесь больше не работать. Да и не только здесь — кто же возьмёт к себе человека, допустившего практически катастрофу на своём рабочем месте? Мы прекрасно понимали её состояние, но сочувствовать не собирались.

Оказалось, что произошла ошибка: нас просто спутали с другой парой туристов, которые во время завтрака напихали в женскую сумку всевозможных продуктов со шведского стола, а когда охранник попытался их задержать, оттолкнули его и убежали.

— Такое обычно позволяют себе только русские, а тут вы выходите и по-русски разговариваете. Ну, мы и подумали… Извините нас, пожалуйста, — заявила пунцовая от стыда администратор.

— Вы бы хоть узнали, когда мы приехали в Пулу, а потом уж скандал затевали, — сказал Фима. — Типичная антисоветская провокация, — и ушёл звонить в Загреб.

В это время в холл вывалилась из лифта весёлая компания с сумками в руках. Поняв, что мы русские, они тут же закричали:

— Поехали с нами, поторгуем!

Мы тут же заинтересовались и начали их тормошить:

— Где? Как? Чем?

— Да всем, что у вас есть. Вон видите — автобус стоит. Каждый день в это время он везёт всех желающих в центр города. Там на площади торгующие раскладывают свой товар прямо на асфальте, и от покупателей отбоя нет. К этому времени народ специально со всех сторон стекается, отдыхающих-то здесь со всего света полно, да и местные интерес проявляют. В общем, любую ерунду продать можно, если, конечно, с ценой не ошибётесь. Принцип ценообразования простой: каждый рубль стоимости вашей вещи должен превратиться в два доллара, вот так и просите. Учтите, что сейчас официальный курс рубля почти приблизился к полутора долларам, так что два — это нормально, иногда даже маловато, но тут уж вам самим решать.

Впереди у нас было ещё десять дней, поэтому спешить мы не стали, решили пока у моря погулять да слегка на солнышке погреться. Наши на берегу собрались практически все, не было лишь Фимы, который как исчез под предлогом звонка в советское консульство, так больше и не появлялся. Знакомы мы все были не первый день, способности друг друга знали чётко, поэтому без какой бы то ни было раскачки Мишка Петров начал травить анекдоты.

Мишка — доктор наук, говорят, когда-то подавал надежды как один из самых молодых и талантливых физиков-теоретиков в нашей стране, но затем у него случилась то ли несчастная любовь, то ли иная личная драма — он сломался, забросил науку, работал даже дворником в каком-то институте, но потихоньку пришёл в себя и вот теперь возглавляет у нас одно из самых любопытных направлений. Он самолично расписывает печные изразцы подглазурной краской, покрывает их глазурью, а напоследок обжигает в придуманном им же специальном муфеле, но не простом, а проходном.

На транспортёр, выполненный из вольфрамовой проволоки, кладут подготовленные изразцы, и те едут в длинную туннельную печь для обжига. Скорость движения транспортёра рассчитана таким образом, что времени, пока изразцы находятся в зоне максимальной температуры, хватает для качественного расплавления глазури и полного заполнения всех углублений в красочном слое для получения идеально гладкой поверхности. Печь стоила бешеных денег, почти все направления приняли участие в финансировании её производства, и не зря: у нас собралась огромная очередь желающих купить эти изразцы для облицовки своих каминов. Мишка уже не успевал выполнять многочисленные заказы. Вот и здесь он заявил нам, что придумал новое устройство со значительно большей производительностью — готовьте, мол, денежки, дорогие коллеги.

Но любили все Мишку не за его способности — среди членов кооператива многие ему в этом не уступали, — а за его незлобивый характер и феноменальную память на анекдоты. Знал он их тысячи, но знать мало, он умел их так преподать слушателям, что все приходили просто в щенячий восторг.

Мужская часть нашей компании уже заставила пустыми пивными бутылками всю поверхность немаленького столика, стоящего между буфетом, откуда пиво регулярно к нам поступало, и бассейном, куда время от времени все отправлялись слегка охладиться. Посредине стола в окружении пивных гордо стояла пара бутылок местного белого вина, с удовольствием употребляемого нашими дамами.

Время благополучно подбиралось к семи часам вечера, а значит, и к ужину, когда наконец появился наш финансовый гений. Фима осмотрелся, взял одну из ещё не початых бутылок пива, буквально в два длинных глотка осушил её, после чего изрёк:

— Консул убедительно попросил нас не шуметь и не дурить, наш отель лучший в этом районе, а менять шило на мыло глупо. Это первое. Второе: он имел долгую беседу с директором отеля, который примчался через несколько минут после того, как я начал разговор с консулом. Уже уволен охранник, а с администратора ресторана взяли слово, что она во время сегодняшнего ужина публично принесёт извинения Анатолию и Надежде. А ещё консул собирается навестить нас в самое ближайшее время: не каждый день сюда полтора десятка докторов различных наук на отдых одновременно прибывает, вот он с нами познакомиться и пожелал.

В этот момент со стороны моря раздался чей-то крик.

— Вот Мишка дурак — в море полез, наверное, ногу повредил. Разве здесь можно купаться! В туалет, понимаешь, поленился пойти, далеко, мол, вот и отправился в море нужду справить. — Всё это Лёшка уже на бегу нам объяснял.

Действительно, почти у самого берега виднелась Мишкина фигура, он сидел по пояс в воде и, задрав ногу, что-то с ней делал.

— Мишка, ничего не трогай! Сломаешь — придётся резать, — завопил Лёха, но было уже поздно.

И действительно, Михаил умудрился наступить на здоровенного морского ежа, а хуже того, пытаясь выдернуть иголку, он её сломал, да ещё где-то глубоко в пятке. Пришлось сразу же посадить его в дежурную машину и в сопровождении Лёхи везти в ближайшую травматологию.

Печальные пришли мы в ресторан, аппетит пропал, и даже искусство поваров никак не могло прорвать пелену грусти, накрывшую нас всех с ног до головы. Официанты уже подали дежурное второе блюдо (замечу, что ещё целый день нам предстояло питаться по дежурному рациону и только потом перейти на заказное меню, поскольку заказ на следующий день нужно было делать накануне утром), когда администратор ресторана попросила минутку тишины. Зал, в котором стоял ровный гул, стал в недоумении затихать. Бледная от волнения женщина в форменной одежде произнесла всего несколько слов:

— Я приношу глубокие и искренние извинения нашим гостям из Советского Союза за досадную ошибку, случившуюся сегодня во время обеда, и в качестве компенсации за допущенную грубость прошу принять этот скромный подарок.

Она на секунду замолкла, давая возможность всем русскоговорящим понять то, что она хотела сказать. Затем, неожиданно для всех повторила эти слова вначале на сербохорватском, которым владела большая часть присутствующих, а затем ещё на нескольких языках: английском, немецком, французском, итальянском… А потом мы уже со счёта сбились, поскольку дама всё ещё продолжала говорить, а в зале под одобрительные хлопки и выкрики появились два официанта, нёсшие на больших подносах по бутылке шампанского в ведёрке. Одну с поклоном вручили Надежде, а другую — мне.

— Это коренным образом меняет дело, — сказал Фима. — Ну что, ребята, принимаете извинения? — обратился он уже к нам.

— Принимают, принимают. — Ответ Витьки Ершова сопровождался хлопком открываемой бутылки.

Виктор Сергеевич возглавлял у нас строительное направление и единственный из присутствующих не имел учёной степени, да и вообще никаким учёным не был. Попал он в наш коллектив по чьей-то рекомендации, постепенно прижился, а потом и вовсе стал незаменимым человеком. Мало того что строителем он был отменным, так ещё такое умел своими руками вытворять, что пока сам не увидишь — не поверишь. Всё что пожелаете починить мог, и этот талант даже его неуёмную любовь к спиртному перевешивал.

Пить Витька совсем не умел, пьянел очень быстро и сразу, знаете, дурак дураком делался. Сдержать его могла одна лишь Зойка, его жена. Она от всяческих наук тоже была далека и профессию имела творческую — художник по костюмам. И, должен заметить, одежду конструировала замечательную. Тётка она была не вредная, хорошо готовила, да и любила это дело, чем мы во время всяческих сабантуев нередко злоупотребляли. Но главным её достоинством для нас являлось то, что она умела держать своего муженька в ежовых рукавицах. Вот и сейчас Зоя сидела рядом с ним и улыбалась во все свои тридцать два зуба. Подсчётами, конечно, никто не занимался, но Фима сказал, что их тридцать два, а его слово у нас в коллективе закон.

После ужина, когда мы оказались всей толпой в большом холле, к нам ещё раз подошла администратор. Тщательно выговаривая слова, она сказала, что, перед тем как покинуть отель, уволенный охранник указал ей на возмутителя спокойствия. Им оказался американский турист, который даже не стал отпираться, а, наоборот, с гордостью сообщил, что ворует еду во всех ресторанах, где имеется шведский стол. Спортивный интерес у него, понимаете ли, такой. Но уж коли его уличили, то он обещает в дальнейшем здесь этого не делать. Таким образом, инцидент был полностью исчерпан.

Вскоре вернулись Алексей с Михаилом. Обломок иглы, насколько смогли, из ноги удалили, но теперь Мишке придётся о прогулках временно забыть и регулярно на перевязки ездить.

Вот так и закончился первый день нашего пребывания на курорте мирового уровня.

Глава третья

О спичках, мужских трусах и старой кинокамере

Постепенно мы втянулись в отдых, а потом даже уставать от него начали — не привыкли долго бездельничать, вот и решили в город выбраться. Много с собой брать не стали, но по сумочке всякого барахла прихватили. Я взял в основном вещи, Надеждой в чемоданы втиснутые, — откуда они у нас дома появились, я даже и не помнил, поэтому за подвернувшуюся возможность избавиться от лишнего хлама ухватился сразу. А вот из той кучи, что Майка прислала, выбрал всего несколько штук, да и то на всякий случай — сомневался, что кого-то эта ерунда заинтересует.

Автобус затормозил около большого костёла — в Хорватии католицизм исповедуют, — и водитель объяснил нам, что будет стоять за углом, на соседней улице. Времени у нас три часа, а затем он обратно уедет.

Вывалились мы все на улицу, что делать дальше, не знаем, русская группа, которая встретилась нам в отеле в день приезда, уже уехала. Хорошо, среди нас несколько отдыхающих иностранцев оказалось, они уже здесь бывали, поэтому весьма решительно направились к небольшой группе, разложившей прямо на асфальте вещи для продажи.

Моя предусмотрительная супруга захватила с собой большую клеёнку, которую она расстелила на земле, захватив таким образом небольшой участок пространства, и начала доставать из сумки всякие сувениры, даже красивые резные шахматы вместе с доской выложила. Я взял в руки список наших товаров, составленный ею в гостинице, и стал его изучать, корректируя одновременно цены — ну не верил я, что за такие деньги, которые Надежда нарисовала, это будет продаваться. Жена тут же отняла у меня уже исчёрканную бумагу и велела пойти погулять — мол, она здесь и одна справится. Правильно, торговать ей не впервой, она же во внешнеторговом управлении одного из промышленных министерств работает. Правда, торговля там по другим принципам организована, но всё же и она торговлей называется.

Пока мы занимались выкладкой товара, народа вокруг собралось много. Люди подходили со всех сторон. В основном это были местные жители, и, что нас удивило, среди них оказалось немало молодёжи. Один парень тут же ухватил шахматы и начал торговаться с Надей, но она не собиралась уступать ни одного динара, и парень, заметив, что рядом мужчина уже достал деньги и только и ждёт, когда он откажется, тоже полез в бумажник.

Итак, почин был сделан. Надя, по торгашескому обычаю, денежку поцеловала да себе куда-то за пазуху спрятала. И откуда она всё это знает?

К тому, что лежало на нашей клеёнке, интерес был большой, что меня очень удивило. Несколько человек держали в руках полотенце, к которому были приколоты значки. Тут я прав оказался: коллекционеры в этой стране ещё не перевелись. Я хорошо помнил, что творилось в Белграде в 1970 году: на улицах тогда стояли сотни киосков, в которых продавали и обменивали значки.

По мере освобождения места на клеёнке Надя доставала из сумки всё новый и новый товар. Я помогал жене чем мог, но, когда очередь дошла до Майкиных трусов и лифчиков, отошёл в сторону, делая вид, что хочу посмотреть, что у других делается. На самом же деле мне было стыдно такие вещи для продажи выкладывать. Как же я оказался не прав! Моментально набежали люди — каким образом, интересно, слухи разносятся, понять не могу. Трусы сатиновые улетели махом — двое покупателей взяли всё оптом. Безразмерные хлопчатобумажные белоснежные лифчики купила одна дородная дама, она же ополовинила и кучку трусов до колен, причём, отойдя в сторону, на радость курившим поодаль мужчинам, начала прикладывать их к соответствующему месту, пытаясь рассмотреть себя со всех сторон без всякого зеркала. Столько разных комплиментов донеслось до её ушей, что ради одного этого стоило даме эти трусы в руки взять. Тут уж я окончательно понял, что ничего в торговле не понимаю, и пошёл погулять по площади, впрочем не слишком от Надежды удаляясь.

Моё внимание привлекла толпа мужчин, которая весело над чем-то смеялась. Я заглянул через их головы и увидел Яныша, демонстрирующего свои подарочные коробки и монотонно повторяющего одно и то же:

— Спички, кому спички?

При каждом повторении этих слов толпа начинала радостно ржать и никак не могла остановиться.

— Простите, а что здесь происходит? — тронул я за рукав незнакомого высокого дядю, совсем забыв, что вообще-то я за границей нахожусь.

— Слушай, а ты его знаешь? — вопросом на вопрос ответил неожиданно понявший меня югослав. — Объясни ему, что кричать слово «спичка» у нас не стоит. Понимаешь, «пичка» на сербохорватском… как бы это помягче объяснить… В общем, это женский половой орган. У вас тоже есть очень хорошее слово для обозначения этой замечательной штуки, так вот представь, что будет, если ты выйдешь на площадь и начнёшь это слово орать. Ну а палочки эти у нас называются «шибица», понимаешь?

Я тут же пробился сквозь всё уплотняющуюся, не перестававшую гоготать толпу:

— Яныш, нельзя здесь говорить «спички», кричи «шибица», я тебе всё потом объясню.

Он, как заведённый, кивнул головой и всё тем же затравленным голосом произнёс:

— Шибица, кому шибица?

Толпа тут же рассосалась — кина больше не будет, аттракцион приказал долго жить.

Когда торговля сама по себе начала иссякать, наша бухгалтерша, заводная, я вам скажу, девица, громко, на всю площадь закричала так, что даже голуби взлетели с купола собора:

— Люди, вы только посмотрите на этих русских докторов и кандидатов наук, какие из них торгаши прекрасные вышли, — и тут же обратно к своим вещам вернулась.

Весь вечер до и после ужина вся наша компания обсуждала одну лишь тему: «Ну и как мы поторговали?»

Дня три всё это продолжалось практически в том же ключе, а потом выяснилось, что товара почти не осталось, торговать нечем, а то, что осталось, почему-то никак не продавалось. Лично у нас в остатке оказалась старая узкоплёночная кинокамера с ручным пружинным заводом, а вот Майкина передачка уже во второй торговый день вся разлетелась на ура. Вот на общей вечерней беседе мы и решили завязать, а нераспроданные вещи выбросить на ближайшую помойку.

Так бы всё и произошло, но тут пришёл Фима:

— Ребята, завтра здесь что-то типа праздника, нас попросили — именно так, попросили — на нём поприсутствовать и не только потолкаться, но и обязательно поторговать на набережной, там специальные места оборудуют. Я объяснял, что мы всё распродали и вообще мы любители, а не профи, но они настаивали, чтобы тот, кто шибицу продавал, да ещё пара человек в этом участие приняли. Остатки вы небось ещё не выбросили? Тащите всё сюда, наберём сумочку да Надьку с Толькой пошлём, ну а в помощь им Яныша дадим — он такой фурор здесь произвёл.

Мы с Янышем сразу же в отказ пошли, а Надя сказала: а что, давайте, собирайте кто что может, — ей это явно понравилось. И вот в один из последних дней нашего пребывания в Пуле вся наша компания стояла у широкого парапета, отделяющего город от морской черты, на котором расположились многочисленные торговцы, и наблюдала, как моя жена пыталась втюхать кому-нибудь нашу узкоплёночную кинокамеру, для которой уж давно плёнку перестали производить. Пожилой человек с палочкой, остановившийся перед Надеждой, представился профессором местного университета. Просила она за наш раритет сущую мелочь, и профессор пошёл домой за деньгами, попросив убрать камеру подальше и никому её не продавать.

Мы уже успели забыть и об этой камере, и о моей торгующей всяким барахлом жене, поскольку к берегу на большой скорости подлетело сразу пять или шесть быстроходных катеров. Практически одновременно они остановились на глубине не более метра, за борт спрыгнуло по четыре человека, которые быстро перетащили на берег по паре десятков больших коробов и мешков, после чего катера взревели моторами и умчались в море.

Высадившиеся люди перетащили всё своё добро к парапету, продавцы, стоящие там, тут же потеснились, и итальянцы — а это были они — начали торговлю. Югославские полицейские в момент высадки куда-то внезапно исчезли, а когда вновь появились, всё было тихо и спокойно.

— Откуда эти итальянцы взялись? — спросил я у говорящего немного по-русски местного.

— Так они же наши соседи, здесь до границы рукой подать, — таким был смысл его ответа.

Около итальянцев сразу же возникла толчея, я там тоже вволю порезвился, пока жена всякой никому не нужной ерундой торговала. Именно там я и оставил немалую часть денег, вырученных нами за всё, что мы привезли на продажу. Главным, что я там купил, были наборы посуды с антипригарным покрытием, у нас такого ещё никто не видел, да и в Югославии они, вероятно, были в новинку, так как расходились лихо. Я их приобрёл десятка полтора. Красочная коробка, в которой они лежали, была достаточно жёсткой, поэтому доехали они до дома хорошо, а в Москве были распроданы за такие деньги и с такой скоростью, что хоть опять в Пулу отправляйся.

Один набор мы оставили себе, но потом пожалели — надо было и его продать. Сущей ерундой оказалась эта итальянская посуда: судочки без крышек, предназначенные для выпекания кондитерских изделий, с неплохим покрытием, но настолько тонкими стенками, напоминавшими ватманскую бумагу, что чуть заденешь — и сразу же мнутся. А там остаётся их только на помойку вынести, где они у нас вскоре и оказались.

Но это было уже потом, а пока я гулял вдоль парапета и всё ждал того деда-профессора, который за деньгами пошёл. Наши уже в автобусе сидели, а он всё не показывался.

— Надя, Толя, идите скорей, мы уже уезжаем! — закричал было Фима, но осёкся, поскольку увидел, как, сильно прихрамывая, с горки спускается пожилой человек. Из автобуса его тоже заметили и попросили водителя ещё минуточку подождать. Всё закончилось замечательно, свой товар мы продали полностью.

Оставшееся время мы провели в ленном валянии на пляже, купании в бассейне и долгих разговорах обо всём на свете. Михаил каждый день, как на работу, ездил на перевязки, рана не заживала, постоянно нагнаивалась, ему её резали, чистили, чем-то заливали, а на следующий день всё повторялось снова. Только перед самым нашим отъездом нога более или менее поджила, но он так и приехал домой прихрамывая.

Ну а закончилось наше пребывание в Югославии тем, что мы целый день провели в Белграде в безудержной трате остатков денег. Чего мы только не накупили, в основном, конечно, себе любимым, мамам с папами и прочим братьям и сёстрам, но многое по приезде перекочевало на полки знакомых магазинов, что позволило не только полностью окупить поездку, но и прилично заработать.