Проданное ничто (сборник)

Владимир Дэс

В данный сборник вошли рассказы: 1. Проданное ничто 2. Рука короля 3. Богатый опыт 4. Восстание Спартака 5. Зарождение разума 6. Как я не мог 7. Лифт 8. Мерседес 9. Меценаты – люди особенные 10. Мир идиотов 11. Мистификатор 12. Младостарец 13. Муки издателя 14. Письмо 15. Один день 16. Пролетая мимо 17. Справедливости желаю 18. Судьба писателя 19. Счастливые дни 20. Тараканы 21. Тело моё – мною любимое 22. Уход

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Проданное ничто

Впервые я встретился с Дьяволом вскоре после своего рождения.

Очевидно, он уже тогда приметил появление на белый свет моей порочной души.

В церкви, когда меня крестили, я так орал и крутился в руках моих крестных, что чуть не упал мимо святой купели.

Не хотел Он, наверное, отдавать мою душу под сень Господней десницы.

Рос я трусливым и подловатым.

Впрочем, это меня не особо беспокоило.

Жить я старался для себя, ибо любовь к самому себе почитал высшей из людских добродетелей.

Ближнего тоже надо любить, но, конечно, не больше себя самого, и с этой точки зрения сатанинские принципы жизни нравились мне куда больше, чем всеобщая любовь Всевышнего ко всем и всему.

Между мной и Дьяволом давно уже протянулась невидимая ниточка общения.

Я никогда не позволял себе плевать через левое плечо, памятуя, что он именно там, у меня за спиной, слева.

Иногда я обращался к нему за небольшими услугами, и он оказывал мне эти услуги, не требуя взамен практически ничего, а если и просил, то так, ерунду всякую, например: предать кого-то из друзей или соврать о чем-то.

В общем, сущие пустяки, мне это ничего не стоило.

Так вот шел год за годом, и мне исполнилось двадцать девять.

Я к этому времени женился, у меня уже сыну исполнилось пять годиков; таким же, кстати, негодяем рос, как и я.

Жена — дура круглая, ничего в этой жизни не понимала, но поскольку надо же было с кем-то жить, постольку я и жил с нею, не обращая на нее особого внимания.

Мать умерла года три назад, а теперь от рака загибался в онкологии папаша. Все никак не мог умереть. А чтобы его квартира не стояла зря пустая, я ее втихаря сдал под офис одним дельцам. Но папаша уперся и никак не давал ключи.

«Пока я жив!..» — кричал, а чего, спрашивается, кричать? Сейчас жив, через час не жив…

Единственная отрада — работа… да еще любовница, пожалуй.

Любовница замужняя — я ведь не дурак, мне одинокие бабы даром не нужны. Муж у моей — сущий лопух: стирает, гладит, за детьми ухаживает.

Такие, как моя, просто клад: и на подарки не надо особенно тратиться, и обязательств никаких.

Встретились, раз-раз, и разбежались.

На восьмое марта духи подаришь, но и она мне на двадцать третье февраля что-нибудь не дешевле; к этому я ее сразу приучил.

Работу я нашел, наверное, не без Его помощи, в одном коммерческом банке. Так, продал кое-кого кое-кому за то, чтобы влезть в этот банк.

Влез. И потихоньку, потихоньку начал карабкаться наверх. Так за полтора года добрался до кабинета одного из замов управляющего.

И я, и Сатана прекрасно понимали, что мне надо куда больше. Ну, хотя бы весь банк, а не часть его.

Но об этом мы с Ним никак не могли договориться.

И чего только я ему не предлагал, все и вся готов был продать. Оболгать, обворовать, опозорить, обмануть, подставить хоть кого, но Он вдруг уперся — и все тут.

Мол, Он и так много мне за такие мелочи помогал, и хватит. Теперь подавай Ему что-нибудь посущественнее.

А что, спрашивается, посущественнее?

Душу мою — слишком жирно будет.

Я Ему предлагал и жены душу, и сына, безвинного негодяя, и любовницы, и папаши-доходяги — не берет.

Врет, что у него с теми душами сложности возникнут, а вот с моей никаких проблем в их тайной канцелярии не возникнет.

Я Ему тогда предложил помощь в преодолении этих проблем, но Он отказался.

Вообще-то торговаться с Сатаной — хуже нет: отец лжи так и норовит обмануть. Но и я не лыком шит.

Спорили мы с ним, спорили, и наконец я понял, что придется и мне самому чем-то пожертвовать. Хоть и жалко, но раз уж я решился расстаться с чем-то собственным, то проворачивать это следует с наименьшими потерями.

И опять мы с Ним пошли торговаться, но уже по деталям.

Торговались, торговались и порешили, что за назначение меня управляющим банком я отдам Ему один час из моей жизни.

«Черт с Ним, — решил я. — Пусть берет, с меня не убудет».

Договорились, что этот час я выберу сам, но лишь после того, как меня назначат управляющим.

Я все рассчитал и продумал.

Пусть этот час придется на обеденный перерыв в первый день на новой должности. Закроюсь в своем новом кабинете на весь этот час, не буду ни дверь открывать, ни на звонки отвечать. Журналы, газетки почитаю — час и пройдет незаметно. И ничего плохого Он мне сделать не успеет.

Но нутром я чувствовал, что Он готовит-таки мне подлость, негодяй!

Но я Его проведу. Хоть он и дьявол, хоть и хитрый, но я хитрее: не зря с Ним столько лет сотрудничал, научился кое-чему.

Он думает, что купил у меня один час моей души, ан нет: я продам Ему один час Ничего, час пустого времени, проведенного в кабинете, где мне никто ничего не сделает.

Я буду бездействовать, а от бездействия вреда не бывает.

Ха-ха, я продам я Ему голое Ничто!

То-то рожа его рогатая скривится не хуже человеческой.

После долгих споров я прикинулся, будто очень расстроен такой сделкой — продешевил, мол, но делать нечего.

Я подписал кровью Его документ и назвал ему час.

Он опешил и, точно, скривился. Но дело сделано, документ подписан, так что придется Ему следовать букве договора.

Поскрипел Он зубами, повертел хвостом и, не прощаясь, исчез.

И тут же вбегает ко мне моя перепуганная секретарша и кричит с порога:

— Управляющий… Семен Пахомыч только что скончался в своем кабинете.

Я — туда, а там уже полно народа и врачей.

Сердце у него вдруг остановилось, а ведь с виду здоровый был мужик.

Меня нашло в толпе и отвело в сторонку одно влиятельное лицо.

— Есть мнение, — говорит со скорбной миной, — назначить тебя на место покойного. Я поддерживаю. — И добавил, глядя мне в глаза: — Подойдет от меня директор одного предприятия, так ты оформи ему безвозвратный кредит на пятьсот миллионов.

Я, тоже со скорбью на лице, с готовностью подтвердил, что оформлю такой ерундовский кредит сразу же после моего назначения.

— Вот и прекрасно, — сказало влиятельное лицо, похлопав меня по плечу. — А жаль покойного, он нас никогда не подводил.

Через неделю кабинет управляющего продезинфицировали, и я въехал в него вместе с настольными портретами родителей, жены и сына. Пусть люди думают, что я хоть кого-то люблю в этом мире.

Я прошелся по кабинету. Пооткрывал дверки пустых встроенных шкафов. Понажимал кнопки селектора, проверил связь — все работало.

Ладно.

Я решил до окончания проданного Дьяволу часа ничего не делать и ничего не подписывать.

Выпил чаю.

Позвонил своим бабам.

Вначале жене, напомнил ей, что она дура. Она согласилась, но почему-то заплакала.

Потом любовнице — ей напомнил, что я теперь шишка покруче, чем был, пусть подумает, чем меня теперь будет удерживать. Такие мужики, как я, на улице не валяются, а таких, как она, с идиотами мужьями — пруд пруди.

Она обозвала меня сволочью и почему-то тоже заплакала.

Ладно пусть поплачут, меньше кое-чего другого сделают.

Заодно вызвал секретаршу покойного, ветхую его подругу, и напомнил, что пора бы ей покинуть мое учреждение, а то, не дай бог, еще помрет, как ее дружок, здесь, в моей приемной, и придется опять все хлоркой посыпать, а я эту хлорку на дух не переношу.

Она покачалась немного и ушла, шаркая и рыдая.

Вот так.

Вроде, все.

До обеда еще оставалось два часа.

Позвонить, что ли, отцу, помочь предстать пред Создателем.

Позвонил.

Не соединили, на облучении, говорят.

Ладно, пусть облучают.

Облучай, не облучай, а квартирка-то все равно моя будет.

Из приемной послышался какой-то шум.

Я выглянул.

Оказалось, уводят под белы руки старую секретаршу.

На ее место тут же села моя, вся в прыщах перекиси. Созревает девочка, и пусть созревает, от меня не уйдет. Сказал я ей, лупоглазой, чтобы не соединяла ни с кем и предупредила охрану, чтобы не пускали никого ко мне с улицы.

Все дела — после обеда.

Попросил принести газет, кофейничек и коньячок.

До проданного времени оставалось полчаса.

Постоял у окна, тонированного, зеркального.

Внизу людишки, как букашки.

Суетятся, козявки, бегают, лапками перебирают. Маленькие они какие-то, плюгавенькие, а я вон какой в зеркальном стекле — высокий, сильный, правда с лысинкой, но это ничего, это даже украшает меня, намекает на недюжинный интеллект — лоб от лысины кажется выше и мощнее. А раз лоб большой, значит, ума палата.

Смерил я свой лоб пальцами впечатляет.

С таким-то лбом я скоро и без Дьявола обойдусь.

«Бамм!» — ударили часы. Я даже вздрогнул.

Все — наступило дьявольское время.

Осторожно, на цыпочках подошел я к своему креслу и тихо сел в него.

Замер.

Ничего.

Потекли минуты.

Я взял газету, начал читать.

Через минуту заглянула секретарша, сказала, что звонят из больницы, от отца.

«Ага, — обрадовался я, — похоже, каюк папаше».

По такому случаю трубку грех не взять.

А там папа.

Он бодрым голосом сообщил мне, что у него сегодня вдруг пропали все метастазы и его выписывают.

Я онемел.

А папаша все смеялся, все говорил и говорил о том, как он сейчас выпишется, да как приедет к себе в квартиру и что там будет делать…

Я бросил трубку.

Что же теперь делать? Я ведь уже плату за пять лет вперед взял и пустил эти деньги в оборот.

Теперь их не вытащишь. А люди — те, что дали деньги, — их попросят, причем очень быстро и настоятельно.

Как бы мне самому вместо папаши не отправиться к Создателю.

Посмотрел на часы.

Прошло пять минут.

Руки задрожали.

Тело задергалось.

«Та-ак, — сказал я себе. — Спокойно. Больше никаких звонков».

На всякий случай выгнал свою долгоногую из приемной и запер за ней дверь. Чтобы не вздумала сдуру соединить еще с кем-нибудь, у кого случилось что-то хорошее.

Уходя, она сообщила, что мне почтой пришла кассета, еще вчера, на старое место, но она забыла ее передать. На бандероли было написано «Лично в руки», и она не стала ее вскрывать.

На столе у нее лежала эта самая кассета.

Я ее взял. И прямо в пустой приемной от нечего делать вставил ее в видеомагнитофон и включил телевизор.

Там какой-то идиот развлекался в постели с двумя негритянками.

Пригляделся — да это же я в парижском номере во время загранкомандировки!

Я нашел обертку бандероли и узнал почерк моей жены-дуры.

И запустил в телевизор подвернувшимся под руку кофейником. Тот врезался в угол чертова видеоаппарата и взорвался, как бомба, разукрасив приемную кофейным цветом.

Тут в дверь стала ломиться охрана.

Пока я, суетясь, доставал кассету, дверь выломали.

Я выцарапал-таки кассету и нырнул к себе в кабинет, оставив охранников и секретаршу в изумленном остолбенении.

Кассету я тут же разломал, а пленку порвал на клочья и разметал по кабинету.

И тут же позвонил своей любительнице похабных картинок.

Жена вначале слушала молча, а затем наговорила мне такого, что я сам замолчал и молчал очень долго.

Перед внутренним взором замаячил СПИД.

«Врет», — подумал я, впрочем, без особой уверенности.

И решил: позвоню-ка я любовнице, как-никак она врач, и что-то такое у нее бы у первой обнаружили.

Позвонил.

Она меня выслушала и, похоже, грохнулась в обморок: с того конца линии донеслись панические вопли.

У меня закружилась голова.

От сатанинского часа прошло тридцать две минуты.

Надо было ехать.

Ехать домой к идиотке-жене, в больницу к любовнице, на квартиру к отцу, но я ждал, когда закончится проданный час.

Час Ничего.

Хорошенькое Ничего!

Налил я себе полстакана коньяку и выпил залпом.

Коньяк оказался таким крепким, что я чуть не подавился и от кашля загнулся в пол. При этом лбом треснулся об ручку кресла и рассадил лоб до крови.

Но я молчал. Не кричал. Понимал, что, если позову на помощь, может произойти что-то совсем ужасное.

Обложив лоб бумажными салфетками, я рухнул в свое новое кресло.

Но тут же подпрыгнул от какого-то шороха.

Оказалось, я сел на мною же брошенную газету.

Схватил ее, хотел разорвать, но в глаза бросился заголовок, который я почему-то раньше не заметил: «Умер управляющий — умирает банк».

А ниже — маленькое сообщение, что нашему банку приостановили действие центробанковой лицензии.

— Что-о?! — воскликнул я, не веря глазам.

Тут в щель заглянула секретарша и выпалила:

— К вам ваш сын. — Увидела мою окривевшую рожу, ойкнула и исчезла.

— Сын? — машинально переспросил я и машинально же глянул на часы.

Они стояли. Стрелки застыли за пять минут до конца проданного времени.

— Стоп, — сказал Бесу Всевышний. — Ребенка оставь в покое — нет у тебя права на его душу. И без того ты много натворил в свой час.

— Ха-ха мой Бог! Да я же ничего не делал, Господи. Он сам своим бездействием создал все это. А я всего лишь наблюдал со стороны. Как, оказывается, просто уничтожить твое создание. Надо всего лишь сказать, что я, Сатана, рядом, и человек сам начинает себя гробить. Глупец. Сидит и ждет. И этим себя уничтожает. Так что, Боже, если не будем губить младшего, то я забираю этого банкира, а то он за пять оставшихся минут такого натворит, чего даже мне, Дьяволу, не придумать.

Господь посмотрел на своего некогда лучшего Ангела, ныне подобострастно виляющего перед ним хвостом, на застывшего полоумного человека с проданной душой и махнул дланью:

— Забирай! Мне он не нужен.

— Сын? — переспросил я.

— Да, сын прежнего управляющего.

— Чего ему надо?

— Не знаю.

Оттолкнув ее, в кабинет ворвался парень.

Я как увидел его, так и понял: это конец, он пришел меня убить. Наверное, Сатана ему шепнул, ради кого и чего умер его папаша.

Я не стал ждать мордобоя. С детства боюсь физической боли.

И тут же решил: «В окно…» Разбежавшись, выбил импортное тонированное стекло вместе с пластмассовой рамой.

И в этот момент пробили часы.

Все…

А этот сын бросился за мной к окну с какой-то бумажкой, крича вслед мне, уже вылетающему с седьмого этажа: «Подпишите денежную помощь на поминки по отцу!»

«Какому отцу? — еще успел я подумать. — Какую помощь? Как же так?

Он же пришел меня убивать».

Бам-м… об дорогу, по которой ходят люди-букашки.

И тут же:

— Привет, приятель, а вот и я. — Дьявол стоял над моим бездыханным телом. — Что, обманул? — Он тряхнул мою отлетевшую душу. — Ну, полетели.

Я трепыхнулся с надеждой: раз полетели, так, может быть, не к нему в Преисподнюю.

Но Дьявол, подхватив мою душу, оторвал ее от толпы, уже собравшейся над распластанным мной, бывшим человеком, сделал крут, и вмиг свет над моей душой замкнулся.

Ужас и тоска охватили всего меня, буквально выворачивая наизнанку.

— Боже мой, какая мука!

— Причем вечная, — утешил мой бывший приятель, подливая кипяток в котел, где я оказался с моим бывшим начальником.

Тот, увидев меня, протянул к моей шее свои синие руки.

— Господи! — вспомнил я о Всевышнем. — Спаси!

— Поздно, дорогой, — ответил мне Дьявол и больно ударил кочергой по шее. — Раньше надо было о Боге вспоминать.

От удара я поневоле нырнул в бурлящую жижу. Хлебнул кипятка и заплакал.

Бедный я, бедный. Жалко-то как себя! И на кой черт сдался мне этот Дьявол! Сиди вот теперь в кипятке и жди, когда тебя жарить начнут.

Тут что-то булькнуло.

— А-а-а!!! — завопил я.

Это мне свежего кипяточка подлили.