Беседа вечером у гардероба (сборник)

Владимир Дэс

В данный сборник вошли рассказы: 1. Беседа вечером у гардероба 2. Дневник одинокой женщины 3. Киллер 4. Месть 5. Микет 6. Надо выйти замуж 7. Несколько дней из жизни холостого человека 8. Путь 9. Сны на продажу 10. Учитель

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Беседа вечером у гардероба

— Нет, ты согласен, что самое прекрасное создание на Земле — это женщина? — спросила меня девушка, сидевшая у гардероба в короткой норковой шубке.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Может, это и так, но в мире есть много чего прекрасного. Например, бабочки.

— Бабочки? Бабочки — ерунда. Бабочками любуются только недозревшие юнцы и перезревшие импотенты. Ну скажи, разве может бабочка сравниться с этим… — и моя собеседница обнажила свою белую, тугую грудь.

После такого убийственного аргумента я мысленно согласился, что бабочки — это, конечно, прекрасно, но женщина…

Я не успел доразвить эту мысль вслух, белоснежная грудь моей собеседницы исчезла в недрах норковой шубки также неожиданно как и появилась.

Появление, а затем исчезновение нежного белого бугорка тут же приостановило пораженческий ход моих мыслей, и я, в надежде на продолжение эротического сеанса, опять возразил:

— Не знаю, может, женщина и самое прекрасное существо на Земле, но все ли это понимают? Вот в чем вопрос, — по-шекспировски ловко закончил я свою философскую речь.

— A-а, понравилось, — догадливо помахала она пальчиком, — еще посмотреть хочешь.

— Ну, как тебе сказать… Не отказался бы.

— Вот и ответ на мой вопрос. Нравиться может только прекрасное.

И после того, как я милостиво согласился с ее теорией о прекрасном, она тоже милостиво уступила:

— Смотри, — и распахнула шубу.

Да, посмотреть было на что. Под шубой одежды не было, кроме кружевного французского белья. Мои руки независимо от меня и моего сознания потянулись к тому самому прекрасному, но уперлись в шубку, а не… В общем, мне сказали:

— Смотреть смотри. А если хочешь лапать, то гони монету, Столбик.

Столбик — это я.

То есть мое прозвище. Так меня стали звать все после того, как я устроился работать в гардероб этого ночного клуба. А моя прекрасная собеседница — одна из проституток, которые дежурят здесь у гардероба по вечерам, дожидаясь своей очереди на вызов. Мы были с ней в приятельских отношениях и любили поболтать, пофилософствовать на разные темы.

А зовут ее Вика. У нее своя философия женской доли, свое видение жизни и своей профессии.

Вот и сегодня у нее еще нет клиентов, поэтому, а может, и по другой причине она опять откровенничает со мной.

— Вот как ты думаешь, почему я проститутка? — задала она мне очередной вопрос.

— Не знаю. Может, жизнь заставила.

— Нет, я сама. С самого детства я мечтала дарить любовь. Всем, всем, а особенно мужчинам.

— А мне ты можешь подарить?

— Тебе нет.

— А почему?

— Да ты какой-то беззащитный, а мужчина должен быть сильным. Хотя за деньги могу подарить любовь и тебе.

— А без денег нельзя. Без денег? Можно и без денег, но это если полюблю. А я тебя пока не люблю. Жди. А ты кем мечтал стать в детстве, Столбик?

— Я звезды, любил.

— Звезды?

— Да. Мне нравилось на них смотреть.

— Мне тоже.

— Хотел стать звездочетом, но пока вот стал гардеробщиком. Вика, а ты замужем была?

— Да. И замужем была, и дочь есть. Молодая была, глупая. Все вокруг только и говорили: «Выходи, выходи». Наслушалась мам, теть да подруг, что «замуж» — это обязательно. А что муж и любовь несовместимы, поняла потом. Муж с любовью живет «до», а «после» уже так, выполняет обязанности. Поняла я это и ушла от него. Другое дело мужики, которые тебя покупают. Раз платят деньги, значит любви хотят. Вот так-то, Столбик.

— Но ты же продаешь свое тело.

— А ты что, не продаешь? Можно подумать, ты не руками, а святым духом пальто и шубки на вешалки вешаешь.

От такого заявления я немного растерялся.

Не знаю, конечно. Тело телу рознь. Я имею в виду части тела. Но я сомневаюсь, что твоя мать знает, чем ты занимаешься по ночам. Да и дочь вряд ли будет в восторге если ей будут говорить, что ее мать — проститутка.

— Да? А ты считаешь, что твоя мать не была проституткой?

— Моя мать? — я чуть не задохнулся от возмущения. — Ты говори, да не заговаривайся. Моя мама и слова-то такого не знала.

Вика посмотрела на меня, как на глупого ребенка из детского сада, и отложила сигарету.

— Не знала, говоришь? Да ты же мне рассказывал, что твоя мать с твоим отцом жили, как кошка с собакой.

— Ну, жили.

— И ты говорил, что она не любила его.

— Ну, не любила.

— А жила.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что твоя мать спала с твоим отцом.

— Ну, спала, наверное.

— Не наверное, а точно спала, раз ты родился. И еще, наверное, на аборты ходила не один раз.

— Насчет абортов я не знаю.

Может, и не знаешь, а по всему выходит, что мать твоя так же продавала свое тело твоему отцу, как и я. Только ее цена была иной. За жизнь с нелюбимым человеком она брала квартирой, платьем, пудрой, путевкой в санаторий и может быть даже мечтой о твоем «звездном» образовании. И я тоже хочу квартиру, машину, шубу и дочь тоже хочу вырастить здоровой и образованной. Так чем я отличаюсь от твоей матери?

Мне стал неприятен этот разговор, и я его оборвал:

— Прекрати!

— Ой, ой, Столбик, ты что, обиделся? Не обижайся. Правда — она всегда глаза колет. Я же не обижаюсь, когда меня проституткой называют. Почему же ты обижаешься на меня за свою Мать? Я же не виновата, что у нас, женщин, такая доля.

— Я прошу не трогать мою мать!

— Ну, ну, не кипятись. Я пойду пока, попью кофе, а ты попей водички, остынь.

Она ушла.

Я попил водички. Остыл.

«Вряд ли она хотела обидеть мою мать, — рассуждал я. — Просто она немного чокнутая, так о ней говорят подруги по работе, хотя подруг-то у нее и нет. Она одиночка».

Мне стало как-то неудобно за то, что на нее накричал, я сел на низкий стульчик и как бы спрятался за гардеробной стойкой.

Только я уселся, прислонившись головой к вешалке, как услышал:

— Столбик, Столбик, ты где? Я тебе кофе принесла.

— Я здесь, — откликнулся я.

Вика как ни в чем не бывало поставила на стойку чашечку турецкого кофе.

— Хлебни. Замечательный кофе. Бодрит.

Я пил кофе. Она курила травку.

Мы долго молчали.

— Скажи, Вика, — наконец начал я, — а ты никогда не хотела стать просто любовницей какого-нибудь миллионера?

— Ну что ты, Столбик, конечно хотела. Но чтобы стать любовницей, надо полюбить, а я еще никого не любила. А быть любовницей за шмотки или за служебное положение — это хуже проституции. Хотя нашего брата клиенты часто перекупают у «мам». Сначала ты в бригаде у «мамы», а потом какой-нибудь втюрится и заберет к себе. Конечно, из миллиона один раз бывает, что предложит замуж, но, как правило, брезгуют брать проститутку в жены, а в любовницы — это часто. Если, конечно, — ты хоть чуть-чуть смазливая. То есть не уродина.

— Так в чем же дело, Вика? Ты же красавица.

А что ты думаешь, у любовницы жизнь сладкая, Столбик? Вот я вышла из этого ночного клуба, и я — женщина как женщина. А любовница должна всегда и везде нести эту печать с собой. Да еще жить со страхом перед встречей с законной супружницей любовника, да домогательства его друзей, да не смей ни с кем ни пройтись, ни заговорить — ты же собственность любовника. Нет, эта жизнь не по мне. Сейчас я свободна. Хочу — иду, работаю; хочу — не иду, не работаю. Хочу — люблю; хочу — не люблю. Нет, Столбик, любовницей быть я не хочу. Мне и так хорошо.

И она глубоко-глубоко затянулась сигаретой.

— Ни черта эта гадость не берет. Я к тебе нырну, уколюсь.

Я вообще-то не разрешаю у себя в гардеробе колоться наркоманам, для этого туалеты есть. Но Вика есть Вика. И я согласно кивнул.

Она нырнула в вешалки. А ко мне подошла компания из пяти человек. Я их раздел, отдал номерки и пошел посмотреть, как там Вика.

Она сидела на стуле в дальнем углу, откинув голову и опустив руки вниз. Глаза ее были закрыты.

Я ее тронул за плечо.

— Вика. Ви-ка.

Она подняла голову, открыла глаза и сказала:

— Я сейчас, Столбик. Немного посижу и выйду. Пять минут.

Через пять минут Вика вышла, как ни в чем не бывало, только зрачки были больше глаз.

Опять присела у моей гардеробной стойки. Клиентов не было. Очевидно, еще не созрели до любви.

Она молчала, а мне хотелось поговорить.

— Вика, а как ты села на иглу?

— О, это отдельная история, Столбик. Еще по молодости, когда развелась с мужем, я оставила дочь маме и поехала в Москву. В первый же вечер меня сняли на Тверском бульваре двое парней на «джипе» на всю ночь за триста баксов^[1]. Деньги пообещали заплатить утром. Привезли к какому-то дому. Завели в квартиру, которая занимала целый этаж. Там оказался пьяный хозяин. Для него меня, оказалось, и сняли. Хозяин был настолько пьян, что, наверное, и не понимал, кого к нему привели. Вместо того, чтобы заняться со мной любовью, он стал швырять меня из угла в угол, как тряпку. И так всю ночь. По утру мне ничего не заплатили, как обещали, а пустили по кругу — пользовались все, кто был в квартире. К вечеру очнулся и сам хозяин, приласкал меня. А потом опять напился, снова стал кидать меня по углам. И так трое суток. Есть не давали. Только пить и то минеральную воду. На четвертые сутки, в полдень, когда я думала, что меня живой уже не выпустят, мне разрешили одеться и сказали, что если сама дойду до метро и уеду, то меня оставят в покое, а если нет, значит нет.

Как дошла, сама не знаю. Но дошла. И доехала до подруги, у которой остановилась. Та как меня увидела, так сразу все поняла. Отмыла меня и — в постель. А у меня сил не было даже спать. Вот тогда-то она мне и посоветовала укольчик. Сама кололась. Я так обессилела, что на все была согласна. Она меня уколола, и я уснула. Когда проснулась, она меня опять уколола. А потом еще раз. Тогда и села на иглу. Но когда поняла, что затягивает, сбежала из Москвы. Сбежать-то сбежала, а вот без укольчиков теперь не могу.

— Но укольчики, Вика, стоят больших денег.

— Конечно, Столбик, стоят. Но и укольчик того стоит, чтобы на него деньги тратить.

— А как же дочь, мать? А твое здоровье?

— Дочь. Мать. Мать пенсию получает. Дочка еще маленькая, ей много не надо. А мое здоровье — оно мое, а не твое.

— Наркоманы быстро умирают. А тебе дочь растить. Это как?

— А никак. Ты чего ко мне прицепился, Столбик? Завидуешь мне что ли?

— Завидую? Чему?

— Тому, что все меня любят.

— Как тебя любят, я уже слышал. А вот ты-то кого-нибудь любишь?

Она вскинула голову и посмотрела мне в глаза.

— О, Столбик в душу полез. Тела нашего вам, мужикам, мало. Все норовите в душу влезть.

— Зря ты так, Вика. Я понять тебя хочу.

— Понять? Не поймешь.

— Почему?

— Потому. Ты — мужик, а мужики никогда не поймут нас, женщин. По-другому вы устроены, понимаешь.

— Как это «по-другому»?

— Как по-другому? А очень просто. Разденься, подойди к зеркалу да посмотри, тогда узнаешь «как». А в общем-то ты мне на сегодня надоел, Столбик. И вообще все вы мне здесь надоели. Пойду домой.

Она закинула свою дамскую сумочку через плечо. Встала. Щелкнула меня по носу.

— Столбик, ты и есть Столбик, — и вышла из клуба.

Ушла.

Не дождалась клиентов. Не попрощалась.

Странная все-таки она женщина.

А может, все женщины странные.

А может, они и не странные, и никаких странностей нет, а есть простое непонимание.

Может, мы, мужики, просто не понимаем их — женщин.

Не можем понять.

Или не хотим.

Вот я хотел.

И что у меня получилось?

Ничего.

Полное непонимание.

Может, и правда: женщины — это женщины, а Столбики — это Столбики.

Примечания

1

Баксы — доллары США.