Об пол

Владимир Алексеевич Дивинский (2024)

Маус был обычным студентом медицинского вуза, пусть и не подавал особых надежд. Однако автоавария по пути на занятия перечеркнула всю его жизнь, ведь парень лишился ноги из-за тяжёлой травмы. Из глубокой апатии и депрессии его смог вывести лишь Терапевт — загадочный, огромных размеров человек с неожиданными методами работы. Теперь он готов снова выйти в мир, окружающий родной панельный двенадцатиэтажный дом. Однако новым препятствием на его пути внезапно становится сломанный лифт. Поняв, что путь наружу для него закрыт, Маус решает погрузиться в жизни, текущие за дверями разных квартир, ещё не подозревая, к чему это может привести. Готовьтесь к встрече с поэтом-садистом, призраком модного художника, поднебесными бездомными и гильдией жалостливых старух — всё под крышей одного панельного дома. В книге присутствует нецензурная брань!

За неделю до начала подъёма

К Маусу прибыл, как обычно разливаясь каскадом шуток по всей прихожей, Терапевт.

Он грохотал, рассказывая последние новости и описывая своё настроение, вынимая подарки и вешая джинсовую куртку на крючок в прихожей. Его красные руки будто бы набирали скорость перед тем, как поднять в воздух огромную тушу. При этом он казался парадоксально слабым посреди неразобранных куч зимней одежды и лыжных ботинок.

Может, он сбрасывал какой-то защитный слой в квартире Мауса или просто носил одежду на три размера больше.

— Мы похожи на стрёмную гей-пару! — хохотал он.

— Нет.

— Тебя тоже преследует ощущение, что прошло больше времени? Раза в четыре.

Теперь бритый налысо Терапевт остался в клетчатой рубашке и джинсах, которые были заляпаны сзади точками асфальтовой грязи. Он наматывал узкие овалы по клетчатому (опять-таки) полу недавно отмытой кухни.

— Тебе нравится виски? — спросил Маус.

— Никогда раньше не пил «Чивас Ригал».

— Хантер Томпсон делал так: он заказывал огромную гору рубленого льда и заливал её этим самым вискарём, а потом ел длинной вилкой^[1] с кучей лимонного сока. Это называлось «Чикагский Вулкан», что-то в таком духе… Короче, живая легенда, а не бутылка.

— Я понял, — продолжал Терапевт, перебрасывая из ладони в ладонь дешёвые солнечные очки с круглыми зелёными стёклами, — из-за чего возникло ощущение, что я так долго тебя знаю. Просто у меня всё получилось.

— А сегодня мы будем работать?

— Мы никогда не работали, Маус.

— Да, помню. Мы думали и…

— И говорили.

Терапевт наконец опустился на стул.

— Ты мне друг. Хотя не исключено, что это стокгольмский синдром, — сказал Терапевт.

— В каком плане?

— В том, что я, без тени самолюбования, тебя спас. И отдал тебе часть своего больного сердца.

Маус в ответ промолчал, убирая бутылку «Чиваса» в шкаф. Время придёт, а сейчас Терапевту нужны чай и отсутствие разговоров о чём-либо вредном.

— Курить хочется, — проговорил Терапевт.

— А нельзя?

— Ну вот так. Пришла хуйня, откуда не ждали.

— Всякое в жизни бывает. Я знаю, о чём говорю, — ответил Маус.

— Да. Ты в этом точно лучше разбираешься.

— Ты будешь чёрный или зелёный? — Маус потом долго будет спрашивать себя, зачем он сменил тему. И не поймёт.

— Чёрный и без сахара. И завари нормально.

Терапевт откинулся на стуле и спросил:

— Сколько тебе лет?

— Ты уже спрашивал. На первом сеансе, когда я ещё через весь город пёрся в тот дебильный кабинет. С пальмой.

— Я её выбросил.

— Уважаемо, — хмыкнул Маус.

— Ну, так сколько?

— У меня нет возраста. Где-то между двадцатью годами и тысячей световых лет.

— А что ты ответил в первый раз? — задал вопрос Терапевт.

— Что я не знаю.

— Но ты и сейчас не знаешь. Ответь мне, что изменилось?

— Сейчас я не боюсь.

Маус нажал кнопку на чайнике и повернулся, не пытаясь спрятаться от ветра из окон глаз Терапевта.

— Да. Мне добавить к этому нечего. Ты перестал бояться себя, своего возраста и своего обрубка. Себя. Понимаешь?

— Да. И… других. Теперь я только злюсь, но я и над этим работаю.

Молчали, пока не вскипел чайник. После этого уселись морщиться над огромными чашками, громко пыхтя и заедая кипяток слоёным печеньем.

— Что завтра будешь делать, Маус?

— Пройдусь.

— Будешь задавать вопросы?

— Да. Как и всегда.

— Сколько ты сидел дома?

— С момента последнего выхода? Два месяца. Да и тот раз вряд ли считается. Спустился на лифте, допрыгал до почты, забрал газету.

— А завтра ты собрался марафон бежать?

— Нет.

— Именно. Никто не требует от тебя пародировать «Мирного воина» и прыгать через себя. Просто кайфуй, как мы с тобой кайфовали. От каждого действия. А ещё лучше — от того факта, что его совершаешь именно ты. Человек, в которого никто не верил. И не забывай включать голову.

— Ты верил.

— А по-другому и не могло быть. Завтра у тебя будет охуенный день. А сегодня — прекрасный вечер.

Потом они перетащили свои туши в гостиную-спальню, где стали смотреть «Королевство полной луны». Маус всё думал, почему маленькие копии фильма блестят каплями на щеках Терапевта. И понял, наверное.

Он к этому человеку приполз жутко давно. И сейчас старался вспомнить каждый сеанс. Получалось.

Знакомые говорили, что человек этот — странный и ненадёжный. «Он абсолютно не учитывает твои особенности, — писал кто-то в отзывах, — просто давит мыслями и идеями. Много ругается и может вести себя отвратительно».

Именно поэтому Маус к нему и пришёл. Замучался чувствовать, как его нежно гладят люди, воняющие на километр медицинским спиртом и успокоительным.

На первом сеансе Терапевт ушёл в другую комнату, и Маус ждал, что он вернётся с пачкой тестов Роршаха или другой гадостью. А он принёс кальян и брусничный табак — кислый до ужаса. Но посидели хорошо.

На втором они сидели на подоконнике, вытащив ноги в практически идентичных пыльных кроссовках на улицу, и Терапевт допрашивал его:

— Ну красивый же закат? Красивый?

— Наверное.

— Ты мне объясни, чем вчерашний закат отличается от сегодняшнего? Как ты это понимаешь?

— Для меня они в последнее время все одинаковые. Я всё тот же. Проблем только больше, — давил он тогда. Глухо, из-под лёгких, не вынимая сигареты, зажатой между зубами.

А Терапевт заглянул в глаза и сказал:

— Ты просто идиот.

— И… — Маус поперхнулся, — что же мне делать?

— Купить стильные костыли. Не из уродской фанеры, а нормальные, которыми ещё отпиздить можно. И начать думать головой. Не бывает одинаковых закатов и одинаковых дней. В один день ты глушил водку, в другой день плакал об ушедшей юности, в третий — ел пюре в стаканчике.

— Но ведь, по сути…

— По сути, ты теряешь время. Все хотят, чтобы такие люди, как ты, сидели тихо и никому не мешали. Не смущали респектабельных уродов на улицах, не пугали детей и не жаждали перемен, а гнили в таких же квартирах, как у тебя.

На этом моменте Терапевт вроде достал пиво, протягивая Маусу банку:

— Мы с тобой всё поменяем.

Пошли финальные титры. Маус приобнял Терапевта за плечи и понял, что тот всхлипывает, надувая грудь чуть менее широкую, чем корма грузового корабля.

— Ну ты чего, придурок?

— Просто внезапно понял кое-что. Точнее… много чего.

— Расскажешь? — спросил Маус.

— Кто кого тут лечит? Разберусь, Маус. Отстань.

Терапевт криво ухмыльнулся и рванул в прихожую, а потом глубоко нырнул в джинсовую куртку с липовыми нашивками «Космических войск», подальше от глаз Мауса.

— Так мы друзья или нет?

— Друзья. Не заставляй меня убеждать тебя в этом, ладно? — ответил Терапевт.

— Ну так расскажи, в чём проблема?

— Я не буду тебя такой хуйнёй напрягать. Даже не пытайся.

— Почему? Это несправедливо, я два года тебе по мозгам ездил.

— Всё. Нормально, — тихо проговорил Терапевт.

Молча пожал руку, а потом с разбегу порвал темноту подъезда грохотом лифта.

После написал, что хотел бы увидеться через пару дней. И извинился. Маус так и не понял, за что. Ещё внизу стояла приписка:

«Если ты так не хочешь, чтобы я от тебя отставал, то выполни последнее задание. Очень простое. Пойми, ради чего ты начал жить по-новому».

Примечания

1

Вилкой такое, скорее всего, есть крайне неудобно. Чтобы узнать, каким именно столовым прибором пользовался Хантер Томпсон, посмотрите кинокомедию «Там, где бродит бизон», основанную на его автобиографических романах. — Авт.