Убить Александра

Владимир Александрович Андриенко, 2019

Мыслящие личности стали коллективной силой, партией борцов против власти. Они избрали своим оружием беспощадный террор и вынесли свой приговор лидеру самодержавной монархии – императору Александру Второму. Они организовывали покушения самые дерзкие по своему содержанию, но Александру все время удавалось ускользнуть, словно сам Сатана помогал монарху. Революционерам пришлось вступить в схватку с жандармами и удалось даже внедрить своего агента, который успешно работал в Третьем отделении больше двух лет. Но и агент власти тайно работал в организации революционеров «Народная воля». Его имя многие десятилетия оставалось тайной…

Глава 2

Новая цель.

1878 год

«Нужно не только слово, нужно дело. Нужны энергичные, фанатические люди, рискующие всем и готовые жертвовать всем. Нужны мученики, легенда о которых переросла бы далеко их истинное достоинство, их действительную заслугу».

Лавров П.Л. «Исторические письма».

***

Петербург, Новая улица, дом 12.

Квартира Александра Михайлова.

Больше двадцати человек собрались на квартире у Александра Михайлова. Это были соратники по организации «Земля и воля». Между ними не было ни старших ни младших. Каждый действовал по обстоятельствам, не спрашивая других. Хотя они все преследовали одну цель.

Новые члены организации принимались с учетом не только идейных, но и нравственных качеств. За новую кандидатуру должны были голосовать все. Важные вопросы принимались единогласно. Малейшее подозрение в неискренности или нравственной нечистоплотности оборачивалось исключением из организации.

После провала «хождения в народ» многие были арестованы и теперь вернулись из заключения, после долгого пребывания в Петропавловской крепости. Идея поднять крестьянство на бунт с треском провалилась.

Теперь вспомнились слова тех, кто тогда оказался в меньшинстве. Не подойдёт русский мужик сейчас против царя. Это не времена Пугачева, когда грянул русский бунт и едва не опрокинул помещичью Россию. Мужик мог пойти за царем, который жаловал землю и волю, но не за идеалистами, что рассуждали о благе демократии и вреде самовластия.

Но большинство народников продолжало верить, что «Вампир, обрекающий русский народ на неизбежное разорение, на неизбежное голодание, на неизбежные эпидемии, на страшную и медленную смерть, есть государственный строй Российской империи». Потому они были готовы противостоять самодержавию и бороться за новую Россию свободную от царского деспотизма…

***

Вчерашний студент, участник «хождения», Александр Михайлов вернулся в Петербург и был готов продолжать борьбу. Его не сломили недавние неудачи. И у него был план, как осуществить то, о чем мечтала передовая молодёжь России. Революционер делает революцию. Всякая нерешительность и проволочки были преступлением.

Первое время Александр жил в квартире своего отца, надворного советника¹¹ Дмитрия Михайлова. Отец не признавал увлечения сына революцией, и они часто беседовали о судьбах страны и народа. Михайлов-старший хотел переубедить наследника и заставить его сойти со скользкой дорожки.

— Ты, насколько я понял, не собираешься бросать своего увлечения, Саша? — спросил отец, зайдя вечером в кабинет.

— Я скоро съеду от тебя, папа. Понимаю, что могу испортить тебя карьеру.

— Я не о том, Саша. Тебя никто не гонит. И не о моей карьере речь.

— А о чем, папа?

— Неужели тебя не убедило твое «хождение»?

— Убедило в чем, папа? Что сейчас не времена Пугачёва? Я это знал и раньше. Но мои товарищи верили, что лапотная Россия пойдет за ними.

— А это твоя ошибка, Саша. Времена Пугачева вполне могут вернуться. И тогда Россия умоется кровью. Вот только сейчас все будет много серьёзнее. Внутри нашего народа копится тьма, Саша. И эта тьма жаждет прорваться наружу. И горе России, если все это темное и страшное вырвется наружу.

— Ты слишком мрачно смотришь на вещи, папа. Дворянство стало слишком ограниченно смотреть на многие вещи. А знаешь, с чего все началось?

— Началось что?

— Мое убеждение в необходимости революции, папа. Тот самый переломный момент, который сделал меня, дворянина, сторонником революции, которая по сути своей направлена против дворянства.

— И что же это, позволь узнать?

— Один случай в столице. Один крестьянин сумел тогда прорваться сквозь двойную цепь солдат и упал на колени пред царем. Он сказал: «Государь! Милостивец, батюшка-царь, заступись!» Но Александр ничего не ответил мужику. Он просто не знал, что ему ответить. Царь не знает, как помочь России. И этому равнодушному деспоту в золотом мундире с орденами доверены судьбы миллионов? Неужели ты уважаешь нашего царя, папа? Скажи честно?

— Государь, имеет усталый вид. Говорит в нервном раздражении о серьезных проблемах. И это самое раздражение он неумело пытается скрыть от окружающих. Коронованная развалина. Вот его характеристика. Стране в настоящее время нужна сильная рука. Рассчитывать на Александра Второго нам нельзя.

— И ты служишь ему?

— Я всегда считал, что служу России, сын.

— Такой России, какой видит её царь. Но я вижу иную Россию без царя.

— Пусть так, но что дальше, сын? Новое «хождение»?

— Нет. Это пустая трата времени. Нужно расшевелить это застоялое болото, которое называется Российская империя.

— Расшевелить это самое болото можно. Сложность будет состоять в ином.

— В чем же, папа?

— В том, как утихомирить бурю, которую вы желаете вызвать.

— А что делать, по-твоему?

— Просвещение, — ответил Михайлов-старший. — Только просвещение спасет нашу страну.

— Отвечать на аресты наших товарищей и виселицы правительства журнальными статьями чересчур наивно, папа…

***

Михайлов любил отца и не хотел чтобы у того начались из-за него неприятности. Потому вот уже неделю у Александра была своя квартира, где он собрал заседание революционной организации «Народная воля».

Раньше других пришла Софья Перовская — верный друг и единомышленник. Александр обрадовался тому, что она первая…

***

Что мне сказать о ней? Перовскую я знал лично. Софья Львовна была очень красива, но меньше всего она была похожа на избалованную кисейную барышню. Ей приходилось играть многие роли. Да что там играть, ей приходилось жить десятком разных жизней. Впоследствии о ней много писали в западной прессе. И многие выставляли Соню лицемерной, упрямой, высокомерной и бессердечной особой. Но хоть я и покинул стан революции и перешёл на другую сторону, могу сказать, что это не так. Соня очень всем импонировала своим большим опытом, знанием рабочей среды и своей способностью ясно и убедительно отстаивать свое мнение. Софья всегда держала себя скромно, но когда она высказывалась по важному вопросу, мы все её слушали со вниманием…

***

Перовская совсем недавно освобождена из Петропавловской крепости. Она была обвиняемой на «Процессе ста девяноста трех». Дело о пропаганде в Империи разбиралось в особом присутствии Правительствующего сената. Судили тех, кто был арестован за антиправительственную агитацию во время знаменитого «хождения в народ».

— Рад тебя видеть, Софья. Ты меня пока ни разу не навестила.

— Прости, Саша. Но в дом твоего отца я не могла прийти.

— Почему? Он не стал бы задавать тебе неудобных вопросов о «хождении».

— Дело не в этом. Он мог напомнить мне об отце и братьях. Не хочу говорить про них.

— Ты их не видела?

— Нет. Ты знаешь, что я порвала с семьей. Мы стали чужими.

— А твоя сестра?

— С ней у меня сохранились теплые отношения, но в Петербурге её нет.

— А твоя мать? Разве…

— Достаточно вопросов о семье, Саша. Я пришла не за этим!

— Скоро все соберутся. Я слышал, как ты держалась на процессе. Твой адвокат Стасов настоящий мастер своего дела.

— Дмитрий Васильевич добился для меня оправдательного приговора. Но другим повезло так, как мне. Товарищ прокурора¹² Желиховский требовал для нас самого сурового наказания. Он говорил, что мы члены преступного сообщества и заговорщики против устоев.

— По сути, мы и стремились низвергнуть эти самые устои, Софья.

— Ты хочешь сказать, что Желиховский прав?

— Таково его понимание истины, Софья. Он охраняет устои самодержавия. Так он понимает свой долг перед обществом. Для него, такие как мы — преступники. Мы замахнулись на те самые устои, которые он призван охранять.

— Не наша вина, Саша, что кучка аристократов и чиновников считают, что Россия принадлежит им. Сам понимаешь, что добровольно они не уйдут. Но народ не станет носить цепи вечно. Мы затеяли большое дело. Быть может, двум поколениям придется лечь на нем, но сделать его надо.

— Софья, мы не станем вести с ними споры. Мы будем бороться. Мы начинаем войну против власти. Кстати, сегодня я жду и Желябова. Его также оправдали, как и тебя.

— Андрей будет здесь? — Перовская заволновалась.

Михайлов понял, что слухи о ней и Андрее Желябове не пустая болтовня.

— Значит, это правда? — спросил он.

— Ты о чем, Саша?

— Софья! Я твой друг. Неужели ты с ним? Вы вместе?

— А что? — с вызовом спросила Перовская. — Ты тоже считаешь, что человек низкого рождения меня не достоин?

— Я не о низком рождении говорю, Софья. Ты образованная женщина. А Желябов простой фанатик. Такие нужны в нашей организации. С этим спорить трудно, но ты и он!

— Саша. Кому иному я бы сказала, что это не его дело. Но ты мой друг. Не просто товарищ по борьбе. Друг. Я люблю Андрея Желябова. И он достоин моей любви.

— Как скажешь, Софья. Прости, что влез не в свое дело.

— Пустяки, Саша. А кто еще придет?

— Многие из тех, кого ты знаешь, Софья. Сегодня мы сделаем первый шаг на пути великого террора. Хватит просвещения и хватит крестьянских школ! Нужно показать личным примером, на что мы готовы ради родины и свободы!

— Согласна с тобой, Саша. Готова показать, что власти ошиблись, отпустив меня на свободу.

— Но и на рожон лезть не стоит. Я понимаю, что ты готова отдать жизнь за дело.

— Как многие из нас, Саша. Те, кто умер в Петропавловке, отдали жизни за дело революции.

— Но нужно не просто умереть, а победить. В этом наша основная задача…

***

Вскоре пришли инженер Николай Кибальчич (известный под псевдонимом «Техник») и Андрей Желябов («Захар»).

О последнем хочу сказать несколько слов. Напрасно Михайлов назвал его простым фанатиком и напрасно считал, что он недостоин Софьи. Да Андрей Желябов родился в семье крестьянина, но получил хорошее образование. Он закончил Керченскую гимназию с серебряной медалью и поступил в Новороссийский университет на юридический факультет, но был исключён за организацию студенческих выступлений. В прошлом, 1877 году, Желябов был арестован, и его судили, но приговор был оправдательным.

— Здравствуй, Саша, — Желябов протянул руку Михайлову.

— Рад, что тебя выпустили на свободу.

— Ты, я слышал, хочешь предложить нам новые формы борьбы?

— Новые? Нет. Ничего нового я предлагать не стану. Об этом многие уже говорили до меня.

Желябов боялся Михайлова. Он всегда сравнивал его со знаменитым Сергеем Нечаевым. Тем самым кто организовал десять лет назад общество «Народная расправа». В программном документе «расправы» «Катехизис Революции» говорилось о полном разрушении несправедливого общества Российской империи. «Катехизис» говорил о поголовном уничтожении врагов революции и так называемых «попутчиков». Нечаев был жесток и не терпел, когда ему прекословили. Он выступал за суровую дисциплину и подчинение единому вождю — себе. Ныне он сидел в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Многие народники с ужасом вспоминали этого человека.

Желябова пугали слова Михайлова о дисциплине. Он называл это попыткой заменить одну несвободу другой. Но Михайлов ему возражал, что ярмо деспотизма охраняется штыками солдат. И чтобы оно разлетелось в прах — нужна сила. А сила требует дисциплины…

***

После Желябова появился Николай Гройзман и Макар Терка. Они как всегда спорили о необходимости срочных действий.

— Друзья! — приветствовал их Михайлов. — Время для споров у нас еще будет.

— Здравствуй, Саша, — Гройзман пожал руку друга.

— Рад тебя видеть, Коля. Прошу вас. Проходите.

***

Скоро собрались и другие. Пришел Андрей Иванович, самый старший по возрасту член «Народной воли». Он был известен под псевдонимом «Слесарь». Молодой и горячий интеллигент Лев Тихомиров и Герман Александрович Лопатин (тот самый, что впоследствии станет переводчиком «Капитала» Маркса на русский язык). Это были те, кто вскоре составили Исполнительный Комитет организации «Народная воля».

Поначалу начался спор о прошлых ошибках и неудачах. Все последние встречи организации сводились к этому.

— Что сказать о нашем правительстве и о государе императоре? — начал Желябов. — Всем очевидна неискренность правительства в делах политики внутренней. Вечные шатания и колебания. И этого жалкого царя называют реформатором! А что они есть — его «великие реформы»? Они до того урезаны и искалечены, что от либерального в них и грамма не осталось! По убеждениям, — мы социалисты народники. Мы убеждены, что только воля народа России может установить те общественные формы, которые заменят старые и давно отжившие. Но лично я вижу будущую Россию федерацией общинных союзов. Именно крестьянская община будет экономической и политической ячейкой будущего государства. Все дела будут решаться на сходах совершеннолетних членов общины.

— Все это верно! — сказал Гройзман. — Кто с этим спорит? Но разве сейчас стоит говорить об этом? Какой прок обсуждать то, что будет после того как мы захватим власть? Нужно решить, как свалить старый режим! Это сейчас главное.

— Мы ходили в народ и пытались сделать это! Мы ждали восстания! Но где оно?

— Я вижу, что многие из вас сдались, — сказал Михайлов. — Сдались после первой же неудачи!

— Не ты ли говорил, что народ готов подняться? — спросил его один из присутствующих.

— Я? — удивился Михайлов. — Идея «хождения» принадлежала не мне.

— Но ты был среди тех, кто нас звал! И мы пошли. А где мои друзья, что были в деревнях и кто был привлечен к суду по делу 193-х? Двое покончили с собой в Петропавловской крепости! Один умер от плохих условий содержания! Еще трое ныне в Сибири! Не велика ли плата?

— Вы знали, на что шли! — ответил Михайлов.

В защиту Михайлова выступил Андрей Желябов.

— А кто сказал, что мы ошибались? Крестьянство наша опора! Так было и так остается! Нужно изменить методы! Мы убедились, что не поднять нам мужика просто так!

— Попробовать стоило! Но не отказываться же нам от борьбы?

— Нет! — сказал Желябов. — Я не отказываюсь от дела! В последнее время я бываю на собраниях рабочих Петербурга! Их также стоит активно привлекать в нашу организацию.

Вокруг зашумели:

— Дело, а не болтовня! Вот что нам нужно! И я пришел сюда ради дела! Но снова и снова мы начинаем болтать!

— Верно! Только дело! — сказал Желябов. — Мое настоящее место на улице, среди рабочих. В толпе! И я думаю о создании рабочей газеты.

— Снова перевести все в слова? — спросил Терка. — Пора ударить по власти и отомстить за наших товарищей!

— Многие по делу 193-х отправились в Сибирь. И не трое, а более сорока наших товарищей умерли в казематах Петропавловской крепости! Жандармы думают, что смогли нас запугать! Но мы сами напугаем их! Чего боятся власти? Какими методами они борются с нами? Насилием! И мы ответим власти насилием!

— Верно! Террор!

— Террор!

Михайлов попросил тишины:

— Вот это и есть самое главное. Для этого мы и собрались. Революция и действие! Давайте делать Революцию! Нерешительность и проволочка недопустимы.

— Действие!

— Беспощадный террор против преступной власти!

Михайлов поднял руку, требуя тишины:

— Я предлагаю не просто террор, а организованный и тщательно подготовленный террор! Многие из вас уже завтра рвутся в бой. Но вот что мы можем сейчас? Я вам скажу — почти ничего!

— Как это ничего? — возразил Макар Терка, питерский рабочий. — Да я хоть завтра сверну голову городовому!

— Вот! — Михайлов показал на Терку. — Вот и все на что мы способны! Убить городового или мелкого офицера полиции? И это дело?

— Да сколь я торчу на ваших собраниях! — вскричал Терка. — И что? Болтают и болтают господа хорошие! А чего болтают? Вот опять про газету какую-то. Я сам рабочий. Сколь собраний рабочих групп и что? Просвещение и какие-то листки с непонятными словами! Да в бараний рог гнуть надо всю эту сволочь!

— И кого гнуть будете, Макар? — Михайлов посмотрел на рабочего.

— Да кого угодно!

— Это разбой, а не революция! — поддержали Михайлова.

— Это похоже на «Народную расправу» Нечаева!

Терка возразил:

— Разбой? А то, что делают с работным человеком не разбой? На что мы право имеем? Вы думали про то, господа хорошие? Вам дворянам хорошо болтать о благе народа. А где оно это самое благо?

— Погодите, товарищи! — снова успокоил собравшихся Михайлов. — В словах Терки есть то, над чем стоит задуматься. Необходимо действие! Это я уже говорил. Но какое действие? Нам нужно уничтожать тиранов, а не мелких исполнителей! Я выбираю целью самого царя! Вот кого стоит убить. Уничтожить тирана без всякой жалости и народ увидит, что нужно делать!

— Царя? — растерянно спросил Терка.

— Ты против, Макар? — Михайлов посмотрел на рабочего.

— Нет, но как достать до него?

— Поэтому стоит не спешить, а создать пусть даже малочисленную боевую организацию, которая будет проводить крупные акции против настоящей власти!

— Дак разве я против? — спросил Терка. — Я согласен, товарищи. А ты товарищ Александр, прости, если был резок.

— Я не держу обиды, Макар. Но довольно нам делиться на дворян и на рабочих. Я дворянин по рождению. Софья дворянка по рождению. Да разве мало среди нас детей чиновников? Но разве я служу прогнившему режиму? Разве Софья Перовская не сидела на скамье подсудимых и не была в каземате Петропавловки?

— Прости еще раз, товарищ Александр. Обидеть не хотел, ни тебя, ни Софью Львовну, которую уважаю все сердцем. Дак и не про вас была речь. Я о том, что болтаем много, а дела мало! Вот ныне вы предложили начать охоту на царя. Это дело! С этим спорить сложно. Однако чем все обернется? Снова станем собираться и говорить. И спорить и говорить.

Перовская решительно заявила:

— Я и в прошлый раз не просто говорила, Макар! Я отправилась в деревню и учила там детей. Хотела нести просвещение простому народу. Я пыталась объяснить крестьянам, как им отыскать правду в России. Признаюсь, что, как и другие, потерпела поражение. За это меня и арестовали. И вот я снова среди вас! И я готова бороться дальше!

— Бороться стоит всеми доступными методами. И печатное слово стоит дорого в нашей борьбе. Но сосредоточить основные силы нам стоит именно на терроре!

Михайлов выслушал многих. Он дал высказаться всем кто хотел говорить. Он хотел услышать главное — готовы ли его товарищи избрать террор основным методом борьбы.

И всех захватила эта идея — готовить убийство царя Александра, которого прозвали Освободителем…

***

Петербург, Новая улица, дом 12.

Квартира Михайлова.

После собрания.

Михайлов после того, как собравшиеся разошлись, решил переговорить с Николаем Клеточниковым, которого пригласил к себе вечером. Клеточников не был участником «Народной воли». Его официально не принимали в организацию, а обсуждать такие важные вопросы в присутствии постороннего не полагалось…

***

Хочу сказать, что Николай Клеточников был великий человек. Ныне когда все говорят о контрразведке и любят книги о шпионах. А жизнь Клеточникова интереснее любого выдуманного романа…

***

Этот болезненного вида молодой человек давно пытался связаться с революционным подпольем и предложить свои услуги. Но никто не захотел принимать его, из-за внешности. Он был очень худой с лицом землистого цвета, острыми скулами и с жидкими светлыми волосами. Как сказал Терка, этот парень был похож на полицейского шпика, и принимать его было верхом неблагоразумия.

Клеточников был сыном чиновника. Его отец титулярный советник служил в Пезненской казенной палате. Николай учился в гимназии, а затем поступил в Петербургский университет на физико-математический факультет. Но со второго курса он покинул учебу по болезни. Лечился в Крыму и работал письмоводителем у ялтинского предводителя дворянства.

Михайлов не разделил предубеждение своих товарищей и познакомился с Клеточниковым поближе. Они понравились друг другу, и Александр часто приглашал Николая к себе. Они обсуждали судьбы революции и возможности борьбы.

И вот сегодня Михайлов решил довериться своему новому другу.

— Разошлись? — спросил Николай.

— Заходи. Уже нет никого.

— У тебя не будет проблем из-за меня, Саша?

— Заходи. Какие проблемы.

— Твои друзья не сильно верят в меня.

— Я верю в тебя, Коля. И скоро и другие поверят.

— Ты говорил обо мне с ними? — глаза Клеточникова загорелись надеждой.

— Нет, — признался Александр.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь, Коля. Но у меня есть для тебя работа.

Они вошли в комнату и Клеточников сел в кресло.

— Что за работа, Саша?

— Работа в нашей организации, Коля. Сегодня мы покончили с утопией «хождения в народ». И те, кто был у меня сегодня согласны работать в терроре! Мы, наконец, создали боевую организацию!

— Правда? «Народная воля» готова начать?

— Да.

— Начать по-настоящему? Не трудно утонуть в обсуждениях о тактике будущей революции. У нас многие желают утопить эту самую революцию в словах.

— На этот раз мы станем действовать! И нашей целью станет царь!

— Царь?

— Мы станем готовить убийство царя Александра. И я смело могу доверить тебе эту тайну, Коля.

— А они не будут против? Товарищи по «Народной воле»?

— Коля, я твой друг и я предлагаю тебе работу. Не стоит думать о них.

— Что за работа? Ты так и не сказал.

— В Третьем отделении.

— Что? — Клеточников воспринял эти слова как неудачную шутку.

— Ты не ослышался, Коля. Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии.

— Погоди, Саша. Ты сказал, что мне нужно поступить на работу к жандармам?

— Это так, Коля.

— Тогда я ничего не понимаю, Александр Дмитриевич!

— Не стоит горячиться, Коля!

— Тогда объясни, Саша! Я пришел к тебе для того чтобы стать частью «Народной воли». А ты предлагаешь мне стать в ряды жандармов?

— Коля, я предложил тебе стать моим товарищем по борьбе. Тебе стоит устроиться в Третье отделение. Ты не обижайся, Коля, но внешность у тебя и правда подходящая. И я подумал, а почему это не использовать?

— Ты не шутишь? — еще раз спросил Клеточников.

— Нет. Жандармы и полиция умеют работать, Коля. Многие наши товарищи убедились в этом. Из тех, кого арестовали и судили по делу 193-х. Они умело засылают к нам провокаторов. А почему нам не поступить также?

— Ты хочешь, чтобы я стал агентом среди жандармов?

— А почему нет?

Клеточников задумался.

В словах Михайлова был резон. Он имел все возможности пристроиться к жандармам, ибо у полиции против него ничего не было. В студенческих забастовках, будучи студентом, он никогда не участвовал. Был вполне благонадежным. Из университета ушел по болезни.

— Ты понял, что я хочу?

— Понял, Саша.

— И что скажешь теперь?

— Ты прав. Иметь своего человека в корпусе жандармов дело хорошее. Но даже если меня и возьмут, то ведь не начальником отделения.

— И что с того? Даже в должности письмоводителя ты нам пригодишься. Ибо мы начинаем больше дело. Мы вызовем паралич власти, убив царя. И тем самым приведем Россию к революции.

— Я готов.

— Только никто об этом знать не должен, Коля. О твоей связи со мной.

— Никто?

— Знаю я, и знаешь ты. Для остальных ты агент жандармов.

— Тогда меня станут презирать.

— Так и нужно, Коля. Мы начинаем такое дело, когда нам будет нужен агент среди жандармов. Нужен как воздух. И говорить про это нельзя никому. Я приготовлю для тебя рекомендательные письма.

— Откуда они возьмутся? Фальшивые?

— Самые настоящие, Коля, — сказал Михайлов. — Тебе стоит сразу обратиться к действительному статскому советнику фон Бергу. Коли сумеешь ему понравиться, то тебя сразу к серьёзному делу пристроят.

— Большой человек этот Берг? — спросил Клеточников.

— Да. Занимается агентурой.

— В агентурной части Третьего отделения?

— Именно так.

— Но тогда провести его будет не столь просто, Саша.

— Верно, Коля. Он очень умен и станет тебя проверять. Этот человек не верит никому. Даже своему начальству.

— За мной станут следить?

— Обязательно, Коля. Потому со мной с этих пор никаких контактов. Мы с тобой не знакомы и никогда не встречались.

— Но если стану агентом Третьего отделения, мне нужно будет связываться с тобой лично.

— Мы разработаем каналы связи. Будем встречаться на конспиративных квартирах. Но для всех, для всего мира, мы не знакомы…

Примечания

11

*Надворный советник — по «Табели о рангах» чин седьмого класса, соответствовал чину подполковника в пехоте.

12

Товарищ прокурора или товарищ министра в те годы означало — заместитель.