Свиток проклятых

Виталий Сертаков, 2016

Если ты внучка Петербургской ведьмы и шестнадцатилетие ты встречаешь в палате смертельно больных, то твой единственный выход – тоже стать ведьмой. Женьке Бергсон предстоит вступить в бой с оборотнями и колдунами, попасть в зазеркальный магический Петербург и отправиться дальше, в глубины дивной планеты. Если ты сын хозяина древней Тавриды, твоей смерти жаждет император Золотого Рога и вождь готов, старец Германарикс, то твой выход – спуститься в изнанку вселенной в поисках Свитка Проклятых. Но тот, кто прочтет Свиток, по преданию, снова запустит часы прогресса в угасающем мире. Наши герои неминуемо столкнутся. И лишь чудо, взаимное робкое чувство спасет их от взаимного убийства. Теперь им предстоит разобраться, что появилось раньше – игра или целая планета. И кто же разработчик прекрасного, но дьявольски опасного мира?

Глава 4. Привратник

— Обещайте, что не будете кричать, тогда я сниму запрет, — смуглая бандитка держала пальцы в горсти перед Женькиным лицом, словно собиралась посолить суп.

Женечка могла только кивнуть. Ей показалось — у страшной гостьи чересчур мужские руки и пальцы, слишком грубые даже для мужских рук. А мужских рук за последний год Женечка навидалась, и почти привыкла их не стесняться. Дядьки в белых халатах трогали, похлопывали, утешительно гладили, иногда очень больно ощупывали. Женечка даже научилась без слов, по одним касаниям, угадывать настроение заведующего отделением, других врачей, и даже интернов.

Но пальцы Ольги отличались. Кожа была не просто загорелая, а изначально темная, ногти казались слишком острыми. Вестник, похоже, обходилась без лака, да и вообще без всяких украшений. Если не считать мелких татуировок, и странного деревянного креста на шее, где вместо верхней части столба была вырезана вытянутая петля.

Ольга щелкнула пальцами, открыла ладонь, будто выпустила в полет божью коровку, и Женька тут же смогла нормально дышать.

На тумбочке стоял вовсе не рюкзак, а имитация рюкзака. Брезентовая ткань прикрывала большую птичью клетку, в каких обычно дарят попугаев. В клетке, в позе будды, сидел крохотный слепой мальчик. На первый взгляд ему можно было дать лет шесть, хотя без сомнения, Оракул прожил гораздо больше шести земных лет. Тяжелая дынеобразная голова ребенка опиралась на подушку. К его некрашеной льняной рубашке, крупной медной булавкой был приколот пустой рукав. В единственной руке мальчик держал живую трепещущую птичку. Мертвые глаза мальчика походили на узелки, как делают новорожденным в пупках.

— Это она, — жестяным голосом произнес Оракул, и с видимым удовольствием впился острыми зубками в бок живого снегиря. — Вестник, караульные близко. Позволь, я сломаю им ноги.

— Не теперь, — засмеялась чему-то гостья.

Женя набрала в грудь воздуха, не отрывая глаз от несчастной окровавленной птички. Но сама лишь каркнула, как полузадушенная ворона.

Дверь в палату распахнулась. Глебова кровать покатилась боком. Шкаф со скрипом завалился, теряя содержимое: коробки, банки и журналы. Едко завоняло лекарствами.

Женька была уверена, что ее спасут врачи и сестры, но в палату ввалились незнакомые люди. Сперва двое здоровенных мужчин в свободных костюмах, с неуловимыми, словно вытянутыми вперед лицами. За ними щуплая женщина в объемной шапочке, какие носят обладатели дрэдов, в глухом, как красноармейская шинель, пальто и прилегающих к щекам темных очках. Впервые в жизни Женя видела вогнутые стекла очков.

Все трое где-то промокли насквозь, но, похоже, их это нисколько не беспокоило. Несмотря на габариты, мужчины перемещались стремительно. Женьке показалось, что у них необычно широко расставлены глаза, по-борцовски короткие шеи, и как-то неудобно вывернуты локти. Мелкая женщина в шинели зашипела и выкинула вперед тонкую ладонь в перчатке. В широком рукаве ее шинели что-то двигалось, похожее на светлый мохеровый шарф. Шарф конечно не должен сам ползать по человеку, но и ребенок-инвалид не должен сидеть в клетке!

— Привратник, не надо, — простонала Ольга.

Тонкая тетка в очках показала острые зубы. По сравнению с Ольгой она казалась малюткой, но как-то сразу стало ясно, кто тут главный и кого следует бояться. Мальчик в рюкзаке подавился, закашлялся, брызгая птичьей кровью.

Первый мужчина зарычал и прыгнул. Женька на минуту забыла о своих страданиях, капельнице и мертвом снегире. Она прилипла к спинке кровати, изо всех сил сжав коленки, чтобы не обделаться. Просто так высоко и с места прыгнуть ни один нормальный человек бы не сумел. Пиджак на квадратном дядьке раздулся парусом, ноги вывернулись в коленках назад, галстук сбился в сторону…

Он пролетел метра три и со всего маху врезался в пустоту. Его приятель тоже прыгнул, и… повис, словно запутался в стенке из прозрачного клея.

Они застряли на границе слабо светящегося семиугольника, очерченного компасом, скалили зубы, бормотали непонятные слова, но ничего не могли поделать. Их лица быстро менялись. Женьке казалось, что она видит их небритые физиономии сквозь толстое кривое стекло. То слишком волосатые, то вполне приличные.

Женщины молча смотрели друг другу в глаза. Ольга держала руку за спиной.

— Ольга, так нельзя, канцлер будет недоволен, — без злобы сказала острозубая в массивных вогнутых очках. — Мы все равно бы тебя догнали. Вам просто повезло. Здесь это называется «дорожные пробки».

— Вы бежали прямо по крышам моторов? — улыбнулась Вестник. — Наверняка, местные баяны теперь сложат легенду.

— От караульных спрятаться невозможно, — прошипела мелкая, ее речь вообще изобиловала шипящими звуками. — Что ты будешь делать теперь? Ветер дует, скоро солнце заглянет в скважину!

Женька сжалась в комочек. Она подумала, что никакое солнце не может заглянуть в скважину вечером, да еще в конце декабря. Мужчины, похожие на зверей, хрипели, угодив в невидимую ловушку. Мальчик в рюкзаке похрустывал птичкой. Сосед Глебка на соседней кровати спрятался с головой под одеяло. В коридоре шумели, похоже, вызвали охрану из главного корпуса. Обе створки двери опять свободно покачивались на петлях, но с той стороны вход был запечатан. Женя на секунду удивилась, откуда-то всплыло это слово — запечатан.

— Я заберу девочку с собой, — заявила Ольга.

— Это безумие, — сказала та, другая. — В ней нет воли. Она погибнет сама и погубит храм. Прежде те не могли ее обнаружить, но теперь ее наверняка найдут. По твоим следам. По нашим следам. Ветер дует.

— Храм искал ее четыре года… — Ольга нехорошо улыбнулась. Откуда-то из-за спины она извлекла металлический серп, похожий на расчерченную письменами улыбку. — Привратник, прошу тебя, убери зубастых.

— Она все равно покинет тело, — женщина в шинели тронула очки, но не сняла. Однако ее невинного жеста оказалось достаточно, чтобы Ольга съежилась и предостерегающе подняла серп. Конечно, это был никакой не серп, скорее коготь, но как он действует, Женечке вовсе не хотелось знать. Девушка вздрогнула, наткнувшись взглядом на пустые темные окуляры. В глубине каждого что-то сужалось и расширялось, точно никак не могла настроиться диафрагма.

— Дивно наблюдать твою робость, Вестник. Ты ведь не сомневалась, взламывая печати, а теперь твое сердце вдруг затрепетало. Девочка слаба духом. Вестник, она примирилась со смертью. Она ничего не делает для жизни. Она не сможет остановить мальчишку. Нам надо думать о спасении того, что можно спасти.

Ольга покачала серпом. На зеркально-голубом лезвии вспыхивали и гасли неведомые письмена. Со своего места Женечка никак не могла разобрать, существует ли у серпа ручка, или это на самом деле коготь, выросший вдруг из пальца Вестника.

— Есть небольшая вероятность, что она не умрет, — скрипнул слепой мальчик в рюкзаке, и вдруг закашлялся. По его розовому подбородку стекала кровь снегиря. — Она вполне может вырасти до Тайной Вожатой. Если захочет победить свою боль. Если полюбит жизнь и борьбу. Она прикончит того, кого мы ищем, если перешагнет через себя. А вот я точно сдохну, если пробуду в этом смраде еще час.

Женьке показалось, маятник на полу застучал громче и быстрее. Блестящие маятнички мелькали как спицы в бабушкиных руках. Светилась желтым не только ломаная линия на полу, все ярче и сильнее светился воздух до потолка, во всей высоте запертого семиугольника.

— Мы все погибнем, если враг соберет силы, — пожала плечами Ольга. — Но, Оракул, есть дела важнее нашей смерти, не так ли? Привратник, впусти ее, прошу тебя. Если она не справится…

— То все равно ей конец? — хмыкнула хозяйка псов. — Но даже если это жалкое существо и есть настоящая Вожатая… как быть с Факелоносцем? У мальчика сильная кровь, и кроме того, он укрыт магией. Ради кого мы рискуем жизнью?

— Путь его отмечен трещиной. Ось сдвинулась, Оракул легко поймает его след, — торопливо пообещала Ольга.

— Щенок опасен. Таким трудно жить среди мышей, — быстро сказал Оракул. — Его факел слишком яркий, мешает спать.

— Привратник, если ты мне поможешь, мы обе заслужим благодарность, — улыбнулась Ольга. — Прошу тебя, дай нам уйти.

— Если ты проиграешь, нас ждет… сама знаешь, что, — без прежней уверенности, заявила хозяйка оборотней. Скрывавшая прическу шапка на ее голове чуточку шевелилась.

Женька беспомощно переводила взгляд с одной ряженой бандитки на другую. Пришло время принять лекарства. Если не сменить капельницу в ближайшие полчаса, станет плохо, невыносимо плохо. Но Женька не кричала и не рвалась к двери, она даже почти перестала замечать обоих горбатых мужчин, щеривших зубы из-за желтой границы. И мальчик в рюкзаке уже не казался таким страшным. Он, конечно, не тянул на нормального, но жить рядом можно. А жить очень хотелось.

— Если мы сдадимся сейчас, мы проиграем заранее, — Ольга уже не улыбалась, по ее виску скатилась капля пота. — Привратник, сквозняк усиливается.

Женька внезапно догадалась, что компас не просто так стучит на полу. Соперницы вели милую беседу, и непрерывно испытывали друг друга на прочность. Очень может быть, Вестник терпела сильную боль, пока ее магический прибор держал круговую оборону. Но ее силы имели предел…

— Если Вожатая не погасит факел мальчишки, я сама принесу ее голову и сдамся на милость канцлера, — добавила Ольга.

— Погасить факел… вы хотите сказать, я должна кого-то убить? — очнулась Женечка. — Но это грех. Я не смогу никого убить.

— Следует забыть слово «грех», — добавил оракул. — Тебя пугает, что я слепой? Но благодаря своей слепоте я вижу. Тебя пугает, что я карлик? Меня носят другие, это проще, чем самому натирать мозоли. Отдай то, за что ты так цепляешься, и получишь вдвое больше.

— Но… у меня ничего нет. Кроме… — Женечка побледнела. До нее вдруг дошло, что последние фразы уродец произнес, не открывая рта.

— Вот именно, — кивнул оракул. — Ты веришь, что скоро умрешь. Потому что так сказали старшие. Ты веришь, что нельзя допустить грех. Так тоже сказали старшие. Улавливаешь закономерность? Заткни уши и слушай себя. Ты умрешь, если будешь дальше верить в обман. Как ты поступишь, если убедишься, что никакой опухоли нет? Как ты поступишь, если убедишься, что старшие тебе наврали? Разве не разумно после такого обмана прекратить верить старшим?

— Смотрите, вам знакома эта вещь? — Ольга протянула Женечке чернильницу.

Та моментально узнала ее, хотя не видела лет семь или восемь. С тех пор, как сволочная Наташа почистила ящики письменного стола. Тяжелый семигранник, вырезанный словно из потрескавшейся слоновой кости, со скважиной по центру. Между углами шкатулки проходила едва заметная щель. Женя вспомнила, как папа возился с пилочкой и ножом, пытаясь вскрыть загадочную мамину игрушку. Но заставить грани двигаться он так и не сумел.

— Это не ваша, вашу вы сразу бы одолели.

— А вот и неправда, — Женя почти обрадовалась, что может хоть в чем-то поспорить. — Я с ней сто раз играла, когда была маленькая, и не смогла.

Женька вдруг поймала диковатую мысль, которая прежде от нее ускользала. Все происходящее этим вечером походило на сказку… но при этом на сказку немножко механическую, что ли. Как будто ходишь по комнате, заполненной разными странными предметами, и надо взять верный, и что-то с ним сделать, и тогда откроется дверь в следующую комнату…

— Вот именно, маленькая. Вы сами ответили на вопрос, — улыбнулась Ольга. — Оракул, как думаешь, это мачеха постаралась?

— Если так, многое проясняется, — прокряхтел малыш. — Евгения, наверняка мачеха заползла в постель к твоему папаше чуть раньше, чем у тебя пошла первая кровь? Она была сладкая и добрая, зато твой отец стал грубым и злым, так? Чернильница пропала с глаз, так? Потом твой отец стал пить, а Наташа его спасала? Он поджег чужое имущество, или потратил казенные деньги, а Наташа его, вне сомнения, пыталась спасти? Наташу все жалели, так?

— Он не потратил, — Женька почувствовала, как щеки становятся горячими. — Там была эта, как ее… недостача, его обвинили, но это неправда!

— Само собой, неправда, — без тени иронии согласился Оракул. — Такая же ложь, как ваша смертельная болезнь.

Женьке хотелось сжать виски, и встряхнуть мозги, со всей силы, чтобы вырваться из лабиринта.

— Евгения, мы не позволим вам себя убить, — великанша обернулась к щуплой соседке, — Привратник, она просыпается, она проснется.

Несколько мгновений Привратник раздумывала, затем щелкнула пальцами. Мужчины в костюмах отлипли от невидимой границы, и тихо встали у нее по бокам. Точно два охранника, спокойные и аккуратные.

— Именем Храма, объявляю тебе мир.

— Мир, — откликнулась Ольга.

Обе посмотрели на Женечку. Холодно и твердо, как на распластанную под микроскопом, лягушку. Оракул выплюнул птичью голову и сообщил:

— Сегодня кто-то из нас умрет.