Авессалом-2. Портал. Все, к чему прикасается тьма, хранит ее отпечаток

Виталий Радченко

Тысячелетняя Мать ведьм похищает людей, чтобы открыть путь в другой мир. Ограниченный в физических возможностях парень, пытаясь спасти свою любовь, попадает вслед за ней в тот самый мир, наполненный запретной магией. Авессалом… Его сила пробудилась, хотя он не был готов к этому. Сможет ли он спасти людей, спасти Анастасию, спасти ВСЕХ? Если сам инициирован Тьмой… Книга содержит нецензурную брань.

Часть первая

Слишком много обмороков

«Череда таинственных и странных событий, произошедшая в Полоцке этим летом, уже успела породить неимоверное количество слухов. В городе шепчутся о тайных испытаниях новейшего оружия, о космических катастрофах, а кое-кто даже начал снова поминать Апокалипсис. По заданию редакции я провел журналистское расследование, призванное пролить свет на произошедшее и дать ответы на вопросы, тревожащие горожан. Должен признать, что открывшиеся в процессе расследования факты оказались настолько невероятными, что утаивать их далее от общественности невозможно. Однако, обо всем по порядку…

Все началось той самой ночью, когда над Полоцком пронеслась невероятно мощная гроза, порывами ветра повредившая несколько километров линий электропередач вокруг города и свалившая ударом молнии одно из самых старых деревьев в окрестностях Спасо-Ефросиниевского монастыря. У стен этого самого монастыря и разыгралась поразительная драма, свидетелем которой стал пятидесятидвухлетний Михаил Белко, наладчик станков с ЧПУ Ремонтно-механического завода.

Михаил возвращался из города в дачный поселок, в котором обыкновенно живет летом, когда внимание его привлекло необычное поведение собак — они собрались в огромную стаю и внезапно, словно подчинившись неслышному приказу, одновременно улеглись на землю. Михаил с удивлением отметил, что в этой стае бок о бок находились как грязные бродячие псы, так и представители домашних, и даже декоративных пород. Животные вели себя тихо, и Михаил решил подойти поближе. И тут произошло поразительное: все собаки как по команде вскочили на ноги и с рычанием двинулись на него. «А глаза их, — рассказывая об этом, мой собеседник бледнеет и начинает слегка заикаться, — глаза этих чертовых тварей горели зелеными огнями!» Михаил бросился наутек в сторону монастыря, однако псы догоняли его. К счастью, вблизи оказалось дерево, на которое он каким-то чудом смог взобраться, потеряв при этом телефон и сумку с продуктами. Невдалеке, у самых монастырских стен, он разглядел нескольких человек и уже намеревался позвать их на помощь, однако то, что произошло дальше, заставило Михаила забыть о собаках, сновавших под деревом. Судорожно обхватив ствол одной рукой, другой он зажал себе рот, в последний момент подавив крик ужаса.

— Я на «Громах» вырос и драк повидал будь здоров! — Михаил нервно трет узловатые пальцы, покрытые размытыми татуировками. — Только, слышь, малой, тут любой обоср… то есть того… в натуре страшно было. Они ведь реально укокошили того хмыря. Девка ему ножом по горлу махнула, а тот тощий дернул за бошку и оторвал ее нахрен. А потом такое месилово пошло…

— Ковалев, вы в своем уме?

Людмила Антоновна Мелехова, главный редактор «Вечернего Полоцка», откинулась в кресле, изумленно глядя на молодого человека напротив. Ее высокая прическа тут же запуталась в листьях свисающего из настенного кашпо вьющегося заморыша. Людмила Антоновна нервно дернула головой. Эта многолетняя война неизменной пышно взбитой челки главреда с цветком, служившая поводом для шуточек всего коллектива газеты после ежедневных планерок, сейчас Кирилла абсолютно не забавляла. Он нервно заерзал на стуле.

— Но ведь вы даже не дочитали до конца!

— Тома, глянь!

Людмила Антоновна швырнула скрепленные степлером листы бумаги на колени полной даме, сидящей у окна. Та неловко взмахнула руками, пытаясь схватить листы на лету, но промахнулась и, вздохнув, неуклюже опустилась на колени, поднимая их с пола. По кабинету тут же поплыл запах хвойного экстракта, которым Тома Кулеш, за глаза называемая в редакции Пихтой, щедро обрабатывала свою редеющую шевелюру, пополам с запахом коньяка. Источник последнего — початая бутылка «Метаксы» — виднелась из-за неплотно прикрытой дверцы сейфа хозяйки кабинета. Очевидно, давние подруги отмечали какое-то радостное событие, а может быть, просто сплетничали, перетирая кости врагам и завистникам Людмилы Антоновны, коих обладавшая взрывным характером и острым языком журналистка имела немало. Мелехова этого не заметила, продолжая сверлить взглядом молодого человека.

— Ваша наглость, Ковалев, переходит все мыслимые границы! По заданию редакции? Какой такой редакции? Что-то я, как руководитель этой самой редакции, не припомню, чтобы давала кому-либо подобное задание! Или вы имели в виду что-то еще? Возможно, вы вообразили, что подответственная вам рубрика разрослась до размеров полноценного СМИ?

— Но Люда, пожалуйста! — Тома всплеснула руками, едва снова не уронив бумагу на пол. — Я уверена, что Кирюшечка ничего такого не имел в виду! Правда, Кирюша?

Кирилл бросил раздраженный взгляд на женщину. Та глядела на него, невинно хлопая ресницами. От застывшего на покрытом мелкими морщинами глуповатом лице Пихты выражения беспредельной уверенности в том, что он, Кирилл Ковалев, редактор жалкой рубрики «У-дачные советы», ни в коем случае, разумеется, не имел ввиду «ничего такого», его замутило.

— Читай, Тома! — Мелехова раздраженно мотнула головой, отбросив росток в сторону. — Я ведь так понимаю, что это еще цветочки в начале были, да, Ковалев?

Кирилл проглотил слюну и откашлялся. В это время телефон на столе редактора разразился трескучей трелью. Людмила Антоновна хищно схватила трубку. Следующие несколько минут по этажу редакции разносился громогласный диалог Мелеховой с ее давним противником — главным бухгалтером горисполкома. Именно диалог, потому что неслышные остальным реплики оппонента Людмила Антоновна громко повторяла за ним, распаляясь при этом все больше и больше. Привычные к такому работники газеты давно перестали обращать на это внимание, и Тома, ободряюще улыбнувшись Кириллу, погрузилась в чтение. Тот опустил глаза и стал уныло изучать узоры на потертом ковре главреда, изредка поглядывая на женщин. Вдруг сетка морщин на лице Томы пришла в движение. Выщипанные до тонюсеньких полосок брови поднялись вверх, накрашенные морковного цвета помадой губы зашевелились, беззвучно проговаривая прочитываемые строчки. Кирилл вытер внезапно вспотевший лоб. Непослушными пальцами затеребил верхнюю пуговицу рубашки, пытаясь расстегнуть. Проклятая пуговица не поддавалась, и он опустил руку, мысленно проклиная себя за то, что послушался мать, потратив утром кучу времени, надевая эту чертову рубашку вместо привычной спортивной кофты на замке.

— Ну? Что там у него? — Мелехова с хрустом вдавила трубку в выемку аппарата и махнула головой, отбросив надоедливый росток, который на этот раз капитулировал, зацепившись за край настенного календаря. — Тома?

— Людочка, ты только не волнуйся, — Пихта испуганно переводила взгляд с подруги на парня и обратно. — Это ведь только слухи, да, Кирюшечка? Ведь в монастыре ничего такого не подтвердили?

— Какие слухи? — насторожилась главред.

— Ну, про похищение монахини. В городе шепчутся…

— Чего-о-о-о??? — Людмила Антоновна с неожиданной для ее габаритов скоростью вынырнула из-за стола и, в два прыжка подскочив к Томе, вырвала у нее из рук бумаги. — Где?!

— Тут, в конце, — Тома ткнула пухлым мизинцем в лист и на всякий случай отодвинулась подальше к окну, втянув голову в плечи.

В кабинете повисла тишина. Сжав губы в одну линию, Мелехова жадно впилась взглядом в текст. Зрачки ее лихорадочно метались по строчкам, ноздри хищно раздувались, с шумом вдыхая и выдыхая воздух. Дочитав до конца, она, не глядя на Кирилла, решительно двинулась к выходу из кабинета. Не ожидавший такой реакции, парень уже открыл было рот, собираясь окликнуть главреда, но та остановилась у двери и, плотно захлопнув ее, повернулась.

— Удивительно, — Людмила Антоновна смотрела на парня без злобы, с какой-то беззащитной горечью. — А ведь я недооценивала вас, Ковалев.

— Людмила Антоновна, но…

— Помолчите! — Мелехова медленно прошла к столу и тяжело опустилась в кресло. — Хотя нет, не молчите, ответьте мне всего на один вопрос: кто?

— Что «кто»? — Кирилл, нервно провел руками по джинсам, вытирая вспотевшие ладони.

— Кто вас подговорил это сделать?

— Но я сам… никто меня не подговаривал… Просто мы же не имеем права игнорировать факты…

— Факты? — Мелехова откинулась в кресле и прищурилась. — Так значит, у вас есть факты! И вы строите свое расследования на показаниях некоего гражданина Белко, так?

— Не только, на его показаниях, но…

— А известно ли вам, что семья Михаила Белко, или, как его называют его дружки, Белка, живет по соседству со мной? И что на даче он обретается не только летом, а почти круглый год? И что Белкой его зовут не из-за фамилии, а потому что пьет он практически беспробудно, и жена выставляет его из дому чуть ли не каждый месяц?

— Но он мне показывал то место, там действительно огорожено…

— А вам известно, что место это уже дважды тщательно исследовали криминалисты? — в голосе главреда зазвучал металл. — И что никаких, слышите, никаких следов убийства там обнаружено не было?

— А вам известно, — Мелехова подалась вперед, — что трудница Эвелина Томашевич, именно трудница — не монахиня и даже не послушница, обратите внимание на этот немаловажный факт — действительно исчезла. И вместе с ней исчез некий предмет, принадлежащий монастырю? Что именно пропало — не раскрывается, и меня, поверьте мне на слово, Ковалев, абсолютно не волнует, что там у них пропало. Потому что это — дело монастыря, и потому что в некоторые вопросы ни мне, ни вам, ни кому-то еще совать свой нос не полагается! А если тема похищений вызывает у вас столь нездоровый интерес, к тому же подогретый, насколько мне известно, личными мотивами, то должна напомнить, что пристрастность в журналистике недопустима! — Голос главреда становился все громче и громче, напитанный и усиленный многократным отражением от стен кабинета, внезапно пришедших в движение, — И, несмотря на то, что мне искренне жаль вашего бра-а-ата, его исчезнове-е-е-ение не да-а-ае-е-етвампра-а-а-ававыстраива-а-а-атьту-у-у-утсоверше-е-е-еннофа-а-а-анта-а-а-асти-и-и-иче-е-е-ески-и-и-ы-ы-ы-ете-е-е-ео-о-ори-и! По-о-о-ока-а-а-а-йа-а-агла-а-а-авныйре-е-еда-а-акто-о-о-орэтойга-а-а-азе-е-е-еты, Ко-о-ова-а-а-альо-о-ов, ни-и-и-и-икто-о-о-о-о… — Людмила Ивановна вдруг осеклась. — Кирилл, что с тобой? Опять?! Тома, у него опять началось!!!

Женщины бросились к парню, который стал заваливаться на стуле, закатив глаза.

— Тома, держи ему голову! Что? Нет, не надо врача — у него это бывает. Скоро пройдет. Сбегай за водой.

Синий, желтый, зеленый…

Синий… желтый… зеленый…

Кирилл, не открывая глаз, застыл, откинувшись на жестком стуле, медленно, сантиметр за сантиметром, мысленно восстанавливая контроль над двигательными функциями тела. Синее небо, желтое солнце, зеленое море. Синее небо… желтое солнце… зеленое море… С детства заученная мантра позволяла отрешиться от внешнего мира в эти мучительные минуты. Впрочем, полного отрешения добиться не удавалось никогда.

— Нет, ну не увольнять же его, в самом деле! — голос Мелеховой, уже вполне нормальный, но слегка раздраженный.

— Что ты, Людочка, что ты! Неправильно, не по-человечески это! — суетливо кудахчет Пихта.

— А как быть? Ведь лезет же, даром что убогий.

— Тссс… Что ты, вдруг слышит?

— И что? Пусть слышит! Расследование, слыхала? Где слов нахватались? Ох, сердце что-то колотится…

Дверца сейфа скрипнула, отворяясь. Горлышко бутылки тихо звякнуло о край рюмки, забулькал наливаемый в рюмки коньяк.

— Будешь?

— Ой, Люда, неудобно как-то. При Кирюшечке.

— Ну, как знаешь!

Синий… Желтый… Зеленый… Запах коньяка разлился по кабинету. Зашуршала обертка конфеты. Мышцы ног откликнулись дрожью на мысленный приказ. Тепло расползлось вниз по икрам. Уже скоро. Синий, желтый, зеленый… Скоро… Чья-то сухая ладонь коснулась его лба. Пихта. Кирилл с трудом удержался от того, чтобы не оттолкнуть ее руку. Слишком рано. Одно неловкое движение — и он свалится на пол. От одной лишь мысли о том, что эти тетки, причитая и охая, будут поднимать его с пола, парня снова замутило. Скрипнули под ковром рассохшиеся половицы паркета — Тома вернулась на место.

— Людочка, ты там говорила про его брата, он же вроде как пропал без вести?

— Да, нехорошо получилось. Разозлилась чего-то, — Мелехова вздохнула. — Он, видишь, Кирилл-то, все не успокоится никак. Марк ведь ему практически отца заменил. Возился с ним все время, как нянька. Никто не верил, что Кирилл вообще ходить будет, а Марк не сдавался. Он такой упрямый был. А потом пропал…

— Какой ужас! А с отцом-то что случилось?

— Ты не знала? Зарезали его где-то в Сибири, в Кемеровской области. На заработки он ездил. Доездился…

— Ах! — Пихта всхлипнула, всплеснув руками. — Бедняжечки! А я и не знала! Люда, ты знаешь, я обязательно зайду к ним! Такое горе… Может, нужно помочь как-то? Ах!

Кирилл шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы.

— Кирюшечка! — Тома вскочила со стула.

— Все в порядке! — Кирилл жестом остановил явно намеревавшуюся кинуться к нему на помощь Пихту. — Людмила Антоновна, я прошу прощения.

— За что, Ковалев? — Мелехова нахмурилась.

— За глупую статью, — Кирилл, не глядя в глаза главреду, наклонился, массируя ноги. — Вы абсолютно правы, я не должен был заниматься этими нелепыми расследованиями, не посоветовавшись с вами. — Он вдохнул и резко встал. Острая боль пронзила ноги от голени до бедра. Обычно после приступа он около часа растирал сведенные судорогой мышцы, перед тем как подняться. Но сейчас…

— А также прошу прощения…

Кирилл сделал шаг. Скрюченная стопа скосолапилась, и его повело всем телом вперед. Как всегда в такие моменты, время словно замедлилось, давая возможность взведенному, как пружина, мозгу просчитать все возможные варианты. Шаг. Простейшая команда, передаваемая телу нейронами мозга, и беспрекословно, на уровне рефлекса выполняемая им, но выполняемая при одном условии — тело должно быть здоровым. И это условие сейчас не работало. Левая нога не слушалась. Кирилл замахал руками, отчаянно пытаясь удержать равновесие. Шаг! Пусть с опозданием, но мышцы ожили, выдвинув левую ногу вперед. Он облегченно выдохнул.

— Прошу прощения за отнятое время.

— Ковалев, стойте!

Он не отреагировал, помня, что самое главное для него в эти мгновения — найти точку, на которой можно сосредоточить все внимание.

— Кирилл, поймите, я вовсе не хотела вас обидеть!

— Я понимаю, — он впился взглядом в натертую до блеска дверную ручку и подался вперед, по направлению к выходу из кабинета.

— Но я просто обязана была вас уберечь!

— Да, конечно, благодарю вас.

Ручка металась вверх-вниз перед глазами. Шаг, еще шаг. Продвинуться на полметра вперед, нырнув всем телом вниз, словно споткнувшись, и тут же, в последнее мгновение перебросить вес тела на другую, такую же полубеспомощную ногу. Повторить это снова и снова. Кирилл остановился у самой двери. Конечно, сейчас хорошо было бы обернуться и посмотреть им в глаза, но тело его пока было не готово к таким драматическим жестам.

— Я увольняюсь.

Кирилл кое-как открыл дверь и вывалился в коридор.

***

Вероника Осипова этим утром пребывала в превосходнейшем настроении. В 9:58 она выпорхнула из лифта и легкой походкой направилась вдоль по коридору к офису «МедиаПро», в такт звонко цокающим каблучкам перелистывая на экране айфона утреннюю партию селфи, которые, включая самую свежую дюжину «лифтолуков», сделанных только что, по строгому и чрезвычайно самокритичному рейтингу Вероники, варьировались где-то между «предельно классными» и «классными запредельно». Девушка слегка замедлила шаг у самых дверей офиса и, сделав наконец нелегкий, но приятный выбор, решительно ткнула пальчиком в экран, отправляя свой необычайно романтичный, сделанный полчаса назад на фоне едва тронутой осенней желтизной аллеи снимок, в гламурную сеть личных интернет-аккаунтов, одновременно приложив сумочку к электронному замку на двери. Погребенная где-то в нижних слоях сумочки, карточка сработала не сразу, и девушка, слегка раздраженно поджав пухлые губки, придавила сумку к замку. Дверь, пискнув, отворилась. Вероника вошла внутрь и, бросив мимолетный взгляд на часы на стене (ровно10:00!), быстро зашагала по направлению к приемной.

Комната менеджеров, расположенная напротив, уже гудела привычным утренним шумом рекламного агентства. Трещали городские телефоны, заливались рингтонами мобильники, яростно стрекотали принтеры, выплевывая в лотки медиапланы рекламных кампаний. Утробно рычала кофеварка — подарок благодарных клиентов — перемалывая утреннюю порцию зерен.

— Мальчики и девочки, привет! — девушка помахала коллегам айфоном.

Девушки ответили достаточно сухими приветствиями и кивками. Реакция мужской половины была более эмоциональной:

— Привет, Вероничка!

— Как там «урожай лайков»?!

— Ух ты! Это что? Самый свежий айфон? Двадцатый что ли?!

— Как смешно! — Вероника деланно нахмурилась и показала язык. — Завидуйте молча, мальчишки! — Резко развернувшись, девушка спрятала телефон в карман коротенькой курточки и поспешила в приемную, покачивая бедрами чуть сильнее, чем это было необходимо.

Выведенный из спящего режима одним касанием клавиши, секретарский ноутбук высветил открытые вкладки интернет-браузера, которые тут же автоматически обновились. Вероника, не снимая куртки, плюхнулась в кресло, жадно вглядываясь в монитор. Восемнадцать! Она бросила взгляд на часы в нижнем углу монитора. Восемнадцать за три минуты! Неплохо! Девятнадцать, двадцать! Высоким, но очень приятным голоском девушка пропела туш и, ткнув кнопку, включила компьютерную акустическую систему, одновременно вскинув руки, словно дирижер невидимого оркестра. Колонки тут же выдали характерный звук, сообщающий об очередном восторженном комментарии к фотографии, оставленном кем-то из ее многочисленных подписчиков.

— Двадцать один! — пропела девушка. — Двадцать два!

Колонки выдали следующую очередь лайко-уведомлений.

— Двадцать шесть, двадцать семь!

Допев до тридцати, Вероника откинулась назад, потянулась и вдруг увидела незнакомца, сидящего в дальнем углу приемной.

— Ой! — она прыснула от смеха, прикрыв рот ладонями, и быстро выключила звук. — Простите!

— Ничего, ничего, — молодой парень в углу улыбнулся. — У вас очень красивый голос.

— Правда?

— Истинная!

— Ой, спасибо! — Вероника радостно улыбнулась. — И мой преподаватель по вокалу мне тоже самое говорит! Он, правда, еще говорит, что мне нужно несколько месяцев заниматься, чтобы поставить дыхание, и чтобы правильно итонировать, и все такое.

— Интонировать.

— Что? А, ну да, он так и сказал! Только я уже не уверена. Несколько месяцев — это как-то долго. И притом у меня столько работы тут, вы просто не поверите!

— Верю, — Кирилл сдержал улыбку.

— А вы по делу? Насчет рекламы или по поводу вакансии? Если по поводу вакансии, то у нас сейчас мест нет, к сожалению. И менеджеров достаточно, и руководителей. Я бы даже сказала, руководителей чуть больше, чем нужно, — девушка хмыкнула. — То кофе им подай, то конфеты!

— Нет, не по поводу вакансии. И реклама мне тоже пока не нужна.

— Да? А что тогда? — она украдкой бросила взгляд на монитор ноутбука. Количество лайков приближалось к пятидесяти.

— Я… — парень на секунду замешкался с ответом, любуясь прелестными ямочками, появившимися на щеках улыбающейся девушки, — я журналист. Из Полоцка. Собираю материал о моих земляках, которые переехали в столицу и занимаются успешным бизнесом или творческими проектами. У вас же есть такие в агентстве? Юрий Геннадьевич Купонин, например, Авессалом… — он заглянул в блокнот, сделав вид, что не помнит дословно, — Томашевич…

— Да, они оттуда оба! И Севка, и Юрий Геннадьевич. Только шефа пока нет, а Севка… Ну, он сейчас не в том настроении, чтобы давать интервью.

— Да, я все понимаю, — кивнул Кирилл, — в последнее время люди не очень охотно идут на контакт с журналистами.

— Да нет, Севка классный. Просто у него неприятности в жизни одна за одной. Сначала с девушкой расстался, потом сразу с мамой его эта беда…

— Беда? А что случилось? — Кириллу показалось, что голос его предательски дрогнул, но девушка этого, похоже, не заметила. Он потер лоб, стараясь скрыть волнение.

— Она… — Вероника понизила голос, — она вроде как исчезла!

— Вот как! — парень почувствовал, что вспотел. Он потянул за молнию, расстегивая воротник куртки. — Как это ужасно!

— Да, кошмар! Исчезла прямо из своей этой, как ее… — девушка сдвинула брови, пытаясь вспомнить слово, — ну, из этой ее комнаты в монастыре…

— Кельи?

— Да, точно! Она в монастыре столько лет прожила, а потом раз и нет ее, представляете! Бедный Севка…

— Да, вы правы. — Кирилл снова потер лоб. — Скажите, э…

— Вероника, — улыбнулась девушка.

— Вероника, а может быть, вы дадите мне телефон Авессалома? Ну, понятно, что сейчас ему не до разговоров, но вдруг он потом согласится пообщаться?

— Я-то могу вам его дать, да что толку! Он же посеял где-то свой телефон.

— Посеял?

— Ну да, пару недель без мобильного ходит. Купонин злится, но не говорит ничего. Он, вообще, неплохой, шеф-то, но уж больно нетерпеливый. А Сева какой-то рассеянный в последнее время стал. Здороваться перестал с парнями нашими…

В это время в коридоре послышался шум возбужденных голосов.

— О! Посмотрите-ка, легки на помине! — Вероника сердито поджала губки. — Начало одиннадцатого, а они уже на перекур! Такие вредные, ужас! На той неделе, представляете, кричат из менеджерской: «Вероника, у нас трубы гудят, Вероника, вызывай сантехников!» А я что, виновата, что мой преподаватель велел несколько раз в день петь гаммы? А им шуточки…

В какой-то момент Кирилл вдруг понял, что больше не слушает то, что говорит ему девушка, а просто любуется ее милым личиком, карими глазами, которые так озорно блестели, когда она смеялась, пухлыми губками, маленьким аккуратным подбородком. Взгляд его как-то сам собой скользнул вниз, в глубину выреза блузки. Он тут же опомнился и быстро поднял глаза. Вероника, вроде бы, ничего не заметила и продолжала рассказывать о планах коллектива на выходные. Про то, что шашлыки под Минском, это, конечно, весело, но она, конечно, предпочла бы Черногорию, хотя там и довольно скучно по вечерам, зато отличные пляжи и вкусно. Парень почувствовал, как кончики ушей его начали гореть. Он откашлялся.

— Скажите, Вероника, а Авессалом в котором часу должен сегодня прийти?

— Севка? Так я же вам говорю, что его сегодня не будет. Он укатил в командировку со своей новой начальницей. В понедельник будет только.

— Как жаль, — Кирилл вздохнул и потер лоб ладонью. Его тщательно спланированное расследование так банально застопорилось в самом начале. — Да, очень жаль.

— Ну вы так не расстраивайтесь! Хотите, я передам ему, что вы заходили? Я даже записку напишу, чтобы не забыть… Сейчас… — девушка выдвинула ящик стола и вдруг застыла, разглядывая что-то внутри. — Ах, ворона, забыла! Ну конечно! Он же потерял телефон! А я ему эсэмэску отправила, вот же ворона! — она достала из ящика какой-то рисунок и положила его на стол.

— Что-то случилось? — Кирилл слегка приподнялся, пытаясь разглядеть изображение.

— Как я могла забыть! — Вероника выглядела расстроенной. — Это же пришло на следующий день, после того как его мама исчезла.

— Что?! — встрепенулся парень. — Как интересно! А можно взглянуть?

Он вскочил со стула и быстро зашагал к столу девушки своей вихляющей походкой. Сделав несколько шагов, Кирилл вдруг с ужасом осознал, какое впечатление на Веронику могло произвести то, как он движется. Но останавливаться было уже поздно.

— Вы позволите?

Вероника молча протянула ему рисунок. Это была почтовая открытка, стилизованная под картину. Влюбленная пара, держась за руки, удалялась по направлению к изумрудно-зеленому морю. А над белой башней, далеко в небе виднелись четыре разноцветные луны.

— Как интересно, — Кирилл перевернул открытку. — Она не подписана?

Девушка покачала головой, напряженно вглядываясь ему в лицо. Молодой человек почувствовал, что начинает злиться. Он слишком хорошо знал этот взгляд.

— Ну что же, было приятно познакомиться, Вероника, — он выдавил из себя довольно фальшивую улыбку, — наверное, мне лучше будет зайти в понедельник. До свидания!

— Послушайте, э…

— Кирилл! Я забыл представиться, Кирилл Ковалев.

— Кирилл, у вас все в порядке?

— Да, конечно! Это я знаете, просто тренирую такую смешную походку!

— Я не об этом, — девушка встревоженно смотрела на него. — Ваше лицо… У вас такое часто бывает?

— Что бывает? — парень потер лоб, который вдруг отчаянно стал чесаться.

Вероника молча кивнула в сторону зеркала на стене. Кирилл посмотрел в него и замер. Щеки его горели лихорадочным румянцем, а на лбу виднелось несколько темных полос.

— Что за черт… — Кирилл закашлялся. — Я, наверное, пойду. — Он развернулся, умудрившись не потерять равновесие, и двинулся к выходу, едва не столкнувшись в проходе с седым коротышкой.

Юрий Геннадьевич Купонин, энергичный и безмерно любвеобильный директор «МедиаПро», по прозвищу Купидон, вбежал в приемную, на ходу вытирая платочком розовую лысину.

— Вероничка, доброе утро! Вероничка?

— Ой, здравствуйте, Юрий Геннадьевич! — встрепенулась девушка.

— А кто это был? — Купонин мотнул головой в сторону двери, за которой только что скрылся Кирилл.

— Какой-то парень. К Томашевичу приходил. Странный какой-то…

— Странный, говорите? Что поделать, осень на носу. Обостряется у многих. Ну да ладно. А что у нас сегодня?

— В смысле? — не поняла девушка.

— Вероника, вы меня пугаете! — Купонин расплылся в широкой улыбке ловеласа со стажем. — Четверть одиннадцатого! Сколько в этот раз?

— Ах! — Вероника всплеснула руками. — Как я могла забыть!

Она ткнула пальчиком в клавишу пробела на клавиатуре, выводя ноутбук из спящего режима, в который тот снова погрузился за время ее беседы со странным молодым человеком.

— Сто три!!!

— Сто три, подумать только, — Купонин всплеснул пухлыми ладошками. — А ведь это же рекорд, да?

Вероника пожала плечами, не в силах скрыть довольной улыбки.

— Сто три! — повторил шеф. — А не отметить ли это нам с вами сегодня вечером? Может быть, в «Ангелы»?

— Я подумаю, — девушка откинулась в кресле, сделав вид, что тщательно изучает изящно наманикюренные ногти.

Сто три… Сто четыре… Сто пять…

Кирилл считал шаги, изо всех сил пытаясь сфокусировать взгляд на свободной скамейке в глубине аллеи. Лицо горело. Это не было похоже на его приступы.

Сто шесть… Сто семь…

Еще несколько шагов, может быть, десять или пятнадцать, и он присядет отдохнуть.

Сто восемь… сто девять… Еще совсем немного, и все будет хорошо. Скамейка прыгала перед глазами. Капли воды, оставшиеся после недавнего дождя, блестели, словно драгоценные камни, на деревянных брусьях.

Брюки вымокнут… Да и черт с ними. Нет сил, чтобы ее вытирать. Сто десять… Совсем близко… Сто одиннадцать… Чуть-чуть… Сто…

Плитки тротуарной брусчатки поднялись и ударили его по голове.

***

Открыв глаза, он несколько минут рассматривал потолок, пытаясь сообразить где находится. Болел лоб. Кирилл ощупал голову и, не найдя там открытых ран, слегка успокоился, провёл рукой по телу — он был укрыт каким-то колючим одеялом. Кирилл приподнялся и оглянулся. Вдоль окрашенных желтой краской стен со слегка облупившейся штукатуркой стояло две кровати. Из укрепленной на металлической треноге стеклянной банки бесцветная жидкость по трубке стекала к игле, торчащей в его руке. Кирилл откинул одеяло, которым был укрыт и поморщился — одежды на нем не было абсолютно. За стеной зашумела смываемая в унитаз вода, заурчал бачок. Парень инстинктивно натянул повыше одеяло. Дверь туалета открылась, и в палату зашел, поправляя безразмерные больничные брюки, удивительно тощий тип.

— А! — незнакомец радостно осклабился, обнажив не совсем здоровый и не совсем полный набор зубов. — Очухался, гаврик?!

— Где… — Кирилл откашлялся, — где я?

— А ты как думаешь? — тощий ухмыльнулся и картинно осмотрелся по сторонам. — В больничке, ясен пень!

Шлепая подошвами потертых вьетнамок по больничному линолеуму, он вальяжно прошелся по палате. Подойдя к кровати Кирилла, вдруг слегка наклонился и протянул вперед непропорционально большой кулак.

— Кастет!

Несколько секунд Кирилл тупо смотрел на огромный, напоминающий нарыв, вазелиновый шар на кулаке незнакомца. Потом, сообразив, чего от него хотят, выпростал из-под одеяла руку и осторожно ткнул кулаком в вазелинового монстра.

— Привет.

— А тебя как? — явно удовлетворенный реакцией парня, тип скрестил руки на груди, демонстрируя не менее внушительный шар на втором кулаке.

— Что как? — Кирилл подтянул одеяло к подбородку и поморщился, — игла капельницы больно впилась в руку.

— Ты чего такой тугой, а, старичок? — тощий снова ухмыльнулся. — Говорю же, я — Костян, для друзей Кастет. А тебя как звать, бедолага?

— А-а-а, — протянул Кирилл. — Я просто не понял сразу. Я Кирилл.

— Кирюха, значит? — обрадовался тип. — Ну и славно! Ща Илонку кликну, она уже раз пять заходила, пока ты в отрубоне валялся.

Он бодро зашаркал шлепанцами по направлению к выходу, открыл дверь и, высунув голову в коридор, заорал:

— Илоночка! Илона Викторрна!!!

— Идет! — Кастет метнулся к умывальнику в углу палаты, крутанул кран, быстро смочив брызнувшей водой ладони, пригладил редкие рыжеватые волосы, зализав челку набок. — Тока, слышь, малой! Чтоб к Илонке яйца не подкатывал! Это моя грядка, понял?

Кирилл тихонько хмыкнул, пожав плечами. Тощий насупился.

— Да понял я.

— Смотри… — Кастет подскочил к двери и картинно широко распахнул ее.

— Илоночка Викторрна! Прошу вас!

В коридоре зацокали, приближаясь, быстрые шаги. Кирилл откинулся на подушку. Воображение его мигом нарисовало длинноногую красотку в медицинском халате, накинутом прямо на голое тело. А рядом нескладную фигуру тощего Кастета с непропорционально большими кулаками. Картинка получилась настолько нелепой, что Кирилл на секунду зажмурился, подавляя смех.

— Юрша, я тысячу раз просила вас не орать на всю неврологию! — в палату колобком вкатилась толстенькая медсестричка очень маленького роста. — И не смейте меня называть Илоночкой!

Ошеломленный столь разительным несоответствием ожидания и реальности, Кирилл слегка опешил, но эта парочка — девушка рядом с возвышавшимся над ней на две, а то и на три головы Кастетом смотрелась так комично, что он громко хрюкнул.

— Ага! — медсестричка проворно приблизилась. — Ковалев! Очнулись? Очень хорошо. Как самочувствие? Говорить можете? — она сердито сверкнула глазами из-под очков в темной пластиковой оправе. — Или только хрюкать?

— Могу, — Кирилл виновато потупился. — Извините, я случайно.

— Головокружение чувствуете? Тошноту? Головные боли? — тонкая прядка волос, выбившаяся из идеально зализанной в хвост прически, упала на пухлую щеку девушки, когда та стала деловито ощупывать голову Кирилла, вглядываясь то в один, то в другой глаз, оттягивая нижнее веко.

— Нет.

— Частые обмороки только в последнее время или постоянно происходят?

— В последнее. Раньше только иногда случались. Эй, осторожнее, пожалуйста! — Кирилл вздрогнул, когда Илона откинула край одеяла, слишком, по его мнению, оголив его живот и часть бедра, и быстро прикрыл ладонью, свободной от капельницы руки, область паха.

— Не дергайтесь, Ковалев! — пухлые теплые пальцы Илоны пробежались по его неспособной распрямиться ноге. — Это с рождения?

— С рождения, — буркнул он.

— Хорошо.

— Полагаете? — бесцеремонность медсестрички начинала его злить.

Словно не замечая его раздражения, Илона ощупала вторую ногу, затем прикоснулась ко лбу Кирилла и задумчиво прищурилась.

— Итак, Ковалев. Судя по всему, вам придется задержаться здесь на несколько дней. Желаете сообщить кому-то о своем местонахождении? Родственникам? Коллегам по работе? Может быть, девушке?

— Нет, — Кирилл нахмурился.

— Что «нет»? Нет девушки? — бровь Илоны чуточку приподнялась, как показалось Кириллу, насмешливо.

— Да, знаете ли, мы с ней расстались, — парень почувствовал, что его понесло. — Просто эта бедняжка пролетела на конкурсе «Мисс Полоцк» — стала лишь второй вице-мисс. Поэтому нам пришлось расстаться. «Без обид, милая, но мне нужна только королева!» Понимаю, это жестоко, но есть и плюсы — теперь я свободен и наслаждаюсь своей свободой тут, у вас.

Кастет, все это время ужом увивавшийся за спиной девушки, заглядывая ей через плечо, застыл с открытым ртом. На лице Илоны не дрогнул ни один мускул.

— Прекрасно, — идеально точным движением она вправила мятежную прядь обратно в прическу. Следующим, не менее точным, выдернула иглу из Кирилловой вены и прижала к ранке невесть откуда взявшуюся резко пахнущую ватку. — Отдыхайте. Вставать с кровати вам пока запрещено. Утка и судно под кроватью.

Ухватив стойку с капельницей, девушка устремилась к выходу.

— Я помогу! — тощий подскочил к ней.

— Ладно, — медсестра слегка подтолкнула стойку и та, прокатившись на колесиках, оказалась в руках Кастета. — Пойдем.

— Погодите! Девушка! — Кирилл уже раскаивался за нелепицу, которую наболтал. — Илона э… Викторовна!

— Что такое? — она обернулась у самой двери. Рядом топтался Кастет, уже умудрившийся запутаться в трубках капельницы.

— Где я, собственно говоря, нахожусь? Почему я голый? И еще, — Кирилл нахмурился, — откуда вы знаете про мои обмороки?

— Обмороки? Вы были без сознания, когда поступили к нам в отделение.

— Вы сказали частые обмороки. Откуда вам известно об этом?

Илона засунула руки в карманы халата и слегка наклонила вперед голову, вдруг став похожей на готовую броситься в атаку тумбочку.

— Вы ставите под сомнение мою профессиональную квалификацию, Ковалев?

Кастет засопел, беспокойно поглядывая то на Кирилла, то на девушку. Губы его слегка раздвинулись, желтоватый кончик языка нервно метался во рту, ощупывая дырки на месте недостающих зубов.

— Добрый де-е-ень!

Кирилл едва не застонал, схватившись ладонью за лоб, который снова начал чесаться. В дверь осторожно, бочком протискивалась Тома Кулеш.

— Ой, здравствуйте, — закудахтала Пихта, семеня мелкими шажками по палате. — А вы — Илона Викторовна, да? Спасибо вам огромное за Кирюшу! Людмила Антоновна сразу после вашего звонка меня вызвала. Лети, говорит, Тамара, проведай Кирюшечку. Как он там? С ним же все хорошо, да, Илона Викторовна? Ведь правда, с ним все будет хорошо?

— Погодите, вы что, звонили Мелеховой? — Кирилл изумленно уставился на медсестру. Та пожала плечами. — А почему именно ей?

— Не Илоночка Викторовна звонила, а Люда сама. И не ей, а тебе. А ответила Илоночка, — медсестра сердито зыркнула на Тому, но та не обратив на это внимания, продолжала, — и рассказала, что ты без сознания, тут, в неврологии. А я как раз в Минске была у подружки в гостях, вот Люда и велела… Да я и сама бы пришла! Лишь бы с тобой все хорошо было. С ним же все хорошо будет, да?

— Безусловно, — Илона, поджав губы, бросила на Кирилла далеко не дружелюбный взгляд и быстро вышла из палаты. За ней, гремя колесами капельницы, удалился и Кастет.

Следующие полчаса Кирилл обреченно слушал причитания Пихты о том, какой он все-таки неосторожный. Что «какая же это неумная и неответственная выходка, вот так вот сорваться и, никого не предупредив, взять и поехать», и что она, Тома, с Людмилой Антоновной «места-себе-не-находили-все-эти-дни-переживали», и что «о матери он должен бы в первую очередь подумать, ведь каково ей одной». В конце концов, он задремал под мерный звук Томиного голоса, а когда проснулся, обнаружил, что за окном уже стемнело, а в палате он один. Рядом с ним на кровати были аккуратно разложены больничное белье и пижама, а на тумбочке, рядом с кучей «гостинцев» — печеньем, коробкой шоколадных конфет и пакетом с яблоками, принесенных Пихтой, лежал его телефон. Кирилл схватил его и, нажав на кнопку пуска, скривился — аккумулятор полностью сел. Кое-как натянув на себя вещи, уселся на кровати. Мочевой пузырь требовал немедленного облегчения. Кирилл осторожно встал и, стараясь не шуметь, заковылял к туалету. Дернул ручку двери и снова скривился — туалет был заперт. Мысленно проклиная чертову медсестру, вернулся на место и заглянул под кровать — больничные «удобства» действительно были там.

— Да не пошли бы вы все…

Быстро, насколько позволяли затекшие ноги, он подошел к умывальнику, открыл кран и приспустил край штанов. Тугая струя ударила в центр чаши и смешалась с бьющей из крана водой. Кирилл блаженно вздохнул, облегченно потягиваясь, и тут же дернулся, забрызгав мочой стену — в окно палаты что-то громко ударило. Трясущимися руками он быстро закрутил кран и, кое-как оправив брюки, заковылял к окну. Что-то снова со щелчком ударилось в стекло и отскочило, зашуршав по траве за окном. Кто-то швыряет в окно камни, догадался Кирилл. Он огляделся — кнопка вызова медсестры находилась прямо у кровати. От мысли о новой встрече с Илоной его передернуло, да и звать ее сейчас, пока не высохли следы его преступления на стене возле умывальника, было абсолютно неприемлемо. Парень вздохнул и осторожно приблизился к окну.

— Кто там? — громко прошептал он в открытую форточку.

— Эй, старичок! Это я! — ответил громкий шепот.

Кирилл узнал голос Кастета и облегченно выдохнул.

— Чего тебе?

Кирилл осторожно выглянул в форточку. Его тощий сосед по палате топтался внизу под окном, то и дело воровато оглядываясь по сторонам.

— Слышь, Кирюха, помоги залезть, а? Начало одиннадцатого — Илонка мне весь мозг выест нахрен.

Воображение тут же услужливо предложило картинку пухлой медсестрички, ложкой выковыривающей куски мозга из трепанированной головы Кастета. Почему-то картинка не показалась Кириллу слишком нереальной. Он, вздохнув, открыл нижнюю часть форточки.

— Пролезешь?

— Не боись! — обрадовался Кастет, — не в такие щели пролазили!

Подпрыгнув, он уцепился пальцами за раму. Зашаркал ногами по стене, пытаясь подтянуться.

— Кирюха, братан, подмогни!

Выглянув наружу, Кирилл увидел, что тощий тщетно пытается подтянуться — широкий карниз мешал ему ухватиться поудобнее.

— Ничего не выйдет, — громко зашептал он.

— Дай руку!

Кирилл сдержал ругательство — его руки, с трудом справлявшиеся с такими простейшими функциями, как завязывание шнурков и застегивание пуговиц, меньше всего подходили для затаскивания в окошко даже самых тощих доходяг.

— Давай позову кого-нибудь?

— Не-не-не! Щас… я… бляха… — засопел Кастет, — как нефиг… делать…

— Твою же ж… — Кирилл высунулся из окна и схватил соседа за ворот пижамы. — Давай!!!

Спустя несколько секунд объединенных усилий, громкого пыхтения и приглушенных ругательств с обеих сторон, тощее тело Кастета, наконец, протиснулось в форточку и ввалилось в палату, с шумом, достаточным, по мнению Кирилла, чтобы переполошить если не всю больницу, то одно отделение точно. Однако упавший на спину и едва не разбивший голову о тумбочку Кастет казался абсолютно счастливым. Заговорщицки подмигнув Кириллу, он бросился к своей кровати и нырнул под одеяло.

— Ты че стоишь? — зашептал он, — Прыгай в кровать — Илонка идет!

За дверью действительно послышались шаги. Кирилл оглянулся — форточка была распахнута. Не успеть! Он торопливо забрался в кровать. Что-то шлепнулось на пол — это Кастет выбросил свои грязные вьетнамки из-под одеяла. В этот момент дверь отворилась. Щелкнул выключатель и яркий свет залил палату. Кирилл зажмурился, прикрыв глаза ладонью.

— Ковалев, Юрша — процедуры!

— Ну зачем же так резко, Илоночка Викторрна! — заголосил Кастет, — Ой, глазам больно!

— Глаза заболели, Юрша? — медсестра, едва удостоив его беглым взглядом, быстро семеня короткими пухлыми ножками, пробежалась по палате. — Могу предложить чудесное койко-место в офтальмологическом отделении городской больницы города Мяделя.

— Ну что вы, Илоночка, — тощий осклабился и откинулся на подушку, заложив руки за голову, — вдали от вас не пойти мне на поправку. Да и чем может помочь какой-то там мядельский офтальмолог, когда глаза болят лишь исключительно от вашей ослепительной красоты! Что глаза… Сердце! — он порывисто приподнялся, прижав изувеченные ладони к тощей груди. — Вот где мука таится. А причина тому лишь одна — ваше безразличие!

Кирилл осторожно покосился на соседа, пораженный внезапной витиеватостью его речи. Впрочем, на Илону шекспировские мотивы не произвели ни малейшего впечатления. Подкатившись к кровати Кастета, она выставила в ряд на его тумбочке два пластиковых стаканчика с таблетками.

— Это сейчас, а это сразу перед сном. Ну а если ваши сердечно-глазные коллизии и в дальнейшем будут прогрессировать, Юрша, я, продолжив обозначенную вами же прогрессию, от глаз к сердцу, порекомендую главврачу отправить вас на обследование в гастроэнтерологию. Уверена, что промывание желудка вас если не исцелит, то охладит уж точно. Так, а это что? — Илона нахмурилась. А почему окно открыто? Юрша, что, опять?

— Илоночка… — брови Кастета мгновенно собрались беззащитным «домиком», — как вы можете! Я же весь вечер тут, соблюдая режим. Ну, то есть, в смысле, распорядок… Что, не верите? Ну, Кирюха, скажи ей! Эй!

Илона медленно обернулась к Кириллу.

— Ковалев?

— А? — Кирилл вздрогнул, с трудом оторвав взгляд от недостаточно быстро высыхающих потеков возле умывальника. — Что?

— Почему открыто окно? — металлически отчеканила каждое слово Илона.

— Ах, окно… — он поежился. — А это я открыл. Костя говорил, что ему не хватает воздуха… — Кирилл скривился. Мерзкое ощущение, каждый раз сопровождающее ложь, всколыхнуло внутренности от низа живота вверх. — Мы весь вечер были тут. Вместе.

— Как мило… — взгляд медсестры не стал ни на градус теплее. — Ну что ж, здоровье пациентов почти всегда в руках самих пациентов.

— Ну вот как? — Кастет театрально раскинул ладони в стороны. — Как, ответьте мне, уживаются в вас и мудрость, и красота, несравненная Илоночка?

— Я сказала не всегда, а почти всегда, — обойдя кровать Кирилла, она отодвинула пластиковую шторку на стене, открыв несколько устрашающего вида медицинских приборов, напоминающих пульты управления советских ракетных комплексов из американских ретро-боевиков со Сталлоне, и полку с электродами. — И если я не ошибаюсь, — точным движением размотала связку проводов и обернулась, — а я не ошибаюсь, — Кириллу на мгновение показалось, что глаза медсестры злобно сверкнули. — Вам, Ковалев, вставать было запрещено.

— И что теперь? — Кирилл хмуро покосился на стену с приборами. — Электрический стул?

Тощий фыркнул, но тут же подавил смех, закрыв рот ладонью.

— Возможно. — Илона ловко натянула на голову Кирилла нечто, напоминающее авоську, и стала закреплять на его черепе электроды, предварительно окуная их присоски в баночку с прозрачным гелем. — Но не сегодня. Пока что — полное обследование и электроэнцефалограмма в пассивном режиме, то есть с этого момента и до утра.

Медсестра щелкнула тумблером, и экраны приборов осветились желтым. Стрелки дрогнули и, пометавшись несколько секунд в своих окошках, замерли, мерно покачиваясь, напротив единицы на нарисованной шкале от нуля до десяти.

— С кровати не вставать, резких движений не делать. Юрша! — она обернулась к кровати тощего. — Ну, чего ждем?

— Чего? Ах да! — тот схватил с тумбочки стакан с таблетками и опрокинул его себе в рот. — Ваше здоровье, Илона Викторовна!

— Запейте потом, — медсестра едва заметно скривилась и, развернувшись, вышла из палаты.

Едва за ней закрылась дверь, Кастет, сдернув с себя одеяло, вскочил с кровати и сделал несколько неприличных движений бедрами в сторону выхода. Потом развернулся и с шумом выплюнул таблетки в открытую форточку.

— Уфф… Пронесло!

— Да уж… — Кирилл осторожно ощупал голову. Потянул за один из электродов на лбу. Присоска, чавкнув, отстала от кожи.

— Эй, ты чего творишь? — Кастет подскочил к нему и быстро прижал пальцем присоску обратно. — Ты че, хочешь, чтобы она полночи тут сидела? Потерпи пару минут.

— Ладно. — Кирилл откинулся на подушку. В компании Илоны он точно нуждался меньше всего.

Несколько минут тощий молча слонялся по палате. Выглядывал в окно, невнятно бормоча что-то под нос, щелкал по экранам приборов, наблюдая за подрагивавшими стрелками. Потом на цыпочках подбежал к двери и застыл на пару секунд, прислушиваясь.

— Все! Умотала домой!

Он потянулся, раскинув руки в стороны. Пижама с майкой на мгновение задралась, и Кирилл увидел на тощем животе Кастета край рваного, плохо зашитого шрама. Тот ухмыльнулся, перехватив взгляд, прошелся небрежной походочкой и плюхнулся на кровать, задрав ноги и скрестив их по-турецки.

— Ну, вот теперь можно и поговорить. Ты сам откуда будешь?

— Из Полоцка.

— Да? Не бывал. А я с Орши.

— А-а.

— Че акаешь, бывал там?

Кирилл покачал головой. Тощий замолчал, зашарил рукой где-то под матрацем. Кирилл, закрыв глаза, задумался, пытаясь прогнать в уме предстоящий неприятный разговор с матерью. В тишине что-то чиркнуло. Послышался характерный треск раскуриваемой сигареты. В палате потянуло табачным дымом. Он, открыв глаза, удивленно уставился на соседа, который смачно затянулся и, резко дергая челюстью, пустил несколько великолепных, идеальной формы колец к потолку.

— Будешь? — Кастет протянул ему пачку.

— Нет, — Кирилл отвернулся.

— Не пойдет!

— Что?

— Я говорю, что так не пойдет, старичок, — сосед снова глубоко затянулся и стряхнул пепел в пустой стаканчик. — Не по-пацански это. И не делай вид, что спишь — ты дрых полдня, я видел. Тебе западло поговорить?

Он спустил ноги на пол и, слегка наклонившись вперед, пристально посмотрел в глаза Кириллу каким-то неприятно колючим взглядом. Гаденький холодок ящерицей прополз по спине парня — этот взгляд явно означал неприятности.

— Не западло, — Кирилл осторожно облизнул внезапно пересохшие губы. — О чем?

— Да обо всем! — тощий снова широко ухмыльнулся, радостно обнажив свой неполный набор зубов. Лицо его собралось сеткой мелких морщинок на лбу и в уголках глаз. Он снова протянул сигареты, — Кури, не бойся! До утра выветрится.

— Нет, спасибо, я не курю, — слегка ошеломленный мгновенной метаморфозой, Кирилл постарался, чтобы его голос звучал максимально вежливо.

— Че, спортсмен?

Шутка оставляла желать лучшего, но парень все же улыбнулся:

— Ага, — он откинул полог одеяла, открывая тощие, не распрямляющиеся в коленях ноги, — бегун!

— Да, неприятность, — Кастет сочувственно оттопырил нижнюю губу. — А это видал?

Он задрал майку, открывая кривой шрам, пересекающий его живот от паха до левой груди.

— Хороша сколопендра, а? — уродливые следы от швов по краям шрама действительно напоминали конечности гигантской многоножки. — Память о бурной юности! — он подмигнул Кириллу и, поправляя одежду, добавил чуть тише, — и об одной незабываемой рыбалке в Сибири.

— В Сибири? — переспросил Кирилл.

— Точняк! В ней, родимой. — Кастет потер шрам. — Только ты первый.

— В смысле?

— Первый рассказывай, как сюда попал.

Кирилл на мгновение задумался. В принципе, ничего страшного не произойдет, если он расскажет этому странноватому типу о своем расследовании. В конце концов, он ведь надеялся это опубликовать.

— Ладно, слушай. Все началось с той грозы…