Под стук колес. Дорожные истории

Виталий Полищук

Дорожные истории – фактически сборник повестей, написанный по рассказам, которыми обмениваются попутчики во время долгой дороги, сидя на полках тесного купе вагона поезда. Обычно рассказывают нечто интересное, страшное и главное – необычное. Такое, что заставляет широко раскрывать в изумлении глаза, а иногда сжиматься сердце в ужасе.

Мертвая лощина

Повесть

1

Начать придется с напоминания, что в 1915 году, во время первой мировой войны, Россия приняла на себя главный удар германских, но в основном — австровенгерских, армий. И поскольку наши солдаты, ведомые в атаку храбрыми офицерами, почти всегда в штыковой схватке били супостата (так называли общим объединенным наименованием в народе в то время немцев и австрияков), Генштаб армии Германии, а затем и Генштаб Австро-Венгрии разослали по войскам наисекретнейшую директиву — выбивать всеми силами в первую очередь русских офицеров.

Дабы максимально ослабить русскую армию — ведь рядовыми в ней были призванные в армию русские крестьяне — сплошь даже неграмотные.

Так что, если лишить такую армию офицерского состава…

Это и было сделано. Обучили снайперов, и результат оказался налицо — уже в 1915 году чуть ли ни 2/3 офицерского состава русской армии были убиты либо ранены, а наступление нашей армии захлебнулось.

Зачем нам эта общеизвестная историческая справка? Да затем, что герой наш, который сейчас появится на сцене, подпоручик Алексей Русин — выходец из семьи промышленных рабочих. Причем — высокопрофессиональных, потомственных рабочих, тех, что не просто грамоте были обучены, но и книги читали, и спектакли рабочего театра посещали чаще, чем церковь.

А Алеша Русин вообще закончил реальное училище и готовился поступать учиться куда-нибудь еще, но началась война, и оказался Алеша сначала в армии, потом на краткосрочных офицерских курсах, ну, а к лету 1915-го года — на австро-венгерском фронте.

Просто до первой мировой войны офицером стать выходцу из рабочей семьи, да и вообще не-дворянину, было невозможно.

Но где же напастись столько дворян, когда за русскими офицерами на Восточном фронте немцы и австрийцы буквально вели охоту?

Вот и пришлось начать подготовку офицеров российской армии из разночинцев — а уж такие, как Алеша Русин — грамотные, законопослушные — представляли из себя прекрасных кандидатов в офицерские чины.

К моменту, с которого начнем мы описание жутких событий, что случились с подпоручиком Алексеем Русиным, командиром одной из рот Таганрогского им. Великого князя Константина, полка, 20-летний Алеша успел и повоевать и, вот ведь повезло парню! — хоть не раз и поднимал он своих солдат в атаку — ни разу не оказаться раненым.

Как-то обходили пули его стороной.

Стояло начало сентября 1915 года. В Прикарпатье, где проходили боевые позиции, занимаемые в то время воинами Таганрогского полка, природа находилась в том состоянии, которое мы называем бабьим летом — днем было солнечно и тепло, ночью — прохладно, но не холодно. Горы в этой местности были невысокими, скорее это были поросшие густым лиственным лесом холмы. Правда, повыше, ближе к вершинам каменистых выступов гор, лиственный лес сменяли хвойные породы, здесь было поэтому в лесах и темнее, и прохладнее. Да, пожалуй, и почва была здесь сырой — по крайней мере, местами даже чавкала под лошадиным копытом или ногой человека — это смотря кто как передвигался — конным либо пешим порядком.

Ни это — на верхотуре. А в низинах и на склонах холмов лиственные леса стояли почти сплошь зеленые еще, лишь местами кроны деревьев чуть коснулись краски увядания — желтая да оранжевая. А вот до багряных оттенков еще не дошло — деревья багрянцем возьмутся попозже, в октябре.

Алексей в сопровождении двух своих солдат, рядовых Ивана Перепелкина и Данилы Сырцова — воинов опытных, попавших на фронт еще в августе 1914-го года, то есть сразу по началу войны, ехал по описанным выше местам в командировку во Львов, где находился в это время штаб фронта.

При себе у него был пакет с планом и картой боевых действий.

Вечерело, но было еще светло — время заката лишь близилось пока, и о ночевке никто еще не помышлял.

О чем думали ехавшие на лошадях неспешным шагом чуть позади своего командира рядовые Перепелкин и Сырцов — неизвестно. А вот Алексей все время прокручивал свой разговор с командиром батальона штабс-капитаном Ельцовым Федором Кузьмичем.

Казалось бы — разговор как разговор. Но Алексея нервировало, что за его спиной сидел, покуривая, какой-то поручик. И хотя он поначалу молчал все время, лишь пускал, выдыхая, дым в сторону, чтобы не обкуривать спину стоявшего перед ним подпоручика, все равно Алексей чувствовал за спиной его присутствие и волну какого-то тягостного недовольства, что исходила от одетого в новенькую, с иголочки, форму незнакомого ему офицера.

— Алексей Петрович, — начал Ельцов, когда вошедший в блиндаж Русин по всем правилам доложился о прибытии, — хочу послать вас с порученьицем во Львов.

Тут он усмехнулся:

— Пусть уж немчура и астрияки называют Львов Лембергом, а для нас это — древний град Львов, основанный еще великим князем Даниилом Галицким…

Он продолжил далее:

— Нужно доставить пакет в разведотдел фронта — здесь вот написано, кому именно. Если не будет адресата — передадите через адъютанта командующего пакет представителю Генштаба — только обязательно скажите, чтобы в собственные руки адъютант передал.

Здесь карта, донесение и план наших действий. Пакет секретный, поэтому посылать приходится не с обычной фельдъегерской почтой, о офицерским порученцем… вы уж извините, что выбор пал на вас, но у нас в батальоне вы единственный, кто ни разу с начала нынешней кампании не был ранен — слава о вас идет, что везучий вы. А сведения в пакете — наиважнейшие, и должны попасть в штаб фронта в обязательном порядке.

Думаю, за два-три дня вы управитесь…

И вот тут-то подал голос сидевший позади лощеный поручик.

— Молодой человек, — сказал он, вставая, подойдя к столу и растирая окурок в пепельнице. — Позвольте представиться — поручик Осинский, военная разведка. Позвольте-ка вашу карту из планшетки…

Русин достал из планшета карту, которую получил с началом летней кампании, как и все командиры рот Таганрогского полка.

— Мы находимся вот тут, — Осинский пальцем ткнул почти в середину карты. — Двигаться будете на лошадях, в сопровождении двух-трех солдат — выберите сами из числа своих, поопытнее и понадежнее. В известность их поставите только о цели командировки, ну, и необходимости доставить пакет любой ценой. Любой ценой, слышите, подпоручик? В штаб фронта. Адресатов вам ваш командир назвал.

После недавних боев железная дорога приведена в негодность, телеграф тоже только начали восстанавливать. Так что… Алексей Петрович, сведения здесь, как уже упомянул Федор Кузьмич — наиважнейшие.

Пойдете следующим маршрутом — дорогой на город Густов, обойдете город справа, затем выйдете к Черному ущелью и перейдете его по мосту — вот тут! Далее лесом в юго-западном направлении проследуете к дороге Львов — Огуй, и затем — по шоссе во Львов, в штаб… Торопиться не нужно, главное доставить пакет…

Все это время палец поручика двигался по поверхности карты, и Алексей обратил внимание на никак не вяжущиеся с остальным внешним видом поручика пальцы руки — ногти были словно бы обломаны, под ними виднелась черная грязь.

Или копоть.

Наверное, сам Осинский заметил это обстоятельство и торопливо убрал ладонь с карты.

— Подпоручик, запомните главное. Придерживайтесь маршрута, строго, неуклонно двигайтесь тем путем, что я вам сейчас назвал. Главное — не уклоняйтесь к северу от Черного ущелья, вглубь леса. Помните — ваш путь лежит строго на юго-запад, к дороге на Львов.

Алексей наклонился над картой.

— Но позвольте, господа! — сказал он. — Это же такой крюк к югу…

— Так надо! — коротко ответствовал поручик.

— Да уж, Алексей, ты, пожалуйста, строго выполняй инструктаж, — добавил штабс-капитан Ельцов. — Ну, конечно, если вдруг особые обстоятельства…

— О чем вы, Федор Кузьмич? — недовольно перебил командира батальона Осинский. — Ну, какие такие обстоятельства? Получил пакет, сел на лошадь, через два дня доставил пакет…

— А такие, Аркадий Викторович! — крепнувшим голосом продолжил Ельцов. — На руки на свои посмотрите! Я вот их сейчас увидел и вспомнил, что вы давеча после возвращения рассказывали…

Офицер-разведчик, словно бы впервые увидев, посмотрел на свои руки — кисти их были ободраны, ногти на пальцах обломаны, кожа покрыта то ли копотью, то ли жирной какой-то грязью…

— Ладно, Федор Кузьмич… — подумав немного, сказал поручик и, закурив новую папиросу, сказал:

— Вот что, юноша… — Алексей мгновенно подобрался и насторожился — из уст поручика, который был на глазок старше его лет на пять-семь, такое обращение можно было воспринять и как оскорбление.

— Да вы успокойтесь! — Осинский заметил свою оговорку и поправил себя: — Мы приказываем вам — в случае о с о б ы х непредвиденных обстоятельств вы можете вскрыть пакет и ознакомиться с донесением.

Теперь Алексей пришел в состояние недоумения — он ведь прослужил (да что там — и воевал!) почти год, все происходящее совершенно выбивалось из привычных рамок армейских отношений.

Он привык получать четкие приказы, сам отдавал такие же, а здесь…

И он осторожно поинтересовал — что, вообще-то еще больше выходило за рамки армейских уставных правил:

— Федор Кузьмич, что значит — особых обстоятельств?

И, поскольку штабс-капитан в ответ лишь пожал плечами, Русин повернулся к Осинскому.

— Соблаговолите объяснить, господин поручик, что я должен буду все-таки понимать под особыми обстоятельствами?

— Успокойтесь, подпоручик, — как-то устало ответил ему разведчик. — Строго придерживайтесь маршрута — и не будет никаких обстоятельств и неожиданностей. А коли появятся — вы сами поймете безошибочно, что пришла пора вскрыть конверт. Вы ведь — не зеленый новобранец, вы летнюю кампанию нынешнюю все прошли, так что догадаетесь, не беспокойтесь. Вот только боюсь — не очень-то помогут вам полученные из пакета сведения.

— Да уж, Алексей, это и есть, опасаюсь, тот случай, что в Библии объясняется фразой «Многия знания умножают многия печали…»

И вот тут Алексей решил проявить твердость.

— Вы можете объясняться яснее? К чему я должен быть готов?

Командир батальона и разведчик переглянулись, а потом Осинский сказал:

— Главное — что могут появиться не просто особые, а непредвиденные обстоятельства. А коли они непредвиденные — ну, что мы вам можем сказать яснее того, что уже сказали?

— Ты, Алексей, главное — строго придерживайся маршрута, — добавил штабс-капитан уже в который раз.

Когда Алексей вышел из блиндажа и пошел к себе в роту, его догнал вскоре Осинский и придержал за руку.

— Есть у вас в роте ручные гранаты? — спросил он.

— Есть, — ответил Алексей.

— А ручного пулемета, случайно, нет?

— Есть один, «льюис», английский…

— Вы хотели определенности? Определенности описать не в силах, но совет вам дать могу — на всякий случай возьмите с собой заводную лошадь и как следует нагрузите ее. Пулемет, ручные гранаты, побольше патронов… Скорее всего, это вам не пригодится, но, на всякий случай… И не забудьте взять с собой солдат опытных, обстрелянных…

Вот поэтому за рядовым Сырцовым на поводу неспешно шла груженая четвертая лошадь. Поверх укутанной в брезент поклажи на спине у нее был крепко привязан «льюис» с толстым стволом и прищелкнутым к затворному устройству снаряженным круглым диском.

Так что пулемет был готов к стрельбе — снимай с лошади и поливая пулями все вокруг.

Разговор состоялся вчера вечером. А сегодня рано утром Алексей с двумя видавшими виды солдатами уже неспешно двигался на выполнение задания.

Именно неспешно — время для выполнения поручения ему почему-то определено не было — он только утром сообразил про это обстоятельство, но было поздно — они уже отъехали километров пятнадцать — не возвращаться же было назад?

Раз не сказали, к какому сроку доставить — значит, нечего и спешить.

А расстояние в километрах — это сейчас меряют, тогда в ходу была мера длины — версты.

Но нам теперь, в нынешнее время, сподручнее будет в нашем рассказе использовать километры, а не версты.

Тем временем наступил уже вечер, солнце пало за находящуюся за их спинами горку, и, пока не начало смеркаться, решили начать оборудовать ночлег — нашли место у крутого склона холма, заросшего карпатскими елями, с ручьем, журчащим неподалеку. Под могучим дубом, где почва была сухой, а трава — еще не начала жухнуть, вскоре горел костер, над которым был подвешен котелок с начавшей отдавать приятным ароматом пшеничной крупы кашей.

Расседланные лошади были привязаны к низко опущенной к земле толстой дубовой ветке длинными поводами, и щипали траву, неспешно двигаясь тут же, возле дерева.

Седельные сумки лошадей и поклажа заводной лошади были аккуратно сложены рядом с толстым дубовым стволом.

— Щас, вашбродь, кашка допреет, мы ее шинелкой укутаем и она дойдет — пальцы оближите!

— А мы ее сейчас улучшим! — весело сказал Алексей. — Ну-ка, Перепелкин, неси кашу сюда!

Он достал из висевших на поясе ножен австрийский штык-нож, потом подошел к горе поклажи и достал из своей сидельной сумки банку мясных консервов из офицерского доппайка, Консервы были получены его денщиком вчера вечером и заботливо затем упакованы вместе с другим имуществом, предназначенным в дорогу.

Ловко вскрыв жестяную банку, Алексей вывалил содержимое в котелок.

К запаху пшеничной крупы прибавился острый аромат тушеного мяса.

— Ай, славно, Алексей Петрович! — сказал подошедший Данила Сырцов.

Он достал из-за голенища ложку, из фляжки ополоснул ее ключевой водой, и принялся размешивать содержимое котелка.

А над костром уже закипал котелок с водой для чая.

Пока оба котелка, укутанные шинелями, «доходили», рядовые сноровисто поднялись по склону и наломали еловых лап, из которых вокруг костра соорудили три мягких ложа. Накрытые брезентом, они должны были послужить постелями.

Тем временем наступил поздний вечер — с гор спускался туман и затягивал низины, которые лежали впереди — завтра всем троим предстоял путь именно туда. Где-то там находилось Черное ущелье и единственный на много километров влево и вправо (если верить карте) мост, перекинутый через него.

Алексей лежал на лапнике, зубами пережевывая травинку, и смотрел на вершины гор слева от них, которые пока еще были освещены уже сильно покрасневшим светом вечернего солнца.

Стояла тишина, цикады уже молчали — уснули до следующей весны. Наступил момент ночного н а ч а л а — его возвестил застрекотавший свою песнь первый лесной сверчок. Вскоре к нему присоединился второй, третий, четвертый…

«Странно, думал Алексей, глядя, как солдаты сноровисто раскладывают кашу по металлическим походным мискам, а в кружки разливают ароматно пахнувший травами и листьями чай — зачем чайная заварка, когда в лесу в изобилии растут и смородина, и малина? Странно, но почему-то совсем не было слышно птиц — вроде по пути воронки из-под снарядов не попадались, так что боев здесь не было — куда же живность лесная подевалась»?

Впрочем, «журчание» сверчков полностью заменяло все остальные возможные шумы ночного леса.

2

После еды, которую все неустанно нахваливали, и неспешного чаепития все закурили, причем Алексей угостил солдат папиросами, которые также входили в офицерский паек.

Сначала молчали, потом, как водится, начали звучать различные солдатские истории, которые случились либо с ними самими, либо с тем, кого солдаты знали.

Истории, конечно, были о разных разностях, которых, вообще-то, стараются к ночи не поминать, но на самом деле в жизни постоянно только это и делают — ну, как русским людям не начать с наступлением сумерек пугать друг друга, если, к примеру, случается собраться на посиделки? Или, скажем, в ночном, во время выпаса лошадей?

Солдаты были из крестьян, а значит — знали множество историй про ведьм, колдунов и прочую чертовщицу.

Алексей, улыбаясь, помалкивал, — слушал. Сам он был из потомственных рабочих, а посему не очень-то религиозен, да и в «страшилки», коими пугают ночами в деревнях, не очень-то верил.

Правда, оба солдата не случайно воевали в Таганрогском имени Великого князя Константина, полку. Полк формировался в Херсонской губернии, крестьяне там были переселенцами, причем — из самых различных губерний Российской империи.

Родители Ивана Перепелкина как раз и были родом из этих мест, и рядовой Перепелкин хорошо знал фольклор Западной Украины и Прикарпатья.

— Слышали про вурдалака Драгулу? — начал он очередной рассказ. — Так он из этьих мест был…

— Не Драгула, а Дракула, и он не из этим мест — это дальше, в Румынии, — поправил Перепелкина Алексей.

— Э-э, нет, вашбродь, Алексей Петрович, то другой был, ранешний! А здешний был князем, Драгомиров, кажись, вот его Драгулом и назвали.

— Ну-ну! — заинтересовался Русин. То, что в рассказе будет присутствовать историческая конкретика, фигурировать реально жившие здесь люди, привлекло внимание Алексея.

Частенько в таких историях отражалась действительность, правда — искаженная позднее из-за крестьянских вымыслов, но тем не менее — не придуманная вообще, а, возможно, имеющая корнями нечто, происходившее когда-то на самом деле.

— Они, то есть князь здешний, раскопали какую-то старинную могилу, — начал рассказ Перепелкин. — А могила не простая была — старики говорили, что вурдалачья. Упырь в ней был когда-то давно закопан…

— Это как? — покуривая мелкими затяжками папироску, чтобы продлить удовольствием, спросил Данила Сырцов. Он был по возрасту старше, и хотя воевали они с Перепелкиным вместе с первого дня, как был сформирован Таганрогский полк, отличался от более молодого товарища практичностью и свойственной крестьянам основательностью. Ну, и также — скептицизмом. — Откуда вдруг взялась вурдалачья могила и зачем ее раскапывать?

— Да подожди ты! — начал волноваться Перепелкин. Так всегда волнуется рассказчик, который припас что-то необычное за пазухой и готовится это необычное достать — а тут ему мешали. — Ну, какая разница — откуда взялась могила? А раскапывал князь Драгомиров все подряд — он этой увлекался, как ее… арге… нет, архоло…

— Археологией, — подсказал начитанный Алексей, улыбаясь.

— Точно, ей самой! — подтвердил Перепелкин. — Эти, как вы сказали, вашбродь? Архе…

— Археологи!

— Ну, да, они всегда все старое раскопывают. Ну, вот он, князь то есть, и раскапывал. А могила эта была на горке замаскирована, и он на нее случайно наткнулся…

— Это как? — Сырцов приподнялся и бросил окурок в костер.

— Ну, не знаю. Данила, ты не перебивай!

— Действительно, вы, Сырцов, никак не даете закончить Ивану его историю.

Алексей по большому счету к рассказу Перепелкина уже потерял интерес — сколько таких баек в детстве он наслушался от соседских ребят? Когда вечерами собирались на чьем-нибудь крыльце и начинали пугать друг друга… И непременно про упыря или вурдалака кто-нибудь вспомнит. И тогда обязательно — один и тот же набор — кто-то раскапывал старую могилу, там оказался вурдалак, он укусил, и на свет появился новый вурдалак… И конец всегда один и тот же — кто-нибудь осиновым колом пробьет сердце вурдалаку, и его душа успокоится. И обязательно заканчиваются истории так: «А только старый вурдалака по-прежнему в той могилке лежит и ждет, когда кто-нибудь могилу опять раскопает…

Ну вот, так и есть! Алексей вернулся мыслями к происходящему рядом, и стал вновь слушать рассказ Перепелкина.

— И князь, как стал вурдалаком, всю свою семью убил, а потом стал крестьянок в деревнях ночами кусать — кровь пил. А потом, когда все окна деревенских домов уже были с наклеенными крестами на стекле, над дверями вязанки чеснока, и в каждом доме по ночам кто-нибудь не спал, а сидел посередь комнаты со святой водой наготове…

«Ну, конец князю-вурдалаку!», — с ленцой подумал Алексей.

И как в воду глядел.

— Князь трое суток летал в деревню и стучался в двери, — со страхом и таинственностью в голосе говорил тем временем Перепелкин. — А крови-то новой напиться так и не нашел! Ну, и умер! Старики говорят — улетел в ту старую могилу, что раскопал, и там залег с хозяином.

— Пока кто-нибудь снова их не раскопает, — закончил за него историю Алексей. — Иван Иванович, это же все неправда! Ну, вот скажите — князь прилетел, лег в старую могилу, умер, так?

— Точно так, вашбродь Алексей Петрович, — подтвердил Перепелкин.

— Ну, а кто же могилу закопал? — спросил Алексей.

На какое-то время наступила тишина — и Русин, и Сырцов ждали ответа.

— А-а-а! — махнул рукой Перепелкин. — Ну, откуда мне знать?

— А ты подумай, Иван, подумай! — сказал рассудительный Сырцов. И, обращаясь к подпоручику, спросил:

— Алексей Петрович, я что хотел спросить… А чего это вам этот поручик говорил давеча? Ну, когда вы от командира нашего, их брагородия Федора Кузьмича, шли?

Алексей повернул голову к солдату — вопрос такой был сродни панибратству. Алексей Русин, как выходец из рабочих, с подчиненными, да и вообще с солдатами, старался говорить уважительно — называл по имени, или имени-отчеству даже, это — смотря по возрасту солдата. Но спрашивать офицера, о чем он разговаривал с другим офицером — граничило с панибратством, а можно сказать — что было просто хамством.

Сырцов это понял, и стал объяснять:

— Вашбродь, вы не подумайте чего… Просто поручик этот как раз возвращался с высотки, когда я был в передовом карауле. Я в секрете, в окопчике лежал, вместе с Кузьмой Сыроежкиным, а их благородие, весь чумазый, оборванный оттуда, с высотки, значит, ползли… И за собой какую-то железяку тащили. На веревке…

— Погоди-ка, Данила Ионыч, погоди! — перебил его Алексей, вмиг забывший и о возможном панибратстве, и о князе-упыре, и вообще обо всем. Необычный поручик с поврежденными кистями рук нет-нет — да и вспоминался ему всю дорогу. — Давайте-ка по-порядку — когда это было? С какой именно высотки полз поручик? Что за железяку тащил? Не торопись, пожалуйста, Данила Ионыч, не спеши!

— Ну, тогда так, Алексей Петрович, — начал, не спеша, рассказ рядовой Сырцов. Но перед этим насыпал на клочок бумаги щепоть махры, ловко свернул ее и кончиком языка провел по краю бумаги, заклеив после этого самокрутку.

— Значит, когда третьего дня мы высотку хотели взять, но поначалу ничего не получалось, пока из пушек ее всю не исковыряли — вот, почитай, все однако и началось. Я-то сам, как на духу говорю, этого не видел, но когда мы давеча с Кузьмой лежали в секрете и мимо поручик прополз, Кузьма опосля мне все и рассказал.

Конец ознакомительного фрагмента.