Войска

Виталий Друг-ой, 2020

"Войска" – это продолжение. Начало в книге "Учебка". Сержант ПВО попадает из подмосковной учебки на Западную Украину. Дедовщина в самом разгаре. Советский Союз на грани развала. И никто за тебя не заступится. Тяжёлые испытания и борьба за выживание, через которые проходит герой книги, закаляют его характер и превращают в настоящего воина. Содержит нецензурную брань.

Часть первая.

— Эй, салаги, б…, иди сюда!

— Вам чё, сука, жить надоело?! Ну-ка быстро ко мне!

— Кому сказал, бегом сюда!

Наглого вида группа солдат-кавказцев с растёгнутыми до груди воротами гимнастёрок и приспущенными ремнями, примерно так, только в сочетании с матом, позвала нас познакомиться, когда мы — пятеро новоприбывших в полк солдат, переступили порог армейской казармы, большого помещения, в котором в несколько рядов были расставлены около пятидесяти коек с тумбочками и табуретками.

— Б…, сюда иди… и дальше тирада матерных слов.

Мы — два новоиспечённых младших сержанта и трое рядовых из разных учебок, медленно молча приблизились к"дедам".

Усатый высокий сержант, по всей видимости, азербайджанец и низенький тоже усатый полный армянин со сверлящим взглядом позвали меня первым. Возле них стояло ещё солдат семь.

— Эй ты! Иди сюда! Ты кто?

— Младший сержант Дзюбов…

— Мы видим, что младший. Я спрашиваю: кто ты по национальности?

— Еврей

Секундная пауза показалась вечностью. Я подумал, что впервые в жизни произношу это слово открыто и с достоинством.

— Хорошо. У нас нет евреев. Ты первый.

Такого спокойного ответа от них я не ожидал, но сразу понял, что они к евреям относятся лучше, чем русские в моём родном Саратове.

— А ты — кто? — перекинули пристальное внимание"деды"на второго белобрысого младшего сержанта в очках.

— Младший сержант Альберт. Я русский…

— Что-то не похож ты на русского и фамилия… Откуда ты?

— Из Молдавии из Кишинёва

— Так ты молдаван?

— Нет. Русский…

— Смотри. Если врёшь — тебе не жить.

Остальные: рядовой Житарь, полноватый, высокий и интеллигентный, но с детским испуганным и растерянным выражением лица студент, молдаванин из Кишенёва, русский парнишка, которого я плохо запомнил, и азербайджанец Мамедов из моей учебки.

Последнего приняли как родного и тут же отвели в сторону-"зёма"(земляк) и перешли на азербайджанский. А нам четверым сказали, что тут нет деления на сержантов и рядовых, а всем"салагам"до года службы положено подчиняться"дедам" — кто прослужил от года до полутора лет и"дембелям" — от полутора лет до увольнения. Кроме беспрекословного подчинения в наши обязанности будет входить читать"дембелям"сказку на ночь, но это они объяснят позже.

"Ясно?! Салллаги!" — рявкнул усатый сержант-азербайджанец.

В ответ кивнул и промямлил"так точно"только запуганный Житарь.

Последнюю из сплошного мата фразу я понял так:"Кто не будет подчиняться — будем избивать до смерти"…

Ноябрь 1985-го был холодным. В последние недели в учебке мы уже перешли на зимнюю форму одежды: новенькие по-размеру шинели и шапки вместо пилоток сидели на нас идеально. С группой солдат и сопровождающим офицером мы сели на поезд Москва-Ивано-Франковск, который примерно за сутки должен был довезти нас, и оттуда ещё одним поездом мы должны были добраться до нового места службы возле городка Надворная, расположенного в Прикарпатье, недалеко от границы с Румынией. В память врезался момент, когда была остановка поезда во Львове. Перед тем, как выйти подышать воздухом или курящим — покурить, офицер провёл с нами беседу:

"Львов — это вам не Россия и даже не Украина — а Западная Украина. Местные жители — это потомки бендеровцев и тех, кто был против Советской власти. Остались и те, кто воевал на стороне фашистов. Русских здесь не любят, а Советских солдат — ненавидят. Приказываю: от поезда не отходить и быть начеку."

Из Ивано-Франковска до Надворной ехало меньше десяти солдат. А там нас встретил прапорщик на грузовике, в который посадили меня, ещё одного младшего сержанта и трёх рядовых солдат.

Воинская часть занимала довольно большую территорию и в неё входили не только ракетный технический дивизион, куда нас распределили после учебки, но там же были казармы и пехоты, и связистов, и других подразделений, огромная общая столовая и чайная — небольшой магазин-буфет.

Половина казармы, где располагался наш дивизион, была отгорожена ширмой с широким проходом, за которой находились солдаты-водители.

Прапорщик отвёл нас в коптёрку — небольшое складское помещение, где мы сдали наше новенькое обмундирование, шинели и шапки, а взамен получили то же самое, только не по размеру и очень старое, в мазутных пятнах, якобы для работы, чтобы не пачкать новые вещи. Как потом выяснилось: всё новое отдали"дембелям"для увольнения, а нам в этом старье предстояло ходить ещё целый год. Но мы уже были готовы и к худшему, так как перед отъездом из учебки сержанты нам пообещали множество неприятных сюрпризов в"войсках"с весёлым напутствием:"Вешайтесь!"

Отбой был в десять вечера, а подъём в шесть утра, как и в учебке, но мы были очень уставшие после дороги, и я моментально заснул… Вдруг примерно через час меня сильно толкнули в плечо. В полумраке надо мной склонилось трое солдат, одного из которых я узнал: это был моего призыва рядовой Гарбаджиу из Молдавии, но не из учебки, а уже служивший в этом дивизионе в войсках.

— Подъём, сержант. Мы тебя сказке учить будем.

— Какая сказка?! Утром расскажешь.

— Нет. Нужно срочно. Мне деды приказали. А если не выучишь до завтрашнего вечера, то нам обоим так навешают, что родная мама не узнает.

— Я всё равно не запомню: память плохая.

— А ты запиши: вот тебе лист и карандаш.

Мы отошли ближе к дежурному освещению и я, положив листок на тумбочку, записал примерно такой дембельский"фольклор":

"Шестьдесят пятый день прошёл, старшина-козёл домой ушёл… Дембель стал на день короче. Всем дедам спокойной ночи."Из"инструктажа"Молдавана — такая у него была незатейливая кличка, я понял, что деды будут нас"салаг"вызывать в любое время, а мы должны вести счёт: сколько дней им осталось до дембеля или официального дня начала увольнения их призыва. Ну и, естественно, рассказывать им эту"дембельскую сказку". Меня разбудили не первым: младший сержант Альберт, который прибыл со мной, тоже не спал и читал эту"сказку". Разговаривать с ним я не стал, так как он мне показался очень замкнутым, и я быстро уснул.

На утро, по команде"Технический дивизион, подъём!", мы быстренько оделись, застелили наши койки и собирались идти умываться, как нас, всех пятерых, прибывших из учебки, остановил сержант Асланов, тот самый высокий усатый азербайджанец.

— Куда?! Вернитесь и застелите остальные койки.

— Какие? Мы свои застелили.

— Вот эти…

И сержант указал нам на девять коек, причём на двух из них продолжали ещё спать деды. Приказ сержанта, да ещё и деда, пришлось выполнять. Только рядовой Мамедов воспользовался тем, что он"зёма", кое как застелил одну кровать, а нам каждому досталось по две.

Утренней трёхкилометровой пробежки, к которой мы привыкли в учебке, здесь не было. Но до завтрака всё же надо было привести себя в порядок, почистить сапоги.

Все умывальники с нашей стороны казармы были заняты, и я зашёл умыться на стороне роты водителей. Умылся и уже собирался вернуться к своим, когда меня позвал невысокий смуглый, видимо узбек, солдат-водитель.

— Эй, салага! Иди ко мне, почисть мне сапоги!

— Сам себе почистишь — не инвалид.

— Я те… тебе дам инвалида! Б… Сука!… и ещё несколько слов матом. Иди сюда, кому сказал!

Он размахнулся чтобы ударить меня, но я вовремя увернулся и перехватил его руку, оттолкнув его второй рукой. К нему на подмогу спешило ещё трое водителей. Завязалась бы серьёзная драка, и вероятно, мне бы хорошо досталось, если бы нас не разнял проходивший мимо офицер роты водителей. Я вернулся на нашу территорию. Мы сходили на завтрак в столовую, а после завтрака началась разборка: пять дедов-водителей зашли на нашу половину казармы и устроили переговоры с дедами нашего дивизиона. Деды-водители возмущались.

— Ваш салага оборзел: полез на наших дедов. Да мы его уроем. Он — не жилец!

— Который из них?

— Этот.

Один из водителей показал на меня.

Сержант Асланов махнул мне рукой. Я подошёл.

— Ты чего, офигел салага — жить надоело?

— Я никому не буду чистить сапоги.

— Ааа. Вот оно что.

Тут он обернулся к дедам-водителям.

— Это вы, мужики, нашим салагам зря приказы даёте. Мы им командиры.

— А чё он борзой такой?! Объясните ему, что дедов надо уважать и слушаться.

— Мы с ним разберёмся. Это наше дело.

Водители ушли, ругаясь. А я весь напрягся в ожидании нового конфликта со"своими"дедами. Деды обступили меня, а Асланов сказал:"Младшой, мы не любим, когда не подчиняются нам. Уроем сразу. Но ты не подчинился водилам, а это — правильно. Не боись, мы тебя не будем бить. Но имей ввиду: нашим дедам ты делаешь всё, что они тебе прикажут. А водил не слушай. Если они к тебе полезут — ты нам говори. Мы своих в обиду не дадим."

Этот инцидент, как ни странно, помог мне понять, что выживать в войсках будет непросто, но возможно. Даже появилось некоторое уважение ко мне не только молодых солдат, но и дедов. И ещё наши деды решили нас двоих салаг-сержантов"не припахивать к грязной работе типа чистки сапог и т.д."Это уже было моим первым, пусть и маленьким, достижением в борьбе с дедовщиной.

Попыток унизить достоинство молодых солдат было множество. Проблема ещё заключалась в том, что мы были плохо знакомы и не держались друг друга, как это делали выходцы из Азербайджана, Армении, Грузии и Узбекистана. Больше всех доставалось Молдавану и Житарю. Они были рядовыми и не могли себя защитить, оба были боязливыми, и деды этим пользовались регулярно, а при малейшем сопротивлении давали таких тумаков, что оба эти парня превращались в униженных рабов. Меня это сильно злило, особенно было жалко студента Житаря. Он был слишком интеллигентным по сравнению с деревенским Молдаваном, и по его лицу можно было прочитать — насколько он страдает морально от каждого инцидента с дедами. Пару раз я пробовал за него заступиться. Толку от этого было немного: против большой группы дедов один не попрёшь, но, по крайней мере, Житарь был мне благодарен, и мы вскоре подружились.

Мне, можно сказать, крупно повезло, что в войска я попал уже сержантом. Рядовых же деды превращали в настоящих рабов, которые беспрекословно должны были не только заниматься ежедневной уборкой казармы и туалетов, так как они выполняли эту работу за якобы дежурящих дневальных дедов, но они за дедов и дежурили или стояли на стрёме ночью, пока те спали, стирали их обмундирование, чистили им сапоги и бляхи на ремнях, застелали постель, рассказывали им на ночь"дембельскую сказку", делали им массаж, а по дороге на дежурство в грузовике развлекали их песнями.

Первый месяц нас не отправляли на боевые дежурства на позицию. Но в расположении полка тоже было много работы. Я и младший сержант Альберт по очереди были дежурными. Нам в подчинение давали трёх рядовых-дневальных так, чтобы мы могли круглосуточно нести дежурство: один спит, другой занимается уборкой казармы и туалетов, третий — охраняет знамя и вход (стоит"на тумбочке"). Сержанты уборкой не должны были заниматься, но ночью спали меньше рядовых и отвечали за всё дежурство, пересменки и докладывали дежурному по роте офицеру о состоянии дежурства. Офицер же делал замечания, если где-либо были недоработки: плохо убрали помещение или дневальный отошёл от охраняемой"тумбочки"со знаменем нашего технического девизиона. Приходили офицеры обычно раз днём и один или два раза ночью, причём чаще под утро, чтобы застать нас врасплох.

Когда со мной в дежурстве дневальными были рядовые моего призыва, то всё было по уставу, и такие дежурства проходили очень спокойно, когда был один дед, то он ничего не делал, а за него отдувались двое молодых. Хуже обстояли дела, когда был один молодой и два деда. Но раз мне совсем не повезло: мне назначили дневальными трёх дедов. Они, естественно, смотрели друг на друга и ничего делать не собирались. Более того, они пытались мне навязать сутки стоять"на тумбочке", а вместо четырёх часов сна — чтобы я убирал казарму. Я, конечно, отказался, но и жаловаться к начальству не пошёл. Днём мои дневальные-деды разбрелись кто куда, а ночью спали. Мне же пришлось до отбоя стоять и охранять знамя и вход. А в десять вечера, когда все пошли спать, я быстро подмёл помещение и сел на табуретку отдохнуть. Опираясь локтём на колено, а кулаком в подбородок, просидел до полуночи и уже начинал дремать, когда сквозь туманную пелену увидел со стороны роты водителей приближающуюся тень. Резко встать не получилось, но всё же секунды мне хватило осознать, что приближается дежурный офицер.

— Товарищ старший лейтенант,… за прошедшее дежурство нарушений нет.

— Вольно, младший сержант. А где дневальный? Почему не на тумбочке?

— Спит. Сказал, что плохо себя чувствует.

— Поднимите его быстро.

Я разбудил деда-дневального, чья очередь должна была стоять"на тумбочке".

Тот спал в одежде, но без ремня, встал и медленно начал застёгивать ремень.

По расхлёстанной гимнастёрке и приспущенному ремню офицер понял, что перед ним дед.

— Рядовой, почему не на дежурстве?

— Я… живот заболел…

— Утром пойдёте в санчасть. А сейчас вернитесь на дежурство.

— Есть, товарищ старший лейтенант.

Когда офицер ушёл, дед начал наезжать на меня — почему я не разбудил его раньше.

Но мне уже было всё равно. Я знал, что один он со мной драться не полезет.

— Не хочешь стоять на тумбочке — иди спать дальше…

— Не. Я постою. Иди ты — отдыхай.

Видно всё-таки совесть в нём проснулась, а может он подумал, что я могу на него"настучать"командиру… — не знаю. У меня уже не было сил над этим размышлять. Я лёг на свою кровать и за секунду уснул.

Утром"на тумбочке"уже стоял второй дневальный. Лишь третий дед так и не дежурил вообще. За него достоял я и сдал дежурство дневальному из смены Альберта. Мимо нас проходил прапорщик Шпынта, тот самый, который заменил нам новые шинели и всё обмундирование на старое грязное и не по размеру. Видимо он и составлял списки дневальных. Остановившись возле меня, он улыбнулся.

— Что, Дзюбов, тяжело было дежурить с тремя дедами? Со своим призывом легче?

— Так точно, товарищ прапорщик… Но мы справились.

Этот короткий разговор я бы забыл. Но мне пришлось его вспомнить слово в слово…

Через два дня всех нас повезли на грузовике на"Засуху" — так по позывному называлась наша боевая позиция, а точнее огороженная территория нашего ракетного технического дивизиона в лесу, где находились сооружения с ракетами и станции по их сборке и обслуживанию. Там мы несли боевое дежурство. Десять солдат и два сержанта жили там в маленькой казарме и дежурили круглосуточно, а остальные сорок с лишним солдат и сержантов ночевали и выходной день — воскресенье проводили в полку, а на позицию приезжали на грузовике как на работу, периодически меняя тех, кто охранял позицию. На плацу перед маленькой казармой с КПП (контрольно-пропускной пункт) нас выстраивали и распределяли на работы по участкам. Меня направили по специальности туда, где ракеты заправлялись воздухом. Но когда я обошёл казарму, за ней меня уже поджидали шесть дедов.

— Эй, сержант, идём вон туда — поговорить надо.

Они отвели меня в лес и окружили. Я набрался храбрости и заговорил первым.

— Я так понимаю бить будете. Так объясните — за что.

— А это ты, сержант, должен сам знать. Какого… стучал на наших?

— Я ни на кого не стучал.

— Врёшь. А кто командиру сказал, что дневальные у тебя на дежурстве ни… не делали?

— Я этого никому не говорил. А командира вообще не видел.

Они перглянулись.

— Врёт он, — сказал грузин, — двоих наших на кухню командир послал из-за него.

Конец ознакомительного фрагмента.