Эсташ Черный Монах

Виталий Гладкий, 2019

Жизнь знаменитого французского пирата Эсташа (Юстаса) Баскета по прозвищу Черный Монах послужила основой для средневековой легенды о благородном разбойнике – человеке необычного склада, создавшем себе репутацию прекрасного капитана. И все же безупречным он не был: служил разным господам и ни с одним из них не сохранил добрых отношений, а порой переходил в войне с одной стороны на другую, не считая это грехом. Непобедимый бретер, инок, изучавший черную магию, лесной разбойник, корсар, державший в страхе весь пролив Ла-Манш на протяжении двенадцати лет, – это Эсташ Черный Монах, которого ненавидели и французы, и англичане. Но через всю свою бурную, изобилующую приключениями жизнь он пронес страстную любовь к гордой красавице мавританке, ради которой готов был свернуть горы.

Глава 4. Берберийские пираты

Полтора года пролетели как один миг. За это время Эсташ сильно возмужал, вырос, подтянулся. От природы обладающий недюжинной силой, он еще больше закалился и теперь посматривал свысока даже на Гасконца. Но тот делал вид, что между ними ничего не случилось, при этом избегая оставаться с Эсташем наедине.

«Ты не шибко доверяй этому хитрому псу, — советовал Жан Бога, который сильно сдружился с юношей. — Удар из-за угла навахой в спину — это его коронный прием. Держи ухо востро. Никогда ему не подставляйся. Он очень мстителен».

Эсташ и так знал, что Берар когда-нибудь встанет на его пути. И был готов к этому. Однако бежали дни, недели, месяцы, а Гасконец по-прежнему был тише воды при полном штиле.

В конечном итоге Эсташ плюнул на свои страхи. Однако в одном из рейсов в Андалусию он прикупил себе в Кадисе у торговца-мавра красиво отделанную чеканным серебром наваху. Она была очень удобна для скрытого ношения и не привлекала внимания.

Зимой, возвратившись на побывку в родные пенаты, Эсташ взял у Большого Готье несколько уроков ножевого боя.

–…Извините, мсье, но драка на навахах — это особое искусство, — с сокрушенным видом молвил Готье. — Здесь я мало чем могу помочь. Как говорится, не вышел рылом. Хорошо бы вам заполучить наставника-испанца, какого-нибудь опытного кабальерос^[20]. Вот среди них есть такие мастера — закачаешься. Дерутся, как дьяволы. Да-а… Однако где их найдешь в Булони?

«Попытаться найти можно. Гордых и заносчивых, но очень бедных кабальерос хватает. Можно нанять, если постараться. Но за какие шиши?» — думал Эсташ.

Он с трудом сводил концы с концами, хотя капитан Фарино с некоторого времени начал платить ему как помощнику мастера, потому как юноша уже был хорошо подкован в морской науке. Арматор гордился его успехами, которые, конечно же, приписывал своему дару великого наставника, а не пытливому уму шипбоя.

— Как правило, испанцы ведут бой на ножах, обмотав свободную руку плащом либо прикрыв ее войлочной шляпой, концы которой зажимают в кулак, — продолжал Большой Готье. — Иногда плащ оставляют висеть на плече, слегка поддерживая его кистью. Тогда он предохраняет от ударов в бок, так как плащи испанцы часто делают из прочных шкур животных. Кожаный плащ служит прикрытием для оружия и может использоваться даже для нападения, если случается близко подобраться к противнику; его набрасывают на голову врага.

«Куплю такой плащ!» — загорелся идеей Эсташ. На одежду у него денег хватало; он даже прослыл среди матросов щеголем.

–…Бой чаще всего ведется по кругу, причем, если наваха имеет лезвие, заточенное с обеих сторон, за промахом тут же следует удар, наносимый возвратным движением руки, практически без изменения положения кисти, — показывал Большой Готье. — Для защиты выполняются отбивы и подставки обмотанной в плащ рукой, а иногда и оружием — примерно так, как это вы делаете вашим мечом. Часто используются уходы и прыжки в стороны и назад. Для этого нужна отменная реакция и крепкие ноги. Стойка левым плечом вперед считается основной, хотя это весьма условно — в бою приходится менять стойку неоднократно, в особенности для того, чтобы обмануть противника…

Эсташ слушал очень внимательно, мысленно воображая, как он дерется с Гасконцем на ножах. К сожалению, у Берара были слишком длинные руки, поэтому придется изобрести что-то новенькое.

— Передвижения вперед, назад, влево и вправо осуществляются как простым, так и двойным шагом… — Готье говорил и показывал. — Делая несколько двойных шагов подряд влево или вправо, начинают движение по кругу, в центре которого находится противник. Если он отвечает тем же, то происходит непрерывное кружение друг возле друга. Иногда в тот момент, когда это выгодно, скомканный плащ бросают в лицо противнику. — Тут Эсташ вспомнил свою шляпу, которая помогла ему победить Гасконца; интуитивно он сделал то, что было необходимо. — Бросок этот выполняется в тот момент, когда противник делает выпад вперед, одновременно со своей защитой движением в сторону с линии атаки или парируя его нож своим ножом. Вслед за броском плаща, используя замешательство противника, нужно сократить дистанцию и нанести свой удар.

Эсташ купил наваху именно с лезвием, заостренным с двух сторон. Это было и впрямь очень опасное оружие, куда как опасней простого раскладного ножа Гасконца. Большой Готье много чего показал ему интересного в плане ножевого боя, но, по его рассказам, испанцы не просто дерутся, а создается впечатление, что танцуют. А танцевальные па андалусийского фламенко, когда ритм отбивают каблуками, неуклюжий здоровяк Готье никак не мог изобразить…

По возвращению из плавания Эсташ показал отцу грамоту, выданную ему капитаном Пьером Фарино и подтвержденную его личной печатью, что имярек такой-то прошел курс обучения на вождение грузового корабля и может служить в торговом или военном флоте в качестве первого помощника мастера. Сеньор Бодуэн Баскет обрадовался безмерно. Он и не чаял узреть нечто подобное; пэр Болони каждый день ждал, что его отпрыск возвратится домой с позором.

— Я хочу вернуться на «Трумель», — заявил Эсташ, когда после пира разошлись родственники, собравшиеся поприветствовать новоиспеченного мастера. — Теперь вам, отец, не нужно за меня платить ни единого денье. Я буду получать достойное вознаграждение за свои труды.

— Нет, мой мальчик, — ответил сеньор Бодуэн Баскет. — Я доволен твоим прилежанием и вижу, что ты достоин большего. Ты славно потрудился, но я как отец должен думать о твоем будущем. Оно должно быть славным! Чтобы не уронить честь нашей семьи. Поэтому — не спорь! — ты поедешь в славный город Толедо. Я мыслю, что для тебя вполне подойдет какая-нибудь дипломатическая должность при дворе — денежная и почетная. В нашей провинции тебе точно делать нечего, мир ты уже успел повидать, при случае сможешь себя защитить и найти в море путь домой, а это значит, что мой сын Эсташ Баскет вполне состоявшийся мужчина. Но чтобы стать искусным дипломатом, нужно знать иноземные языки. Да, ты разговариваешь на французском и английском, понимаешь норманнов и басков, кое-что смыслишь в латыни, но этого мало. Недавно архиепископ Толедо преподобный Раймунд основал школу переводчиков. В школе переводят с арабского языка произведения греческих и римских авторов — Аристотеля, Платона и других. Чтобы познакомиться с этими переводами, в Толедо приезжают даже светила науки! Школа пользуется большим авторитетом, и тебе там самое место. О деньгах не беспокойся. Для твоего обучения в Толедо я накопил достаточную сумму…

Так Эсташ оказался на борту двухмачтового нефа^[21] «Кристофер», который направлялся в Испанию. То, что его лишили возможности ходить по морям-океанам, он воспринял как личную трагедию. Но с отцом не поспоришь. Временами Бодуэн Баскет был невыносим и становился упрямее осла.

Эсташ подвизался на борту «Кристофера» в качестве пассажира, поэтому от безделья старался залезть во все закоулки нефа. Эта любознательность была у него уже профессиональной. Он наблюдал за действиями команды и учился. Ведь неф был гораздо больше и солидней когга. И неплохо бы знать все тонкости судовождения такой громадины.

Корпус нефа покрыли темно-коричневый краской, палуба имела естественный цвет древесины, надстройки с зубчатыми фортами (площадками) для стрелков на обеих оконечностях судна, руль и «воронье гнездо» (марс) были красными, рисованые украшения на фортах — голубые, а парус был расцвечен красными и желтыми полосами. Раздвоенный на конце красный вымпел нес герб Булонского графства — три красных круга на желтом щите. Одну из мачт венчал крест, на второй в «вороньем гнезде» денно и нощно торчал впередсмотрящий.

Неф изрядно отличался от галеры, галеаса^[22] и когга своими формами. Его борта были высокими, широкими и короткими. К тому же неф оказался намного быстроходнее когга — все-таки две мачты с большими парусами. Корабль имел достаточно сильное вооружение и наемных солдат охраны, чтобы дать отпор пиратам. Форты на носу и на корме были устроены так, чтобы стрелкам удобно было целиться в случае нападения на корабль.

Корабль был построен в Венеции несколько лет назад и стоил очень дорого. Но капитан, он же арматор, Робер де Брезе принадлежал к славной нормандской фамилии, которая славилась своим богатством. Поэтому неф был так хорошо оснащен и команду Брезе подобрал отменную.

На корабле стараниями капитана, который, как и Пьер Фарино, старался не отставать от передовых веяний в морском деле, был обустроен превосходный камбуз, правда, для командного состава. Матросам, как обычно, доставались если и не какие-нибудь отходы, то часто не совсем съедобное варево. К счастью, Эсташ был лишен надобности трапезничать вместе с командой. Сын пэра Булони пользовался привилегией обедать в кают-компании вместе с капитаном и другими уважаемыми персонами.

А когда де Брезе узнал, что Эсташ получил грамоту мастера, притом из рук самого Пьера Фарино, и немало походил с ним по морям и Ла-Маншу, то и вовсе проникся к нему большим расположением. Ведь капитаны были друзьями, и Робер де Брезе знал, чего стоит опыт владельца когга «Трумель».

В гигантском котле на камбузе обычно варилось одно блюдо из гороха, чечевицы, бобов, проса и солонины. Провариться как следует эта жидкая болтушка обычно не успевала. Большая команда нефа была разделена по группам или бачкам. Во главе каждой такой группы стоял бачковой. Он получал для всех недельный рацион продуктов и ежедневно к обеду выделял каждому матросу соответствующую долю. Он же отвечал и за варку обеда для своих.

На «Кристофере» кока точно так же не любили, как и его собрата на «Трумеле», и награждали разными обидными прозвищами: «кухонный жеребец», «ветчинный принц», «сальная тряпка», «горшечный комендант» и тому подобное, нередко добавляя еще и несколько соленых словечек. Про него матросы даже песенку сочинили:

— Я полощу горшки водичкой,

Как нам велит морской обычай.

Но чтоб барыш себе добыть,

Стремлюсь я жир с краев не смыть.

Но еще больше, чем кока, команда ненавидела своих бачковых. Всю недельную долю продовольствия, полагающегося на бачок, они хранили в запертых шкафах. Ежедневная доля мяса с привязанной на шнурке биркой, свидетельствующей о принадлежности к данному бачку, опускалась на камбузе в большой медный котел с кипящей водой. Сюда же закладывались мясные доли всех других бачков. Через определенное время кок доставал их из бульона вилами.

Перед обедом бачковой получал мясо и на куске парусины, расстеленном на палубе, делил его на порции. Матросы всегда были недовольны, считая, что кому-то достался кусок побольше, хотя разрезать мясо на совершенно одинаковые порции было, конечно же, при всем желании невозможно.

Но самые большие неприятности возникали из-за пудинга — излюбленной пищи на нефе. Бачковой приготавливал тесто из выданной коком муки, меда, изюма и топленого сала, замешанное на воде. Затем тесто закладывалось в парусиновую сумку. Сумку завязывали, прикрепляли к ней опознавательную бирку и вместе с пудинговыми сумками других бачков опускали в большой камбузный котел.

Должность бачкового была сменной — с таким расчетом, чтобы каждый матрос некоторое время мог исполнять эти обязанности. Случалось, что иной раз пудинг не удавался. И тогда начиналась заваруха! Чтобы уберечься от колкостей, а то и от мордобития сотоварищей по бачку, виновник несчастья считал в этом случае наиболее уместным для себя «подать в отставку».

Эсташ смотрел на все это непотребство широко открытыми от изумления глазами, хотя и старался не выдать своей заинтересованности, изображая постороннего скучающего наблюдателя. Смотрел и констатировал, что Пьер Фарино — великий капитан. На «Трумеле» дело до драк во время обеда и при дележке продуктов все же не доходило, хотя их качество и готовка тоже оставляли желать лучшего.

Команда на «Кристофере» была многочисленной. Здесь собрали представителей почти всех морских профессий. И едва не главным считалось ремесло плотника.

Когда в минуту гнева вместо пожелания сломать шею или ногу моряк в сердцах бросал: «Чтоб у тебя мачты поломались!», корабельного плотника, как ни крути, приходилось причислять к важнейшим людям на борту. Ведь всего каких-то полфута трухлявых досок отделяли экипаж судна от погибели. А с хорошим тиммерманом — плотником, имеющим к тому же доброго помощника, они могли спать спокойно.

Путь в судовые плотники нелегок. Прежде чем попасть в ученики к плотнику, желающий приобрести эту профессию был обязан не менее четырех лет проплавать матросом, затем еще три года длилось само ученичество. Как правило, плотник пользовался доверием и благосклонностью капитана. На нефе тиммерман был освобожден от несения вахты. Он принадлежал к тем немногим счастливчикам, кто имел право спать всю ночь напролет. Правда, иной раз ему все же приходилось постоять у руля.

Незаменимыми судовыми мастеровыми были такелажники и парусники, именуемые в команде «зашивателями мешков». Такое прозвище они получили, поскольку парусные мастера зашивали в парусину умерших во время плавания.

Их старались избегать и по другой причине: постоянное общение с иглой, шилом и нитками накладывало свой отпечаток на склад характера парусного мастера, так же, как на кока вечная возня с горшками и мисками. Кроме того, парусник, как правило, почему-то считался среди матросов существом двуличным.

Работа парусного мастера ценилась на нефе столь высоко, что его, как и плотника, капитан Робер де Брезе освободил от несения вахты.

А самым бесполезным существом из тех, кто когда-либо ступал на палубу «Кристофера», по мнению матросов, был брадобрей. Ведь бритье испокон века считалось на торговых судах занятием предосудительным.

Окладистая борода была такой же непременной принадлежностью морских волков, как слово «аминь» в молитве. Обязательной стрижкой волос занимались только на посудинах военного флота, где всех матросов равняли под одну гребенку. Злые языки ехидничали, что дисциплина немедленно расползется по всем швам, стоит лишь разрешить команде стричь волосы и бороды по индивидуальному фасону.

Брадобрей должен был нести вахту наравне с матросами. Однако орудовал он в основном бритвой и ножницами, потому что на таком большом и многолюдном корабле, как «Кристофер», он едва поспевал обслуживать всех. А Робер де Брезе, дворянин и бывший морской офицер, терпеть не мог неряшливые бороды и сальные патлы.

Поэтому пришлось матросам нефа смирить свою гордыню, забыть про предрассудки и терпеливо сносить упражнения брадобрея, благо платил де Брезе щедро и наказывал редко — только за серьезные провинности. Бестолкового мордобоя, как на некоторых других судах, он не допускал.

В экипаже нефа за большие познания в морском деле вскоре стали считать Эсташа своим, и юноша с моряками старался быть на равных. Оказывается, если не относиться к матросам как к глупым животным, можно заработать себе большой авторитет. За Робером де Брезе его команда готова была пойти в огонь и воду. Он был справедливым капитаном.

Но были на нефе и весьма странные личности. На «Трумеле» с ее небольшим по численности экипажем подбор матросов осуществлялся весьма тщательно, притом лично капитаном. А вот «Кристофер» явно испытывал нужду в профессиональных покорителях морей. Судя по разговорам среди матросов, Робер де Брезе создал специальную команду, которая прочесывала портовые закоулки в поисках людишек, более-менее пригодных для службы. Поэтому на нефе попадались матросы, абсолютно не приспособленные к морской жизни.

Неделями и месяцами капитан и мастера бились над ними, действуя то крестом, то пестом, пытаясь сделать из них моряков, но со временем убеждались в полной бессмысленности этой затеи. Просто взять и уволить их, как это сделали бы на берегу, было невозможно, поэтому волей-неволей приходилось подыскивать им какое-то место в экипаже.

Но поскольку сами они от исполнения каких бы то ни было обязанностей отказывались, то постепенно опускались до положения «прислуги за все». Матросы называли их неучтиво — «придурками», гоняли туда-сюда, и все это с руганью, тумаками и битьем линьками.

Из своего опыта Эсташ знал, что не очень жаловали и матросов, которые не задерживались подолгу на одном судне и в ближайшем порту старались самовольно «списаться» — дезертировать. Таких называли «летучие рыбки», или «скакуны». Отвращение к любой работе, охота к перемене мест, любовь к приключениям — вот движущие силы их кочевой жизни. Многие из них, уйдя из дома судовыми юнгами, возвращались на родину уже старыми морскими волками, не подав о себе за все годы отсутствия ни единой весточки.

Полной противоположностью «скакунам» были так называемые «маяки», или «морские псы», которые никогда не расставались с судном, на которое однажды нанялись. Постепенно они становились доверенными лицами капитанов, что остальной командой воспринималось, мягко говоря, довольно прохладно. Недолюбливали также и тех, кому неоднократно уже случалось побывать в самых страшных штормовых уголках мирового океана; уж очень надменно они держались…

Этот день начался как обычно — с уборки палубы и подпалубных помещений, где всегда творился бедлам. Вся эта хорошо знакомая Эсташу суета его не касалась, поэтому он отправился в гости к тиммерману, изрядно повидавшему на своем веку матросу, которого звали Матье Бургундец. Он как раз и был «морским псом».

Беседовать с ним было приятно, Бургундец много знал, и Эсташ с удовольствием выслушивал прописные истины из его уст, которые нередко звучали весьма значительно. «Известны три вида людей: живые, умершие и те, кто плавает по морям», — не раз повторял плотник. Этим он хотел сказать, что моряк всегда стоит одной ногой в могиле.

— А, мсье Эсташ! Входите, милости прошу! — расплылся в улыбке плотник.

— Я не с пустыми руками, — сказал Эсташ и достал из-под полы своего сюртука небольшой кувшинчик с добрым вином.

— Вы мой ангел-хранитель! — просиял Матье. — Я изнываю от жажды! Что может быть приятней для моряка, нежели возможность промочить сухую глотку? Сюда, мсье, сюда!

Он быстро очистил от стружки небольшой верстак, определил на освободившееся место кувшин, достал две деревянные чаши собственного изготовления с изумительно красивой резьбой и быстро наполнил их вином.

— Выпьем… эх, ладно — за удачное окончание плавания! — торжественно провозгласил плотник и одним махом вылил содержимое чаши в глотку. — Ах, какая прелесть! Я на седьмом небе! Вино из запасов провиантмейстера?

— Нет. Я прихватил с собой несколько кувшинчиков.

— Разумно, разумно… Сразу видно, что вы знаете нашу нелегкую жизнь.

Матье было известно, что Эсташ прошел обучение морскому делу.

— А почему в вашем голосе, мсье Матье, я услышал сомнение по поводу удачного окончания плавания? Или мне показалось? — спросил Эсташ, вдруг почувствовав какое-то беспокойство — словно перед штормом.

Но небо с утра было ясным, солнце светило вовсю, дул достаточно сильный попутный ветер, сдувая белую пену с гребней волн, идущих одна за другой бесконечным строем, и ничто не предвещало штормового ненастья.

— Неужто услышали? М-да… Что ж, придется рассказать. Мы сейчас идем в тех местах, где орудуют берберийские морские разбойники из Варварского берега^[23]. Они, как корабельные крысы, везде пролазят. Если наши пираты гоняются только за деньгами и товарами, то берберийцы частенько нападают даже на прибрежные города — чтобы захватить побольше рабов на продажу. Эти нападения называются у них «раззии». Это страшные люди. Их ничто не останавливает. Идут на самые безумные абордажи. А уж прибрежным деревенькам и вовсе беда. Люди бросают свои дома и уходят в леса и горы. Только так можно спастись от этих беспредельно жестоких извергов. Берберийские пираты редко кого отпускают даже за хороший выкуп. Вот так-то.

— Я слышал о берберийских пиратах… но краем уха, — признался Эсташ. — В Ла-Манш они не заходят, в Па-де-Кале — тем более.

— Ну да, там для них мышеловка. Им нужен простор. Впрочем, их суда — они называются шебеками — очень быстроходны, и берберийцы так стремительно нападают, что от них просто не успевают отбиться. Так что можно ждать их и в Ла-Манше.

— Мне еще не приходилось встречать шебеку. Что она собой представляет?

— Лучше никогда ее не видеть, тем более — под пиратским вымпелом, — с чувством сказал тиммерман; но все же продолжил: — У двухмачтовой шебеки узкий длинный корпус, есть и весла. Оснастка состоит из одного треугольного паруса на каждой мачте. Такое оснащение дает возможность идти намного круче к ветру, чем с квадратными парусами. Идя в крутом бейдевинде, шебека догонит, кого хочешь. И так же быстро может смыться. Осадка у нее мелкая, скорость большая — самое то для пиратов. Догнать наш неф на шебеке — раз плюнуть, хотя мы идем по сравнению с другими грузовыми посудинами очень быстро.

— Это я уже заметил…

— Но у шебеки есть и серьезный недостаток. Под парусами она представляет собой, несомненно, красивое зрелище, ведь это один из самых быстрых и ловких кораблей на Средиземном море. Но в сильный шторм шебека никуда не годится. У нее низкий надводный борт и мелкая осадка. Во время бури ее заливает волнами, и она с трудом выдерживает сколько-нибудь серьезное волнение. Поэтому в открытый океан берберийские пираты носа не кажут. А они туда и не стремятся. Добычи им хватает и возле побережий.

Матье Бургундец вдруг рассмеялся, а затем, хитровато глянув на Эсташа, молвил:

— Если надумаете, мсье, податься в контрабандисты, то для этого предприятия лучше судна, чем шебека, не сыскать…

Он хотел добавить еще что-то, но тут на палубе послышались крики, какие-то команды, а затем подал тревожный голос боцманский свисток. Эсташ и Бургундец выскочили из крохотного помещения плотницкой мастерской и увидели капитана Робера де Брезе, который раздавал указания направо и налево. По его лицу было видно, что он сильно встревожен.

— Ах ты боже мой! — Плотник хлопнул себя ладонями по бедрам. — Накликал-таки беду! И все мой глупый язык! Не вспоминай дьявола всуе — и не будешь иметь с ним дело. А я тут раззвонился про берберийских пиратов, как базарная торговка. Вот они и появились. Смотри туда! — показал Бургундец.

Но Эсташ уже и сам заметил, что со стороны берега, с левого борта, охватывая неф дугой, к нему стремительно приближаются небольшие юркие суденышки. Он насчитал больше десятка шебек, и все они были забиты под завязку полуголыми смуглыми пиратами в огромных белых чалмах.

Уже не обращая внимания на стенание плотника, ругавшего себя последними словами (будто что-то можно было изменить), Эсташ бросился в свою крохотную каюту и начал облачаться для боя.

Он быстро надел гамбезон (так называемый «жак») — кожаную стеганую набивную куртку из нескольких слоев плотной ткани, затянул пояс и прицепил к нему свой меч-баселард. Конечно, гамбезон обычно использовали как поддевку под доспех, но на столь дорогое защитное снаряжение у Эсташа не было денег, поэтому он довольствовался тем, что подешевле.

На первый взгляд казалось, что «жак» проигрывает даже однослойной кольчуге, ведь лен и хлопок легко режутся обычными ножницами. Но все было не так просто. Толстый, в пять слоев, гамбезон не только отлично сохранял тепло. Кожа верха и плотная ткань набивки превосходно гасили силу удара, поэтому проткнуть «жак» ножом или пикой было совсем непросто.

А еще гамбезон обладал одним замечательным свойством — мобильностью. Из-за того, что кожаная куртка почти не сковывала движений, боец получал огромное преимущество в скорости перед закованным в панцирь противником. Именно это и собирался проверить Эсташ, которому еще не доводилось ни разу побывать в абордажном бою. А берберийские пираты уже были совсем близко и приготовились штурмовать неф.

Неизвестно, что их подвигло на такой безумный поступок. Ведь неф был многолюдным, имел отряд солдат для охраны, а также метательные машины. Они хорошо видели стрелков из лука, которые заняли свои позиции в фортах, что предполагало большие потери, но когда берберийцев это пугало? К жизни они относились безразлично, кладя ее на алтарь своему богу.

Скорее всего, берберийские пираты не удержались от искушения ограбить большой торговый корабль неверных, трюмы которого явно были набиты доверху дорогими товарами. Тем более, что неф шел в полном одиночестве, а впереди и позади не было видно ни единого судна (тем более — военного), которое могло прийти «Кристоферу» на помощь.

Пока шебеки приближались к «Кристоферу», успели поработать камнеметы, и два пиратских судна пошли ко дну. Еще у трех была нарушен такелаж. Неплохо поработали и стрелки: добрых два десятка берберийцев получили по заслугам. Их товарищи церемониться с ними не стали — просто выкинули тела мертвецов за борт, чтобы они не загромождали палубы.

Несмотря на отчаянное сопротивление лучников и матросов «Кристофера», несколько шебек все же прилипло к высокому борту нефа, и вверх полетели веревки с острыми абордажными крюками-«кошками». Пираты хлынули на палубу корабля, словно высокая волна прилива. Солдаты, оставив луки, приняли их на пики, а экипаж дрался скрамасаксами^[24].

Эсташ схватился с дюжим мавром^[25], круглую башку которого венчала огромная чалма из белой парчи, вышитая золотом. Скаля от ярости крупные белые зубы, особенно отчетливо выделяющиеся на очень смуглом лице, пират обрушил на юношу мощные удары своего оружия с изогнутым клинком; такие странные мечи лишь недавно начали входить в моду у сарацин из-за меньшего веса по сравнению с другими видами холодного оружия. С ними удобней было обращаться, особенно во время скоротечных абордажных схваток.

Баселард был длиннее оружия мавра, но это преимущество свелось на нет свирепыми атаками пирата. Как-то так получилось, что их немного оттеснили в сторону от основной массы сражающихся, и теперь они рубились один на один, хотя перед этим Эсташ успел мимоходом ранить нескладного долговязого бербера, с которым дрался сам капитан.

Отправив юноше быстрый благодарный взгляд, Робер де Брезе усилил натиск, который теряющий силы раненый пират не смог выдержать. Капитан срубил его, как головку репейника, и принялся за следующего в очереди страждущих победить самого нахуду^[26] франков.

Поняв, что ему долго не продержаться против совсем озверевшего мавра, Эсташ быстрым движением достал из-за пояса наваху и раскрыл ее. Ни у пирата, ни, тем более, у него не было щитов. Эсташу в путешествии он был, в принципе, без надобности, а мавр не захотел себя отягощать. Да и не так просто забраться по веревке на корабль, когда руки заняты. Если меч еще можно держать в зубах, то со щитом всегда хватало проблем.

Наверное, пират не отдавал себе отчет в том, что юный франк, достав нож, стал вдвойне опасен. Пират по-прежнему надеялся на силу своих рубящих ударов, которые Эсташ едва сдерживал. Ему казалось, что еще миг — и голова франка покатится по палубе.

Выпад навахой пират просто не увидел. Что-то сбоку сверкнуло, и неожиданно укол в печень заставил мавра застонать от резкой боли и согнуться. Он не выпустил из рук свое оружие, но и защищаться уже был не в состоянии.

Собрав все свои силы, Эсташ вскричал от натуги, и в следующее мгновение его баселард опустился на ключицу пирата. Этот разящий удар был сродни молнии. Раздался хруст перерубленной кости, мавр отшатнулся, упал на колени, и следующим движением Эсташ вогнал ему свой меч прямо в сердце.

— Браво, сеньор! — вскричал капитан, который к тому времени уже успел прикончить третьего пирата и мельком глянул на Эсташа. — Рыцарский удар! Держаться, держаться, всем держаться! К нам на помощь идет сам святой Николаус! Посмотрите на море!

Море вскипало. Казалось, что оно превратилось в огромный котел, который подогревает нечистая сила. Ясное небо закрыла черная туча, засвистел сильный ветер, захлопали паруса на шебеках, и раздался дружный вопль пиратов, которые посыпались вниз, на свои суденышка, как горох из сухих стручков. Прошло совсем немного времени, и шебеки отвалили от борта нефа, торопясь побыстрее добраться до спасительного берега, пока шторм не разыгрался по-настоящему.

— Спустить паруса! — скомандовал капитан, вытирая свой меч о чалму одного из поверженных пиратов. — Пошевеливайтесь, сучьи дети! Иначе пойдем на дно, в чертоги морского короля!

Матросы, еще не остывшие от схватки, поторопились исполнить приказание капитана, переступая через тела берберийских пиратов и своих товарищей, как убитых, так и раненых. Возле них уже суетился судовой лекарь и несколько добровольных помощников, в том числе шипбой. Посмотрев на мальчика, Эсташ с ностальгией вздохнул — совсем недавно и он был в таком же статусе…

Глянув на тело поверженного им мавра, Эсташ нагнулся и снял с шеи пирата золотую цепь с подвеской — скорее всего, талисманом. Она представляла собой крупный адамас^[27] в золотой оправе. Все ж память будет о первом настоящем бое. Да и вес цепи был немалый. Золото всегда пригодится, не говоря уже о драгоценном камне…

Примечания

20

Кабальерос — всадник, рыцарь (исп.); в Испании X–XVI вв. дворянин, богатый или родовитый человек, несший военную службу в кавалерии и обладавший рядом привилегий, свойственных дворянству. Позднее — вежливое обращение к мужчине в испаноязычных странах. Примерно то же, что «идальго».

21

Неф — южноевропейское торговое и военно-транспортное судно X–XVI веков. Изначально имел одну мачту и латинское парусное вооружение. Позднее парусное вооружение стало смешанным, состоящим из обеспечивающих хороший ход при попутном ветре прямых и косых парусов, которые позволяли ходить круто к ветру. Неф имел округлую форму корпуса и высокие борта с обивкой вгладь. На сильно приподнятых носу и корме были расположены надстройки, имевшие несколько ярусов. Водоизмещение нефа составляло 200–600 т, длина 20–32 м, ширина 6–12 м, осадка 2–3,7 м, вмещал он до 800–1000 человек. Крестовые походы и оживление торговых отношений Европы с Ближним Востоком привели к постройке нефов большой величины, вмещавших до 1500 человек и 1200 т груза, а общая площадь парусов составляла более 770 м². Большие нефы, в отличие от других судов, имели несколько якорей (до 7) для предотвращения сноса во время стоянок.

22

Галеас — большая галера; тип парусно-гребных военных кораблей. Первые упоминания термина относятся к XII веку. Галеас — нечто среднее между галерой и парусным кораблем. От галеры галеас отличался большим размером и улучшенной мореходностью, в частности — возможностью плавать в зимнее время года.

23

Варварский берег — европейское название средиземноморского побережья Северной Африки. К Варварскому берегу относили побережье стран Магриба: Алжира, Туниса и Марокко, иногда также Ливии и Египта. Там располагалось множество портов, где размещались берберийские пираты, наводившие ужас на христианских жителей северного Средиземноморья.

24

Скрамасакс — удлиненная версия ножа сакс. Длина около 55 см, ширина не более 3 см, обух толстый, примерно 1 см. Из-за веса скрамасакса его колющие удары были страшны по силе. Он протыкал и кольчугу, и кожаный доспех.

25

Мавры — древнее название племен северо-западной Африки, а также средневековое название арабов и африканского племени берберов, завоевавших в VIII веке большую часть Пиренейского полуострова.

26

Нахуда — капитан (араб.).

27

Адамас — древнее название алмаза.