Дверь открыта

Виталий Гиззатуллин

Москва никогда не была такой беспомощной – она обнесена высоким бетонным забором, а люди, живущие в городе, исчезают бесследно – один за другим. По полупустым улицам бродит человек. Ему надо принять решение: или остаться в городе, или убежать из него. Но как это сделать, ради кого оставаться, если все близкие уже давно исчезли, и зачем убегать, если не знаешь, что ждёт тебя за границей?

© Виталий Гиззатуллин, 2016

© Андрей Даниилович Юзюк, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4483-4822-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дверь открыта

Сначала раздался звук бьющейся посуды, затем негромкий вскрик официантки. Потом не спеша стали поворачиваться головы всех тех, кто сидел в ресторане. Ничего удивительного — каждый знает, что случилось, если бьётся посуда и кричит официантка. Это значит, что исчез человек. Для меня, однако, пропажа предстала в новом формате. Впервые в своей жизни мне удалось увидеть, как это происходит. Я ковырял вилкой стеклянную лапшу и стучал кончиком ножика по бокалу с вином, о чём-то думал и смотрел на смешного пожилого мужчину в очках. Тот чихнул и полез в карман за салфеткой. И в этот момент исчез. Просто, раз — и нет его. Моментально, без каких-то последствий и лишних телодвижений. Пропал вместе с салфеткой, чей кончик уже показался из кармана.

Люди продолжали поворачивать головы к месту происшествия. В их глазах не было страха или удивления. В их глазах уже давным-давно в таких ситуациях прослеживалась лишь легкая грусть.

И только девочка в красном свитере выскочила из-за стола и стала дёргать мамину юбку, после чего слишком громко сказала:

— Дядя пропал!

***

В ту ночь мы сидели на крыше. Ирина тогда жила на одной из арбатских улочек в старом доме на последнем этаже. Мы вытащили через окно несколько стульев, кресла и разобранный стол по частям, посуду, немного еды, три бутылки грузинского вина. Расставили всё на козырьке, а оттуда затащили прямо на покатую крышу. Включили негромкую музыку, расселись — кто где, а потом долго болтали. В какой-то момент разговоры почти стихли, все стали понемногу успокаиваться — кончилось вино, почти вся еда, и включились где-то внизу на улице фонари. Мы попеременно закрывали на несколько секунд глаза, разваливались на своих стульях и креслах. Я уже почти заснул, укутавшись пледом.

— А где Кеч? — вдруг громко спросила Алёна

— Отправился за пиццей, — ответил я сквозь сон.

Кто-то уронил пустой бокал с вином, и тот покатился по крыше. Мы все, не сговариваясь, смотрели ему вслед.

— Мне кажется, он уже очень давно ушёл, — Алёна волновалась.

— Да, где же, наконец, наша пицца? Где его носит? — Ира встала со своего кресла в негодовании, подошла к краю крыши и посмотрела вниз.

— Ира, у тебя две проблемы: ты всегда грубая, и всегда голодная, — высказался кто-то из темноты.

— Я грубая, только когда голодная.

Ира вернулась на своё место, все снова замолчали, я закрыл глаза. Где-то вдали раздалось несколько приглушённых вскриков, быстро проехала по соседней улице машина с включённой сиреной, после чего несколько минут не раздавалось ни единого звука. Этот город, конечно, никогда не спит, но иногда всё-таки замирает. Так и мы замерли, думая каждый о чём-то своём.

Мысли плавно сменяли друг друга. Крыша, ночной, чуть прохладный ветер, бокал вина, всё ещё катающийся по крыше, это старое облезлое кресло… Вспомнил я, как мы с Кечем вместе когда-то снимали двухкомнатную квартиру в центре Москвы. Однажды я сильно заболел — так, что даже не мог встать с постели, а Кеч экстренно съехал, оставив меня наедине со злой арендодательницей и болезнью. Он вывез мебель и вещи, оставив после себя много мусора. Тогда я почему-то не посчитал это предательством, сейчас же вдруг понял, что с его стороны это было совсем некрасиво.

Я открыл глаза. Ребята собрались у стола, доедая последние кусочки нарезанных фруктов, всё так же молча.

— А кто-нибудь звонил Кечу? — спросил я.

— Да, уже раз двадцать. Недоступен, — ответила Алёнка, — думаю, надо что-то делать: его уже часа два как нет.

Ирина ухмыльнулась и показала на пустое кресло, где раньше сидел Кеч. Там лежала обёртка от шоколадки:

— Может, он снова неожиданно съехал? Вон и мусор опять оставил. Всё повторяется.