Сезон. Книга первая

Виталий Воронин

Этих людей называют по-разному. Кто-то назовет их поисковиками, кто-то черными археологами, кто-то копателями. Объединяет их одно – страсть к приключениям и раскопкам. Каждую весну они отправляются в поля и леса, чтобы разыскивать останки погибших воинов, военные реликвии или клады. «Сезон» на их языке – это время поисковых работ, которое длится с начала апреля до глубокой осени. Главный герой в поисках клада попадает в невероятные ситуации. Чем они обернутся, читатель узнает из этой книги.

© Виталий Воронин, 2018

ISBN 978-5-4493-2674-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Один в лесу

Глубокий овраг, заросший развесистой крапивой, петляет среди редколесья осин и сгнивших стволов берез. На его дне чуть слышно журчит ручей, пытаясь пробиться куда-то к далекой реке.

Сырая глина чавкает под ногами и виснет на ботинках огромными липкими комьями, оторвать которые нет никакой возможности. Выползаю наверх почти на четвереньках, и валюсь возле упавшего ствола дерева. Все! Я на месте. Десять километров по болотам и лесу пройдено. Навигатор пискнул последний раз, указав точку назначения.

Место надо сказать здесь мрачное. То тут, то там виднеются заросшие папоротником брустверы оплывших траншей и одиночных ячеек. На дне ям и обвалившихся блиндажей поблескивает черная болотная жижа. Осенью 1942 года тут был немецкий опорный пункт. Болото здесь повсюду. Где-то оно переходит в топь, подернутую обманчивыми кочками, покрытыми ярко-зеленой травкой, а где-то теряется среди длинных березовых корней, разбросавших свои щупальца во все стороны. Из-под них проглядывают остовы проржавевших железных бочек. Сейчас это место моего поиска военных трофеев.

Туча комаров звенящим хороводом впивается во все открытые участки вспотевшего тела. Выбившись из сил, лежу, закрыв глаза несколько секунд, но тут же срываюсь с места, ощутив, как наливаются обжигающие волдыри от укусов на лице и шее.

Быстро сбрасываю с себя промокшую насквозь от пота камуфляжную куртку и, достав из рюкзака штормовку, надеваю ее через голову, застегнув молнию москитной сетки капюшона. Эскадрилья комаров отступает, но продолжает висеть в воздухе перед лицом, обиженно попискивая, пытаясь безуспешно добраться до меня.

Теперь можно осмотреться. Отвязываю от рюкзака самозарядный карабин «Сайга», пристегнув к нему автоматный магазин, медленно обхожу окрестности. На глаза попадаются старые следы кабана, ведущие в овраг к ручью. Свежих следов нет, и это радует. По крайней мере, есть шанс, что ночью свиньи не будут шариться вокруг палатки. Ну а для агрессивного «хрюшки» найдется 30 патронов в магазине. Успокоение хотя и слабое, но другого средства нет, когда ты один. Поэтому с карабином больше не расстаюсь и, закинув его за спину, принимаюсь ставить палатку.

Выбираю место возле корневища огромной поваленной сосны, чтобы палатка задней стенкой упиралась в него. Закончив с тентом, укладываю вокруг друг на друга несколько сухих еловых валежин с торчащими сучьями. Накрываю куском маскировочной сети это подобие живой изгороди и все сооружение, предварительно натыкав туда листья папоротника. Оглядев свое пристанище, убеждаюсь, что не зря я тащил сеть.

Солнце еще не село, есть время копать, только сил больше нет. Марш по болотам окончательно меня измотал. Двадцать килограммов поклажи в рюкзаке, карабин, металлоискатель с лопатой это вам не шутки. Поэтому манящие неизвестностью блиндажи и траншеи оставим на завтра, а сегодня спать.

Сбрасываю с себя ботинки и блаженно растягиваюсь в палатке на спальном мешке. В голове проносится мысль, что надо бы набить ботинки сухой травой и газетами для просушки, но измученное тело возражает против любого движения.

Костер разжигать тоже нельзя, ибо нет желания знакомиться с местным егерем, который увидит дым за десять километров и без всякого навигатора найдет это место. Всегда поражался выносливости и знанию местности старых егерей. Хотя ничего удивительного здесь нет, это их работа.

Мои раздумья прерывает скрип, и шелест падающего дерева, а затем слышится такой удар, будто великан огромной дубиной хлопнул по земле. Это ветер повалил сухое дерево. Лениво высовываю голову из палатки, чтобы рассмотреть, куда оно упало. Переломленный пополам ствол осины лежит в двадцати метрах от меня. Хотя палатка стоит вдали от него, под ложечкой скользит привычный страх: «Вот грохнется на тебя дерево и привет. Одному не выйти отсюда».

Этот страх леса мне хорошо знаком. Он всегда приползает вечером в одиночных походах, имея много имен. Например, его могут звать «большое сухое дерево, падающее тебе на голову» или «злобный зверь, нападающий на тебя». Существует еще много разновидностей мелких страхов. Например «змея» или «ногу подвернул». Но самый страшный страх это «плохой человек, который хочет тебя убить».

Особняком стоит такой подсознательный страх, как «менты, егеря и прочие представители карающей власти». Впрочем, этот страх присутствует у всех даже в городе. А уж в лесу одинокий путник вдвойне подвержен ему.

Здесь можно ожидать любых неприятностей, начиная от «предъявите охотничий билет» до «здесь костры жечь запрещено», или «что это у вас в рюкзаке?».

Мой метод борьбы с этими страхами — постоянное внимание. Чем дольше ты находишься в лесу один, тем острее становится твой глаз и слух.

Пройдет несколько дней, и вот ты уже различаешь звуки леса, не пугаешься каждого куста, а спокойно спишь ночью, слыша все вокруг. При этом моментально реагируешь на нехарактерные для леса шумы и запахи. Походка становится быстрой, но осторожной, двигаешься уже почти без шума, не наступая на ветки, ловко обходя бурелом и поваленные деревья.

Впрочем, сам уже понимаешь, что увидев свежие кабаньи следы, лучше как следует пошуметь и похрустеть ветками, чем потом отстреливаться, столкнувшись, нос к носу с милыми животными. У тебя появляется почти одна и та же цель что у всякой живности вокруг. Эта цель — быть как можно незаметнее и никому не мешать. Поэтому, едва не наступив на змею, уже не рубишь ее лопатой с отвращением, а даешь уползти под пень. Ведь она тоже не хочет тебе мешать. А то, что скалится ядовитым зубом, так ведь ты тоже по лесу с карабином ходишь.

Размышляя, таким образом, я решил поужинать, потому что вовремя покушать тоже хорошее средство от страхов.

По крыше палатки сыпанул дождь, лес зашумел от ветра. Быстро стемнело, но костер я решил не разводить, а ограничился газовой горелкой. Брикет лапши весело забулькал в котелке с водой, поставленном на огонь. Туда же были отправлены мелко нарезанные кусочки сала, копченой колбасы и лука. Лапша разбухла, приняв свой «благородный» вид. По крайней мере, теперь ее можно есть. Капля подсолнечного масла и щепоть соли довершили дело. Нехитрый суп был готов. По палатке стали проноситься ароматы копченостей.

Дождь прекратился, ветер разогнал облака, а лес озарился мертвенным лунным светом, который придавал причудливые очертания кустам и деревьям.

Я откинул полог платки, оставив только москитную сетку, уселся у входа, сложив, ноги по-турецки и предался размышлениям, прихлебывая обжигающий бульон.

Планов как всегда у меня было громадье. Пробираясь к заброшенному урочищу, я рассчитывал на то, что оно еще неизвестно нашему брату — копателю и богато на находки. Однако свежие комья вывороченной земли вокруг траншей и блиндажей убили всякую надежду первооткрывателя. Кто-то здесь уже основательно прошелся. То тут, то там виднеются разбросанные куски ржавого железа, обломки касок, пулеметных дисков, жестяных банок и бог еще знает чего. От такой картины сразу хочется махнуть на все рукой и уйти. Но по своему опыту я знал, что большое количество хлама часто скрывает интересные артефакты. Надо только не лениться этот хлам разгребать. В общем, завтра предстоял нелегкий день. Нужно было выспаться.

Сон свалил меня сразу без предисловий. В голове еще вяло трепыхалась мысль: «надо бы сухого валежника перед входом набросать». Но тело уже повалилось на спальный мешок, приняв позу эмбриона в обнимку с «Сайгой».

Приснился почему-то вчерашний пропитый деревенский дедок, во дворе, у которого за бутылку водки я оставил свой джип.

— Ладно, присмотрю за машиной, — хитро щурился он сквозь беломорный дым, бережно придерживая в кармане драного брезентового плаща поллитру, переданную мной.

— А ты рыбак чего без удочек то?

— Так они у меня складные в чехле, — кивнул я на футляр с «Сайгой».

— А, ну да, — ухмыльнулся он, почесывая заросший седой щетиной, подбородок, — у нас места тут рыбные. Много таких приезжает. Без удочек, но с лопатами, етить-колотить.

— Заложит участковому, как пить дать, старая сволочь! — кольнуло предчувствие, — хотя какой он старый, лет шестьдесят с хвостиком. Просто алкоголик, выращенный на местном пойле. Надо будет на обратном пути подстраховаться и сразу с хабаром сюда не возвращаться.

Лицо дедка стало расплываться и, завертевшись, пропало, оставив после себя неприятные воспоминания.

Разбудил меня птичий гомон. Солнце пробивается сквозь полог. На часах 6.00. Ну что же пора вставать. Тело противится любым движениям и злорадно болит всеми мышцами, напоминая о вчерашних издевательствах над ним. Ничего, сейчас мы это поправим.

Выползаю из палатки нагишом и скачками спускаюсь в овраг к ручью. Быстро набрав полный котелок ледяной воды, окатываю себя.

— Б-р-р-р!

Сердце подпрыгивает к горлу. Хорошо!!!

Обливаюсь еще и еще, пока комары не опомнились от такой наглости. Пулей влетаю в палатку, растираюсь полотенцем, и вот уже кружка кофе дымится на газовой горелке.

Люблю я такие моменты. Кофе, солнечное утро, хорошее самочувствие. Металлоискатель и лопата зовут, а лес манит таинственными находками. Как правило, все заканчивается куда прозаичнее. Полный раскоп воды, пот, грязь, а из находок только неразорвавшиеся снаряды да консервные банки. Но надежда всегда присутствует, на том стоим.

Пластиковая катушка металлоискателя черным блином скользит среди травы, постоянно цепляясь за корни и дудки лопухов. Гул в наушниках срывается на резкий высокий писк, который тут же обрывается. Это мелкие снарядные и минные осколки дают о себе знать. Вот старое кострище в яме, вокруг которой в непринужденных позах раскиданы немецкие хвостатые минометные мины. Некоторые еще сохранили остатки охристого окраса, проступающего сквозь ржавчину. На головных взрывателях свежие следы плоскогубцев. Явно мои предшественники пытались их вывинтить, а когда не удалось, просто сложили в горящий костер. Некоторые взорвались, а некоторые разбросало по лесу. Эти самые опасные. От тряски при взрыве они могли встать на боевой взвод. Осторожно обхожу их стороной, стараясь не задеть.

Зимой 1942 года на этот холм наступали две роты нашей пехоты. Упоминание этого боя уложилось всего в одно предложение донесения из журнала боевых действий батальона, выуженного мной в интернете.

У стенки обвалившегося окопа, под корневищем березы, прибор подает непонятный сигнал то басовитый, то писклявый. Аккуратно вырубаю корни вокруг, и на ладонь выпадают комья земли вместе с продолговатым предметом. Немецкая яйцеобразная граната «М 39» не бог весть, какая находка, но в качестве макета сойдет. Она и правда напоминает ржавое яйцо с поперечным пояском посередине и предохранительным колпачком сверху.

Обтираю ее от земли и аккуратно поддев кончиком ножа, отделяю запал от корпуса, из которого высыпаются остатки взрывчатки. Подрезав ножом верхнюю часть детонатора, отламываю его, вытаскиваю сам детонатор и забрасываю в кусты. Все, макет готов. Пустой гранатный корпус с колпачком отправляется в рюкзак.

Оплывшая траншея, вьющаяся среди деревьев по гребню холма, завалена грудами стреляных гильз и изрыта моими предшественниками. Однако меня это нисколько не огорчило. Все их покапушки не глубже штыка лопаты, а значит серьезно здесь никто не копал.

Внимание привлекло небольшое возвышение, поросшее молодым березняком. По сгнившему торцу бревна, торчащему из земли, можно предположить, что здесь был блиндаж, в котором немцы укрывались от воздушных налетов и артиллерийских обстрелов. Потыкав щупом землю, я убедился, что внизу бревенчатые накаты, под которыми пустота. Надо было браться за самую тяжелую, неблагодарную работу.

Теоретически это довольно просто. Нужно освободить от земли верхние накаты, затем раздвинуть их и проникнуть в блиндаж через крышу. На деле в одиночку справиться с этой работой очень трудно. Поэтому я, не спеша, стараясь беречь силы, очистил от грунта верхний настил и выдернул из него самое тонкое трухлявое бревно. Затем принялся раздвигать следующий накат, засовывая между бревнами лопату и раскачивая ее. Через три часа я был весь мокрый от пота, но в крыше блиндажа образовалась щель, в которую мог пролезть человек.

Из темноты дохнуло могильным холодом. Я с опаской стал протискиваться внутрь, вооружившись короткой саперной лопаткой и налобным фонариком. Здесь можно было едва стоять на четвереньках, подпирая спиной бревна, однако мягкая земля позволила быстро расширить пространство вокруг.

В свете фонарика мелькнули обшитые досками стены и деревянная полочка под самым потолком, на которой лежало что-то длинное. Немецкий штык в ножнах на кожаном подвесе, покрытом плесенью. С гулко бьющимся сердцем, я схватил его и принялся разглядывать.

Ножны оказались слегка заржавлены, но бакелитовые¹ щечки рукоятки выглядели как новые. С трудом выдернув клинок, я с удовольствием отметил, что он почти не требует чистки. Найти штык в такой сохранности — редкая удача.

От радостных мыслей отвлек скрип сверху. Из-под гнилого свода на голову посыпалась земля, а бревна издали легкий треск, проседая вниз и раскачивая свисающие между ними тонкие корни. Видимо расширяя себе место в блиндаже, я перестарался, лишив трухлявый накат земляной опоры. Теперь он мог рухнуть в любой момент, погребая меня заживо под собственной тяжестью. На секунду к горлу подступила волна ужаса, от которого бросило в холодный пот.

Я резко вскочил и, высунувшись в щель между бревен, схватился за край гнилого наката. Сзади раздался треск. Бешено работая руками, я подпрыгнул и выкатился из блиндажа наружу. В ту же секунду перекрытие, устало вздохнув, с гулким хрустом просело вниз.

Сердце трепыхалось где-то между ребер. Сидя на земле, я тяжело дышал, сжимая в одной руке штык-нож, а в другой саперную лопатку. Фонарик, слетевший с головы, валялся рядом, беспомощно мигая бледным светом.

Поднявшись на дрожащих ногах, я подошел к блиндажу и увидел довольно глубокий провал, из которого торчали в разные стороны, обломки трухлявых бревен. Теперь, чтобы пробраться внутрь, придется выкорчевывать их из ямы. Одному это было точно не под силу. Я решил больше не испытывать судьбу, и спустившись с холма, двинулся среди больших деревьев, которые постепенно сменились редколесьем, выходящим на заброшенную вырубку.

Иногда то, что видишь своими глазами на местах боев, разительно отличается от всей мемуарной беллетристики, независимо от национальности автора. Например, написано в мемуарах «Полк вел ожесточенный бой с наступавшим численно превосходящим противником на заранее подготовленных позициях, после чего отошел». На деле выясняется, что позиции действительно присутствуют, траншеи в полный рост. Только ни одной стреляной гильзы в них нет. Значит, из этих траншей не стреляли, а сразу драпанули. Или наоборот, место изрыто траншеями, перепахано снарядами, а в мемуарах и донесениях об этом ни строчки.

Видимо на такое место я наткнулся на старой вырубке. Под ногами путались обрывки колючей проволоки. Прибор звенел, не переставая, подавал сигналы на железо и на цветной металл, но копать здесь было невозможно. Невозможно было даже продраться через эти заросли без риска поломать ноги среди замшелых поваленных сосен, пней и стоящего стеной ивняка.

Поерзав некоторое время в безнадежных попытках я, чертыхаясь, буквально вывалился на ровное место в духоту леса. Солнце стояло в зените, тучи комаров снова висели надо мной, а одежда насквозь пропиталась потом.

Я отстегнул от пояса флягу, откинул с лица капюшон с сеткой и щедро окатил голову водой. Стало немного легче. Холодные струйки побежали за шиворот между лопатками. Хорошо, когда рядом ручей, можно не экономить воду.

Присев на поваленный сосновый ствол, и жуя бутерброд, я начал прикидывать, как подобраться к этому проклятому ивняку. Сразу стало понятно, что одному здесь не справиться. Для полноценных раскопок нужно хотя бы место расчистить, вырезать бензопилой кусты и поваленные трухлявые деревья. Но стоит ли овчинка выделки?

Захваченный этой идеей, я решил обойти заросли по краю, проверяя местность металлоискателем, где возможно. Сразу прибор выдал мощный сигнал. На дисплее глубина около метра. Нет, глубоко, сейчас его копать нет времени. Надо постараться определить по верховым предметам, что здесь происходило. То тут, то там из-под лопаты выскакивают ржавые советские винтовочные гильзы. Дата выпуска на донцах у всех до 1942года, значит уже теплее. Рядом попадается хвост от немецкой минометной мины, затем еще один.

Неожиданно мощный и четкий сигнал в небольшом углублении, заставляет вздрогнуть. Вбиваю лопату в землю вокруг центра сигнала, стараясь поддеть и вырубить корни. Лезвие чиркает по металлу и соскальзывает. Из-под сорванного дерна проступают очертания округлого купола.

Сердце разом подпрыгивает куда-то к гландам.

— Неужели халхинголка в сохране²?! — мелькает призрачная надежда найти редкую каску образца 1936 года.

Встав на колени, аккуратно обкапываю вокруг, но надежда также быстро тает, как и появилась. Обычный ржавый советский шлем СШ 40, с шестью клепками. Разочарованно поддеваю его за козырек лопатой, и…

— О, черт!!!

Из-под шлема на меня с укором глядят забитые землей, глазницы почерневшего человеческого черепа. Обрывки истлевшего брезентового ремешка с пряжкой, торчат из земли рядом с нижней челюстью.

Дрожащими руками, достаю из кармана плоскую фляжку и делаю глубокий глоток. От теплого коньяка завтрак пытается выскочить наружу, но зато возвращается способность соображать. Вот оно значит как. Первый раз мне попался боец за всю пятилетнюю копательскую деятельность.

В голове лихорадочно роятся мысли: «Придется его теперь выкапывать. Не бросать — же здесь. Кости передам знакомым „красным“³ пусть к 9 мая себе отчетность делают. Главное сейчас — не пропустить медальон, если он есть, конечно».

Осторожно начинаю срезать дерн вокруг черепа, до тех пор, пока не открываются шейные позвонки. Теперь ясно положение тела, и можно раскапывать в этом направлении.

К вечеру скелет аккуратно обкопан со всех сторон. Сгнившие остатки шинельного сукна, ремня и валенок свалены на краю неглубокого шурфа и перетряхнуты самым тщательным образом. Несколько обойм с винтовочными патронами, латунные пуговицы и котелок сложены в каску. Медальона нет. Ну что — же, значит, одним безымянным бойцом стало больше.

Я устало разогнулся, оглядев результаты своей работы.

— Завтра докопаю, — послышался чей-то хриплый голос. Матерь божья! Это я собственный голос не узнал! За два дня в лесу от своего голоса успел отвыкнуть.

В лагере меня ждали свежие следы кабана вокруг палатки. Хрюша изрыл землю перед входом, однако внутрь не полез.

— Наверное, запаха свиного сала испугался, — тихо гоготнул я про себя, но «Сайгу» с предохранителя снял и решил, что завтра рюкзак с едой подвешу на дерево.

Наскоро умывшись из ручья, я принялся наращивать живую изгородь вокруг своего пристанища. Еще не хватало, чтобы ночью ко мне всякая живность ломилась. Накидав, сухих ветвей валежника друг на друга, я натянул между деревьями рыболовную леску и подвесил на нее несколько консервных банок, найденных тут — же в старом кострище. Внутрь банок положил мелкие камешки, чтобы от ветра они не звенели. Примитивная сигнализация только другой все равно нет.

После ужина и стакана водки, более тщательно осмотрел найденные с бойцом предметы. Пули из патронов я выломал, а комочки пороха раскидал по живой изгороди, чтобы запах пороха отпугнул кабана.

Внутри закрытого котелка, что — то бултыхнулось и воображение сразу нарисовало картину. Ордена, медали и черная, граненая капсула медальона — «смертника».⁴ Ничего этого там естественно не было. Алюминиевая ложка и синяя пластмассовая мыльница со штампованной на крышке звездочкой. Вот и все, что нашлось.

Но ложке я обрадовался. Не потому конечно, что у меня своей нет. Просто на ней оказались выцарапаны инициалы бойца. А это уже шанс установить личность солдата. Маленький, но шанс. В таком приподнятом настроении я завалился спать.

Пробуждение было ранним и недобрым. В привычные звуки леса, вкрался какой — то непонятный приближающийся звук. Он был почти неразличим среди шума ветра и качающихся деревьев. Он, то затихал, то появлялся, но настойчиво доносился с севера. Еще минута и в этом звуке явственно расслышалось тарахтенье двигателя. Я резко сел, рывком расстегнул спальный мешок и, схватив навигатор, стал вертеть его, стараясь определить, откуда сюда может приехать транспорт.

Так и есть! Старая заболоченная дорога в полукилометре к северу от меня. Ее и дорогой — то назвать нельзя. Местами она переходит в топь, а местами заросла кустарником. По такой дороге даже на тракторе не проедешь. Только на квадроцикле, да и то если очень хорошо знаешь местность. А местность здесь хорошо знают, либо местные охотники — браконьеры, либо егерь. Браконьерам шум ни к чему. Значит только егерь.

Звук тем временем стих. Я выкатился из палатки с биноклем наизготовку, присел за своей живой изгородью, стараясь расслышать или разглядеть движение среди деревьев. Вот заколыхались кусты на дальнем конце вырубки, а между ними замелькала человеческая фигура. Она, то пропадала, то появлялась и наконец, в окулярах крупно выплыло потное одутловатое мужское лицо лет пятидесяти в выцветшей, камуфляжной кепке, на которой виднелась, криво посаженная кокарда егеря — лосиная башка над перекрещенными ружьями. Лицо мелькнуло на минуту и пропало.

Я покрутил окуляр бинокля и опять увидел его. Среднего роста коренастый в затертом армейском камуфляже и резиновых сапогах. За спиной одностволка. Он остановился возле моего вчерашнего раскопа с бойцом и с любопытством заглянул туда. Потом резко отшатнулся и, передвинув ружье на живот, пошел по моим следам прямо к лагерю.

— Этого еще черт принес! — выругался я, засовывая карабин с металлоискателем, под спальный мешок и прикрывая все курткой.

Леску с консервными банками я отвязал и, раздвинув ветви живой изгороди, уселся на поролоновый коврик перед палаткой с фотоаппаратом на коленях.

В таком виде меня застал егерь. Он увидел палатку издалека, попытавшись зайти с тыла, чтобы заглянуть туда, но ветви живой изгороди пресекли этот маневр, и ему пришлось швартоваться с парадного причала.

— Здравствуйте! — чинно окинул я его блаженным взглядом профессора Паганеля.

— Здравствуйте! — несколько засмущался он. Видимо не привык общаться на «вы».

— Вы не могли — бы немного отойти в сторону, — вскинул я фотоаппарат, — сейчас должно показаться чудное семейство ласок из своей норки! Осторожно! Не раздавите их!

Егерь начал пятиться, поднимая по очереди то один сапог, то другой и оглядывать их как будто вляпался в дерьмо. Но тут его взгляд упал на мою лопату у дерева и он все понял.

— Ну, ты! Хватит дурачком прикидываться! По войне копаешь?! Черный копатель значит?!

Он попытался отодвинуть меня и заглянуть в палатку.

— А ну показывай что в рюкзаке. Сейчас изымать будем!

Запах его перегара ударил в лицо.

По всему было видно, что с копателями он общался часто, но должного отпора еще не получал.

— Послушайте уважаемый! — лениво поднялся я с коврика, — вы вообще кто такой? Где ваши документы?!

Я демонстративно перекинул лопату с руки на руку и закрыл собой вход в палатку. Острое лезвие «фискаря»⁵ блеснуло на солнце.

Мы оба прекрасно знали, что никаких прав досматривать меня егерь не имеет. Но он еще пытался играть в эту игру, надеясь хоть что-то урвать.

— Почему костры в лесу разводите? Сейчас запрещено! — хрипло выдохнул он.

Его мутные похмельные глаза силились отыскать на моем лице признаки страха. Мне стало откровенно скучно. Пора было с этим заканчивать.

Я с хрустом вонзил лопату в землю у его ног и зевнул.

— Да пошел ты. Пока документы свои не покажешь, вообще с тобой разговаривать не буду.

Кажется, он понял, что все его ужимки бесполезны.

— Не хочешь по-хорошему ладно!

Резким движением он передвинул ружье за спину и, развернувшись, зашагал к просеке.

— Давай беги, стучи ментам! — насмешливо бросил я ему вслед и тут — же пожалел об этом.

Егерь зло оглянулся и зашагал еще быстрее.

Теперь времени у меня оставалось часа два. Пока он на своей тарахтелке доедет до деревни пока найдет участкового да пока они вдвоем вернутся, я успею уйти.

Лихорадочно сматывая палатку и рассовывая в рюкзак свое имущество, я уже прикидывал, как быстрее оторваться от преследователей, но тут вспомнил про откопанного бойца. Что — же, придется делать времянку.

Засыпав раскоп и соорудив над ним крест из березовых веток, я положил на холмик ржавую каску бойца. Затем взвалил на себя рюкзак и двинулся в сторону деревни. Идти решил по той же заброшенной дороге, что приехал егерь. Раз уж он проехал то и я пройду. Услышу, если он назад будет возвращаться. Однако навстречу мне никто не попался. К вечеру я был в деревне.

Как и следовало ожидать, возле покосившейся избы сторожа моего джипа стоял заляпанный грязью милицейский УАЗик, а на скамейке у забора восседал местный участковый — невысокий пожилой майор с морщинистым лицом и грустными глазами собаки — водолаза. Пока я окруженный гавкающей сворой дворняг приближался к дому он, демонстративно закурив сигарету, пускал дым кольцами. За заборами вдоль улицы то и дело мелькали любопытные лица местных.

— Как говорится на деревне ни скрыться, ни спрятаться! — ухмыльнулся я, протягивая руку участковому.

— Не уйти от придирчивых глаз! — неожиданно весело подмигнул он мне, вставая с лавочки и пожимая протянутую руку.

— По какому делу к нам прибыли?

— Хотел порыбачить, да клева нет.

— Оружие, запрещенные предметы при себе имеете?

— Оружие имею, а запрещенных предметов нет, — тяжело опустился я на скамью, сваливая рядом свою поклажу.

Участковый заметно оживился и хотел задать следующий вопрос, но я, молча, достал разрешение на оружие и, выдернув карабин из чехла, сунул ему под нос.

— Не волнуйтесь товарищ майор, не заряжен. Магазин ношу отдельно.

Глаза его опять приняли сонное выражение и остановились на моем рюкзаке.

— А вот это дудки! — раздраженно сказал я, — только под протокол с понятыми!

Протоколы составлять он не любил. Вся его фигура выражала желание, не напрягаясь доработать до пенсии. Однако это желание боролось с желанием получить звездочку на погоны. Он уже совсем было решился составить протокол досмотра, но я быстро разрешил его сомнения.

— Может по стакану? У меня с собой есть, — пнул я рюкзак, в котором звякнула бутылка водки. — А дед нам свою хату предоставит.

— Предоставишь дед? — спросил я у закрытых ворот.

Калитка в воротах, утвердительно скрипнув, открылась и в проеме обозначилась качающаяся личность в брезентовом плаще.

— Если нальете, нет проблем!

Через час, захмелевший Василич, так звали участкового, уже по — свойски хлопал меня по плечу, закусывая моей тушенкой.

— Да не переживай ты, москвич. Ничего тебе этот придурок — егерь не сделает. Вот он у меня где, со своими платными охотами!

Василич, грохнув кулаком по столу, показал, где у него этот егерь. Потом он принялся рассказывать о том, как егерь водит приезжих охотников без путевок на кабана и медведя, получая за это огромные деньги.

— Хоть бы раз, падла, мясом угостил! Ну да ладно, попадется он мне!

Глаза его сверкнули недобрым огнем.

— Ты только смотри, из леса стволы да взрывчатку не тащи! У меня здесь своих малолетних идиотов хватает.

Далее он поведал о местной молодежи, которая возит из окрестных лесов весь железный военный хлам и сдает его в райцентре в чермет.

— Бывает, подрываются, когда снаряды раскручивают. А мне такие ЧП ни к чему. Мне до пенсии два года осталось.

Он грустно посмотрел на пустую бутылку и тяжело поднялся из-за стола.

— Все, поехал. Ночевать у деда оставайся. Он не откажет. Поздно уже, да и выпил ты.

Когда за окном затих шум двигателя УАЗика, я спросил у деда:

— А что, у вас тут молодежи заняться нечем, кроме как железки из леса таскать?

— Чем — же тут займешься родимый? — пробурчал дед, — колхоз развалился, ферму и МТС закрыли, коров порезали. До райцентра почти сто километров. Вот и тянут, кто что может, пьют да морды, бьют друг другу. Я то, что у меня пенсия, а молодым кто не уехал, откуда деньги брать?

Он вздохнул и бросил на лавку старый залатанный матрас.

— На-ка вот постели себе.

Я лежал на узкой лавке с открытыми глазами, заложив руки за голову. Луна, пробиваясь своим светом сквозь немытое оконце, таращилась из-за туч. В голову лезли всякие мысли возвращавшие к городской жизни.

Завтра домой. А что дома? Работа, да пустая квартира одинокого сорокалетнего мужика.

Потом пришел тяжелый сон, больше похожий на бред. Я стою в глубоком раскопе, с черными человеческими костями и черепом. Пытаюсь засыпать их, кидаю землю лопатой, но раскоп обваливается на меня и тяжелый пласт земли давит на грудь. Ужас охватывает все существо до дрожи. Но тут приходит осознание того что это сон и от радости я просыпаюсь весь в поту.

На моей груди сидит черный кот, с наглой круглой мордой перебирая лапами, мурлычет и внимательно смотрит мне в глаза.

— Тьфу, черт будь ты неладен!

Сбрасываю его с себя дрожащими руками. Кот обиженно фыркает и вьется под ногами деда, который возится с дровами у печки.

— Правильно Черныш буди его, — ухмыляется он.

Наскоро умывшись и попив чаю, прощаюсь с дедом, завожу свою колымагу «Гранд Чероки» 90 года и трогаюсь по разбитой проселочной дороге.

Ну, вот и все. Теперь домой.

Примечания

1

«бакелит» — вид пластика

2

«халхинголка» — советский шлем СШ 36. «Сохран» — хорошая сохранность

3

«Красные» — официальные поисковые отряды

4

«смертник» — до 1942 года записка с данными бойца

5

«фискарь» — сокращение от названия производителя лопат фирмы «Фискарс»