Ты так хотел, как я боялась. Интим. Безвиз. Ревю

Виолетта Лосева

Если знакомые считают тебя красивой и неприступной и спрашивают тебя «Как дела?», а потом, не дождавшись ответа, начинают говорить о другом, если мужчина, который пытается ухаживать за тобой, не решается прямо сказать, чего же он хочет, если родные жалеют тебя, считая, что при твоей внешности и уме, ты могла бы блистать, но вместо этого жизнь тебя сломала… то, рано или поздно, ты все равно задумаешься, кто еще виноват во всем этом, и, наверняка, найдешь кого обвинить.

Глава 1. Середина 90-х. «Ничего у нас с тобой не выйдет, милая»

«Вот и пришло время любви, — с тоскливой иронией подумала Ира, положив трубку на рычаг, — Пора, наконец, прекратить строить из себя примадонну. Будь, как все. Мужчина пригласил тебя поужинать. Не отказывай ему. Ты, практически, одна. Ты, практически, свободна. Будь женщиной. Будь, как все.»

Она устало опустилась в кресло. То, что в мыслях два раза промелькнуло «практически», ничего не меняло. Та, именно, «практически». Несмотря на наличие не совсем смягчающих, но немного смущающих обстоятельств в виде мужа Эдика. Практически, уже и не мужа…

Могу я хоть на один вечер выбросить из головы все — работу, родителей, Марину с ее проблемами, Эдика с его занудством? Может быть, из таких вечеров и состоит вся жизнь? В конце концов, кто знает, что именно будешь вспоминать потом. Как улыбался твой ребенок? Как гладил тебя по голове отец? Или как ты засыпала в объятиях мужчины, не думая ни о чем?

И, хотя мужчина, который пригласил ее сегодня в ресторан не был ни любимым, ни молодым, ни красивым, ни привлекательным, он был мужчиной, а ей сейчас до боли хотелось остановиться, перестать воевать, перестать чувствовать себя умнее всех, хотелось быть женщиной. Сидеть в прохладном зале. Пить дорогое вино. Хмелеть и слушать пустой непринужденный разговор. А потом — оказаться в его постели… И чтобы он испытывал чувство благодарности к ней… А она… Она бы чувствовала себя просто женщиной.

Так и случилось.

На столике в ресторане горели две свечи так, что она видела лицо Антона в полумраке — доброе симпатичное лицо, слегка тронутое усталостью, полное внимания и симпатии к ней. Она отвыкла от такого внимания — когда мужчина обращается только к ней, когда все его шутки обращены к ее настроению, когда каждое его слово предполагает подтекст.

Им обоим было ясно, чем закончится этот вечер. И они, хотя и по-разному, но оба хотели этого. Возможно Антон был бы так же мягок и внимателен к любой другой женщине, оказавшейся сейчас с ним за одним столиком, но она отметала от себя такие мысли. Недалеко от них — за другими столиками сидели более молодые, более красивые, наверное, более богатые мужчины со своими спутницами — тоже красивыми, нарядными и смелыми, привыкшими к мужскому вниманию.

Ира не смотрела по сторонам. «Получай удовольствие», — говорила она себе. Со стороны они выглядели на редкость гармоничной парой: седеющий мужчина, который гладил и ласкал взглядом свою спутницу, и красивая женщина с голыми плечами, с замысловатой прической, тонкими смуглыми руками.

— Тебе здесь нравится? — спросил Антон, дотрагиваясь до ее руки.

— Да, очень, — рассеянно проговорила Ира.

— Ты любишь бывать в таких местах?

— Не знаю. Я не часто бываю в таких местах.

— Почему?

Ира улыбнулась. Ей не пришло в голову сказать, что деньги, которые он заплатит за ужин, равнялись ее месячной зарплате.

— Я уверен, что у тебя много поклонников.

Провокационное утверждение. Она не соглашалась и не возражала. Просто смотрела на него. Улыбалась и молчала.

— Или я не прав?

— Тебя это действительно интересует?

— Конечно!

— Почему?

— Или, может, тебя мучает какая-нибудь неразделенная любовь?

Ира опять улыбнулась.

— Какая-нибудь? Нет, наоборот.

— Как это?

— Меня мучает отсутствие неразделенной любви.

— Наверное, ты не знаешь, как это страшно.

— Не знаю.

— Конечно, с твоей красотой тебя все любят.

— За красоту никто не любит… Все хотят, но не любит никто.

— А ты веришь в любовь с первого взгляда?

— Я вообще в любовь не верю.

Антон поднял бокал.

— Давай выпьем за то, чтобы ты поверила… Сколько мы с тобой знаем друг друга? Никогда не говорили откровенно. Я — за полную откровенность. Часто люди хотят одного и того же, но женщина считает своим долгом сказать «нет». Да еще в такой форме, что потом не знаешь, как к ней подступиться. Отшивает, одним словом. Мне кажется, ты — не такая.

— А какая?

— Я тебе сейчас расскажу. А ты меня поправишь, если я буду неправ. Какие мужчины тебе нравятся?

— Ты хочешь, чтобы я сказала — похожие на тебя?

— Я хочу, чтоб ты сказала правду.

— Это прозвучит слишком самоуверенно.

— Тебе не помешает немного самоуверенности.

— Хорошо. Умные. Намного умнее меня.

— Хороший ответ.

— Ты — один из них.

— Правда?

— Да…

Помолчали.

— Что еще ты хочешь узнать? Ты, кажется, хотел мне рассказать обо мне? О том, что ты обо мне думаешь?

— Я думаю, что, если бы сейчас я стал признаваться тебе в любви, ты подняла бы меня на смех.

— Правильно.

— Ты предпочитаешь, чтобы тебе прямо говорили, что от тебя хотят. И боишься этого. И когда тебя приглашают в постель, ты делаешь вид, что не понимаешь, о чем речь.

— Откуда ты знаешь? Ты же еще не приглашал меня в постель?

— До сегодняшнего вечера я был уверен, что ты поведешь себя именно так, как я описал.

— Пока еще не знаю. Но к концу вечера все должно проясниться, правда?

— Наверное.

— Еще я мог сказать, что тебе с мужчинами не везло. Им нужно было что-то попроще. Я удивляюсь, что ты, при таком опасном сочетании необычной красоты и необычного ума, вообще вышла замуж.

— Я вышла замуж за человека, который не видит ни того, ни другого.

— Почему же он женился на тебе?

— Наверное думал, что влюбился. А оказалось, что внутри у него — только он сам, собственной персоной, и его проблемы.

— А почему ты вышла за него?

— А я всегда нравилась мужчинам намного старше себя. Когда мне было 17, за мной ухаживали тридцатилетние. Когда мне было 20, на меня смотрели те, кому за 30. Я была очень скучная и серьезная.

Ира засмеялась.

— В компании сверстников я чувствовала себя как белая ворона. Мне приходилось дурочкой прикидываться, чтобы кому-то понравиться. Вместе с тем, я знала, что всю жизнь так ломать себя не смогу. Встретила Эдика и поняла — вот человек, с которым мне не нужно притворяться.

— Это уже много.

— Это много, но недостаточно для счастливого брака. Сейчас я почти уверена, что женщины, которых считают счастливыми, всю жизнь притворяются и ломают себя. Я очень долго хотела отдать ему больше, чем он мог взять. А потом мне стало все равно.

— Но мужчин у тебя было мало.

— Да.

— Сколько?

Ира рассмеялась.

— Думаю, гораздо меньше, чем у тебя женщин.

— Ну о моих женщинах мы поговорим потом. И все-таки?

— С мужем — трое.

Антон улыбнулся. Ее прямота и откровенность подкупала. И вместе с тем… Женщина не делает таких признаний, если собирается провести ночь с мужчиной. Или делает?

— Ты никого из них не любила?

— Никого.

— Зачем же тогда…

— Хотела узнать, как это бывает с другими.

— Ну и как?

— Да никак. Поняла, что это не для меня — переспать с кем-то, чтобы поставить галочку. Загнуть палец?

Антон замолчал. Разговор вышел за рамки, определенные им для себя. Теперь он уже не хотел сильно углубляться в эту тему, чтобы к концу ужина она не сделала вывод, что ей нет смысла загибать еще один палец и присоединить его четвертым к списку мужчин, которых она не любила.

Ира с интересом посмотрела на него. По дороге сюда она давала себе слово быть глупенькой, покладистой, легкомысленной и очаровательной. Такой, какой должна быть девушка на случайном свидании со старым приятелем. И не смогла. Вот и он уже не знает что делать, как продолжить разговор.

— Ну что ж, выпьем за твоего четвертого мужчину? — Антон поднял бокал и посмотрел ей в глаза.

— За тебя, — просто ответила она.

— Ты поражаешь меня, — Антон покачал головой, — Что я должен сейчас сделать?

— Вот это — по-мужски, — Ира насмешливо окинула его взглядом, — Окей. Ты должен посмотреть на часы и сказать, что мы уже очень долго здесь сидим, что ты купил эскиз кисти Ренуара и повесил у себя в спальне. И очень хочешь его мне показать.

Антон смотрел на нее ласково, но настороженно. Ни одна женщина не соблазняла его так странно и красиво. Или она смеется над ним?

Он решил подыграть. Посмотрел на часы.

— Мы действительно здесь засиделись.

Потом он рассмеялся.

— Только я не купил Ренуара. И у меня нет спальни. Одна комната — в роли столовой, гостиной, спальни и так далее…

Ира продолжала игру.

— Но ты же не можешь просто пригласить меня на чашку кофе или послушать музыку. Это было бы так банально. Придумай что-нибудь… Чтобы я до последнего момента была уверена, что ты пригласил меня полюбоваться видом из окна твоей столовой и гостиной.

Антон шутливо хлопнул себя по лбу.

— Придумал! Я покажу тебе свою новую кофеварку.

— Это, конечно, похуже, чем Ренуар, но… годится…

Когда они сели в машину, Антон, не зажигая света, погладил ее по колену. Ира тихо вздрогнула и замерла, откинувшись на сиденье. Он провел рукой выше, внимательно наблюдая за выражением ее лица. Она ждала чего-то, и он ждал чего-то. Они смотрели друг на друга, он — боясь показаться смешным, она — боясь показаться недотрогой или наоборот.

— Тебе нравится? — спросил он, поглаживая ее ноги.

— Нравилось, пока ты не спросил, — ответила она.

«Кажется, мне лучше молчать», — подумал Антон, но не остановился. Поцеловал ее и ощутил аромат ее духов, вкус помады, теплое дыхание… Не ощутил только ответа на свой поцелуй.

Антон завел мотор и нажал на газ. Теперь они ехали молча. Он смотрел на дорогу, изредка поглядывая на женщину, которая сидела рядом и, казалось, боялась пошевелиться.

Вот то, о чем ты мечтала. Мечтала? Да, именно мечтала.

Ты едешь по ночному городу, и вокруг тебя — тысячи огней, и машин, и реклам, и людей. Ты — избранница. Вот она — жизнь, которой ты ждала. Богатый мужчина, красивая дорогая машина, галантное обхождение, легкий флирт, многозначительные фразы… Мужчина, который пытается угадать тебя. И ты понимаешь, что он это делает не для тебя. И странно было бы ждать другого. Он все делает для себя, и это естественно. Расслабься. Дыши легко…

— Куда мы едем, — спросила она.

— Ко мне, — коротко бросил он.

Отлично! Не нужно принимать решений. Он все решил сам. Не нужно мучительно ломать голову над вопросом — соглашаться или отказываться. Он сделал выбор за нее. И она была благодарна ему. Не дал понять, что она ему нравится, а потом занял выжидательную позицию, как это делали многие другие, а просто все решил за них. Именно это ей было и нужно.

Именно это?

Да, именно это.

Чему быть, того не миновать. И не сопротивляйся.

Ира погладила его по руке. Антон удивленно посмотрел на нее, и, когда она положила руку рядом с рычагом ручного тормоза, он просто накрыл ее руку своей, и так они ехали, молча, держась за руки, думая каждый о своем.

— Ну и где же твоя кофеварка? — шутливо спросила Ира, заходя в комнату.

Антон обнял ее и прижал к себе. Сквозь плотную ткань пиджака он чувствовал ее мягкое тепло и ток, который шел от нее, независимо от того, что она делала или говорила.

Он раздевал ее медленно, наслаждаясь каждым прикосновением. Она не помогала ему, просто обнимала за шею, пряча лицо у него на плече. Умным речам и глубокомысленным замечаниям не было места в этой сцене.

В первые мгновения ему показалось, что она отстраняется от него, пытается отодвинуться, выскользнуть из его рук. Он чувствовал какую-то настроенную гармонию между ними, и этот скрытый протест удивил его.

— Что с тобой? — спросил Антон, боясь показаться грубым.

— Подожди, — прошептала она отстраняясь.

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Нет, все хорошо.

Заглядывая ей в лицо, Антон попытался поцеловать ее, но она отвернулась, и он только коснулся губами щеки.

— Что с тобой? — спросил он уже спокойнее, — Ты устала?

— Нет, я не устала…

«В конце концов, — подумал он, — она пришла сюда не говорить о смысле жизни. Могла отказаться в любой момент. Я не насильник. А сейчас лежит со мной в постели… Что за комедия?»

— Ты меня не хочешь? — спросил он, когда Ира села на кровати. Он видел только ее бледную спину и провел по ней рукой.

— Не знаю…

— К чему тогда были все эти разговоры? Зачем ты сюда приехала?

— Не знала, что так будет

— Я что-то сделал не так?

— Ты все делал просто замечательно. Дело во мне. Я сама себе не рада.

— Ирка, — он сел рядом с ней, — Женщина должна уметь отдаваться эмоциям. Не думай сейчас ни о чем. Есть только ты и я.

Она устало посмотрела на него и опустила глаза.

— Тебе сейчас нужна просто женщина, да?

— Ира, не время сейчас выяснять. Зачем ты так все усложняешь? Мне нужна ты.

Чувствуя, что желание пропадает, он встал с кровати, но понимая, что выглядит слегка нелепо, расхаживая голым перед женщиной, которая вдруг решила выяснить, насколько она ему нужна, он снова сел на кровать так, чтобы не касаться ее.

— А зачем все так упрощать? — спросила она.

Антон разозлился.

— Ты помнишь, что ты говорила в ресторане?

— Я болтала Бог знает что… Просто болтала.

— Ну значит я не понял… И что теперь?

— От тебя зависит, — тихо прошептала она.

— О, Господи, — простонал он, закрывая ей рот поцелуем, практически, только для того, чтобы она не сказала больше ничего, что могло бы его остановить. Хватит, в конце концов, так уж заботиться о том, что ей нравится, а что — нет. Сроду не угадаешь. Довольно! Он обрушился на нее всей силой своего желания, они сплелись в приятной борьбе и… быстро скатились вниз с этой блаженной вершины. Обессиленные и опустошенные.

Потом наступила реакция. Ира сидела на краю постели, обхватив голову руками. «Как будто девственность потеряла», — раздраженно подумал он.

— Сделать тебе кофе? — спросил Антон.

— Нет, спасибо… Ты отвезешь меня домой?

— Хорошо.

Он взял свою одежду и вышел из комнаты. Когда он вернулся, Ира была уже одета. Красивая женщина. Как с картины художника. Смотрит виновато…

— Я не хотела все испортить…

— Не думай об этом. Все было прекрасно.

В машине они молчали.

— Я позвоню тебе, хорошо? — спросила Ира, когда они остановились у ее дома.

— Конечно, я буду ждать, — ответил он, целуя ее на прощанье.

«Загни еще один палец, милая, — думал он с горечью, проезжая по ночному городу, — Хорошо хоть обошлось без истерики. А ведь могла бы обжечь… Но не обожгла. И не согрела. Нет, милая, ничего у нас с тобой не выйдет. Тебе не мужчина нужен, а статуя. Или словарь фразеологизмов. А с живым мужиком тебе делать нечего…»

«Еще один вечер, о котором я не буду вспоминать на старости лет, думала Ира, засыпая, — Еще один мужчина, который ни в чем не виноват. Так что тебе, милая, нужно?»

На этот вопрос она так и не ответила.

Следующий день начался с раздумий на тему о чувствительности.

«Человек, который крепко спит, никогда не поймет человека, который спит чутко. Он может принимать этот факт головой, разумом, считаться с этим: не шуметь, не разговаривать громко, не включать свет — одним словом, уважать чувства другого, но он никогда не поймет его на 100%, потому что он чувствует по-другому. И тогда возникает искреннее: «Да что ж я такого сделал? Я и так говорил шепотом!». И получается — то, что для одного — шепот и ущемление прав, для другого — грохот и бессонница.

То же самое можно сказать о фразе «не делай из мухи слона». Для начала, определимся что для вас муха, а что — слон…»

Размышляя об этом, и, конечно же, в своих размышлениях имея в виду своего мужа, симпатичная молодая женщина шла по любимой улице своего родного города, но ни яркие плакаты, ни звенящие фонтаны, ни разноцветные витрины, ни шумный людской поток, не могли оторвать ее от невеселых мыслей.

Есть люди, который любую рану считают царапиной. Их называют бесчувственными или терпеливыми, холодными или самоотверженными — все в зависимости от ситуации. И, нужно сказать, что иметь с ними дело гораздо удобнее и приятнее, чем с теми, кто думает наоборот. То есть любую царапину считает раной.

Особенно это заметно в мужчинах. Им сама природа приказала быть сильными и мужественными, в то время как в реальной жизни они, как и женщины, как и любые другие живые существа, бывают всякими: слабыми и капризными, мелочными и ханжами, трусливыми и злыми. И, как правило (подчиняясь общим законам рода человеческого), свои царапины они часто считают ранами, а чужие раны кажутся им — ах, какая ерунда — царапинами.

Именно так: вот с таким дамско-жеманно-манерным «ах!».

Мужчины оглядывались на нее, но она знала, что этим все и закончится — с ней не знакомились на улице. Для этого она была слишком серьезной и, пожалуй, слишком красивой.

Ира зашла в кафе, чтобы выпить чашку кофе. В очередной раз удивилась тому, что чашка кофе сегодня стоит столько, сколько стоило пять автомобилей шесть лет назад — в буквальных цифрах. И… не отказала себе в удовольствии посидеть в тишине и прохладе и поговорить с собой, единственной собеседницей, которой были интересны ее взгляды на жизнь.

Ей хотелось посидеть в одиночестве и подумать о себе, но не пожалеть себя, а просто все разложить по полочкам. «Реши, в конце концов, — говорила она себе, — муж он тебе или не муж».

«Если бы он сам решил в конце концов, — думала Ира, — муж он мне или не муж».

Если бы он решил это для себя, и твердо сказал ей о своем решении, если бы он предпринял что-то сближающее их или, наоборот, разделяющее, ей было бы легче: тяжесть принятия окончательного решения не ложилась бы только на нее. Но он ждал чего-то. Звонил. Приходил. Молчал. Пытался лечь с ней в постель, и, получая отказ, уходил обиженный, а на следующий день снова находил повод позвонить.

Если бы не эти проклятые деньги, которые в их семейной жизни приходилось ставить во главу угла! Если бы можно было думать о нем, возможно даже оценить его, не учитывая того факта, что все держится только на ней и, если бы она не работала, то им просто нечего было бы есть. Если бы можно было закрыть глаза на его медлительность и равнодушие, и видеть только положительные качества — неприхотливость в быту, мягкость, готовность помочь!

Но так не получалось. Память услужливо подсказывала эпизоды из нескольких лет совместной жизни, когда в самые трудные моменты его не было рядом, а если он и был рядом, то… беспомощно разводил руками и ничего не мог предпринять.

А еще эта его противная черта: делать что-то для себя, но выставлять это таким образом, как будто он старается для других. В частности, для нее.

Ира закурила.

Когда-то давно, лет десять назад, один из бывших приятелей сказал ей: «Тебе это не идет. Курить — это занятие или (если хочешь) порок деловых или роковых женщин. А ты — женщина милая». Тогда ей нравилось считать его своим возлюбленным, хотя до постели у них так и не дошло. «Я была такая юная и гордая», — думала Ира, вспоминая этого парня. А на самом деле, наверное, она была тогда просто трусливая и глупая. Он настаивал ровно столько времени, сколько ему хватило понять — тут он ничего не получит, все так и кончится умными разговорами и глубокомысленными взглядами.

Сейчас она курила много и небрежно, уже не думая о том, соответствует ли это ее имиджу. Окружающие мужчины относились к этому спокойно: такая женщина имела право на прихоти, на капризы, на пороки, на возможность быть собой. И только некоторые из них понимали, что сама она не признает за собой этих прав и только мучается от того, что не может ими воспользоваться.

И лучше об этом не думать, не копаться в себе, не искать причин, почему ты такая, а не другая. Счастливы те, кто не роется в себе?

Как там у Колина Маккалоу? Как там у тех, кто поет в своем терновнике? Каждый поет свою песню? Хорошо, прожив эдак лет девяносто, сказать себе — я отлично исполнил весь репертуар, не сбился, не сфальшивил, не перепутал слова и музыкальные знаки. А в молодости ты и сам не знаешь что тебе петь, о чем петь, кто будет тебе аккомпанировать и где она твоя песня и есть ли она — твоя — вообще.

А что делать, если молодость (и, соответственно, как говорят умные люди, глупость тоже) затянулась и до тридцати лет ты так и не решила, что именно тебе нужно в жизни? Что делать, если муж пожимает плечами на твои вопросы о дальнейшей жизни и стремится перевести разговор на другую тему, чтобы не «нарваться» в очередной раз на буйное выяснение отношений? И он даже не понимает, что слезы и скандалы давно уже закончились и это… намного страшнее, чем самые нелепые ссоры и выяснения…

Безалаберный, бестолковый и амбициозный… Ужасный коктейль!

Если знакомые считают тебя красивой и неприступной и спрашивают тебя «Как дела?», а потом, не дождавшись ответа, начинают говорить о другом, если мужчина, который пытается ухаживать за тобой, не решается прямо сказать, чего же он хочет, если родные жалеют тебя, считая, что при твоей внешности и уме, ты могла бы блистать, но вместо этого жизнь тебя сломала, если ты вынуждена работать с утра до вечера, чтобы прокормить… семью, которой у тебя, как будто, уже и нет,.. то, рано или поздно, ты все равно задумаешься, кто еще виноват во всем этом и, наверняка, найдешь кого обвинить.

Но главное для тебя — найти и свое место на скамье подсудимых, определить степень своей вины и исправить хотя бы то, что можно исправить и что зависит от тебя.

Кофе оказался густым и обжигающе горячим.

За соседним столиком сидели две подруги — молодые, нарядные, веселые. И Ира уже без боли, без сожаления, без досады, но с какой-то ироничной грустью, подумала о том, что так и не воспользовалась ни своей молодостью, ни своей красотой, ни своим умом, чтобы взять что-то от жизни, что то лежащее совсем рядом. Что-то… известное вот этим двум девчонкам — не очень красивым, не очень умным (судя по некоторым словам), и даже не очень воспитанным (судя по громкому смеху).

Ира встала и пошла к выходу. Солнце блестело на крышах домов, не просохших еще от ночной росы, и, глядя на сверкающее вокруг великолепие, она с надеждой сказала себе: «Все еще может быть хорошо. Все самое лучшее должно быть впереди. Нужно только подождать! Вон как все легко у Маринки, у Оли… Как все легко! Так и у меня должно быть.».