Теория Фокса

Вильям Топчиев, 2019

Торговец идеями Джималоун, он же Джим-одиночка, нарушил единственное правило черного рынка – хранить молчание. Теперь в отчаянной попытке спасти дочь ему предстоит найти свою последнюю идею – обнаружить источник компьютерного вируса, парализовавшего планету. Следы ведут в Китай, где Джим попадает в эпицентр событий.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Теория Фокса предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Посвящается Владимиру Н. Южакову

— Чего ты так боишься?

— Что у меня не хватит времени.

— На что?

— Чтобы понять, где мы.

Глава 1

— Скажи, за что ты меня убил?

Они сидели, всматриваясь друг в друга.

— Так всё же за что? — повторил он, держа руки в карманах. — Надеюсь, у тебя была хорошая причина. А то ведь, согласись, как-то глупо умирать из-за нелепости, а?

Его лицо свело судорогой.

— Я не понимаю, о чём ты, Нельсон.

— Не понимаешь, Джимми? Ну, так послушай. Забавная история вышла сегодня ночью. Забавнее не бывает… Давай я расскажу, и мы посмеёмся…

Шапки на нём не было, ветер трепал непослушные тёмные волосы, уже слегка подёрнутые сединой.

— Ну, так вот, представь… Представь себе, Джимми, сижу я с покупателем лицом к лицу. Вокруг полный мрак — только я, он и лампа. Всё как всегда, обычная продажа. Деньги уже на счету, я передаю ему идею. Наизусть, по словам. Медленно, не спеша, как телеграмму зачитываю. Он ждёт до самого конца. И затем спокойно, не говоря ни слова, протягивает мне утренний выпуск «Уолл-стрит Джорнал»… И прямо на первой странице: «Японский золотой запас пропал»… Дальше и читать не надо, всё и так понятно. Слово в слово — идея, которую я ему только что продал. Твоя идея, Джим!

Джим сидел на самом краю скамейки, ссутулившись, как будто холодное осеннее небо давило ему на плечи.

— И вот, — продолжил Нельсон, — мы сидим напротив друг друга в кромешной темноте, и вдруг до меня доходит, что лишь самый последний бездомный в самом дальнем углу нью-йоркской подземки ещё не в курсе… Что может быть страшнее? А, Джим? Продать уже слитую журналюгам идею!

Он замолчал; доносилось лишь обрывистое дыхание, его скулы свело в приступе ярости.

— Джим, ты когда-нибудь пробовал продать дилерам разбавленный кокаин? Целую тонну левого порошка? Причём так, что сам ты узнаёшь об этом последним?.. Тебе когда-нибудь бывало страшно, по-настоящему страшно? Так, чтобы дрожали колени и хотелось залезть под стол?

Взгляд Нельсона источал ненависть.

— Так вот, расскажи мне, Джим, зачем же ты её слил? Зачем ты меня убил?

Джим вздрогнул и отвел глаза. Затем, наконец, прошептал:

— Верни ему деньги.

— Вернуть?.. Ему?.. Деньги?! — Нельсон уставился на него. — Ты совсем потерял рассудок?! Ты забыл, кто я?! Это продавец ещё может вернуть деньги. И, может быть, покупатель его даже пощадит. Но я, я же не продавец! Я же оценщик, один из трёх во всём Нью-Йорке, будь проклят этот чёртов город! Все эти деляги, когда им надо найти цену идеи, идут ко мне. Ведь как узнать цену, не зная идеи? А если знаешь, то зачем тогда платить? Каждая третья сделка, каждая третья идея идёт через меня. Сотни, сотни идей за последние тридцать лет… И ведь я помню каждую…

Он вдруг побледнел и стиснул руки.

— Они… Все эти покупатели и их самые сокровенные секреты… Эти сумасшедшие коллекционеры, заплатившие за идеи миллионы… Знаешь, что они сейчас делают? Я ведь вижу их лица, прямо сейчас!.. Все они, до единого, эти сотни покупателей, проснулись сегодня и узнали, что я заговорил. Их оценщик заговорил! Это как если узнать, что твой банкир сошёл с ума и начал раздавать деньги прохожим. Слив сегодня одного, кого я солью завтра?

Он прикрыл глаза рукой. Двух пальцев на ней не было. Вместо них ладонь рассекал давний, грубый рубец. Его исковерканная рука казалась одним длинным щупальцем.

— За всё время было лишь четыре случая, чтобы оценщик заговорил. И ни разу — ни разу, Джим! — он не дожил до утра. Такое не прощают… Я мёртв! У меня на груди мишень размером в пол-Манхэттена. И повесил её ты. Меня убил ты, Джим…

Воздух между ними застыл.

— Скажи им, что это продавец. Что это — моя вина, — прошептал Джим, пар шёл у него изо рта.

Глаза Нельсона вспыхнули, в горячке, в приступе отчаяния он смотрел на него, как будто отказываясь поверить в происходящее.

— Джим!.. Да ты сам себя слышишь?! Они же не знают о тебе, что идеи — твои! Чёрт тебя возьми, да ты же сам настаивал, чтобы о тебе никто не знал! И ведь я, идиот, согласился — быть и продавцом, и оценщиком… Как же глупо получилось… Это конец…

Нельсона всего трясло. Его искусанные, синие губы дрожали. Вдруг он резко развернулся и посмотрел на Джима в упор.

— Ты же всё это знал, да? Ты ведь знал, что это мой приговор?

Джим закрыл глаза, затем кивнул.

— Знал, что, сливая идею, ты убиваешь меня? И всё равно слил?

Джим снова кивнул.

Нельсон вдруг замер, и лишь на виске у него пульсировала артерия. Затем он засунул руку в карман, достал термическую гранату и поставил её между ними… Взрыватель был взведён.

— Ты ведь знаешь, что это?

— Да… — Джим оторвал взгляд от гладкого цилиндра и посмотрел Нельсону в глаза. — Уничтожитель идей.

— В радиусе пяти метров не останется и байта информации. Даже по ДНК не смогут опознать… — Нельсон тяжело дышал. — И вот теперь, когда нас ничто не отвлекает, всё-таки поведай мне, Джим. Зачем ты меня убил?

Джим поднял голову и огляделся по сторонам. Он сам не знал, почему так любил эту часть Центрального парка — ту, где лес скатывается к озеру. Прелый запах листвы и грибов, торчащие из воды и все во мху, коряги. Уже наполовину опавшие кроны деревьев. Почти голые клёны вперемешку с держащимися до последнего дубами, струящийся сквозь них свет, отдающий своё последнее тепло. Единственное место в центре бетонного муравейника, где ещё можно было остаться наедине с собой.

— Нельсон, — сказал он наконец, — твой покупатель работает на Центральный банк. ЦБ Японии.

Нельсон побледнел.

— Быть не может! Я проверял.

— Может. И есть. Это государство.

Непослушными пальцами Джим расстегнул молнию, достал из нагрудного кармана помятую фотографию и протянул Нельсону. На ней двое садились в машину.

— Того, кто слева, ты знаешь.

— Покупатель… — прошептал Нельсон.

— А справа, — сказал Джим, — это замглавы Центрального банка.

— Где… Где ты взял это фото? Оно… настоящее?

— Это государство, Нельсон. Сто процентов. Твой покупатель — государство…

Нельсон зажмурился и как-то весь сжался, схватился рукой за голову.

— Почему?! — простонал он. — Почему ты не сказал раньше?

— Я сам узнал только вчера. Твой телефон был выключен…

— Нее-е-т!.. Треклятая Зоя! Проклятый вирус! Телефон же не работает!

— Я так и подумал. Но найти тебя не смог… Я сделал всё, что мог, Нельсон. Но ты нарушил правило. Моё единственное правило: никаких властей… Когда я узнал, единственное, что оставалось, это уничтожить идею. Рассказать её всем… И я её слил…

— Ты хочешь сказать… — Нельсон задыхался, — что вот из-за этого… Из-за этого своего глупого принципа ты меня убил? Не захотел поступиться, чтобы меня спасти?!

— Это было моё единственное условие, Нельсон. Тогда, два года назад, мы договорились: никаких властей. Никаких государств. Ты обещал.

— Да мало ли какие условия! — закричал Нельсон. — Мало ли кто что обещал! Это же жизнь! Моя жизнь! Ты что, не мог переступить через себя? Всего один раз? Государство… Ну и что такого, что государство?! Неужели я, человек, для тебя совсем ничего не значил?

Джим лишь покачивался, закрыв глаза.

— Так будь ты проклят, Джим! Трижды проклят. Ты не человек, нет! Вот так вот просто взять и убить…

Нельсон вынул из кармана руку с зажатым детонатором, его губы дрожали.

— Почему государства? — простонал он.

— Ты никогда раньше не спрашивал, — сказал Джим и посмотрел на него.

— А я раньше и подумать не мог, что погибну из-за этого. А вот теперь мне интересно. Так почему же государства, Джим?!

— У нас не хватит времени.

— О, нет! — сорвался Нельсон. — С этой скамейки ни ты, ни я уже не встанем. У нас всё время мира… Так что давай, рассказывай, ты, ублюдок! Я хочу знать, почему умираю…

Джим попытался заговорить, но горло пересохло. Где-то вдали, из глубин города, урывками доносился звук полицейской сирены. Она завывала, пульсируя, и Джим вдруг почувствовал, как всё его тело сковало, холодные мурашки пробежали по спине.

— Так при чём здесь государство?! — прорычал Нельсон.

— Обман, — выдавил из себя Джим. — Государство — это обман… Крысиная стая, паразитирующая на людях… Обман… Я его ненавижу всем нутром, как кошки ненавидят собак. Вот почему.

— Чёртов одиночка… Джималоун… — Нельсон простонал, вцепившись себе в волосы. — Будь ты проклят! Да будь ты трижды проклят!.. И кого же оно обманывает?!

— Всех. Абсолютно всех.

— Меня. Меня оно тоже обманывает?

— Оно всех обманывает, Нельсон.

— Меня не интересуют все. Как оно обманывает меня? Меня, чёрт тебя возьми!

— Да во всём, Нельсон.

— Хватит! — он закричал в голос, тряся детонатором. — Хватит играть со мной! В чём оно обманывает меня?!

Джим затих.

— Ты же экономист, Нельсон.

— И что?!

— Ты потратил десяток лет, изучая экономику в Гарварде. Неужели ты не заметил, Нельсон? Вся эта твоя экономика — это гигантский обман. Целая наука — одно сплошное мошенничество, созданное государством, чтобы манипулировать, чтобы отвлекать внимание.

— Бред, — Нельсон замотал головой.

— За всю историю ни один экономист не заработал и цента, применяя экономику на практике. Они все либо преподают её, либо раздают предсказания. И все сидят на грантах и зарплатах. Никто экономику не применяет! Спроси меня почему.

— Бред!

— А потому, — продолжил Джим, — что ни один закон экономики не работает. Ни один!

— Бред!

— Возьми любой закон. Любой. Вот хоть закон спроса и предложения. Ведь что он говорит? Цена падает, спрос растёт, да? Возьми роскошь — что будет, если ты решишь продавать сумки Шанель по сто долларов? Кому они будут нужны? Возьми рекламу — ты увеличиваешь цену, направляешь её на рекламу и продаёшь ещё больше. Да в конце концов, посмотри на рынок акций! Самый большой рынок из всех. Что происходит, когда цена растёт? Все хотят купить. А когда падает? Помнишь прошлый биржевой крах? Бесконечная череда примеров, когда закон спроса и предложения даёт сбой. И знаешь почему? Да потому что он не работает. Вообще.

На лице Нельсона застыла гримаса боли.

— Ни один закон экономики, — продолжал Джим, — не воспроизводим. В физике или химии если проводишь два одинаковых эксперимента, на выходе будет один и тот же результат. В экономике же ни один эксперимент нельзя повторить. Вообще ни один! Поэтому их предсказания не работают. Да и потом, Нельсон… Ты ведь оценщик. Скажи, ты хоть раз видел стоящую идею, которую бы отдавали бесплатно?

Нельсон молча смотрел на него.

— А экономисты, — продолжил Джим, — раздают свои идеи направо и налево… Если бы они сами верили в то, что говорят, то были бы богаты. А нет… Все сидят на зарплате. Почему, Нельсон?

Джим замолчал. Ему на колено упал кленовый лист; он подобрал его и посмотрел сквозь него на свет. Солнце уже приподнялось над деревьями, и тусклый солнечный луч пронзил лист насквозь, обнажив кровавые прожилки, как вены, пульсирующие сквозь ещё недавно живую плоть.

— Наука, результаты которой нельзя ни воспроизвести, ни применить на практике. Которая не может создать ничего полезного. Как ты назовёшь подобную науку?

— Ты хочешь сказать, — проскрежетал Нельсон, — что все эти сотни тысяч людей, что они просто так?! Студенты, профессора… Нобелевские лауреаты?

— Нобелевская премия по экономике? Мошенничество. Вымысел. Фантом.

— Да что ты говоришь-то такое?! — Нельсон уставился на него.

— Не создавал Нобель никакой премии по экономике, — сказал Джим. — Ну, не создавал! Они придумали её в 1969 году.

— Они?!

— Государство. Нобелевская премия по экономике не имеет к Нобелю никакого отношения. Вообще никакого. Они просто присвоили себе бренд… Вставили имя Нобеля в название премии. Семья Нобеля пыталась было протестовать, но им быстро всё объяснили.

— И зачем им это нужно? Государству-то зачем всё это нужно?!

— Нельсон, скажи, а что такое государство? Кто это? Политики? Не больше чем пустобрёхи, которых волнует лишь, что скажут окружающие… Может быть, военные? Пушечное мясо в погоне за звёздочками. Кто ещё? Бюрократы? Серые, ничего не решающие мыши. Всё, что у них у всех есть, это лишь иллюзия… иллюзия власти… Так что такое государство, Нельсон? У кого настоящая власть?

Нельсон лишь тихо простонал.

— Есть только одна власть. Настоящая власть. Власть денег. И у кого она? Скажешь, у богатых? Нет, это всё пешки, мелочь. Сдача… Настоящая власть у того, кто печатает деньги. Тот, у кого в руках печатный станок, контролирует их всех — политиков, военных, бюрократов. Он и есть государство… Бенджамин Франклин, отец-основатель Америки, лицо Америки, смотрящее на мир с каждой стодолларовой купюры… Так вот, Бенни бы тебе подтвердил. Ведь кем он был? Скромным печатником, в подвале которого стоял единственный на всю страну станок, способный печатать деньги. Днём колонисты печатали купюры. А на ночь станок закрывали. И действительно, а вдруг кто-нибудь вздумает напечатать немного неучтённых денег, а?

— Ты… — запнулся Нельсон. — Ты хочешь сказать… что Франклин…

— Закрой глаза и представь себе, — сказал Джим. — Ночь, тёмный подвал, закрытый станок, дающий безграничную, абсолютную власть… И безвестный печатник, двести лет спустя снисходительно посматривающий на мир с каждой купюры… Ну что, всё понятно? Старик Бенни кое-что понимал в настоящей власти!

Через тропинку метнулась крыса. Они невольно проследили за ней взглядом.

— Отец-основатель нации печатал себе деньги?! Да ты с ума сошёл!

— Он сначала печатал деньги, а потом стал отцом-основателем. Чувствуешь разницу?

Нельсон сидел, не в силах пошевелиться.

— И что нужно, — продолжил Джим, — чтобы тебе никто не мешал спокойно печатать деньги? А прежде всего, чтобы никто о тебе не знал. Чтобы никто даже и не догадывался, чем ты таким занимаешься. Нужно прикрытие. Ореол загадочности и таинственности. И если ради этого придётся создать фальшивую науку, легенду прикрытия… Или фальшивую Нобелевскую премию, чтобы твои нобелевские лауреаты с важным видом обосновывали необходимость печатания ещё большего количества денег… Так что дело того стоит.

— Ты сошёл с ума… — выдохнул Нельсон.

— Что, не каждый день узнаёшь, что дело твоей жизни — обман? Что всё это подстроено теми несколькими ушлыми людьми на самом верху пищевой цепочки?

Джим раскачивался из стороны в сторону. Ветер скрипел в ветвях, срывая бурые листья, бросая их под ноги.

— Государство — крысиная нора, Нельсон. Куда ни посмотришь, везде одно и то же — крысы, управляющие толпой. Бесконечный цикл. Обман… Даже Нобелевская премия, и та фальшивая! Так чему верить?!

Нельсон согнулся пополам, как от боли. Затем простонал:

— Джим! Ну это же природа так устроена. Она полна паразитов. Это же естественная ниша! Комары, ленточные черви, ракообразные, кукушки. Ты что, думал, в человеческом обществе их не будет?

Джим не отрывал взгляда от земли, упёршись руками в скамейку.

— Но это не значит, — тихо сказал он, — что нужно иметь с ними дело.

Город гудел — он сливался в одну тревожную ноту, как расстроенная струна какого-то гигантского невидимого контрабаса.

— И вот… И вот из-за этого ты меня убил? — голос Нельсона задрожал.

— Я ведь просил одного, Нельсон. Лишь одного — не иметь с ними дел. Мы договаривались…

— Ребёнок… О, какой же он ребёнок! И какой же я дурак!.. — простонал Нельсон, схватившись за голову. Ещё долго он что-то бормотал про себя. Затем вдруг, не поднимая головы, прорычал:

— Где? Где ты их доставал?!

— Кого?

— Идеи! — взорвался Нельсон, сотрясая кулаком со взрывателем. — Где ты находил все эти идеи?! Откуда? У кого ты их брал?!

Джим замер и затем прошептал:

— Два плюс два равняется пяти.

— Не шути со мной! Вот только не сейчас!

— Синтезировал, — выдохнул Джим. — Я их синтезировал. В мире идей два плюс два может равняться пяти.

— Опять этот чёртов абстракционизм, — выкрикнул Нельсон. — Примеры! Дай мне примеры.

— Цикады.

— Что цикады?!

— Есть виды цикад, которые личинками проводят под землей 11, 13 и даже 17 лет. Прежде чем всем одновременно выйти на поверхность. И затем всем снова исчезнуть. Понимаешь, 11 и 13 — есть, а 12 — нет. Почему?

— Простые числа?

Джим кивнул.

— Делятся только на единицу и на самих себя. Хищнику или паразиту трудно синхронизироваться с ними. Если ты сидишь под землей 12 лет, то любой хищник с циклом в 6 лет или даже в 4 года подстроится под твой ритм. А просиди под землей на год дольше, и ты выживешь.

— Что за чушь? — Нельсон снова сорвался на крик, и парочка на скамейке у озера обернулась. — Цикады? Какое значение это может иметь? Как это вообще может быть важно?

— Стратегия, на которой основано выживание целого вида, как она может быть неважна?

— И где тут синтез?

— Биология, математика, — ответил Джим.

— Бред, это всё бред собачий. Где ты взял эту идею? На сдачу купил у коллекционеров? Так ты переплатил, Джим!.. Большое, дай мне что-нибудь большое! Давай!

— Зачем тебе большая идея?

— А чтобы не так скучно было умирать, Джим.

Он поднял руку со взрывателем, его глаза блестели.

— Ну хорошо… Вот тебе… большая идея. Теория замены частей тела.

Джим взглянул на Нельсона, но тот молчал.

— Человечество развивается волнами. Их ещё называют индустриальными революциями. Три волны, каждая как цунами, сметающая всё на своём пути. Паровая машина, электричество и потом — компьютеры с интернетом. Три волны цунами, три революции, что сформировали мир. Что у них общего? Ты не можешь увидеть будущее, если не поймёшь их природу.

— Хватит загадок! — выпалил Нельсон. — Говори прямо.

— Индустриальные революции — это замена частей тела. Каждая волна сделала ненужной одну из них. Что заменил паровой двигатель?

— Ноги?

Джим кивнул.

— Чтобы перемещать грузы, ноги стали не нужны. Достаточно поезда или машины. Вторая волна — электричество — сделала ненужными руки. Электрические инструменты, конвейер, а потом — роботы. Нужда в руках отпала. Затем пришла очередь нервной системы — компьютер с интернетом заменили её. Это была третья революция, третья волна. Стало возможным передавать информацию без человека. И заодно — память. Чтобы передавать и сохранять информацию, человек тоже больше не нужен. Что дальше? Что ещё осталось у человека? Что ещё можно заменить?

— Мозг?

— До мозга… Глаза и уши, Нельсон! Зрение и слух. Сенсоры! Раньше компьютеры не могли самостоятельно воспринимать внешнюю информацию. Они не понимали, что изображено на картинках, не распознавали звуки и речь. А теперь могут. Мы научили их. Компьютер получил зрение и слух. И поэтому сенсорная революция будет даже помощнее, чем пар, электричество и интернет.

— Она заменяет часть тела… — пробормотал Нельсон.

— Сначала ноги, руки и нервная система с памятью. Теперь — зрение и слух. Это повторение одной и той же закономерности.

— И при чём тут синтез? Как это всё применить?

— А просто посмотри в историю. Посмотри, к чему привели первые три волны, три революции. К гегемонии стран, которые их возглавили. Сначала Англии, потом — Америки. А ведь первая волна началась в Италии. Это всё с Галилея пошло. На церковном служении в Пизе он смотрел на колеблющуюся лампаду и от скуки считал свой пульс. И вдруг заметил, что, как бы быстро лампада ни колебалась, одно колебание всегда занимало одно и то же время.

— Маятник, — сказал Нельсон.

— Закон маятника, — Джим кивнул. — Длина маятника, а не его скорость или амплитуда, определяет время между колебаниями. Маятник дал Галилею то, чего ни у кого до него не было. Он нашёл способ измерять время надёжно и точно, а не с помощью песочных часов. И это положило начало науке.

— Религия породила науку… — пробормотал Нельсон, положив руку со взрывателем на колено.

— А когда поняла это, попыталась удушить в зародыше, но было поздно. Галилея было не спасти, но вирус науки уже вырвался на свободу. В год смерти Галилея родился Ньютон — он взял его наработки и изобрёл дифференциальные уравнения, которые позволили измерить изменения во времени. И это породило первую волну. И скоро подчинило весь мир. Англичанам, с их искусственными ногами, нужен был один работник там, где остальным требовались десять. И скоро маленький и Богом забытый островок на северо-западе Европы становится Британской Империей, а могущественная Италия сжимается до не более чем туристического направления. И поэтому мир говорит на английском, а не на итальянском. Наука решает, кому жить, а кому умереть.

Взгляд Джима остановился на гранате, он смотрел на её тусклый, холодный блеск. От неё веяло смертью.

— Идет четвёртая волна, Нельсон. Четвёртая революция — сенсорная. И она будет помощнее всех предыдущих, пройдёт как цунами, сметая всё на своём пути. Началась в Америке, как и первая революция в Италии. Но кто в ней победит? Скажи мне, кто станет новой Англией?

Тот помолчал мгновение и наконец произнёс еле слышно:

— Китай.

Джим кивнул.

— Чтобы натренировать сенсоры, нужны данные и программисты. Много данных и много программистов. И у Китая есть и то, и другое, как ни у кого другого. Китай станет новой Британией! Добро пожаловать в новый мир.

— Синтез, значит… — Нельсон замер, прикрыв глаза. — Но как ты это делаешь?

Джим вздохнул.

— Ты хотел большую идею? Ну, так держи… Что было самым большим открытием тысячелетия? Двойная спираль ДНК, код жизни. Что может быть больше? Знаешь, кто его открыл?

— Уотсон и Крик.

— Пара сумасшедших студентов. И ничего больше. Что один, что другой. Никто, абсолютно никто не воспринимал их всерьёз. Без оборудования, денег, без каких-либо глубоких знаний. Просто пара любителей-экспериментаторов… Знаешь, что у них было, какое оборудование? Кусочки картона и проволоки, из которых они лепили модель ДНК. Со стороны это всё выглядело, как какой-то школьный проект. Конкуренты приходили посмеяться… И у конкурентов было всё — приборы, деньги, поддержка и признание. И тем не менее, открытие тысячелетия сделали именно Уотсон и Крик. Спроси меня почему.

— Почему? — голос Нельсона был едва слышен.

— Они следовали трём железным правилам синтеза. Первое: никогда не казаться самым умным в комнате. Потому что самому умному никто не поможет… Чувство превосходства и собственной значимости — вот лучшие друзья несчастных аналитиков, затерявшихся на обочине истории. Истинные знания не даются заносчивым неудачникам. Свою дозу синтезаторы получают не от осознания того, что правы, а от процесса поиска правды… Это было главной ошибкой конкурентов: они были столь самоуверенными, что никто не хотел с ними разговаривать, делиться информацией. Они самоизолировались. А Уотсон и Крик слушали и слышали. Они разговаривали со всеми, и все им помогали. И это второе правило синтеза: слушать и задавать вопросы. Не спорить.

— Не спорить?

— Никогда, Нельсон! Это же бессмысленно — спор невозможно выиграть. Когда спорят, люди не слушают. Вместо этого, пока говорит другой, они думают, что сказать в ответ. И в результате никто никого не слушает. Все лишь говорят!.. Поэтому победить в споре невозможно. Невозможно переубедить соперника, если лишь он не захочет этого сам. Так что задача синтезатора — не пытаться убедить, а быть готовым к тому, чтобы убедили его самого. Спор бессмыслен…

Джим перевёл дыхание.

— Ну и третье, самое важное правило. Иди вдоль реки Сакраменто и подбирай самородки. Прямо с поверхности. Не ищи рассыпное золото, не трать жизнь на это. Никогда не копай.

— К чёрту загадки… — прорычал Нельсон. — Не сейчас…

— Идеи — как золото, Нельсон, бывают двух видов — самородки и россыпи. Тот, кто ищет рассыпное золото, отфильтровывает тонны песка и находит лишь крупицы. Можно провести всю жизнь, зарываясь в один маленький прииск, и найти лишь крохотные идеи. Так физики ничего не знают об органической химии. Химики понятия не имеют о физике звёзд. Они все с головой ушли в свои маленькие мирки, свои прииски. Это копатели… Но ведь можно пройтись вдоль русла реки и найти огромные идеи, блестящие самородки, размером с кулак, лежащие прямо на поверхности — точно, как первые путешественники Калифорнии. Они просто шли вдоль реки Сакраменто и подбирали с земли гигантские куски золота. Они никогда не рылись в земле. Зачем копать?

— Странник, а не старатель? — откинулся назад Нельсон.

— Синтезатор… Зачем тратить всю жизнь и рыться в одном месте, когда чуть дальше, прямо за изгибом реки, лежат огромные идеи-самородки? Они лежат там и ждут тебя! Надо их лишь подобрать. Уотсон и Крик были странниками. Они узнали главные идеи из химии, физики, кристаллографии… А их конкуренты были типичными копателями, зарывшимися в одном прииске. Самоуверенные труженики лопаты, отказывающиеся поднять голову и выглянуть из своей ямы. Вот так… Три правила… Синтез… Собственно, так я узнал, что твои японцы потеряли золото.

У Нельсона перехватило дыхание.

— Как, как ты распутал это дело? Где же золото?

Джим ухмыльнулся.

— Его уже давно нет. Растратили… Неужели ты всерьёз полагал, что государство по-прежнему хранит золото Японии? Золото, которое Япония передала им на хранение.

— Как… ты узнал?!

— Это совсем простое дело. Ответ лежал на поверхности. Понадобилось синтезировать всего три идеи. Фембеззлемент, групповая безответственность и обычная алгебра.

— Стой… Ты о чём?! Ты же мне говорил… То, что я рассказал покупателю… Там ни слова не было ни о каком фембеззлементе. И в статье ты тоже…

— Покупатель услышал то, что он должен был услышать. Продавая торт, кондитер не рассказывает рецепт. Зачем покупателю знать, откуда на самом деле пришла идея?

Нельсон прикусил нижнюю губу.

— Так что фембеззлемент, групповая безответственность и обычная алгебра. Вот всё, что нужно для того, чтобы узнать, что золото пропало.

— Фембеззлемент? — прохрипел Нельсон. — Что это вообще за слово-то такое?

— Чарли Мангер обнаружил его. Если покопаешься в его старых интервью, то найдёшь. Люди отдают свои сбережения государству на хранение. А оно их тратит, вернее, пускает на ветер. Государства очень хорошо умеют это делать.

Нельсон смотрел молча.

— У растраченных денег есть странный эффект. Они возвращаются в экономику в виде зарплат и государственных расходов. Рост зарплат ведёт к подъёму оптимизма и экономическому росту. Но люди не знают, что их сбережения растрачены, что их больше нет. Они по-прежнему считают, что владеют капиталом… И делают покупки, что ведёт к еще большему экономическому росту. Так государство удваивает ощущение благосостояния. Все выигрывают, если, конечно, не считать того, что капитал никогда не будет возвращён. Он был бездарно растрачен. Это и есть фембеззлемент. Всё, что ты даёшь государству, будет растрачено. Это в его природе.

Нельсон зажмурился и замотал головой. Джим продолжил:

— Далее — групповая безответственность. Если группа людей получает пользу от какой-либо вредоносной деятельности, но никто конкретный ответственности не несёт, такая группа продолжит этим заниматься. Особенно если они получают выгоду сейчас, а последствия наступят лишь потом. Это железный закон поведения групп. Посмотри на банкиров — они получают бонусы сегодня, а расплачиваться придётся, когда от них уже давно простынет след. Идеальный рецепт групповой безответственности. Государства работают по такой же схеме… Ну и, наконец, алгебра. В мире просто недостаточно золота. Возьми калькулятор и подсчитай, сколько его было добыто с начала истории человечества. Приблизительно, конечно, ведь никто не ведёт точный счёт. И ты увидишь, что все компании, банки и государства утверждают, что они владеют таким его количеством, которое намного превосходит объём добытого. Что это означает? Кто-то лжёт… И по-крупному. Угадай, кто?.. Вот так-то.

— И это всё? Ты нашёл ответ просто вот так, сидя на скамейке?

— Три идеи, три сильные модели указывают в одном и том же направлении. Это все доказательства, которые нужны. Нет нужды идти открывать хранилища, чтобы сказать, что золота больше нет. Государство украло его. Государство… Крысиная нора, говорю тебе…

Нельсон сидел, его плечи бессильно обвисли. С тоской он смотрел на бурые стены домов Вест-Сайда, едва видневшиеся сквозь завесу хмурых деревьев. Внезапно туча заслонила осеннее солнце, и ветер загудел в порыве. Как если бы ожидая этого сигнала, Нельсон вдруг весь побледнел, резко вытянул вперед руку с детонатором и посмотрел Джиму прямо в глаза. И вдруг оцепенел. Он видел его глаза, но в них не было страха. Нет, это был вовсе не страх. Это был воспаленный, горящий, страждущий взгляд алкоголика сквозь окно закрытого паба.

— Скажи, — спросил Джим. Его больной, шершавый голос прорывался сквозь шум ветра, — эти последние годы ты хорошо спал? Ты вообще спал?!

Нельсон смотрел на него, как оглушённый.

— А я не могу… — продолжил Джим. — Брежу немного, а потом лишь смотрю в потолок. И депрессия… Скручивает так, что не могу сказать и слова. У тебя была когда-нибудь депрессия? Настоящая, когда не можешь ответить кассиру, нужен ли тебе пакет? А я в ней живу каждый день…

Джим приглушённо вздохнул.

— Я ведь даже начал завидовать окружающим. Они не задаются лишними вопросами. Их обманывают — ну и что? Они счастливы, улыбаются. Смеются… Они же ничего не видят. И счастливы… Так почему я не мог быть, как все? Может, нужно было просто бежать вместе? Присоединиться? Быть счастливым!.. Для чего я здесь? Глупый синтезатор… Идеи? Да к чёрту все эти идеи! Какой в них смысл?! Я жалок… А ведь было время, я считал себя исследователем, путешественником, повстанцем. Шерлоком Холмсом теневых сообществ, Агатой Кристи группового поведения, Тесеем человеческой природы в поиске пути через лабиринт Минотавра. И кем оказался? Менялой. Делягой, продающим идеи по пятаку за штуку…

Его вдруг всего передёрнуло, и он прорычал:

— Так что хватит тянуть! Жми, Нельсон! Давай, жми! Покончим с этим…

Нельсон задрожал, посмотрел исподлобья, затем подхватил искалеченной рукой гранату и наклонился вплотную.

— Джим… — прошептал он, его стальные глаза блеснули. — Будь ты проклят. Будь ты проклят, Джим!

Затем Нельсон поднялся и, пошатываясь, побрел вниз по тропинке, длинными полами пальто цепляясь за пожухлую траву. Не в силах сдвинуться с места, Джим ещё долго смотрел ему вслед, пока он не растаял в тумане.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Теория Фокса предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я