Наследие Бурале

Вильдан А. Шарапов, 2022

В 1991-м году, близ Башкортостана, в селение Белый Рог произошло массовое убийство и поджог местного храма. Журналисты в один голос обвинили Ивана Салтыкова – владельца компании «Северный путь». Но дальше статей в прессе дело не пошло. Спустя десять лет Салтыков приглашает к себе единственного внука, чтобы раскрыть ему все тайны Белого Рога…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

В ПОЛЕ ЗРЕНИЯ ПАСКАЛЯ

Дзынь-дзынь — Фируза постучала ложкой о край казана.

— Солнце, давай за стол! — громко позвала она, выкладывая в большую плоскую тарелку вареные овощи и говядину. — Если сейчас же не придешь, все достанется твоему дружку! Да, Паскаль? — она улыбнулась и взглянула на пса, мирно спящего у дивана.

— Мам, пять минут! — донеслось из комнаты.

— Господи, сколько можно? Я тебя предупредила, что мы садимся есть, еще полчаса назад. Никуда твои записки не денутся! — Фируза отвлеклась от ароматного бешбармака и направилась в комнату. Сын сидел за столом, заваленным бумагами, книгами и схемами. Он сосредоточенно что-то выводил по линейке.

— Сын, давай за стол, быстро!

— Мама, во-первых, это не записки, а серьезная работа. Во-вторых, мне шестнадцать лет. Неужели ты думаешь, что я не смогу подогреть себе бульон?

Фируза смотрела на его спину, на упрямый затылок. «Вот ведь упрямец! Отец тоже всегда стоял на своем. Неужели и сын таким же будет?»

— Верно. Тебе уже шестнадцать, а ты до сих пор с первого раза не понимаешь. Быстро!

В центре стола возвышалось произведение искусства — бело-золотое блюдо с зелеными и голубыми вензелями, наполненное овощами, мясом и ромбиками вареного теста. Кухню наполнял острый запах петрушки, укропа и лука в уксусе. Слева и справа от блюда с бешбармаком стояли две глубокие тарелки с тем же зеленым узором — они были заполнены жирным говяжьим бульоном.

— Мама, ты же понимаешь, что я не просто так все это… — сын покорно уселся на свое место, корча кислую мину.

— Понимаю. Побольше тебя понимаю. Хлеб? — Фируза протянула ему тарелку с ломтиками черного хлеба.

— Нет, мам. Просто… Ты думаешь, мне не стоит этим заниматься?

— Ну почему же? В том, что ты интересуешься историей семьи, ничего плохого нету. Даже если в истории этой семьи есть твой папа… — она откусила от ломтика.

— Перестань. Все равно, пока я с ним не свяжусь, про его сторону семьи мало чего узнаю. А связываться не хочется… — он вяло водил ложкой по поверхности бульона. — А вот о твоих предках я накопал немало! — он вдруг хитро улыбнулся.

— И что там? Бояре есть? — Фируза рассмеялась.

— Бояре? Ну ты даешь! Пока только мятежники.

— Чего? — Фируза уставилась на сына. Он удивления она перестала жевать.

— Мятежники. Кое-кто, но это пока не точно, бился плечом к плечу с самим Салаватом Галлиевым — башкирским мятежником, чье имя рождало страх в сердцах всех жителей губернии, — он придал своему голосу грозные интонации. — А это значит, что твоя родня, возможно, пила за одним столом с Пугачевым во время крестьянской войны. Ведь Галлиев был приспешником…

— Хватит ерунду нести. Ешь! — Фирузе вдруг стало неприятно слушать такое о своих «возможных» предках.

— Да, кстати: Галлиев был предателем — предал отца, — сын как будто не расслышал ее, — рассказав отцовские секреты Пугачеву. Мне кажется, это очень интересно, — Фируза заметила, как он вдруг захотел сменить тему. — А тебе неинтересно, что со стороны папы?

— Нет-нет! Если там и есть что-то хорошее, то это хорошее спрятано где-то далеко.

— Да? А мне кажется, это не так. Мало ли, может, у него…

Тут в дверь постучали. Произошло это так внезапно, что Фируза от испуга выронила ложку, пролив на юбку горячий бульон.

— Черт! Что такое? — она вскочила и начала махать рукой сыну, чтобы тот подал полотенце.

— Мам, сиди, я открою, — быстро передав матери вафельное полотенце, сказал он.

Отряхивая юбку, Фируза направилась за сыном ко входной двери.

— Кто там? — она смотрела на сына, прильнувшего к глазку.

— Это к тебе, наверное.

Замок щелкнул. В дверях стояла молодая светловолосая девушка в строгом костюме.

— Добрый вечер! Меня зовут Маргарита, я приехала к вам из Москвы.

— Здравствуйте. А по какому поводу? — спросила Фируза, протягивая Маргарите руку.

— У меня сообщение для вашего сына. Я секретарь вашего свекра, — в руках Маргарита держала небольшой дипломат.

— Секретарь? — тихо прошептала опешившая Фируза.

— Верно. Он просил передать вам… — Маргарита не успела закончить. Фируза опомнилась, всполошилась:

— Что я за хозяйка? Проходите, проходите!

Втроем они вошли в небольшую комнату, служившую гостиной. Паскаль вскочил, завидев незнакомку, но лаять не стал — он был воспитанным псом. Перед тем как щенком его привели в дом, было установлено правило: Паскаль останется только в том случае, если его воспитанию будут уделять время.

— Не переживайте, — успокоила Фируза встревоженную девушку.

Она предложила Маргарите сесть в кресло, а сама присела рядом с сыном на диван. Недопонимание и напряжение повисли в воздухе. Молчание прервала гостья:

— Недавно в Россию приехал Иван Дмитриевич… то есть ваш свекр, — Маргарита положила дипломат на стол и расстегнула замок. — Он сказал, что вы с ним не очень хорошо знакомы, поэтому он не решился просто написать вам, а послал меня.

— Извините, но ведь вы в курсе, что мы с его сыном уже давно… — Фируза нервно сжимала в руках испачканное в бульоне полотенце.

— Да, в курсе. Но, видите ли, сейчас для Ивана Дмитриевича этот факт значения не имеет — в своих намерениях он серьезен и хочет сделать все быстро, — она вынула из дипломата бумаги.

— Надеюсь, это не связано с моим бывшим мужем? — Фируза нервно усмехнулась.

— В каком-то смысле… Это вам, — Маргарита протянула ей бумаги, но сын сам взял документы и уставился в них.

— Вы можете зачитать и матери — для нее Иван Дмитриевич тоже предусмотрел подобное сообщение, — Маргарита надела очки и принялась смотреть в свой экземпляр.

Сын забормотал себе под нос, пробегая первые строчки: «…тебе пишет твой дед, Иван Дмитриевич. В скором времени я прибуду в Россию, чтобы решить незаконченные дела. Однако среди них есть одно, не терпящее отлагательств, — встреча с единственным потомком, достойным моего внимания. Я знаю, каков твой отец, — он отвратительный человек. Могу сказать, что я не лучше. Я знаю, что вы с матерью сильно обижены на него, и оправдывать его или себя не собираюсь. Но всю жизнь я мечтал пожать руку единственному внуку и передать ему главное — свою историю. Видишь ли, когда твой отец только родился, я уехал из России в Польшу — ради своего дела, которое в то время только начало приносить плоды и я не мог его бросить. А сына — смог. После родился ты, и меня не было рядом. Когда твоя мать познала горе и отчаяние предательства, меня тоже не было рядом с вами. И она вправе злиться на меня, — но сейчас я хочу исправить хоть что-то. Ведь никогда не поздно, верно? Это послание тебе передаст мой секретарь, Маргарита. Она прекрасный человек и большой специалист.

Я, Иван Дмитриевич Салтыков, хочу пригласить тебя, моего внука, в недавно приобретенный мной дом в окрестностях Казани для совместного времяпрепровождения. Мы с тобой познакомимся, и я отвечу на все твои вопросы. Если ты осчастливишь меня согласием, то Маргарита тебе во всем поможет. В случае отказа я не обижусь. Я рос без отца с трех лет, и, думаю, именно это превратило меня в ужасного человека. Я надеюсь, что ты не такой. Ваш Иван Дмитриевич». Сын отложил бумаги в сторону:

— Это шутка такая?

— Не думаю. Я же тебе рассказывала про деда, — Фируза нервно перебирала в руках полотенце.

— Да, но я думал, что он иностранец и совсем в России не бывает.

— Так и есть, — вмешалась Маргарита. — Письмо писать помогала я, так как Иван Дмитриевич плохо помнит, как писать по-русски. Помимо прочего он инвалид. О болезнях его я распространяться не буду, скажу лишь, что он очень стар и немощен.

— Он хочет, чтобы я приехал к нему?

— Верно. Он просил не говорить вам, но… Когда я ехала сюда, то сразу решила, что расскажу. Скорее всего, ваш дед не доживет до конца этого года. О точных прогнозах говорить сложно, но в лучшем случае ему осталось полгода. Иван Дмитриевич хотел, чтобы вы приехали к нему из интереса и желания познакомиться, а не из-за его состояния.

— Вы думаете, это хорошая идея? — обратившись к Маргарите, Фируза на сводила глаз с сына.

— Насколько я знаю, Иван Дмитриевич никогда к вам плохо не относился.

— О да, он пытался меня защищать — насколько это возможно на расстоянии. К нему у меня претензий нет, да и в любом случае решать не мне. Решать тебе, — сказала Фируза, продолжая смотреть на сына.

— А что он хочет мне рассказать?

— Скорее всего, он хочет поговорить о наследстве. Видите ли, после ссоры с сыном Иван Дмитриевич разорвал с ним отношения. Теперь он его не признаёт. Поэтому сейчас единственным достойным наследником, по словам вашего деда, являетесь вы.

— Но как?.. Он ведь меня совсем не знает. Мы с ним даже не говорили ни разу! Почему он считает меня хорошим наследником?

— Вы хороший, потому что единственный.

— Так… Это когда, получается, нужно ехать? — Фируза встала и направилась в коридор.

— Он уже все подготовил и ожидает в Казани. Если быть точным, в Казанской области, поселок Чумское. Если ваш сын решит…

Фируза взглянула на сына, ожидая его реакции.

— Стоп, а что он подготовил?

— Дом, который он приобрел. Не переживайте — не из-за вас и не для вас. Иван Дмитриевич мечтает встретить старость в родных землях. Это дом с собственным прудом и хорошим участком леса. Он даже кроликов завел, хотя ухаживать за ними не успевает. После его смерти весь участок отойдет одному польскому университету. О том, что именно будет с домом, Иван Дмитриевич не распространяется.

— Мама, меня эта идея не радует. Неизвестный мне человек оставляет какое-то наследство и хочет, чтобы я поехал неизвестно куда с его помощницей. Все это как-то…

— Я вас понимаю, как и Иван Дмитриевич. И, как он передал, я не буду вас уговаривать. Если вы не имеете желания, так тому и быть, — Маргарита уложила документы обратно в портфель.

— Так, дорогой, ты в этом уверен? Я, конечно, тебя понимаю, но… Мы с ним много переписывались, так как ему было стыдно за поступки… — Фируза стояла в проходе и все сильнее сжимала в руках полотенце, — своего сына, но он и правда был добр ко мне.

— Я думаю… Да у меня и учеба… Как я сейчас сорвусь? Я…

Сын вскочил и ушел в комнату, не попрощавшись с Маргаритой.

— Вы его простите, просто у него… Все, что напоминает ему об отце…

— Конечно, я вас понимаю, и его тоже. Но если все-таки когда-нибудь ваш сын передумает, то пусть позвонит мне вот по этому номеру. Я устрою ему поездку. Ивану Дмитриевичу хватит одного дня, чтобы все объяснить и передать, — Маргарита направилась к выходу.

— Извините, я хотела узнать… Вы, конечно, не подумайте… Просто… — Фируза сильно смущалась и не находила себе места, — что хотел передать Иван Дмитриевич моему сыну? Неужели деньги?

— О, этого я вам сказать не могу. Но не потому, что мой начальник такой суровый и может меня уволить за передачу этих сведений. Это своего рода сюрприз. Но могу вас заверить, что Иван Дмитриевич помнит о своем внуке. А эмоции — это не про него, — Маргарита вышла из квартиры и остановилась перед тем, как уйти. — И если вы думаете, что это звучит смешно — ведь за шестнадцать лет дед ни разу внука не видел, — то вы ошибаетесь. Вот, — Маргарита вынула из внутреннего кармана конверт и передала Фирузе, — возможно, это поможет вашему сыну принять решение.

— Хорошо. Вы уж простите его. Я с ним поговорю.

— Мне кажется, не стоит. Он передумает, — Маргарита лукаво улыбнулась и помахала рукой Фирузе: — До встречи!

***

Паскаль шумно дышал, усевшись на кровати в комнате хозяина, — он следил за быстрыми движениями карандаша в его руке. Наконец тот отложил карандаш и, уставившись на конверт у края стола, взял его.

Паскаль встал и медленно приблизился к хозяину, требуя ласки. Но тот, не обращая на пса внимания, возился с конвертом.

Из него на пол вывалилась затертая, выцветшая фотография. Пес уставился на фотокарточку, с которой на него смотрел ребенок — маленький, лет двух. Знакомые глаза — глаза хозяина. Ребенок был в желтом костюмчике и разноцветной кепке набекрень. Хозяин поднял фото с пола и внимательно рассмотрел его. Перевернув, прочитал вслух:

— «Ивану Дмитриевичу от Фирузы и его внука». Похоже, мама писала. А ниже продолжение: «Дела вынуждают, но сердцу от этого не легче».

Он положил фотографию в кипу бумаг на столе. Паскаль взглядом проследил за его рукой.

— Эх, дружок, глядя на это, можно выстроить готовую картинку будущей работы, — стол юноши полнился черно-белыми фотографиями, записями из архивов, газетными вырезками, схемами. — Это история нашей семьи. Даже ты тут будешь. Люди в ней — живые, изученные. Вот взглянешь на них — а уже все ясно: кем и каким кто был. А самое интересное — генеалогическое древо. Пока это всего лишь схема, но ведь это пока! Вот только на правой стороне, стороне отца, — дыра. Хотя — один уже есть.

Паскаль безмятежно наблюдал, как его хозяин взял присланную фотографию, перевернул ее и прикрепил к схеме булавкой.

— А во главе всего — он, Иван Дмитриевич Салтыков. Человек, которого я совсем не знаю, но который смог бы прояснить картину…

***

— Маргарита, добрый день. Это…

— О, привет! Если что, мы можем на ты, — Маргарита уже знала, кто звонит.

— Хорошо. У меня к вам только один вопрос…

— Я тебя слушаю.

— Болезнь Ивана Дмитриевича как-то повлияла на его память?

— Я не совсем поняла…

— Ну… Он сможет вспомнить что-то о своих родных, о том, чем он занимался в молодости? Может что-то рассказать о своих предках? Возможно, он даже…

— Это интересно…

— Вы о чем?

— Поверь мне, если ты решишься приехать к Ивану Дмитриевичу и поговорить с ним по душам, то узнаешь очень многое о роде Салтыковых.

ГЛАВА 2

«ДОБРОЕ УТРО, ПОЛЬША!»

13 сентября 2001 года все газеты Польши пестрели заголовками: «Русский олигарх показал себя!», «Русский магнат рассказал о себе в прямом эфире», «Кто он — гений-миллионер или самый страшный скандалист?», «Иван Салтыков — такой, какой есть!».

Об этом инциденте многое сказано в документальном фильме 2003 года — «Такой первый и такой “Родной”», снятом редакцией телеканала «Родной» о внутренней кухне канала.

Что это было: удачный рекламный ход или вынужденная агрессия — агрессия со стороны Ивана Дмитриевича Салтыкова?..

— Доброе утро, Польша, с вами в эфире, как всегда, Здислав Матеуш и…

–…и Паулина Каминская в программе «Доброе утро, Польша!».

На телеведущих направлены три телевизионные камеры, несколько точек света и десятки пар глаз рабочих телеканала «Родной». Фон — утренняя Варшава. Уже привычная суета за камерами не волновала профессиональных телеведущих. Вся съемочная группа готова к любым обстоятельствам, ведь «Доброе утор, Польша!» в эфире более пятнадцати лет.

— Паулина, перед тем, как мы пригласим нашего гостя, можно ли задать тебе личный вопрос? — Матеуш оперся локтем на стол и повернулся к Паулине. Профессиональный актер.

— О Матеуш, ты же понимаешь, что мы в эфире? — Паулина улыбалась, обнажив белоснежные зубы.

— Нет-нет, о чем ты думаешь? — он наигранно рассмеялся. — Я хотел спросить у тебя о музыке. Ты любишь рок?

— О да! Неужели ты заметил мою татуировку? — она кокетливо стрельнула глазами.

— Так! Стоп! Вы ведь в курсе, что я женат? — обратился Матеуш к зрителям. — Я тебя спрашиваю потому, что Комитет по защите нравственности отменил Польский Вудсток. Ты можешь себе представить? Крупнейший рок-фестиваль остался без площадки!

— О нет!

— Да. Уже на протяжении пяти лет у любителей рок-музыки была возможность собраться вместе и повеселиться. А что теперь?

— Матеуш, мы, любители AC/DC, Metallica, Led Zeppelin, в любом случае найдем место, где повеселиться. А Комитету по защите нравственности стоит перенаправить свой взор немного в другую сторону…

— О да, — подхватил Матеуш; теперь они рассмеялись вдвоем, — если вы понимаете, о чем мы говорим.

Режиссер за камерой показал обеими руками «О’кей».

Паулина резко прекратила смех:

— Друг мой, как бы мы ни хотели поговорить о легком, веселом, порой нам приходится забыть о смехе. Ты знаешь о «Северном пути»? — студия притихла.

— Скажем так: я об этом слышал. Это одна из крупнейших логистических фирм в Польше, — Матеуш даже не поглядывал в шпаргалку.

— Верно. Но теперь это лишь одно слово — банкрот.

— В связи с чем?..

— Об этом мы можем узнать у самого́… — Паулина медленно повела рукой в сторону, словно представляя кого-то, — у Ивана Дмитриевича Салтыкова — главы компании «Северный путь».

И тут в объектив попал худощавый мужчина с короткой бородкой, Иван Дмитриевич Салтыков. Он нервно поправлял правой рукой синий галстук, а левую держал на колосе инвалидного кресла, в котором сидел. Он не был похож на владельца крупной фирмы, его не выдавали дорогие часы или модная обувь. У Ивана Дмитриевича была внешность интеллигента, пытающегося скрыть свой достаток.

— Доброе утро, Иван, — Матеуш мгновенно превратился в серьезного бизнес-аналитика.

— Доброе утро, Матеуш. Доброе утро, Паулина. Я рад, что вы пригласили меня.

— Иван, новость о том, что «Северный путь» выбывает, потрясла рынок Польши. Все-таки «Путь» являлся одной из главных точек в торговом пути между Польшей и другими странами.

— Извините, но я вынужден вас огорчить. Я согласился прийти на вашу программу только потому, что «Доброе утро, Польша!» имеет достаточно обширную аудиторию, к которой я хотел бы обратиться. Поэтому я не собираюсь отвечать на ваши вопросы, — Иван положил руки на стол. Он словно превратился в статую — строгую, непоколебимую.

— Да, но… — Матеуш многозначительно посмотрел на режиссера.

Среди членов съемочной группы пробежал шепот. Режиссер дал отмашку «пусть говорит».

— Мы рады выслушать вас, — Матеуш заметно нервничал — профессиональная выдержка начала сдавать.

— В связи с тем, что сейчас моей скромной персоне уделено столь пристальное внимание, я принял решение ответить всем сразу. Во-первых, «Северный путь» прекращает свое существование. Причин вы не узнаете. Во-вторых, я не собираюсь продолжать какую-либо деятельность на территории Польши, тем более связанную с бизнесом. В-третьих, я…

Следующие слова вызвали бурю негодования среди зрителей. О персоне Ивана до этого случая говорили мало. Интервью он не давал, историей своего успеха не делился — типичный бизнесмен, отдающий всего себя работе. И вдруг такой скандал! Крупнейшие польские СМИ: «На тему», «Независимая» и «В политике» — выделили «разгрому русского олигарха» по пять полос. Случай беспрецедентный.

–… не хочу слышать от телевизионных крыс вопросы о том, в чем они не разбираются.

В студии воцарилась тишина.

— Просим прощения, но ведь мы еще ничего конкретного у вас не спросили, — Матеуш пребывал в смятении.

— А я говорю не о вас, — небрежно бросил гость. Съемочная группа выдохнула. — Я говорю о популярном журналисте и редакторе, что решил копаться в моем прошлом. А в прошлом моем нет ничего, что могло бы интересовать журналистов или телевизионщиков.

— Вы сейчас говорите о «Белом расследовании»?

— Я ни о чем не говорю, — Иван отвел взгляд.

— Постойте, но вы сейчас в прямом эфире оскорбляете моего коллегу, и я не думаю…

Режиссер приблизился к камере и начал активно махать руками. «Прекращай! Прекращай!»

— Ваш коллега решил приплести меня к ужасающим событиям, произошедшим еще в СССР. Я не буду говорить конкретно, так как не хочу делать ему рекламу…

— Я поясню, — перебил Матеуш. — Речь идет о страшном пожаре, которой освещал мой коллега Патрик…

До сих пор спокойный Иван внезапно вскрикнул, схватил стакан с логотипом «Родной» и со всей силы бросил в сторону телеведущих. Бах! Звон осколков разнесся по студии.

— Хватит! Если вы, грязные телевизионщики, работники вшивого крысиного гнезда, думаете, что я готов это терпеть, я вам поясню… — вся студия напряглась.

Паулина вскочила и шмыгнула в сторону. Матеуш, решивший, что все грязные слова адресованы лично ему, встал в защитную стойку. Ему даже в голову не пришло, что старику в инвалидном кресле будет трудно вступить в драку.

— Я и мое прошлое не должны становиться достоянием общественности! Ни вас и никого другого это не касается. Любой, кто захочет это оспорить, пусть оглядывается!

Иван с силой ударил ладонью об стол. Отцепил микрофон, швырнул его и, вращая колеса, двинулся в сторону выхода из студии.

Вся эта ситуация не имела бы большой журналистской ценности, если бы не события, произошедшие на следующий день. Патрик Мазурек — журналист, окончивший в Абрахамский университет, посвятивший последний год жизни «Белому расследованию», — был найден мертвым в своей съемной квартире.

ГЛАВА 3

«ДОМ»

— Алло, Маргарита, привет… — Иван говорил по громкой связи.

— Иван Дмитриевич, слушаю вас.

— Вы где сейчас?

— Уже подъезжаем. Думаю, можно готовиться к ужину.

— Отлично. Как прибудете, я скажу Ильдару, чтобы он вас встретил.

Иван Дмитриевич сидел в своем кабинете. Он долго смотрел на пустую маленькую рамку для фотографии. Перевел взгляд на стены, отделанные дубовыми панелями, с восточный стороны заставленные книжными полками. Большинство книг не имели перевода на русский. Верхние полки хранили самые редкие и старые издания: «Сказ о древних пацитири», «Северный кадат», «Искусство приближения», «Ночные странствия Сканди» Джерома Нэша, «Колесники и их обычаи» Пана Укаша. Западная стена представляла собой галерею — на ней висело множество фотографий и картин, рассказывающих историю жизни Ивана. Фотография с Варшавского вокзала 1961 года, когда Иван Салтыков прибыл в Польшу. Первое большегрузное судно, уходящее в Китай. Фото, на котором Иван Салтыков стоит в пуховике и ватных штанах на арктическом острове Принца Фатели…

Он опустил руки на холодные металлические обода колес. Сделал пару движений и подкатил к фотографии небольшого формата. На ней стоял взрослый мужчина, обнимающий ребенка. Отец и сын.

— Ублюдок… — он произнес это так, будто боялся чьей-то реакции.

Два коротких стука.

— Иван Дмитриевич, извините…

— Да, Ильдар, я не занят.

— Можем начинать накрывать на стол?

— Да. Только горячее не подавайте пока что. Маргарита сказала, что они уже подъезжают. Но, я думаю, моему внуку захочется отдохнуть перед ужином.

***

Иван Дмитриевич сидел в инвалидном кресле в центре большого холла. За его спиной стремились вверх две полукруглые лестницы. Холл, как и кабинет, полностью покрывали дубовые панели, источающие легкий древесный аромат. Иван Салтыков не терпел нагромождения мебели — в холле была лишь пара ярких декоративных элементов интерьера. Одним из них была картина, изображающая простенькое архитектурное сооружение с подписью «Дом».

По правую и левую сторону от Ивана стояли двое: Ильдар, молодой человек в белой рубашке и классических брюках, и Назира — тучная женщина средних лет в бледно-зеленом платье и белоснежном кружевном переднике. Ее волосы были аккуратно собраны белой заколкой. Вся троица имела спокойный, выжидающий вид.

— Что-то они долго, — Иван нервно сжимал подлокотники кресла.

— Не переживай, Иван Дмитриевич, мне кажется, они на подходе. Две минуты назад Александр с поста сообщил, что они уже на территории, — Назира положила руку на плечо Ивана.

— Если он сильно похож на моего сына, мне будет сложно найти с ним общий язык.

— Вы так долго ждали этой встречи… Думаю, ваше негодование улетучится, как только вы узнаете его поближе, — учтиво склонил голову Ильдар.

— Слушай, ты ведь понимаешь, что он тебя ни разу не видел. Не нужно его пугать своей нервозностью, — Назира была более напористой.

— Тогда помогите мне…

Двустворчатая резная дверь открылась, и в дом вошел юноша лет шестнадцати с чемоданом. Иван Дмитриевич выдохнул. От отца внуку достался только высокий рост и чуть вздернутый нос — отличительная черта всех Салтыковых. В остальном он был копией своей красавицы мамы. За ним вошла Маргарита с большой дорожной сумкой. Иван еще секунду молчал — не знал, что сказать. А потом выдал:

— О мой дорогой внук, здравствуй!

— Здравствуйте, Иван Дмитриевич. Я рад с вами познакомиться, — неуверенно отозвался гость.

— Ну что ты, можешь его обнять, — Маргарита подтолкнула юношу в спину.

— О нет-нет, в этом доме мы не настаиваем, — Иван сделал пару оборотов колес и приблизился. — Спасибо, что согласился приехать и навестить своего старика, — он крепко пожал руку внуку. — Я думаю, что… Ильдар, чего стоишь? Возьми вещи нашего гостя, — сказал Иван, вглядываясь в глаза внука. Он искал в них сына. — Ты… мы ведь можем на ты?

— Я не смогу обращаться к вам на ты, — ответил гость.

— Разрешите? — Ильдар взял чемодан и дорожную сумку Маргариты.

Иван Дмитриевич смешался, засуетился:

— Что же это я… Маргарита проводит тебя в твою комнату, где ты сможешь разложить вещи, отдохнуть, если нужно. Через полчаса будем ужинать. В комнате уже все готово и ждет тебя, — он указал на лестницу справа. — Знал бы ты, как я хочу узнать о тебе побольше, расспросить тебя! А еще больше — рассказать.

— Спасибо вам, — кажется, внук был в не меньшем смятении, чем Иван. — Я в Казани уже был, но так далеко от города не отъезжал. У вас очень красивый поселок. И да — у меня к вам тоже много вопросов.

— Да, — отвечал Иван медленно и воодушевленно. — Я долго выбирал место, где я могу провести… Где могу пожить для себя. Тогда давай следовать плану. Маргарита! — Иван жестом снова указал на лестницу.

Ильдар взял вещи и отправился в гостевую комнату на втором этаже. Назира удалилась на кухню, ворча что-то себе под нос.

Иван Дмитриевич наблюдал за Маргаритой и внуком, поднимающимися на второй этаж. Маргарита о чем-то рассказывала юноше, указывая то на одну картину, то на другую; внук слушал ее с интересом. Казалось, он испытывал рьяное любопытство к старине и истории дома.

Иван Дмитриевич остался один в большом темном холле. Он был очень доволен встречей. «В нем нет ни капли от моего сына». Еще пару минут посидев в абсолютной тишине, он приблизился к большому холсту в резной деревянной раме с подписью «Дом». Протянул обессиленную руку к картине — его артритные пальцы прошлись по шероховатым масляным мазкам. «Вот лазурь. Вот кадмий лимонный. А вот… Персидская желтая. В окнах. Где горит свет». Иван смотрел в окна нарисованного «дома». «Памятник веры. Памятник надежды. Когда-то ты был “домом” для всех тех, кто желал и верил. Ты принимал в своем чреве всех больных, сбившихся с пути, потерянных… Но ты не осилил». Иван откатился назад, чтобы охватить взглядом всю композицию. Перед ним, окутанная утренним туманом, стояла церковь — необычное деревянное здание с двумя пиками, колокольней посередине и двускатной крышей, покрытой позеленевшим шифером. Все это вызывало в душе Ивана глубокую скорбь — скорбь по утрате такого родного… «дома».

ГЛАВА 4

«ДЕЛА ВЫНУЖДАЮТ…»

Ужин, как и планировалось, начался в восемь вечера. В столовой за большим столом собрались трое — Иван с внуком и Маргарита. Ильдар, сторож Александр и Назира ужинали отдельно. На этом никто не настаивал, но прислуга придерживалась мнения, что не нужно принимать пищу вместе с работодателем. Иван Дмитриевич относился к своим помощникам снисходительно и строго, но уважал их работу и часто советовался с ними. О том, чтобы повысить на них голос, не могло идти и речи. С Назирой Иван был знаком с давних времен, еще с девяностых, и по приезде в Казань он решил, что должность кухарки может доверить только ей. Назира по-своему любила Ивана и пыталась помочь ему во всем. Сейчас она подавала на стол фаршированного гуся, домашние лепешки и наваристый куриный бульон. Как бы она ни старалась вернуть в меню забывшего свои корни Ивана татарскую кухню, у нее это не получалось — по большому счету из-за диеты, прописанной ему врачом. Ивану подавались индивидуальные блюда: обезжиренные, вареные и специально насыщенные витаминами.

— Иван Дмитриевич, в течение пяти минут подадут горячее, — Ильдар раскладывал столовые приборы.

— Хорошо. Ну что, вы сильно проголодались? — Иван расправлял салфетку на коленях.

— Я, на самом деле, перекусила в поезде. А вот мой попутчик решил дождаться ужина. Теперь я ему завидую, так как соскучилась по стряпне Назиры, — Маргарита налила себе воды.

— Да, я проголодался, — внук впервые улыбнулся. — Иван Дмитриевич, у вас очень красивый дом. Я с позволения Маргариты прогулялся по второму этажу. Только по коридору…

— О нет, не волнуйся, — Иван заметил, что его внук испытывает легкое смущение, — ты можешь гулять везде. Я проведу для тебя экскурсию. Покажу гостевой домик, баню, еще кроликов. Я люблю животных. Вот только, — он постучал по колесам инвалидного кресла, — сам понимаешь, какого-нибудь коня оседлать у меня без посторонней помощи не выйдет. Да что там, я даже конского щавеля кроликам кинуть не могу, — Иван нарочито громко засмеялся. Напряжение в воздухе улетучилось.

— Я с другом разводил кроликов. Ему на тринадцатилетие отец подарил, как бы это глупо ни звучало, сарай. Маленький — корова бы точно не влезла. Ну, мы с ним и решили: купим кроля и крольчиху и будем разводить.

— Это интересно. Маргарита мне уже рассказала, что твои увлечения… как бы это сказать… необычны, — Иван продолжал всматриваться в глаза внука.

— Я бы так не сказал.

— Чем ты интересуешься?

— Я сейчас…

Тут в столовую вошла Назира, катившая перед собой металлическую тележку, укрытую белой скатертью. Назира скинула скатерть, и все увидели блестящую посуду, отражающую свет гигантской люстры. Наверху стояло большое блюдо, накрытое круглой металлической крышкой, два высоких графина и корзинка с лепешками под хлопковым полотенцем; на нижней полке — блестящая кастрюля с резными ручками.

— Продолжай, — Иван обратился к внуку, пока Назира собирала со стола тарелки, чтобы разлить бульон.

— Я нашел у матери дневник. По ее словам, он написан бабушкой. В нем была история Абыза Гатауллина — золотодобытчика, что работал в лесах Башкирии. Мне стало интересно, чем еще занимались мои предки, и я начал копать.

— И как успехи?

— Со стороны матери… восемнадцатый век. Оказалось, что мой предок, Муслим Гатауллин, был сэсэном — башкирским сказителем. Он играл на домбре и распевал эпосы о народных героях. Домбра, якобы принадлежавшая ему, хранится в Башкирском национальном музее.

— Я понимаю, какой это труд — копаться в далеком прошлом и выуживать крупицы сведений.

Назира поставила блюдо в центр круглого стола и подняла крышку. Графины рядом запотели от тепла, исходящего от жареного гуся.

— Благодарю, — Иван взял руку Назиры и приложился к ней губами, — целую твои волшебные руки.

— Помогать составлять списки продуктов — вот это любовь! — Назира весело рассмеялась и вышла из столовой.

— Приятного аппетита всем, — Иван погрузил ложку в бульон.

Разговор возобновился уже спустя две минуты. Казалось, сама обстановка не терпела молчания.

— Слушай, а как же сторона отца? — Иван колебался: «Стоит ли спрашивать?»

— Об отце я совсем ничего не знаю.

— Прости. Если ты хочешь… — Иван Дмитриевич вновь заметил смущение внука.

— Нет, все в порядке. Просто мне не у кого спросить. Даже не знаю, с чего начать…

— Но теперь у вас есть Иван Дмитриевич, — присоединилась к разговору Маргарита.

— Верно. Я готов тебе помочь. Но нам нужно знать: сколько у нас времени?

— Мама отпустила меня на неделю. Правда, сказала, что, если я решу, могу остаться. Но если вам будет неудобно, я могу уехать в любое время.

— Да ты чего? — воскликнул Иван и засмеялся. — Я приехал в Россию только для того, чтобы наконец встретиться с тобой. И, раз мы затронули эту тему, — как поживает дорогая Фируза?

— Мама в порядке. Она о вас хорошо отзывалась. Я приезжал в Казань на концерт, и тогда она меня отпустила со скандалом. А к вам…

— Мы с Фирузой долгое время переписывались. Я уехал в Польшу в шестьдесят первом году. О причинах моего отъезда ты, конечно же, хочешь знать, и я обязательно тебе об этом расскажу. После я приезжал в СССР несколько раз. Один раз — на свадьбу сына, где я и познакомился с твоей мамой. Уже через неделю после свадьбы, когда я вернулся в Польшу, мне пришел конверт, в нем было письмо и засушенный цветочек — одуванчик. С тех пор мы с твоей мамой поддерживали переписку. Так я хотел… — Иван замялся, — ну, не важно. Как вам ужин?

— Назира знала, что я уже поела. И назло мне постаралась! — Маргарита изобразила грустную мину.

— Мне все очень нравится, — внук активно орудовал вилкой.

— Я очень рад, — Иван отломил кусочек от лепешки. — Кстати, об истории. Перед тем как купить этот дом, я поинтересовался о нем. Видишь ли, такие поместья здесь не в ходу. Продавать такой дом — значит иметь на то веские причины. Когда-то это место принадлежало знаменитому Айдару Шарипову. Слышал?

— Нет. Маргарита мне сказала, что вы просто купили дом с участком.

— Маргарита, это как понимать? — Иван широко улыбнулся, обращаясь к помощнице.

— Я не обманула, просто не договорила.

— В любом случае я был рад, что нашел это место. А Айдар Шарипов был крупным казанским меценатом, заработавшим свое состояние, как говорили раньше, на меде. Да, — Иван заметил, как внук и Маргарита уставились на него, — верно. На меде. Он имел огромные пасеки в пяти километрах отсюда. Его «золотой сахар» знали по всей России, он был очень важной фигурой.

— Но… — Маргарита предвкушала сюжетный поворот.

— Но потом выяснились некие обстоятельства… Было обнаружена связь Айдара с местной цыганской диаспорой. «Обнаружились», — Иван изобразил кавычки пальцами, — документы, подтверждающие связь между Айдаром и наркотрафиком из Афганистана через местного цыганского барона. Да, история запутанная, невероятная. Но суд преступления Айдара признал и назначил наказание сроком на семнадцать лет. В тюрьме-то он и сгинул. А дом этот Айдар построил еще на пике своей карьеры и подарил его своему сыну. Но сынок слинял в Европу в поисках счастья. Вот такая грустная история.

— А не подставили ли его? — Маргарита откинулась на спинку стула.

— Подставили конечно. Судье заплатили. Это то, что знаю я. И мне так кажется… — Иван смотрел в одну точку. Внутри него поднималась злость. — Видите ли, судья — человек закона, но действовать он должен по справедливости. Сломал жизнь. За что? За деньги? — Иван как бы обращался к внуку.

— А если не подставили?

— В таком случае, — Иван изменился в лице, — Казань избавилась от ужасного человека. Ну что, — он протер уголки рта салфеткой и обратился к внуку: — Я хотел бы обсудить с тобой некоторые вопросы, но давай это сделаем завтра. А сегодня отдыхай.

— Я хотел бы прогуляться по вашему лесу. На карте видел тут реку. Люблю природу. Могу ли я пройтись?

— Что за вопросы? Вперед! Но знай, вернуться стоит до одиннадцати. Только не подумай, что наши леса атакуют ведьмы или волки, — это просто мера предосторожности.

— Я вас понял. Проблем не будет.

— И… Ты не представляешь, как я рад, что наконец с тобой встретился.

— Иван Дмитриевич, я хотел бы… — внук встал из-за стола.

Иван молча смотрел, как внук приближается к нему, доставая что-то из внутреннего кармана пиджака.

— Это ваше.

Иван смотрел на небольшую фотографию, которую внук положил на стол.

— «Дела вынуждают, но сердцу от этого не легче», — Иван прочитал надпись на фото, и горло его перехватило. Он подозвал внука и крепко обнял: — Прости меня…

ГЛАВА 5

ОТЦЫ

— О, мой дорогой внук, проходи, — Иван сидел в одном из двух кресел рядом с потухшим камином в библиотеке.

— Доброе утро! Я не знал, что в доме есть библиотека.

— Вечером я точно устрою тебе экскурсию. Просто не терпелось начать разговор, — Иван указал на кресло рядом.

На коленях Ивана Дмитриевича лежал фолиант, написанный на неизвестном языке. На деревянном переплете красовались три стрелы, расходящиеся в разные стороны. Через вытянутые окна в помещение пробивался утренний свет. Иван наблюдал, как его внук проходит рядом с высокими полками, полными книг.

— Присаживайся. Как вчера прогулялся?

— Отлично. По Чумскому не стал ходить, решил пойти сразу в лес. И вы были правы — ни волков, ни ведьм.

— О да, Чумское в этом плане — скучное место. Я бы даже сказал, аморфное, — Иван отложил книгу на журнальный столик, рядом с телефоном.

— Это хорошо. Очень часто мифы и легенды могут сыграть плохую шутку с теми, кто в эти легенды верит, особенно если верующие обособлены от «большого мира». В начале двадцатого века в Оренбургской губернии целое поселение было вынуждено покинуть свои дома. Они думали, что их терроризирует шурале. Вы представляете? Оставить дом только из-за существа, в чье существование сложно даже поверить!

— Шу-ра-ле? — Ивана произнес по слогам.

— Это лесной дух. Обычно его называют лешим. Мохнатый человек темно-зеленого цвета. Иногда о нем говорят как об одноногом мужчине. У него рог во лбу и длинные пальцы. А легенда гласит, что шурале, найдя свою жертву, может защекотать ее до смерти. Звучит глупо, но сельчане в ужасе описывали крики боли и безумный смех всех тех, до кого добрались длинные пальцы шурале.

— Неужели никто не попытался разобраться?

— Если опираться на легенды и сказки… Габдулла Тукай рассказывал историю, в которой шурале удалось обмануть. Герой сказки заставил его засунуть пальцы в расщепленное бревно. Герой выбил клин, и бревно сдавило пальцы злобному духу. Конечно, это просто сказка, но в то время было сложно отделить правду от лжи.

— Хорошо, что в наших краях такие не водятся…

Иван задумался. Он поднял трубку телефона и нажал «1».

— Ильдар, можно тебя попросить развести огонь в камине в библиотеке? Да, ждем.

— Я не знал, что в библиотеках принято устанавливать камины.

— Да. Я рискую тем, что все книги пропахнут дымом, если вентиляция засорится. А еще страшнее — пожар, — Иван Дмитриевич поправил воротник хлопковой рубашки. Ему становилось жарко, неуютно. «Пожар… Сколько всего в этом слове…»

— Я думаю, пока у вас есть Ильдар, вам нечего бояться. Он очень чуткий и внимательный.

— Верно, бояться нечего — тревога ушла.

В библиотеку тихо вошел Ильдар. В его руках была металлическая переноска, в которой лежали черно-белые поленья.

— О, Ильдар, прошу!

Дед и внук молча наблюдали за работой Ильдара. Он взял кочергу, раздвинул ею сгоревшие поленья, достал из небольшого ящика справа от камина бумагу и спички. Смял листы, уложил их в центр вместе с березовой берестой; сверху, как шалаш, положил с десяток щепок, а поверх — поленья. Вся конструкция странно напоминала Ивану здание — остроконечное, конусное, которое вот-вот вспыхнет как щепка…

Ильдар чиркнул спичкой и поджег бумагу. Сине-желтое пламя побежало вверх. Тонкие струйки дыма потянулись к трубе. Огонь захватывал все больше и больше, словно голодный зверь, жаждущий жертвы. Тут Ильдар с силой подул в центр композиции. По камину разлетелись искры. Иван ухватился за подлокотники.

— Думаю, порядок. Я вечером проверю вентиляцию. Тяга так себе — возможно, внутрь что-то попало, — Ильдар сложил все обратно в ящик, подмел и отправился прочь.

— Огонь — страшная сила. И непредсказуемая, — Иван завороженно смотрел в центр камина. Его внук издал странный смешок.

— В детстве мама увидела, как я поджигал полиэтиленовые пакеты. Ну, вы знаете, пластик издает смешной звук, когда плавится. Она крикнула на меня, а я от испуга дернулся и пара капель попала на пальцы ног. Трагедия была…

— Ну, ты же выжил, — тут они оба расплылись в улыбке. — Итак, друг мой, пожалуй, я начну. Как ты уже знаешь, — Иван согнулся и достал из-под журнального столика древнюю деревянную шкатулку. Испещренная резными линиями, как на фолианте, крышка шкатулки присоединялась к основанию проржавевшими металлическими петлями, — я пригласил тебя в свой дом по нескольким причинам. Во-первых, конечно, мне хотелось с тобой познакомиться. Во-вторых, ты единственный наследник, кому я могу передать все то, что у меня осталось, — он положил шкатулку на колени. — В-третьих, перед тем как меня не станет, я должен кому-то рассказать всю правду.

— Извините, перед тем как вы начнете… Мне правда неудобно что-то принимать от вас. Я понимаю, что вы чувствуете свою вину, но это не так. Мне хотелось бы…

— Постой. Наверное, тебе сейчас сложно понять, потому что ты ничего не знаешь. Поэтому сначала я все расскажу. Моего сына зовут Дмитрий — Дмитрий Иванович Салтыков. Когда он родился, я был вынужден уехать в Польшу. Но я поддерживал с ним общение. В восемнадцать он уехал из Казани в Уфу учиться, где и познакомился с твоей мамой, вот только мне он об этом не говорил. Хочешь знать почему? — Иван продолжал смотреть на огонь. — Он боялся. Я его с трудом отпустил учиться в Уфу, так как хотел, чтобы он приехал учиться в Польшу, ко мне. Я мечтал, чтобы он получил хорошее образование, женился на дочери знаменитого ученого или литературоведа, — Иван посмотрел на внука, тот коротко рассмеялся. — Да! Что ты смеешься? Такие у меня были мечты. Мне хотелось, чтобы мой сын прикоснулся к европейской интеллигенции и открылся ей душой. Но он решил иначе, и я его поддержал. Но когда он встретил Фирузу, ему показалось, что я не одобрю этот выбор. Да, тогда у нее не было сына, который мог бы мне рассказать, что в предках у нее знаменитые писатели, — Дима скрывал от меня прекрасную Фирузу несколько лет. В то время, еще очень молодой, я создавал крупнейшую в Польше компанию по транспортировке сырья. Но я все равно думал о нем, о моем сыне. И мне пришло письмо: «Папа, я женюсь». Конечно, сначала я был в гневе. Готов был лететь в Россию, чтобы как следует надрать ему зад. И я полетел на свадьбу. Увидел твою мать… Она была так хороша собой! Я понял Диму. Не полюбить такую — грех. И я растаял. А потом появился ты. Твой отец пробыл с тобой два месяца.

В тот день я приехал в Россию, чтобы поговорить с ним. Наш разговор был коротким. Он обвинил меня в том, что я беспечен и не мне его учить. И я бы с ним не согласился, если бы он не был прав. А все из-за этого… — Иван положил слабую руку на шкатулку. — Это… Это то, что в каком-то смысле сломало мне жизнь. То, от чего я хотел избавиться уже давно, но совесть не позволяет. Ну что… Ты готов? — он взглянул в глаза внука, так не похожие на глаза его сына.

— К чему?

— Я расскажу тебе историю Виктора Сказа. Она изменила мою жизнь, а теперь изменит и твою.

***

Пожар в Белом Роге освещался с 19 ноября по декабрь 1989 года в газетах Уфы, Оренбурга и Магнитогорска. Большое значение событию не придавали — выделяли под него небольшие колонки. Во многом потому, что Белый Рог как населенный пункт не был известен широкому кругу лиц — по большей части из-за его удаленности. Селу не повезло расположиться меж двух хребтов, подступы к которым были завалены курумником. Но такая обособленность не помешала придумывать заголовки типа «трагедия длиною в 13 километров». 13 километров — именно столько требовалось сотрудникам МЧС лететь на вертолете до поселка, чтобы попытаться спасти раненых.

Из интервью Дениса Новикова, сотрудника МЧС (….) округа:

« — Денис, вы ведь первый, кто увидел дым на подлете к поселку?

— Да. Моя бригада сумела посадить вертушку в одном километре от пожара. Если бы была возможность подобраться ближе…

— Но кто сообщил?

— Из Нижнего Рога — поселка, что у подножья хребтов, — поступил звонок. Звонил Марат, паромщик. В то время он ждал поезд на станции. Увидел дым, думать долго не стал, позвонил нам. Время, сами понимаете, неподходящее для лесного пожара — они обычно летом бывают. Ну, мы поднялись и полетели. Сначала хотели разведывательный полет совершить, а по факту уже вызвали бы дополнительную бригаду. Ну, я как увидел огонь, сразу подумал — местные горят.

— А что за местные? Там поселок? Или пара отшельников? Ведь Белый Рог ни на картах не значится, ни в административный округ не входит.

— Я там не был ни разу, но в Нижнем Роге народ о поселке знал. И место это не такое уж и заброшенное — людей жило много, человек двести. До оползня туда дорога была, потом завалило, поэтому пришлось лететь. Да и какая разница — местные или не местные, входят в административку или нет? Мы ведь такие — как только видим опасность, дак сразу к ней, со всех ног.

— А что стало причиной пожара?

— Не скажу — врать не хочу. Говорят, следаки разбираются, но, думаю, не найдут ничего. Сгорела церковь или храм какой. С вертушки еще пики видел — не похожи на православные. Может, мечеть? А кто его теперь разберет? Гора пепла. И дома… Полпоселка в труху.

— А пострадавшие? Сколько?

— Тоже не могу сказать. Во-первых, нельзя такое разглашать. Во-вторых, в Роге-то людей нет!

— Это как? Говорили, около двух сотен. Поселок без людей?

— В том-то и дело! Полные сараи скотины, одеяла да трусы на веревках сушатся. Две лошади запряженные. Люди были, вот только непонятно, куда делись.

— Они могли спуститься с гор и в Нижнем Роге засесть?

— Маловероятно. Там, как оползень сошел, передвигаться совсем трудно стало — старики и дети бы не осилили. А я мало верю в то, что в поселке жили только профессионалы-альпинисты.

— Говорят, что это был поджог.

— Я бы пока не стал утверждать. Хотя местечко странное. Мы как приземлились, я ведь не запах дыма учуял — весь поселок смердел гнилью. И ребята мои тоже учуяли. Ну, мы, ясное дело, не сильно на это внимание обратили — сразу за работу принялись. А после всем уже не до этого было. Странное место…»

Самый развернутый ответ о происшествии в то время дали «Уфимские Нивы».

«В связи с пожаром в поселке Белый Рог, по предварительным данным, погибло 4 человека. Причиной пожара, по версии следствия, явились проблемы с проводкой. Мы следим за ситуацией».

Старожилы поселка Нижний Рог, что расположился у подножья хребтов Мёгез, громко хохотали, слыша причину «проблемы с проводкой». Это потому, что в Белом Роге электричества отродясь не было…

ГЛАВА 6

ВИКТОР СКАЗ

Историю Виктора Сказа правильно было бы начать с тог момента, когда его вызвали в кабинет главного редактора журнала «Аномалии и феномены». Но для того, чтобы понять, какое будущее ждет Виктора, мы начнем с конца.

10 ноября 1989 года Виктор Сказ сидел на холодном металлическом стуле с погнутой ножкой, уткнувшись головой в железный стол. Он спал. Набежавшая слюна собралась в лужу под щекой. Спал Виктор уже часа два. Одно кольцо наручника крепилось за металлическую ножку стола, другое — за безжизненно свисающую правую руку. Сон Виктора прервал щелчок — дверь в помещение открылась.

— Эй, ты вот что мне сейчас пытаешься объяснить? Иди уже работай! — дверь открыл взрослый мужчина, но говорил он не с Виктором, а с кем-то снаружи. Второго голоса Виктор не слышал. — Я тебе сказал — этим не я должен заниматься! И передай Гарифуллину, скотине этой бестолковой, если не явится в отделение через полчаса, я и его на кол посажу, и бегунков его! — говоривший почти вошел, но снова повернулся и крикнул за дверь: — Ты чего там бубнишь? Ничего? Я же слышу — проклинаешь меня!

Диалог неведомо с кем прекратился, когда пришедший захлопнул дверь и провернул ключ в скважине два раза. Металлический звук тяжелой двери навел Виктора на мысль: «Мы что, в бункере?»

Виктор поднял голову. Щека с чавканьем отлипла от холодного железного стола; по подбородку стекала слюна. Он захотел протереть ее рукавом, но руку остановили наручники. «Я в тюрьме?»

Вошедший кинул на стол толстую зеленую папку. Оглавление Виктор прочесть не успел, так как перед ним в свете одинокой лампы предстал мужчина в милицейской форме — худощавый, седой и очень хмурый. «Типичный энкавэдэшник. Витя, что ты натворил?»

Милицейский сел напротив, достал из кармана пачку сигарет.

— Куришь?

— «Наша марка»? К-хм, — Виктор прокашлялся. Хотелось пить.

— Ага, — милиционер достал одну сигарету, положил на стол, сам прикурил и передал Виктору зажигалку.

— Спасибо Михаилу Афанасьевичу…

— Чего?

— Простите, рабочее… — Виктор осознал не к месту сказанное и прикурил.

— Так, я Дегтярев Александр Исмаилович, капитан уголовного розыска, дознаватель, — он открыл папку. — Спросишь, почему уголовный розыск? Отвечу: не твое дело. Так… — он выдвинул ящик стола, извлек оттуда пепельницу и поставил ее перед Виктором. — Ты у нас Сказ Виктор Никитович, двадцати девяти лет, уроженец поселка Алкино Уфимского района. Все правильно?

— Верно. Простите, а что… — Виктор не мог вспомнить последние часы до того, как заснул.

— Пил?

— Вроде нет.

— А выглядишь на весь литр, — следователь встал и подошел к двери.

Снова железный «щелк» два раза.

— Эй, ты! — он показывал на кого-то пальцем, — воды принеси. Быстрее!

Кто-то из-за двери передал графин с водой и два стакана.

— Пей, — Александр вернулся к столу и налил Виктору полный стакан. — Значит так: твоим делом должен заниматься не я, а товарищ Гарифуллин, но, — он коротко хохотнул, — что поделать, да?

— Извините, я так и не понял, по какой причине я… — Виктор постучал наручниками о ножку стола, — того…

— Пил, значит… — следователь кивнул и внезапно огорошил: — Виктор Сказ, вы подозреваетесь в поджоге!

Секунда — и память Виктора прошибла молния. Как в кино, в сознании начали появляться картинки минувших дней. Забыв о своем положении, Виктор вскочил, ринулся было к двери, но его вновь остановили наручники. От неожиданности он не смог удержаться на ногах и всем телом грохнулся на бетонный пол.

— Далеко? А билетик не покажешь? — Александр не шелохнулся.

Оглушенный ударом и воспоминаниями, Виктор закричал:

— Вы не понимаете! Я должен бежать! Срочно! — он бился, стремясь освободиться от оков.

— Эй! — Александр видел, что Виктор его не слышит. — Эй! — несколько раз окликнул следователь. — Слышишь, — он со всей силы огрел Виктора папкой по голове, — а ну сел! Ты думаешь, мне нечем заняться больше? Сел на место, быстро, иначе позову своих бандерлогов, они тебя вмиг в сознание приведут!

Виктор затих и ответил, стараясь говорить спокойно:

— Простите, но вы и я должны бежать, — он поднялся, снова неохотно сел и продолжил: — Если меня найдут, все кончится очень плохо. Они и вас не постесняются!

— Во-первых, не нужно тут устраивать цирк! Во-вторых, будешь себя так вести, я исполню обещанное. Ты чего нервный такой? Я добрый сегодня, но не нужно испытывать мое терпение!

— Простите… — Виктор снова отпил из стакана; вода потекла в пересохшее горло, успокаивая.

Следователь встал, прошел в сторону, поднял с пола сигарету, брошенную Виктором.

— Докуришь?

— Да, простите…

— Итак, поджигатель, значит? Помнишь что-нибудь?

— Я… все помню. С самого первого дня. Все расскажу, — Виктор нервно затягивался сигаретой. Его переполнял ужас, родившийся из воспоминаний.

— Это как? С первого дня? Ты не один поджог учинил?

— Что? Нет! Один. Храм поджег я. Честно. Но если бы вы были там, сделали бы то же самое.

— Хорошо. Уже прогресс, видишь? — следователь повеселел. — Так, Виктор Сказ, рост сто восемьдесят три, русский, — он вел пальцем по листу, — ага, примерный семьянин… Член клуба «Сквозь горы и реки». Это что? Турбаза какая?

— Да.

— Хорошо. Журналист. Год назад пришел в «Аномалии и феномены». И как? Платят?

— Да, — Виктор немного успокоился и даже откинулся на спинку стула.

— Ну вот, смотришь на твою карточку — примерный член общества. Что на поджог-то потянуло, а?

— Я могу рассказать, но только с самого начала, иначе вы не поймете.

Следователь демонстративно посмотрел на часы. Его уши покраснели. Он явно терял терпение.

— Так! — следователь хлопнул ладонью по столу. — Слушай сюда, хмырь! Ты не смотри, что я с тобой тут любезничаю! Просто дело это — не мое. Было бы мое, ты бы уже под шканарем дерьмо свое доедал! Будешь играть со мной, я тебя вмиг с говном смешаю и не посмотрю, что Гарифуллину долг торчу. Либо будешь по делу говорить, либо разговор окончен!

От сказанного Виктор потерял дар речи. Ноги задрожали, живот скрутило. Дым от сигареты «пошел не туда» и вызвал надрывный кашель. Страх сковал все тело. От волнения Виктор ухватился свободной рукой за живот, и его тревога усилилась — он почувствовал что-то твердое и сухое, словно кровавая корка. «Я ранен? Или…»

— Просто… — заикался Виктор, — вы же хотите знать, что случилось! А как я расскажу, если вы не ничего поймете? Я человек честный и справедливый. Только выслушайте.

— Честный и справедливый он… — следователь поутих, — честные и справедливые храмы не жгут, понял?

— Но я ведь не просто так. Можно я начну?

— Хорошо. Рассказывай все. Я готов тебя выслушать, но только по делу. Если будет иначе, скажу Гарифуллину, что ты горбатого мне лепишь, а уж он не станет зря время тратить. Дело его, может творить с тобой все что захочет!

***

Похороны Патрика Мазурека, чье тело было найдено в съемной квартире, проходили в закрытом режиме, несмотря на то, что туда пытался попасть чуть ли не каждый уважающий себя журналист. Со скромной личностью Патрика это не было связано, а вот роль Ивана Дмитриевича Салтыкова здесь была видна невооруженным глазом. Хронология событий заставляла задуматься.

Патрик Мазурек решается провести журналистское расследование, связанное с Иваном Салтыковым. Что его мотивирует? Этого никто не знает — по крайней мере, по словам родных и близких, которые согласились хоть что-то сказать для публики. Потом выходит «Белое расследование», в котором личность Ивана не затрагивается прямым путем, но он упоминается в ряде противозаконных случаев. После публикации расследования проходит три дня. Все экземпляры из четырех издательств полностью отзываются и уничтожаются; о них забывают. На самом деле во время выхода расследования, до интервью Ивана, ажиотаж был небольшой. По польскому телевидению о нем ничего не говорилось, а сам Патрик не особо афишировал свою работу. Поэтому «обиженным» было несложно почти полностью удалить расследование из информационного поля. А еще через два дня на программе «Доброе утро, Польша!» Иван Дмитриевич делает странное объявление. На следующий день Патрик Мазурек погибает. По отдельности каждое из этих событий — не что иное, как упоминание на последней странице захудалой газетенки. А вместе — материал на первую полосу. Вот только для финала не хватает главной детали — заявления родственников Патрика Мазурека. Они не обратились в полицию. А если нет заявления, значит, нет убийства. Нет убийства — нет убийцы. В таком случае вся сенсация рушилась. Единственным «лучиком надежды» оставалась мать погибшего.

В 2005 году «Новостник», одна из крупнейших газет Варшавы, делает заявление: Анна Мазурек, мать покойного Патрика Мазурека, решила опубликовать переписку сына с неким «информатором». И в этот момент каждый новостной редактор готов был сам себе перегрызть горло от зависти. Вдруг ни с того ни с сего в информационное поле начали вылезать непонятные личности, предлагающие купить «Белое расследование» за баснословные деньги. Все-таки «тем самым» не удалось полностью избавиться от злополучного слова ныне покойного. Но большинство торгашей намеревались обмануть публику — они предлагали приобрести 188-й выпуск «Голден Тейлс», в котором и было напечатано расследование, а по факту высылали либо другой журнал, либо копию, в достоверности которой никто не мог быть уверенным.

Слова о публикации породили вторую волну. Об этом упомянули даже в «Доброе утро, Польша!», где, правда, уже не работали те самые телеведущие. Здислава Матеуша и Паулину Каминскую заменил Анджей Ковальчик, ныне продолжающий работу на телеканале «Родной».

Первая часть переписки была опубликована в 2005 году в 229-й выпуске «Новостника». Все выпуски, посвященные переписке Патрика Мазурека и «информатора», по сей день хранятся в библиотеке Абрахамаского университета и в архиве, на сайте Университета.

Имя «информатора» было предусмотрительно вырезано, так как Анна Мазурек переживала за свою безопасность.

«Патрик Мазурек мистеру N. 8 июля 2000 года

Дорогой мистер N., пишу вам в надежде, что вы решились поделиться правдой. Последнее ваше письмо я получил два дня назад. Хотел ответить незамедлительно, но моя любимая жена заболела после нашей поездки в Гданьск. Скорее всего, причиной стали морские ветра, обычно спокойные в это время года. В предыдущем сообщении вы были категоричны в своем намерении остаться в стороне. И я ваш выбор уважаю. Вот только до меня дошли некоторые сведения, получив которые, я сделал свой выбор. Я твердо намерен осветить зверское уничтожение храма в Белом Роге.

Я долго думал, как попросить вас изменить ваше мнение, как добиться от вас помощи. Но, вероятно, вы уже поняли, что никаких веских аргументов в мою голову не пришло. В связи с этим через три недели я выдвигаюсь в Россию, на Урал. Мне нужно посетить то место, чтобы собрать все детали в единую, истинную цепочку повествования.

В моей экспедиции мне будут помогать мои верные друзья и соратники. Они были удивлены тем, что я хочу отправиться туда только для того, чтобы узнать об обычном пожаре в глухой деревне. Но я поговорил с профессором Гордоном Торенсом, чья самоотверженная любовь ко всему, что я пишу, сыграла мне на руку. Он поверил мне и решил оказать влияние на прочих участников “Породного клуба”. Через четыре дня, когда все участники прибудут в Варшаву, мы проведем первое собрание. Мне кажется, многие выскажутся против, но у меня есть план действий.

Пока будет идти подготовка, я займусь поиском других информаторов из селения Нижний Рог. Мне кажется, среди местных старожилов найдется тот, кто захочет не то чтобы помочь иностранным журналистам, но хотя бы заработать на своих воспоминаниях. Более того, у меня предчувствие, что кто-то сможет поведать мне о личности Ивана Дмитриевича Салтыкова.

И все же мое письмо — мольба. Вы тот, кто может помочь мне в поисках, тот, кто располагает информацией о роли Салтыкова в этом страшном происшествии. Что бы я ни говорил, какие помыслы не имел бы, я буду ждать и верить, что вы мне поможете.

Вечно ваш, Патрик Мазурек».

Перед тем как мы прочтем ответ на это письмо, стоит прояснить. Патрик Мазурек был выпускником Польского корпуса Абрахамского университета. Английское учебное заведение сумело разрастись по всей Европе. Польский корпус, второй по величине, имел большое влияние в обществе. Учиться в этом вузе значило выиграть счастливый билет, конечно, если вы были готовы учиться. Патрик попал туда не случайно — в возрасте одиннадцати лет он оказался в детском приюте Павла Новака по причине болезни матери-одиночки. Приют полностью спонсировался Абрахамским университетом. Он готовил только мальчиков для поступления после выпуска из приюта в это учебное заведение. Такой старт позволил Патрику успешно поступить в Университет и стать почетным студентом. Более того, перед выпуском ему предложили вступить в «Породный клуб», куда входили лучшие студенты профессора Гордона Торенса.

«Мистер N. Патрику Мазуреку. 13 июля 2000 года

Уважаемый Патрик, я твердо решил, что больше не напишу вам, и до вашего последнего письма оставался верен своему выбору. Но вы вынудили меня написать ответ.

Не смейте приезжать в Россию. Вашего прибытия в Белый Рог будут ждать, и ничего хорошего вы тут не найдете. Более того, не смейте посещать Нижний Рог, так как здесь повсюду “слушают”. Если вы писали прошлое письмо только в надежде получить мое содействие, то я вас вновь огорчу: помочь вам я не могу. От меня информацию по поводу пожара и участия в нем Ивана Дмитриевича Салтыкова вы не получите.

С уважением, мистер N.»

«Патрик Мазурек мистеру N. 20 июля 2000 года

Я получил ваше письмо. И, как уже писал, уважаю ваше мнение. Сейчас пишу вам с целью рассказать, как прошло собрание “Породного клуба”, на котором мы обсуждали экспедицию на Урал.

Прибыло шесть человек — все те, кто мог выделить месячный отпуск для поездки. Со мной едет Евгений Морозов, инженер, чья родина — Россия. Он был на Южном Урале три раза в рамках работ по поиску золотых рудников. Его товарищ — Артур Валиев, механик. Артур совершил головокружительное путешествие по арктическому поясу в составе группы Калина. Доктор Здислав Ковальский — профессор медицинского факультета нашего Университета. Вместе со Здиславом едут два его сына — Анджей и Петр. Оба примерные студенты. Их конек — польский фольклор, однако оба стремятся в журналистику. И конечно, Мария Штольц, чья статья о “Секте Бурого Края” повергла в шок всю Европу, — эта выпускница филологического факультета решила вступить в состав нашей экспедиции.

Мы, семеро ученых, стремимся раскрыть тайну необыкновенного события. Мы все еще спорим о точной дате вылета, так как пока не определились со спонсорами. Если наши данные верны, то это путешествие поможет нам оставить след не только в журналистике, но и в антропологии.

Мистер N, я решил, что это мое письмо вам будет последним. Я более не хочу вызывать у вас чувство вины и пытаться воздействовать на вас морально. Вы предостерегли меня, и я сообщил об этом моим коллегам. Но мы решили: если нет того человека, который мог бы нам помочь словом, мы решим все делом.

Ваш Патрик Мазурек».

Конечно, это письмо вызвало в душах читателей странные эмоции. Патрик, не прикрываясь, пытается шантажировать своего собеседника. Он прямым текстом заявляет: «Если с нами что-то случится, то в этом будете виноваты вы».

Конечно, «Породный клуб» не имеет отношения к этой «псевдоэкспедиции». Каждое имя, упомянутое в письмах, вставлено туда только потому, что оно известно в определенных научных кругах. Таким образом Патрик придавал вес своим словам и планам, которым не суждено было сбыться. И, как ни странно, это помогло, потому что ответ пришел незамедлительно.

«Мистер N. Патрику Мазуреку. 26 июля 2000 года

Вы действуете ужасно, Патрик. Вы ведь это понимаете? Мы ведем переписку более двух лет. Я отношусь к вам как к великолепному журналисту, писателю и фольклористу. Однако я не ожидал от вас такого. Чтобы вы понимали, что я не вру, говоря о врагах, что поджидают вас тут, мне придется пойти на сотрудничество. Но я сделаю это иным способом, чтобы обезопасить себя как информатора.

Знайте, я делаю это только потому, что дорожу вами. Вы не оставляете мне выбора. Хотя вы, наверное, этого и добивались!

ежтди апмиьс ноди аатвсгу»

Шифр, размещенный в конце письма, был в мгновение разгадан читателями журнала. Но информатор оказался куда умнее, чем все думали, — шифр был лишь частью большой запутанной системы кодирования, применявшейся для передачи информации о пожаре в Белом Роге. Все эти события вызвали бурю интереса. «Не будут два человека так шифроваться только для того, чтобы передать семейный рецепт или компрометирующие слова против власти», — думали читатели. Тут крылось что-то посерьезнее. Тем более если за эти письма одного из собеседника убивают.

Патрик Мазурек скончался в своей квартире. Конечно, негласным подозреваемым стал Иван Дмитриевич Салтыков, прилюдно угрожавший всем, кто будет копаться в его прошлом. Но предъявить ему хоть что-то не вышло. «Белое расследование», написанное Патриком и его информатором, мистером N, кануло в лету, и только опубликованные письма напоминали об этом.

***

Виктор Сказ сидел перед следователем. Он получил то, что хотел, — время. Время рассказать историю о том, что произошло в Белом Роге. Объяснить, как он, Виктор, примерный семьянин и патриот, смог совершить сожжение храма.

«Так, нужно рассказать все. Не упустить ни капли. Если он подумает, что я вру, тогда мне крышка. Но как рассказать все, что я видел, так, чтобы мне поверил следователь, советский человек, чья связь с Богом так хрупка, что…»

Внезапно Виктор осознал: «Он не поверит мне ни за что!»

— Ты только что рвался побыстрее все рассказать, а теперь молчишь сидишь? Не много ли тебе чести? — следователь, полностью успокоившись, закуривал вторую сигарету. Синий дым поднимался перед его лицом вверх, к желтой лампе.

— Товарищ дознаватель, разрешите вам задать вопрос перед тем, как я начну, — Виктор потер запястье, ноющее от кольца наручников.

— Ну давай, раз мы с тобой го-во-рим, — последнее слово Александр демонстративно произнес по слогам.

— Вы верите в Бога?

— Нет.

— Я надеюсь, что мне получится вас переубедить…

ГЛАВА 7

«ЭТО ВСЕ ДЛЯ СЕМЬИ!»

Я Виктор Сказ, журналист. Моя работа — репортажи для ежемесячного журнала «Аномалии и феномены». Жизнь моя размеренна и спокойна. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что у меня все получится, несмотря на мою бесхребетность, — и во время учебы, и на личном фронте. Даже в те моменты, когда я испытывал отвращение к жизни как таковой, мою голову посещали мысли: «Все в любом случае наладится. Ведь я знаю — у меня такой путь!» И я думал, что так жить правильно! Такие же мысли пришли в мою голову в тот самый день.

Наша редакция располагается на Большой Сергеевской, в здании бывшего Союза журналистов Московской области. Помимо нас в этом здании обосновались еще три журнала, чья участь — кануть в лету, так как единственный способ выжить для них — «игра на выбывание» в отношении союзных политических партий.

Я был знаком почти со всеми журналистами и репортерами нашей редакции, при том, что их было не так уж мало. Большинство работали вне штата, так как выжить на оклад штатника — дело непростое. Поэтому лица в офисе менялись чуть ли не каждый день. Но мне приходилось общаться почти с каждым, так как я стал участником редакционной коллегии с самого начала существования «Аномалий» — с 1988 года.

Вся наша команда считала, что лучше мы будем небольшой группой держаться вместе, чем работать на все фронты и писать для множества изданий. Сосредоточились исключительно на нашем продукте, что и сделало наш журнал интересным и востребованным.

Главный редактор, он же директор, — Вячеслав Мурыжкин, человек грубый, но справедливый. Мог внезапно урезать заработную плату и так же внезапно выписать премию. Беспринципному и жесткому, ему нравилась фраза, сказанная его отцом, майором советской армии: «Если про руководителя не пишут плохих слов на заборе, значит, он плохой руководитель». И принципу этому он следует до тех пор, пока не найдет в сотруднике друга. Правда, мы, его подчиненные, никогда о нем плохо не говорили, так как Слава нравился всем не только как директор, но и как человек.

В тот день я прибыл на работу пораньше, так как Слава намеревался провести совещание коллегии по вопросу нового цикла статей. О теме, которая выносилась на слушание, говорили уже очень давно, и в тот день все уже должно было наконец решиться.

В кабинете находилось шесть человек. В начале совещания все были в недоумении, так как не хватало двух членов коллегии.

— Привет всем! Вячеслав Антонович прибудет минут через двадцать, а вот Назар, будь он неладен, не отвечает на звонки. Слава просил начинать без него и обсудить разброс сотрудников по локациям, — перед большой доской в общем кабинете стояла Зинаида Мурыжкина — заместитель директора и супруга Славы.

— Ой не с того начинаем, — возразил Михаил, штатный репортер.

— Это еще почему? — Зинаида стирала с доски предыдущие записи.

— Ну как? Мы еще не определились, стоит ли в целом эта тема свеч.

Я заметил:

— Я думал, тему утвердили.

— Так, народ… Вячеслав дал нам понять, что мы работаем на тему Виктора Сказа… Как она звучит полностью? — Зина указала на меня карандашом. Вместе с ее обращением на меня уставились остальные пять человек.

— «Настоящие экстрасенсы и где они обитают, или Как распознать лжеца» — прочитал я из своей папки.

— Вот. Как я поняла, Виктор уже предложил план работы? — Зина повернулась к доске, продолжая говорить со мной.

— Верно. Я уже передал Вячеславу план и контакты всех лиц, которые будут принимать участие.

— Так! Стоп! А почему мы не выносили тему на голосование? Я думаю, сейчас актуальнее говорить о космосе, а не о паранормальщине! — Миша явно прибывал не в лучшем настроении.

— Начало-ось… — послышалось с дальних мест.

— Миша, коллегия предложила шесть тем для цикла. Три мы отмели сразу, так ведь? — Зина смотрела на тройку журналистов. — Оставались «экстрасенсы» и «горизонт событий». Мы решили рассуждать логически. Тема «экстрасенсов» не только соответствует тематике журнала, но и преследует великолепную цель — отучить наш народ обращаться ко всевозможным гадалкам, чародеям и знахарям! Это хорошо скажется на общественном мнении о следующих десяти выпусках. А то после «лягушачьих дождей» в Англии, — Зина одарила грозным взглядом одного из присутствующих, — кое-кто решил над нами посмеяться…

— Зина, ну не нужно сравнивать «горизонт событий» и «дождь из жаб»! — Миша был готов взорваться.

Тут дверь в кабинет открылась и вошел Слава, директор. Выглядел он на редкость нервозным.

— Привет всем! Витя, давай ко мне, быстро!

— Слав, это срочно? У нас тут проблема, — крикнула Зина вслед своему мужу.

— Десять минут… — донеслось из коридора.

— Вить, давай только быстро, прошу… — в голосе Зины слышалась усталость.

Я вышел из общего кабинета и направился вслед за Вячеславом. Его кабинет располагался в самом конце коридора — небольшое уютное помещение с собственным балкончиком. Внутри, как и всегда, царил беспорядок: куча разобранных архивных коробок, запах табачного дыма и несколько грязных кружек из-под кофе. Слава всегда был в поиске — в поиске информации. Если ему что взбредет в голову, то он всех вокруг поставит уши.

— Проходи, — Слава спускал полные коробки со своего рабочего стола на пол. Он в спешке закурил. — Садись, у нас проблема.

— Что случилось? — я протянул ему руку, так как он забыл поздороваться.

— А, точно, — Слава пожал руку в ответ. — Ты садись, садись… — он что-то искал по ящикам и карманам.

— Возьми, — я протянул ему зажигалку, которая лежала на столе прямо перед ним. — Может, скажешь уже?

— Спасибо. Извини, — он затянулся, выдохнул и расплылся в кресле. — Назар умер.

— Чего? — меня прошиб пот.

— Назар Волков, у нас работал.

Мне стало не по себе. Воротник вдруг стал давить, рубашка прилипла к телу, ладони вспотели.

— Слав, я знаю, кто такой Назар. Что случилось?

— Движок стуканул походу…

— Чего? Какой движок? — моя голова отказывалась соображать.

— Сердечная недостаточность…

–Двадцать девять лет парню, не курит, не пьет, в походы ходит! Что за бред!?

— Я пока сам ничего не знаю. Завтра будем разбираться. А сейчас есть другие проблемы, — Слава достал лист бумаги.

— Так, ты прекращай меня пугать, — я тоже достал сигарету и закурил.

— Ты с ним работал. В курсе насчет семьи его?

— Ну, он говорил, что с Урала. Что мать и отец есть. Сестра вроде еще. Все там живут. Не помню я.

— Родители с сестрой живут небогато. Болеют. Он все деньги домой отправлял. Сам в общаге жил, питался чем попало, лишь бы родители не нуждались. На три фронта пахал. Сам знаешь, о семье он не распространялся. Но я от него узнал, что помогать им некому. Назар все на себе тащил.

— Так… — я внимательно слушал.

— Короче, нужно организовать сбор. Хочу, чтобы ты по редакции прошелся и каждого предупредил. Нужно денег собрать, и побольше. Я Зинку пошлю по первому и второму этажам, может, коллеги по цеху соблаговолят. А тут к тебе все хорошо относятся, да и сам ты с Назаром знаком был. От редакции мы еще обсудим — может, тысячи две получится выудить.

— А ты знаешь, где он жил-то? Он мне так точно и не сказал. И что с похоронами?

— Это самое сложное. Жил он в поселке Белый Рог. Спросишь: где это? Отвечу: не знаю. Сегодня выясню и сообщу. Похороны тоже сами организуем, но проблема в том, что родители против могут быть. А связаться с ними оказалось большой проблемой, потому что в его Белом Роге ни связи, ни электричества, ни почты. Понял? — он загадочно посмотрел на меня.

— Как это — нет почты? Ты как деньги собрался отправлять? И как Назар отправлял?

— А ты думаешь, почему я позвал тебя?

— Так, Слав! У нас цикл горит, там Миша волосы на голове рвет из-за того, что мою тему утвердили. А ты хочешь, чтобы я сейчас тащился в какую-то глушь? Кто работать будет? Если свалю, Миша сто процентов свою тему протолкнет, и тогда плакал мой цикл.

— Витя, давай спокойно. Ты план передал. Мы начнем без тебя. Пока подготовимся. Я ребят погоняю по адресам, чтобы собирали материал. Тебе на поездку недели вот так хватит, — он провел большим пальцем над головой, — нам цикл запускать через месяц. Ты как раз приедешь и будешь заниматься своим творением.

— Блин, Слава, так нельзя! Я так долго работал над всем, чтоб в самый ответственный момент свалить? — меня пробирала злоба. — Если нужно просто деньги отвезти, то отправь кого-нибудь другого, — я не мог поверить, что это говорю я, — обычно я не перечил начальству.

— Не могу, Витя. Нам еще некролог нужен. Ты же знаешь, что сейчас такими вещами работодатель занимается. Да и… Вить, ну Назар хороший же парень был! Душа рвется от того, что теперь предки его загнутся. Ну ты тоже пойми меня, — он судорожно затягивался, — что я за руководитель такой, если не могу в беде помочь? Ну?

— Я тебя понимаю. Просто как можно отправлять меня, когда сроки жмут?

— Если тебе так неймется, забирай материал с собой — во время поездки поработаешь. Туда приедешь, передашь деньги, от редакции поблагодаришь за такого паренька хорошего и сразу домой.

— Слава, мы можем, если что, цикл еще на выпуск отложить?

— Если все в порядке будет, то да, можем. Нам все равно еще юбилейный выпуск нужно верстать. Если хороший получится, то его вместо цикла выпустим. А со следующего «экстрасенсы» пойдут.

— Ну а Миша какой-нибудь не сможет денег отвезти и некролог написать?

— Не могу доверить ему это. Никому не могу доверить, ты же знаешь. Зинку бы отправил, да ее отпустишь, так она через месяц вернется, потому что: «О, в Екатеринбург заеду, к Вальке, к Настьке, к Маринке…» Ну, сам же знаешь.

— Ты узнай, куда ехать и как добраться. Может, сможем быстро все дело провернуть. Если на самолет раскошелишься, совсем сказка будет.

— Дело говоришь, — он пожал мне руку, — все узнаю, Вить! Все. Ты, главное, давай не огорчайся. Должен тебе буду. А насчет цикла не переживай — и не с такими сроками справлялись.

— Должен будешь? Это мягко сказано!

…Назар Волков пришел в нашу редакцию полгода назад. До этого печатался в «Месячном четверге» и «Правде». Ушел по собственному желанию и несколько недель искал, куда можно податься. Слава принял его как родного. Во-первых, Слава тоже с Урала, во-вторых, Назар имел уникальную особенность — чуйку. Таких журналистов Слава видел издалека. Находил ли он что-то подобное во мне — вопрос.

Я же с Назаром познакомился намного позже, так как он часто ездил в редакционные командировки. Объездил все от Байкала до Калининграда. До знакомства видел его лишь раз на новогоднем корпоративе. После нас поставили работать вместе над циклом о сектах и религиозных общинах. Мы с Назаром исколесили весь западный Союз и добились больших успехов — посетили более пятнадцати организаций: секты, общины и коммуны. Находили компромат и пробирались в ряды врага. В процессе мы с ним сдружились. Вот только о родине своей Назар распространяться не любил. Я же выкладывал ему все — где родился, учился, работал, с кем живу, как живу. Обычно я к этому не склонен, но Назар был отличным собеседником и слушателем. Знал, о чем хочется поговорить мне, и подыгрывал. И был таким во всем — делал все что скажут, и делал замечательно. Поэтому Слава его очень любил как сотрудника — на него можно было положиться.

Последний раз мы с ним виделись за день до его смерти, в редакции. Выглядел он на первый взгляд здоровым и в хорошем расположении духа, если не учитывать одну странную деталь — исходящий от него запах.

— Назар, привет! — я столкнулся с ним на лестнице в доме журналистов.

— Привет, — мы пожали друг другу руки.

— Ты куда собрался? Рабочий день еще не начался, а ты уже линяешь? — в тот момент я и почувствовал этот странный запах.

— Нет, нужно срочно в типографию сбегать.

— Тогда не буду задерживать, до встречи!

— Вить, подожди, можно тебя на секунду? — он взял меня за локоть и отвел в сторону, на лестничную площадку.

— Что такое?

— Можешь, — он приблизился так, будто хотел поделиться секретом, — не говорить никому, что сегодня видел меня?

— А что такое? — я пошатнулся, но не от просьбы Назара, а от запахов. Изо рта у него тянуло гнилью и сигаретами, при том, что он не курил.

— Просто… просьба такая, — он сделал виноватый вид.

— Хорошо, как скажешь.

— Вить, спасибо тебе!

Он снова пожал мне руку и устремился вниз.

Назар никогда не казался мне противником гигиены. Я не раз видел, как он подолгу сидел за своим рабочим столом и натирал ботинки пастой Гойа. Он не выходил из дома без расчески в нагрудном кармане. Но в тот день, почувствовав от него странный запах, я не смог удержаться и обратил внимание на его зубы. Казалось, его десны в некоторых местах побелели, а в некоторых приобрели бурый оттенок. И шея — странные язвочки виднелись из-под воротника. Большего мне заметить не удалось, так как стало неловко разглядывать товарища. Я бы и не вспомнил тот момент, если бы не новость о его смерти…

…После разговора со Славой я вернулся в общий кабинет, где до сих пор шел спор о теме цикла.

— Ну, что там? — спросила Зина.

— Я… — я все еще не мог прийти в себя от новости, — думаю, Вячеслав сам вам расскажет. А пока, наверное, стоит продолжить.

— А что продолжать? Мы уже решились на «горизонт событий», правильно? — Миша обращался ко всем.

Я двинулся к своему месту за длинным столом.

— Да кто решил-то? — Зина перешла на крик.

— Ты издеваешься? Да я…

Голоса моих коллег ушли на второй план — я провалился в свои мысли, мысли о Назаре. У меня не шел из головы тот факт, что я, возможно, последний, с кем он говорил. И что же такое было с его зубами? Разве от кариеса или стоматита люди умирают? И почему он вдруг закурил? А может, он курил, но просто хорошо шифровался? Получается, я его больше не увижу? Смерть для меня — дама незнакомая. На своем веку я еще никогда не хоронил ни родных, ни друзей. Я не знаю, что такое горечь утраты. Поэтому мое отношение к смерти всегда было отрешенным и неясным. Еще эта просьба со стороны Славы… На самом деле, я его понимал: он не хотел отправлять в Белый Рог кого-то другого, так как мог доверить крупную сумму только мне. Да и в таких дружеских отношениях он больше ни с кем не состоял. Как я мог отказать? Но… Ведь мог.

— Вить! Витя! — Зина пощелкала пальцами перед моим лицом.

— Прости, я… — от смущения я начал перебирать бумаги на столе.

— Так, привет всем еще раз, — в кабинете вошел Вячеслав.

— Слав, ну что такое? Все пришли вовремя. Ждем только тебя…

— Так, Зина, хватит, — Слава пребывал в дурном настроении. — Виктор вам сказал уже?

— Нет, а что случилось? — обеспокоенно спросила Зина.

— Товарищи, должен сообщить вам страшную новость. Назар Волков, наш репортер, чья работа всегда была ценна для нашей редакции, покинул этот мир.

В кабинете воцарилась давящая тишина.

— Ну что вы молчите, скажите что-нибудь, — Слава сел на свое место, налил себе воды. Он не знал, куда деться. Ему еще не приходилось сообщать такие новости.

— Что с ним произошло? — прервала Зина всеобщее молчание.

— Говорят, сердечная недостаточность. Но там еще разбираются.

— Горе какое… Вчера только видела его, — Зина уткнулась лбом в ладони.

— Значит, смотрите, я уже Виктору дал указание. Он сегодня пройдет по редакции, соберет денег. Они и на похороны пойдут — если родные согласятся тут его похоронить, — и на помощь близким. И пусть, — он вдруг включил начальника и погрозил пальцем, — только кто-нибудь попробует зажать рубль, я его четвертую!

— Слав… — Зина сделалась еще мрачнее.

— Ну а что? Хороший, блин, человек же был, ну… Нам таких бы еще двое, мы бы зажили!

Я никогда не думал, что Вячеслав может так привязаться к сотруднику. Ко мне он относился хорошо, и об этом все знали. По большому счету потому, что мы с ним, грубо говоря, вместе поднимали редакцию. А вот свое отношение к Назару он не афишировал — по крайней мере, до этого момента.

На этом совещании относительно темы было принято следующее решение:

«Через два дня придет верстка юбилейного номера. Если мы его утвердим, то в следующем месяце выйдет он. А через месяц будем выпускать “экстрасенсов”. Если юбилейный номер не понравится коллегии, то запускаем “экстрасенсов” в экстренном порядке».

Меня это устраивало.

Весь следующий день я был сам не свой. Сказать, что работа не шла, — ничего не сказать. Я все время вспоминал о запахе, исходящем от Назара. Мой разум тщетно пытался свести все факты воедино.

Я сидел за своим столом. День подходил к концу.

— Зина, можно тебя на минутку? — у меня появилась идея.

— Что такое?

— А с кем Назар работал, кроме меня?

— Я сейчас не вспомню. Могу тебе прошлый выпуск принести, посмотришь, — Зина указала пальцем на свой стол.

«Точно. Дурак. Как сам не додумался?»

— Блин, у меня же есть… Спасибо. Что-то я не подумал, — я открыл большой выдвижной ящик стола. В нем лежал последний выпуск «Аномалий и феноменов».

— Ты в порядке?

— Да, прости. Просто вся эта ситуация…

— Я тебя понимаю, — она похлопала меня по плечу и ушла.

В конце каждой статьи указывались журналисты и репортеры, которые принимали участие в ее подготовке. В одиночку чаще всего работал только я — сам собирал материал, сам писал и сам редактировал. Но так больше почти никто не работал.

«Зомби как элемент бесконечной жизни». Статья о редком заболевании, чьи симптомы превращали животное, редко — человека, в самого настоящего живого мертвеца. Авторы статьи намеревались привнести в это явление символизма и попытаться провести аналогию между зомбированием и продолжением жизни. Авторами статьи были указаны Назар Волков и Денис Кулима.

Кабинет, где сидел Денис, располагался в самом конце коридора, напротив кабинета Славы. Я решил, что не буду ничего выдумывать и задам вопрос прямо. Денис — человек матерый, более двадцати лет в журналистике. Повидал многое. И я понимал, что пытаться его обмануть — рыть себе могилу стыда. Он относился ко мне хорошо, несмотря на то, что по своей натуре был человеком грубым.

Денис был в кабинете и что-то искал на своей полке.

— Тук-тук, Денис, можно к тебе?

— О, Витя, заходи. Слушай, — он отвлекся от дел, — у тебя случайно не осталось первого варианта прошлого выпуска? У меня часть текста пропала… — он почесал в затылке.

— Я посмотрю. У Зины точно есть, — я присел рядом. — Денис, я к тебе по делу.

— Слушаю.

— Ты с Назаром работал?

— А, ты про это… Да, работал. Жаль паренька.

— Это точно. Я хотел спросить: ты не замечал, он курит?

— Эм-м-м… — она снова потянулся к затылку, — да. Курил. Мне не предлагал, потому что все время выходил на улицу. А когда приходил, табаком перло. Скорее всего, самокрутки со своим табаком, довольно вонючим…

— Странно, как я мог не заметить запаха. А что это он закурил?

— Ну, у нас в редакции все курят. Может, насмотрелся и решил попробовать.

— Хорошо. Слава дал мне задание деньги собрать — для семьи и на похороны…

— Я тебя понял. Секунду, — он полез в пальто. — Для такого человека не жалко. Да и оклад вот-вот… — Денис передал мне десять рублей.

— Понятно. Ну, спасибо. Я сейчас у Зины спрошу про выпуск.

У Зины не оказалось другого варианта последнего выпуска.

Ответ Дениса окончательно меня запутал. Все-таки Назар начал курить, а после у него появились проблемы с зубами. Как это связано с его смертью?

Свою задачу на тот день я выполнил.

День окончился так же плохо, как и начался, — Слава решил напиться. Начал бродить по студии, ругаться, обвинять нас в бездарности. Концерт этот кончился благодаря его супруге Зине.

Я не решался собирать чемоданы до тех пор, пока Слава не даст мне точных указаний.

Всю ночь меня мучила бессонница. Я находился между сном и явью. Одолевала жара, все никак не мог улечься удобнее. Перед глазами стоял Назар, обдавая меня своим зловонным дыханием.

— Вить! Вить! — я почувствовал легкие удары в плечо. Сон улетучился. Это была Айгуль — моя супруга.

— Что такое?

— Ты чего кричишь? Сон страшный?

— Я… — с меня градом тек пот. Одеяло и простынь липли к телу. Мерзкое состояние вызвало во мне злость. — Все хорошо. Спи!

— Точно все хорошо?

— Да! Спи! — рявкнул я.

Спустя минуту я провалился в сон.

Мы с Айгуль обручились четыре года назад. Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда, и я не обнадеживал ее словами «Я тебя люблю, я буду с тобой вечно». Наша супружеская жизнь началась с рождения дочери, и ее появление на свет сделало из меня преданного мужа. Я не любил Айгуль, но я любил Марину, нашу дочь. Мы говорили с женой о том, что, если бы не ее беременность, я бы никогда не остался с ней, и она относилась к этому спокойно. Молодая девушка из колхоза, приехавшая наудачу в столицу, встретила перспективного молодого человека, забеременела… Сценарий известный.

Я не считал себя неудачником из-за того, что живу с нелюбимой, — по крайней мере пока. Сейчас на первом месте стояла работа и карьера. А что будет потом? Черт его знает. Будь что будет!

***

На следующее утро я приехал на работу. Надеялся, что сегодня Слава даст точные указания и я смогу начать сборы, чтобы быстрее выехать и быстрее вернуться.

Со Славой мы встретились на лестнице. Он был в хорошем настроении.

— Привет, давай ко мне.

— Привет. Ты все подготовил? Я надеюсь завтра выехать.

— Я все узнал. Тебя ждет интересное путешествие.

Мы вошли в его кабинет. Беспорядок никуда не делся — более того, добавились бутылки из-под коньяка и пива.

— Присаживайся. Так что там по деньгам?

— Вот. С нашей редакции собрали триста сорок рублей, — я вынул из дипломата конверт.

— Негусто. Кто меньше всех дал? — он хитро улыбался.

— Слав, давай без шуток!

— Да ладно. Так, вот мои сто. И плюс полторы тысячи от редакции, — он передал пухлый конверт.

— Ты бы хоть письмо какое приложил, — я глянул в конверт, оттуда пахну́ло деньгами.

— Точно. Сейчас сделаем. Так, вот твои билеты. Сейчас расскажу, куда едешь, — он протянул мне билеты.

— Чего? Поезд? Ты издеваешься? — моя голова автоматически посчитала время, которое я потрачу на поездку. «День туда. Один день там. Плюс день обратно. В лучше случае — три дня». А потом я посмотрел на билеты и ужаснулся.

— Я не понял, я в Арктику еду, что ли?

— Так ты послушай сначала, — Слава предложил мне сигарету. Я взял, закурил. Он продолжил: — Ты едешь в поселок Белый Рог. Это небольшая деревня в Уральских горах. Как ты будешь действовать? Сегодня, в 21.12, — он посмотрел в билет, — ты садишься на поезд до Казани, там делаешь быструю пересадку до Екатеринбурга. На втором поезде доезжаешь до станции Геологической, и уже оттуда садишься на электричку до Нижнего Рога. А там… — он пожевал сигарету, — тебе нужно подумать. Видишь ли, в Белый Рог ведет одна дорога из Нижнего Рога. Автобусы туда не ходят. Тебе придется найти среди местных того, кто сможет добраться до Белого Рога. У нас есть там один человек — Навруз Нагаев. Когда приедешь в Нижний Рог, позвони ему, он постарается помочь. Так ты доберешься до Белого Рога. По моим подсчетам, управишься за три дня. А вернуться — плевое дело, — он постучал по билетикам на обратную дорогу.

— Слава, это издевательство! — я не смог скрыть негодования.

— Давай я тебе все запишу…

— Постой. Ты… Господи, это звучит страшно. Как я все это проверну?

— Ну Вить, хочешь, чтобы я поехал? Ну сколько можно? — он сделался грубым.

— Прости, но…

— Вить, ради меня, ну! Ты ж понимаешь, что это нужно сделать. Посмотри на это с другой стороны. Ты сейчас только о цикле думаешь, а тут съездишь, отдохнешь, на природу полюбуешься. Я тебе денег дам, снимешь домик на ночь прямо у подножья горы. Голову разгрузишь, материалы с собой возьмешь, поработаешь. Одни плюсы!

Когда Слава это сказал, меня вдруг отпустило. Ведь раньше я не смотрел на это как на путешествие. Вдруг осознал, что смогу многое увидеть. Возможно, поездка придаст мне сил и даст новые идеи. Это было так очевидно!

— Запиши все. Если я пропущу поезд или станцию, пиши пропало.

— Значит, смотри: когда приедешь в Нижний Рог, узнай про Назара. Он точно там бывал. Может, кто для некролога чего подскажет. Хочется хороший текст написать, все-таки и читателям он нравился, и спонсорам, — он опустил глаза, — да и я о нем плохого сказать не могу. А когда в его деревушку приедешь, найди его дом. Я сейчас письмо напишу, передашь вместе с деньгами. Чайку с его матерью выпей, расскажи, как мы все уважали ее сына.

— Постой… А она в курсе, что сын-то умер?

Тут глаза Славы округлились.

— Е-мае! Точно. Так, это все меняет. Черт!

— А чего ты-то переживаешь? Это не тебе, а мне нужно передать матери весть о том, что ее сын умер!

— Так. Хорошо. Сделаем так. Я напишу все в письме. Ты передаешь ей, она прочтет, — он судорожно пытался найти правильные слова, — а потом скажешь: «Мне очень жаль. Примите наши соболезнования и вот это» и передашь ей конверт.

— Слав, я понял, не нервничай. Я постараюсь сгладить углы.

— Хорошо. Потом поспрашивай ее и всю семью о нем. Запиши все. А по приезде посмотрим, что можем сделать. Выпуск с некрологом отправим в Нижний Рог, может, кто-то сможет передать его маме. Прочтет.

В этот момент он поутих. Сигарета в губах потухла; он перестал нервно хрустеть пальцами.

— Так, сейчас я займусь письмом. Ты иди перекуси, покури. Зайдешь через двадцать минут. А потом свободен — тебе нужно собираться. Давай, не прощаемся…

Я вышел из кабинета, решив времени зря не терять и направиться в библиотеку при доме журналистов. Библиотека предоставляла бесплатный доступ ко всем изданиям для сотрудников редакции.

Войдя внутрь, я поздоровался с Клавдией Моховой, библиотекарем, и направился к полке «География». На деревянных полках имелись указатели. Я отыскал «У», взял атлас «Урал», сел за стол рядом и принялся изучать.

Та самая станция Геологическая располагалась между Каторском и Красным Берегом, что чуть выше Белорецкого района Республики Башкортостан. Также в атласе можно было найти и Нижний Рог — поселение у подножья хребтов Мёгез. Нижний Рог был основан более ста двадцати лет назад. Изначально это был пункт сплава древесины по реке Большой Сыгын. После там поселились первые постоянные жители, и деревня разрослась до размеров стандартного поселка — со своей мечетью, домом культуры и сельпо. Почти двадцать лет назад Нижний Рог начал испытывать проблемы с демографией, связанные со все большей утечкой молодежи. Сейчас население Нижнего Рога составляет семьсот двадцать пять человек. А вот Белый Рог на карте не значился, что неудивительно, так как Слава сказал мне, что найти поселок будет трудно. Я решил посмотреть на карту дорог. И правда — из Нижнего Рога вела горная дорога, вот только кончалась она на полпути, не доходя до второго хребта. Возвышения у поселка Нижний Рог образовывали два хребта: Малый Мёгез — 1025 метров, и Большой Мёгез — 1332 метра. Дорога как бы огибала малый хребет и на полпути обрывалась. Скорее всего, именно там и располагался Белый Рог.

Конец ознакомительного фрагмента.