Истоки

Виктор Тюрюханов

Дорогие читатели!В современном мире многие люди забывают русские корни, русскую историю, обычаи, русский старый язык.Эти исторические сказания написаны в поэтической форме для того, чтобы напомнить читателям о русских корнях, о русских истоках.

Тысяцкий

Тысяцкий! Какое-то странное слово?

И мало кто знат, что оно озночат.

А тож воевода! Тож града начальник!

И в думе он первый! Не знал? Так то брат.

В княжевой думе, по правую руку

от княжева трона всегда заседат.

Весь родовитый, в советах маститый.

В заботах, в делах. А делов то хватат.

Весной особливо догляд нужен всяко.

На вымолах, сходнях, в торговых рядах.

Чинят ли лодьи? Стоят ли амбары?

И всё нать на совесть, а не за страх.

На тысяцком всё: мостовые и бани,

повозное, весчее, конско пятно,

дрова для Москвы, то телеги, то сани,

то снедь, то железо, заморско сукно.

И всё сохранить, уложить, не испортить.

Купцов настрожать, а то пригрозить.

С умом всех расставить, кого то заставить,

всё ладно обставить, Москву сторожить.

ТысЯцким в то время — Василь Вельяминов,

что после отца положенье принял.

Высокий, плечистый, из старых руссинов.

Вот давече взял и подкову помял.

ВасИля любили за нрав справедливый,

внимательность к делу, хозяйский догляд.

С купцами сварливый, к старшим учтивый,

а с ратными строгий. Как говорят.

А ноне случилась колгота на прИстанях.

Там Фряги да Греки, всегда меж собой.

И кто тут главнее в повАдах, да в прИхотях?

А Фряги сильнее в колготе то той.

— Эй, гости торговые! Чего же шум пОдняли?

Аль места вам мало? — тысЯцкий спрошат.

А Греки: — тож Фряги пол вымола отняли,

и русским лодьям тута мест на хватат.

Послушав в молчанье и Фрягов и Греков

Василь Вельяминов тут так порешил:

— Сам вымол поставишь! Утя есть там в сусеках!

Так Фрягу сказал. И ешо пригрозил.

— А коли узнаю, что вымол тот строен

не в ладности, в споре, да не в чести,

то знай — переверку задам! Всем! Доволен?

А лес свезёшь сам! Нету часа. Прости.

От пристани в город, ешо не пемши,

литейный то двор посмотреть, доглядеть.

Каки таки нужды вперёд? Что первейши?

В клети зашёл, а угля то на треть.

Тихо взьерясь: — сторожить углежогов!

Как и откель этот уголь достать?

Возчиков надоть, телеги, хлолпов,

уголь с Заречья в Москву доставлять.

Сам на коня, без промашки, немедля.

Литейный то двор поважнее всего.

Как без угля, без железного кегля?

Литейный вот встанет?! А спрос то с него.

А вдруг тут война? А где ядра, шелОмы,

секиры, топорики, да куяки,

стрел наконечники, скрабы, да скобы,

ножи, да подковы, сабли, крюки?

Василь понимал, то не просто Литейный.

Это ж не кузня, а сердце Москвы!

Это не склад, но завод оружейный!

Литейный Двор встал — не сносить головы.

Дав себе роздых, поев хлеба с квасом,

с горсткой холопов навстречу скакал

к возАм углежогов, с конями, с запасом,

где поезд угля, что в Заречье застрял.

А как довезти? Ведь река неспокойна!

Вот вот ледоход, ледолом! Эт же страсть!

Река то Москва по весне то разбойна!

Застрял на реке в ледолом — знать пропасть.

Вот и спешит Василь в то Заречье.

И лёд то стоит и надо б успеть.

Часом пойдёт!? И встанут там печи.

ТысЯцкий рискнул, не боясь умереть.

Мосты знать построены ныне заранье.

По ним то с обозом за Углем вперёд!

Да слабы подмостки, но всё же старанье.

Всёж не по льду. Ну авось пронесёт….

Свезло. Переправились. Обозчиков встретили.

Те убоялись идти: — лёд попрёт?

Иван хвать за плеть: — Ну, что? Все заметили?

Буду пороть! А ну все вперёд!

И так с божей милостью все переправились

обратно с углём. А с чем же ешо?

С последней телегой как только управились,

услышали треск. Лёд то вскрылся, пошёл!

Ан токмо узрели — последний возница,

замешкавшись чёй-то стоит на мосту.

Все ему в крик: — Эй! Надо ж случится.

Стоит, знать от страха, глядит в пустоту.

А лёд бушеват, ломит в гору всё злее.

На мост наступат ледянная река.

Боярин в седло. Спасти бы быстрее

мужичка — недотёпу. И пятки в бока!

Вынес гнедко к мужику на подмостки.

ТысЯцкий за шкворень того мужичка:

— Детки то есть?

— Да. Они то подростки.

— Мужик на коня!

Ну а смерть то близка.

Рушится, ломится мост над рекою.

На берегу рты раззявили вси.

ТысЯцкий с холопом, с единой судьбою,

скачут на берег. Эх конь, выноси!

Как вынеслись, мост так и рухнул.

Стали стоять, друг на друга смотрев.

Уж после, потом по плечу ктой-то бухнул.

Кто-то обнЯл, не сробев, осмелев.

И только к утру, в срЯде мокрой и грязной,

тЫсяцкий всёж этот уголь довёз.

Голос сорвавши, с походкой не ясной.

Княжева служба! Не крестьянский извоз.

А небо окрасило розовым светом

сиренево — белые облака.

Он успокоясь: — ну хватит об этом,

теперя домой, повидать бы сынка.

Вьехал во двор. А скакун спотыкатся,

по мускулам видно бьёт дрожь и озноб.

Спустился с седла, на ногах удержался,

губами прижался коню прямо в лоб.

Такие Бояре! КнЯжевы слуги!

Заботливы, строги, да деловы.

Чин то по праву, по праву заслуги

даётся ТысЯцкому града Москвы!