Искушение

Виктор Ремизов, 2016

У молодой девушки из небольшого сибирского городка тяжело болен отец. В семье острая нужда, в поисках работы она с двоюродной сестрой уезжает в Москву. Судьба как будто благосклонна, у Кати много новых друзей, и жизнь начинает налаживаться… но неожиданным препятствием оказывается любовь, и сразу перед несколькими героями встают непростые вопросы. Кому-то трудный выбор героини покажется несовременным, «трагедией на пустом месте», а кому-то непростым, но единственно возможным. Николай Александров, литературный критик. «Роман финалиста русского Буккера и Большой книги Виктора Ремизова «Искушение» можно считать отечественным вариантом сказки о Золушке, которая, как известно, столь значимую роль играет в американской культуре, в концепции американского успеха. Различия, впрочем, тоже показательны. Две девушки, две кузины Катя и Настя живут в городке Белореченске на берегу Ангары. И в один прекрасный день отправляются в Москву, в город благополучия, денег и успеха. В Москве с ними происходят события отнюдь не всегда радостные, а иногда и вовсе драматичные, и если Настя поддается столичным искушениям (радости, впрочем, от этого не испытывая), то Катя остается верна себе. В результате ее ждет награда – настоящая любовь. Впрочем, в финале обе героини возвращаются в Белореченск (и обе – беременные, надо сказать). Таков неожиданный итог российской Золушки. Понятно, что смысл этой истории совсем не американский, и уж точно это не роман об успехе. Еще два слова о романе. Он написан намеренно простым, бесхитростным языком, то есть как будто озвучен голосом Кати или подстраивается под этот голос прямого, простодушного, красивого человека.» Юлия ЩЕРБИНИНА, филолог, профессор. «…роман Ремизова выводит читателя из "зоны комфорта", заявляя две болевые проблемы: выбор человека между успешностью и подлинностью… Реалистичность изображения мастерски соединяется с неоднозначностью обстоятельств, в которых вообще сложно принимать какие-либо решения не только героям, но и читателям. Несомненное художественное достоинство "Искушения" по-настоящему живые, полнокровные персонажи, которым искренне сопереживаешь, за которых болит душа и с которыми не хочется расставаться в финале. Именно такого – предельно эмпатического, почти наивного – читательского восприятия сейчас остро не хватает многим произведениям.» Роман вошел в лонг-лист премии «Национальный бестселлер» 2017 года.

7

Утром позвонил вчерашний фотограф и все еще раз объяснил. Катя заволновалась и волновалась всю дорогу в электричке и метро, слушала и не слышала, что говорит Настя. Деньги были очень большие, и получилось все как-то непонятно, но главное — она совсем не представляла себе этой работы. Приехала к ресторану к половине одиннадцатого, остановилась в нерешительности недалеко от входа. В ногах было холодно от страха, какая-то девушка подметала крыльцо и ступени. Мимо шел официант, что вчера говорил про свою зарплату. Кивнул ей, как хорошей знакомой.

— Здравствуйте, — робко поздоровалась Катя, еще не зная, пойдет она или нет.

Парень остановился, настойчиво пропуская Катю вперед. Он был одного роста с ней, или пониже, худоватую спину держал ровно, чуть даже театрально. Узколицый, с усиками и челкой. Даже не одетый в униформу, он очень походил на официанта:

— Готов служить, сударыня! Богдан. — Он с подчеркнутым достоинством склонил голову. — Шапкин!

Катя растерянно кивнула. Богдан открыл перед ней дверь и проводил по коридору в небольшой кабинет. Высокая светлолицая блондинка лет двадцати шести — двадцати восьми очень просто протянула Кате крепкую руку:

— Светлана — старшая смены. Очень приятно. Садитесь. — Она легко улыбнулась.

На столе лежали несколько больших фотографий. Светлана подвинула их Кате:

— Это Стешин привез. Вы ему так понравились, что он сам поехал заказывать вам одежду. Он много чего сам делает, — улыбнулась Светлана, понимая по Катиному взгляду, что та ничего не знает. — Стешин — один из лучших фотографов в Москве, Катя.

С искусственно состаренных черно-белых снимков откуда-то из прошлого века глядела красивая серьезная молодая женщина. Катя себя никогда такой не представляла и рассматривала с тяжеловатым смущением, она стеснялась и даже не хотела этой красоты, ей казалось, она ее не заслуживала. Но карточки были хороши и еще чем-то, и она смотрела внимательно. На одной из них она стояла у тумбы, у входа в ресторан, не зная еще, что ее снимают. Вполоборота, стройная, спокойная и как будто строгая. Это была фотография из толстовских времен, как это сделано, было совершенно непонятно, но Кате казалось, сейчас швейцар распахнет двери и оттуда выйдут отобедавшие Облонский и Левин.

— Что, хорошо? — Светлана, улыбаясь, собрала снимки.

— Простите, Светлана, а лицо ресторана… — Катя почувствовала, как краска окончательно залила щеки, — это… что надо делать?

— Это Стешина идея, он хочет, чтобы у каждого из наших ресторанов было свое узнаваемое лицо. Он отснимет вас на визитки, буклеты, плакаты… я как следует не знаю всего, но это не будет плохо, не пугайтесь. Идея в том, чтобы изображение с плаката было еще и живым, чтобы вы работали в ресторане, ходили среди посетителей.

Телефон зазвонил.

— Ресторан «Мукузани», слуша… Здравствуйте, Игорь… она здесь… да-да, хорошо! — подбадривающе кивнув Кате головой, Светлана передала трубку. — Игорь! — шепнула.

— Алло? — Катя растерялась.

— Катя, здравствуйте, это Игорь Стешин, фотограф, вы в ресторане? Отлично! — Голос в трубке звучал басисто и неторопливо. — Я сегодня уезжаю на выставку недели на две, потом встретимся, я хочу вас еще поснимать. Хорошо? Не пропадете? Я придумал вам образ и оформление, все придумал, и кажется, неплохо… Ну, счастливо, обнимаю!

Катя мало что поняла и отдала трубку. Светлана провела ее по залам, показала кухню, познакомила с официантами и поварами. Посадила в своем кабинетике изучать меню и составы блюд.

— Если что-то непонятно, спрашивайте, не стесняйтесь.

— Светлана, простите, но у меня вообще никакого опыта, я первый раз в ресторане…

— Это ничего… — Светлана с интересом смотрела, улыбалась доброжелательно, видно было, что Катя ей нравится. — У вас получится, я это вижу. И не забывайте — вы у нас не просто официантка.

Катя несколько раз прочла и запомнила «Памятку официанта», это было совсем несложно, трудности были с ингредиентами. Она выписала на листочек несколько продуктов, которых не знала. О некоторых даже не слышала.

Вошла Светлана.

— Как дела? — подала Кате униформу, выглаженную и в пакете, — наденьте пока эту.

Светлана увидела Катин список, пробежала глазами:

— Очень хорошо. Постойте сегодня с шеф-поваром, с Гочей, помогайте ему, он вам все покажет. Окей?

— Хорошо, — кивнула Катя.

— Раздевалка помните, где? — видя Катино смущение, Светлана дружески взяла ее за плечо. — Не стесняйтесь вы так, у нас очень неплохо, и Гоча вам обязательно понравится. В следующий раз туфли наденьте на низком каблуке, кроссовки не годятся.

Катя густо покраснела. Хороших туфель у нее не было. Были старые со стертыми задниками.

Шеф-повар Гоча был выше Кати, худощавый и сутулый, лет тридцати. С большим носом, крупными губами и детски-наивными, грустными глазами. Даже пучеглазый немного. На нем были тщательно выглаженные белые куртка и штаны, на голове — высокий поварской колпак. Гоча молча, как будто не обращая внимания на Катю, резал что-то, какие-то корешочки и травки на огромном разделочном столе и отодвигал их небольшими кучками. Помощники в белых поварских одеждах носили продукты со склада и из холодильника, расставляли на полках. Поглядывали на Катю, некоторые улыбались, подмигивали дружески. Катя старалась не мешать, не знала, куда деть руки, ей и хотелось спросить для себя какое-то дело, но Гоча был слишком серьезен. Наконец, он поднял на нее голову. Лицо из-за высокого колпака казалось вытянутым, он не был похож на повара, скорее на грустного клоуна. Гоча выстроил кучки овощей и корешков, издающие разные, иногда довольно сильные запахи, в длинный разноцветный рядок:

— Это ниахури,^[1] — он ткнул кончиком ножа, — киндзи, тархун, это называется джон-джоли… да-да, чеснок, Катя, а вы что думали? Запрана имерули,^[2] нюхайте, пожалуйста!

Гоча подробно с самым серьезным выражением лица объяснял, что есть что, куда и сколько идет и что делает с блюдом. Иногда останавливался и стоял думал. Как будто соображал, что к чему.

— Положи это — спасешь! Положи это — убьешь любое блюдо, кроме… Ты что принес? — Гоча неожиданно обернулся на Зазу, который осторожно, бочком входил в кухню с большой кастрюлей. — Я сказал вылить!

— Гоча, давай на бизнес-ланч отдадим, такой бульон! Я целую тарелку сейчас попробовал — не смог вылить! Восемь часов варили… — кастрюля была тяжелая, руки Зазы заняты, и он жестикулировал плечами и лицом. Прозрачный золотистый бульон в кастрюле волновался вместе с Зазой.

— Слушай, у тебя туда… колпак свалился! И там плавал! Варился там! Кто его достал?! Я его достал! Что тебе еще надо?! Ты будешь есть бульон из шапки?!

— Ты же его достал! Его там нет, сам посмотри! — Заза бросил возмущенный взгляд внутрь кастрюли.

— Ты что, сумасшедший?! Молодая красивая девушка на тебя смотрит, а ты такое говоришь!

— Я?! Что я сказал? Простите?! — Заза поклонился Кате, едва не плеснув на нее. — Я что-то сказал, Гоча?!

— О-о! Иди, вылей нэмэдленно!

— Вах! А-а! — Заза понес кастрюлю обратно, бормоча что-то по-грузински.

— Цаихе-цаихе!^[3] — крикнул Гоча вслед почти сердито. — Не смотрите на него Катюша, пяница грузинский! Ему вчера канистру вина передали из дома. Они с Рэзо пасидэли тэпло. Пэсни пэли душэвные! — передразнил. — Почему я не Иоселиани, я бы тебя в кино снял!

Он быстро переменил кучки овощей местами, подровнял ножом, он все делал ловко и красивыми движениями, Катя невольно, не без тайного страха, им любовалась:

— Теперь скажи, что где? — Гоча смотрел по-прежнему строго, но и с наивной хитрецой в больших черных глазах.

Катя отвечала. Гоча как будто безразлично кивал головой. Уточнял. Она все назвала правильно.

— Молодец, я же говорю! Когда мама провожала меня учиться в Москву, она сказала мне: запомни Гоча, русские — очень трудолюбивый и малопьющий народ! Когда я это рассказываю, все русские смеются! Вот! — Он показал двумя руками на Катю и повернулся в сторону пустого еще зала. — Вы видите?! Почему у нас в ресторане работают пяницы-грузины? Заза! Я про тебя спрашиваю! У тебя вино в канистре осталось еще?

Потихоньку начинался бизнес-ланч. Скорости увеличились, Гоча больше не шутил, работал молча, резал, обжаривал, нюхал, сыпал специи, пробовал с хмурым видом. Катя помогала и в кухне, и в подсобке. Втянулась в работу, робость прошла, даже весело стало, она видела, что нигде особенно не ошибается, что ей стараются помочь, и улыбалась и кивала всем с благодарностью. Гоча время от времени подсовывал ей вкусненькое, но она не могла есть. Он сам, она заметила, тоже не ел. Когда наешься, работать лень, Катюша! — Говорил он с серьезным лицом и отрезал маленький кусочек, — вы попробуйте, вам это надо для дела! Гоча говорил с красивым акцентом, ему явно пришлось по душе слово «Катюша».

Незаметно Катя перезнакомилась почти со всеми, ей нравились и доброжелательные повара, и официанты. Простая и удобная, в деревенском стиле, униформа казалась почти роскошной, только юбка чуть была широковата, и она закололась булавками. Катя чувствовала себя совсем не на работе, а будто попала на маскарад, где всем весело, все рады друг другу, кружатся в замысловатом быстром действии, и каждый знает свою роль. Это было никак не похоже на работу в больнице, где все были недовольны зарплатой и начальством, злословили, дружили друг против друга, принципиально не замечали больных, а многие умудрялись целый день ничего не делать, делая вид, что очень заняты.

Публика в зале была разная, в основном из ближайших офисов, были и грузины — постоянные клиенты, те приходили, как к себе домой, кивали официантам, обнимались друг с другом, садились за свои, уже накрытые, столики. Их обслуживали Заза или красотка Манана, слышалась неразборчивая, как будто небрежная грузинская речь. После обеда народу стало поменьше, заходили тетки, часто с покупками в больших красивых пакетах — потрепаться и выпить вина или кофе. Часам к шести ноги у Кати отваливались. Гоча увидел, что она устала и всё с таким же грустным лицом завел ее в раздевалку.

— Устала?

Катя не поняла:

— Не очень, я еще могу… я вам не понравилась? — сорвалось вдруг у нее испуганно. Почему-то именно Гоче хотелось понравиться.

— Ох, — Гоча приподнял глаза к потолку и развел руки в шутливой молитве, — если бы не красавица-жена, все бы отдал, не увидеть мне неба Грузии!

Говоря это, он достал кошелек, вынул банкноту в пять тысяч рублей и подал Кате. Катя с удивлением глядела на Гочу, денег не брала.

— Берите, Катя, это наши чаевые, если мы с вами на кухне, то думаете, про нас не знают люди?! Берите, это ваша доля! И идите уже домой, отдохните, хватит на сегодня. В первый день всегда ноги болят. Маме-папе кланяйтесь!

Катя зашла на «Почту России» и отправила эти пять тысяч почтовым переводом. Дома денег не было совсем. За перевод взяли десять процентов, получилось четыре с половиной.

Катя шла по улице в смешанных чувствах: это были ее первые деньги, они были очень нужны дома, и можно было бы порадоваться, что отправила, но радости не было. Деньги казались странными, непривычно, незаслуженно большими, и ей мнилось, что завтра у нее их могут спросить обратно. Не Гоча, но кто-то, какие-то уполномоченные люди, узнав про эти деньги, явятся и потребуют вернуть. И она с легкостью их вернула бы, потому что не понимала, за что ей столько заплатили, семь тысяч, которые она раз в месяц получала за полставки в Белореченской районной больнице, были маленькими деньгами, но понятными и как будто честно заработанными. Если бы их дал не Гоча, а кто-то другой, она бы не взяла. И эта мысль тоже ее смущала.

Настя же с утра опять малодушно села в кафе. Выбрала попроще, наблюдала за официантами и бесцельно думала о том, почему ее вчера не взяли. Непонятно было, какой-то фотограф… А если бы она там сидела и ее лицо понравилось. Блондинка — лицо грузинского ресторана, почему плохо? Настроение было фуфловое, как говорили в Белореченске. Она вздохнула, нахмурилась, представляя себе, как дома будут обсуждать, что тихушницу-Катьку взяли, а ее, Настьку Ерёму, не взяли. Что-то неприятное тяжело разливалось по организму. То, как все повернулось, было несправедливо со всех точек зрения.

Опять купила газету. Объявлений было, как и в Интернете — за год не обзвонить… Настя пошла по разделам: Экономика, Финансы, Информационные технологии, Маркетинг, Офисные службы… — это она всегда пропускала, как и Розничную и Оптовую торговлю; Строительство, Транспорт, Ремонт вызывали чувство холода, она видела себя на стройке в фуфайке и ватных штанах… и быстрее переворачивала страницы. Остановилась на разделе «Красота. Фитнес. Спорт». Просмотрела. Требовались администраторы, косметологи, массажисты, мастера ногтевого сервиса. Представила, что учится чему-то такому и потом целый день сидит и точит чьи-то ногти, Настя посмотрела на свои, почти не обработанные, с заусенцами, и ей стало скучно. Без сожаления пропустив еще кучу разделов, открыла «Ресторанный бизнес». Сначала шли Мясники, Кондитеры, Повара и Пекари… Почему я никем таким не хочу? — думала Настя все с той же скукой, что и о мастерах ногтевого сервиса. Целый день стой и пеки ватрушки! Или суп целый день вари! Через неделю удавлюсь! Она листала дальше, поваров требовалось так много, что она невольно стала читать объявления: Повар холодного цеха. 1300 рублей за смену. В трактир русской кухни. Бесплатное питание и обучение. Зарплата без задержек. Перспектива карьерного роста… Да-а… — угрюмо глядела в мелкие строчки Настя, — в горячий цех переведут!

Официанты требовались в двадцать шесть ресторанов, она посчитала. Представила, как прозванивает эти объявления по телефону и что-то говорит… Что я должна говорить? Ей стало зверски тоскливо и захотелось домой. Просто упасть в свою койку, закутаться одеялом и ничего не видеть и не слышать.

— Девушка, вы в ресторане работу ищите? — Над ней стояла некрасивая девица чуть старше ее или даже ровесница с крашеными перекисью волосами и пристально рассматривала.

На груди девицы висел бейджик с надписью: администратор. От неожиданности Настя вздрогнула и сдуру, по привычке высокомерно зыркнула на незнакомку:

— Ну? — буркнула, понимая, что все уже испортила своим видом и отступать поздно.

Девица сразу расхотела разговаривать, удивленно, но вежливо качнула головой и молча отошла. И больше ни разу не взглянула в ее сторону. Настя подумала подойти и извиниться, сказать, что думала о чем-то плохом, но так и не смогла придумать это самое плохое, еще больше разозлилась на крашеную крысу и не пошла.

На улице подсчитала деньги в кошельке — осталось меньше пяти тысяч.

Офис был совсем рядом, договорилась, что простоит час, попробовать. Стоило это сто восемьдесят семь рублей пятьдесят копеек. Уже через пятнадцать минут она понимала, что тут что-то не то. На нее смотрели как на дуру! С удивлением и даже издевались! Большинство, конечно, шли, не обращая внимания и отворачиваясь от ее листовок, но были и такие, что шипели — на дороге стоит, а некоторые специально толкали плечами и сумками. Два симпатичных парня курили в стороне и громко смеялись, показывая на нее пальцами, Настя покраснела от злости, отвернулась резко и налетела на какую-то старуху, та остановилась и стала выговаривать. Настя ушла в сквер, села на лавочку, достала сигареты, думая со злостью, зачем ей все это, и тут зазвонил телефон: ее предупреждали, что работа контролируется. И она снова встала, не пытаясь уже улыбаться, совала листовки, и снова на нее смотрели. Я слишком хороша внешне для этого дела, — понимала Настя. У нее промокли и замерзли ноги. Очередную волну народу выплеснуло метро, в кармане зазвонил телефон, Настя уже знала, что она в него скажет… Но это была Катя, она освободилась, интересовалась, как дела. Настя буркнула, что занята, сунула телефон в сумочку, выбросила пачку листовок в урну и спустилась в метро.

На Ленинградском рынке аккуратно, опасаясь, что узнают, прогулялась по рядам. С ревностью издалека понаблюдала за рыжей Ольгой, чуть не столкнулась с молдаванином, тащившим ящики с яблоками. Мурада нигде не было. Ей и страшно было, что они тогда ушли почти со скандалом, и она твердо решила выйти сюда на работу. За прилавком она чувствовала себя привычно, и деньги были очень хорошие. Если бы не Катька, все было бы нормально, ее саму столько раз щупали за коленки… и что?! Она даже злиться начинала — из-за Катьки все. Настя настраивала себя, представляла, как весело заходит в подсобку к Мураду… и ей опять виделись остекленевшие Катькины глаза, и его в тот момент — хищное и трусливо потерявшееся лицо.

Она вышла на улицу, постояла в раздумье и побрела к метро.

Встретились с Катей у камеры хранения, забрали вещи и собрались ночевать в гостиницу. Настроение у Насти было на нуле. Даже не спросила Катьку, как отработала.

— К Сапару зайдем? — спросила Катя.

— Нет! — Настя нахмурилась и решительно мотнула головой на выход. — Такой сладкий, блин, прямо противно! Пойдем уже…

— Насть, надо зайти, — Катя покачала головой, — нельзя так!

— Как мне надоели все эти таджики-узбеки! — Настя в сердцах бросила тяжелую сумку на пол. — Мы куда приехали? В Среднюю Азию?! Надоели, понимаешь… иностранцы эти чертовы!

— На минуту, скажем спасибо и уйдем… — не сдавалась Катя.

Они стояли среди вокзала. Два полицейских смотрели на них внимательно. Настя выругалась матерно сквозь зубы, подняла сумку и пошла к эскалатору на второй этаж. Катя догнала.

–…добренькая ты наша Екатерина, блин… Сейчас опять в какую-нибудь ночлежку потащит…

В чайхане было полно народу, очередь небольшая стояла. Сапар обслуживал за стойкой, увидел девчонок, замер, обжегся чем-то, дернул рукой и заулыбался растерянно, не отводя от них взгляда.

— Ну, что я говорила? — зашипела Настя. — Сейчас опять, туда-сюда, поедем к дяде. У мине дядя в МГУ профессор. Кислых щей, блин!

— Пойдем, просто спасибо скажем, — Катя уже шла к Сапару.

За крайним столиком сидела большая Гульнара. Подняла руки, зазывая девчонок. Она пила, видно, чай, пот вытирала платком со лба и с толстой розовой шеи. Улыбалась широкой своей счастливой улыбкой.

— Ой, давно жду, — смеялась сама над собой Гюльнара, весело блестя глазами, — говорю, Сапар звони Настя! Не звонит, красный лицо делял совсем! Поедем к нам сейчас, всё, давайте. — Она утвердительно закачала головой. — Машина есть! Сейчас Сапар тоже, вместе поедем все. Праздник будем делять. Барашка зарезали. Красавицы мои! Что вам расскажу, садитесь пока!

Гульнара тоже как будто волновалась и оттого забывала русский, улыбалась радостно и виновато. Она расставила чистые пиалки и взялась за чайник, качая головой. Настя, улыбаясь на простоту таджички, брякнулась со вздохом на стул.

— Гульнара, спасибо вам, нам надо идти, — Катя не садилась, — мы сегодня работали, устали очень…

— Ой, куда вы пойдете? — удивилась Гульнара. — Совсем не говори так. Жду вас давно уже, тут такой дело… очень хорошо! — Она опять расплылась в счастливой улыбке.

— Мы сегодня не можем, не обижайтесь!

— Нет, Гульнара, в следующий раз, — устало поддакивала Настя.

— Куда пойдете? — удивлялась таджичка, качая головой. — У вас же дом нету!

Катя засмущалась ответить, что идут в гостиницу, Настя же наоборот:

— Все, Гульнара, на работу устроились, в гостинице сегодня ночуем! Помоемся, как люди, на койках поспим!

— Зачем гостиница? Свой дом есть! — Гульнара обеспокоенно на них смотрела. — Слюшай, — Гульнара серьезно взяла Настю за руку, — …слюшай, давай сразу скажу тебе тогда… ради тебя совсем… из-за тебя праздник деляим. Говорить с тобой хорошо хотела — живи с ним давай! — показала двумя руками на Сапара. — Только про тебе говорит, совсем больной весь. Три дня с отцом по телефону разговаривает! Про тебя спрашивает, жениться хощет! Отец старый уже — не разрешает. Ой, такое тут!!! Поедем, посидим, поговорим хорошо. А? Он как тебя любит, всех бы так любили! Он самый хороший у нас! Ты же видишь! Пальцем тебе не тронет! Его все уважают, сразу квартиру вам купим. В Москве! У Сапара деньги есть. На колым копил. Скажи ты, что поедешь!

Настя, наконец, пришла в себя, удивленно закачала головой и взялась за сумки.

— Не хочешь жениться, не надо, живите так, потом скажешь — хочешь-не-хочешь. Скажи ей, а?! — Гюльнара умоляюще посмотрела на Катю. — Сапар такой мужчина — ошень, слюшай!

Красивое смуглое лицо Сапара было темным от прихлынувшей крови. Украдкой поглядывал в их сторону. Когда увидел, как Настя качает головой и встает, и, растерянно оборачиваясь, идет к выходу, перестал работать. Только на нее смотрел. Гульнара раскачивалась из стороны в сторону и всплескивала руками, что-то говорила Кате, та гладила ее по плечу. Обнимала. Сапар стоял ни жив, ни мертв. Катя протиснулась к нему через очередь между пузатым седым дядькой с усами и теткой в яркой куртке. Перегнулась через прилавок, толкнула поднос, бутерброды посыпались:

— Сапар, ты настоящий друг! — Катя еле держалась, чтобы не разреветься. — Спасибо тебе за все! Мы еще придем, ладно? Мы обязательно придем!

В черных глазах таджика блестели слезы. Он не слышал Катю, смотрел мимо в сторону эскалатора, на котором исчезла Настя, уронил металлическую крышку с чайничка, та загремела по кафелю, Сапар даже не вздрогнул, придвинулся к Кате и спросил тихо:

— Катя, скажи, я хороший человек?

— Конечно! — Катя готова была его расцеловать. — Ты что, Сапар, милый! Если бы не ты… Мы тут никому не нужны были!

— Таджик может быть хороший человек? Ты знаешь? Мне нельзя с ней быть? — Он бормотал все это сам, видно, не очень понимая, что говорит. Все искал мокрыми глазами ушедшую Настю.

— Не надо, Сапар, мы обязательно придем еще. — Катя держала его за руку.

Люди в очереди… кто-то понимал и помалкивал, кто-то нетерпеливо посматривал на буфетчика, по щекам которого уже открыто текли слезы, и на соседнее кафе, где народу было еще больше. Седой мужик с усами, которого и обслуживал Сапар, чуть отступив и давая Кате место, уставился на буфетчика.

— Три пирожка с капустой! — напомнил недовольно. — У тебя вон мимо льется. — Он повернулся к Кате. — Вы… девушка… что у вас тут, ей-богу?! — и мужик, сбавляя обороты, замолк растерянный и недовольный уже самим собой.

— Девушка, вы мне все время на ногу наступаете, — поддерживая усатого, громко заговорила яркая тетка. — Вы почему влезли?!

Катя не слышала, глядела на Сапара. Сапар смотрел на нее и не видел ничего. Горячий чайник держал в руках.

— Девушка! — нервно повторила женщина и потянула Катю за рукав.

— Это я! — Седой усач аккуратно переместил Катю на свое место и, отгородив их с Сапаром от очереди, недобро посмотрел на скандальную тетку. — Я наступил! — И, прищурвшись вниз, наступил ей на ногу.

Катя с Сапаром молча шмыгали носами и грустно улыбались друг другу. Слезы текли по щекам.

Помылись в гостинице. Впервые за четыре дня. Душ и удобства были на этаже, номер шестиместный, дешевый, но чистый. Три двухэтажные кровати, небольшой письменный стол, телевизор. Пока больше никого не подселили и девчонки были вдвоем. Лежали на койках розовые, как поросята, разморенные маленьким счастьем жизни.

— Я тебе правду говорю — никогда в жизни в ресторане не была! — Катя рассказывала Насте о своем первом дне. — Ничего на знаю, люди новые… — Катя замолчала, вспоминая «Мукузани», — там все улыбаются, никто ни с кем не ругается. Представляешь? Гоча может сказать строго, но… он не ругается. И никто не матерится. Заза, иногда, и Резо, они как дети, скажут что-нибудь так, что смешно. Они вообще какой-то другой народ.

— Какой? — серьезно спросила Настя, она как раз думала про Мурада.

— Добрые, да-да, добрые и уважительные друг к другу. Ты прямо чувствуешь, как они к тебе хорошо относятся. Хорошо и все! И так все спокойно, просто и весело — с ними очень легко.

— Ну ладно, что я грузин не видела! — перебила Настя.

— А где ты видела?

— Где-где, какая разница: грузины, армяне?

Катя повернула голову и внимательно посмотрела на Настю. Ничего не сказала.

— И что, там одни грузины работают? — спросила Настя.

— Нет, почему? Там все… Хозяин русский, кажется.

— Ну а какие-нибудь нафуфыренные приезжали? Актеры? Или богатеи, такие все?

— Не знаю, я не в зале работала. Думаешь, могут и актеры?

Настя думала о чем-то, потом с недоверием посмотрела на сестру:

— А как же чаевые такие большие? Может, он тебе не просто так дал?

Катя не заметила, легла снова, глядя над собой на деревянную обрешетку верхней кровати:

— Не знаю, — сказала задумчиво, — мать за месяц тяжелой работы меньше получает. Почему так?

— А еда, чем кормили?

— Не помню… хачапури очень вкусный, шашлык Заза принес, мы втроем съели…

— Втроем?

— Гоча, Заза и я…

— И шеф-повар с тобой ел один шашлык? Из одной тарелки? — спросила Настя с недоверием.

— Мы не из тарелки ели…

— А как?

— Руками.

— И все? Только шашлык?

— Больше не помню.

— Еду не помнишь, актеров не помнишь… — Настя села в койке и взялась за верхнюю, — что помнишь?

— Не было актеров, тебе говорю… — рассмеялась Катя, — какие актеры?

— Не было, так будут, — Настя откинулась на спину и, задрав красивые стройные ноги, уперлась ими в верхнюю кровать. Трусы заголились, черные, ажурные. — Хорошие я себе купила? Три тысячи отдала! — подумав о чем-то, продолжила, — познакомишься с актером или певцом, выйдешь замуж, он накупит тебе трусов, шуб, сделает ребенка, потом бросит… — глаза скосила на Катю. — Что смотришь? Обычное дело, тебе говорю, ты телевизор-то не смотришь! Надо только побольше шуб успеть купить! Или с папиком сойдешься с толстожопым, будет тебя потягивать раз в неделю, заживешь! Папик, кстати, лучше! Выбирай папика, Катюха. — Она помолчала — А вообще, я маленько в шоке от Москвы — говно здесь жить! Одни чернозадые — полная хрень! Прикинь… он жениться на мне хотел!

— Что? — не поняла Катя.

— Да Сапар этот — у меня прямо из головы не идет! Первый раз замуж предложили… — Настя замолчала, глядя куда-то вверх. — Странный, да, неделю не знакомы… Фу-у-у!!! — она брезгливо затрясла руками и ногами. — Даже думать не хочу!

— Влюбился в тебя! Разве это плохо? — мечтала Катя. — Он хороший! И красивый. Представь его не в буфете, а где-нибудь… в университете, на кафедре. Он талантливый и добрый. И ты красивая.

Настя молчала.

— Влю-бил-ся! — произнесла медленно. Слово-то какое… я в девятом классе первый раз влюбилась. Переспала… с одним козлом вонючим. Он потом за мной бегал.

Катя с удивлением на нее посмотрела.

— Ага… — Настя скорчила морду. — Нет, вру, не влюбилась, просто так получилось, самой себе хотела доказать, что вот я легко могу это сделать! А может, матери назло, это ее хахаль был. Потом долго не было ничего, у меня от него какая-то хрень завелась, в Иркутск ездила лечить… Не, ничего серьезного, простая хрень какая-то, я забыла, как называется, но я перепугалась. Матери не скажешь, в поликлинику не пойдешь! — Настя села к зеркалу, рассмотрела прыщик на подбородке, и стала расчесывать волосы. — А ты влюблялась?

— Я? — Катя потрогала, взбила влажные еще волосы. — Думаю, что… не знаю.

— Вот бывает, какая-нибудь коза втюрится и бегает за пацаном… так, что все смеются! Это влюбилась? Что это вообще такое? Что в твоих книжках об этом пишут?

Катя молчала.

— Чего молчишь?

— В «Анне Карениной» Анна влюбляется… и Кити… Это, наверное, когда жить без него трудно. Совсем плохо жить без любимого человека… Почти невозможно, они обе очень страдают!

— А страдать, прям, обязательно? — Настя прицелилась выдавить прыщик.

— Не знаю… если это любовь…

— А чего они страдали?

— Анна замужем была и влюбилась, а Кити… Вронский должен был на ней жениться, а влюбился в Анну.

— Ну, ерунда, короче, в жизни все проще.

Она справилась наконец с прыщиком, повернулась к Кате, усмехаясь сама над собой:

— Проще! Вот, первый раз меня замуж позвали… И кто?! Таджик! Вот это проще! Кто бы сказал! — Настя растерянно смотрела на сестру.

— Ну и что? Просто он тебе как мужчина не нравится, вот и все! Нам непривычно…

Настя молчала, воображала, видно, что-то или кого-то, хмуро потрогала себя за грудь:

— Что же у меня титьки-то не растут, а? В мужчинах она разбирается! — Настя замолчала, саркастически глядя на Катю. — А вообще да, мне, знаешь, кто нравится? Знаешь? — Она испытующе скосила глаза на сестру.

Катя пожала плечами.

— Мурад! Который тебя за ляжки цапал! Почему так бывает? Я когда про него думаю, мне прямо наши пацаны представляются. Тусняк какой-нибудь на несколько дней. Зависнуть с ним… со всеми прибамбасами… А-а, ты не знаешь ни фига. Я бы, если можно было, вообще ни о чем не думала, не работала ни дня, жила бы да и все! Были б бабки. Наверно, я развратная, да? Не хочу я ни за какой замуж! — и сквозь зевоту добавила: — Давай спать, сеструха!

Она залезла под одеяло, повернулась к стенке и, засыпая, пробормотала:

— Из-за тебя, кстати… уже три дня работала бы, может, и на квартиру к девчонкам поселились, недотрога ты наша.

Примечания

1

Ниахури — побеги сельдерея (груз.)

2

Запрана имерули — имеретинский шафран (груз.)

3

Цаихе-цаихе! — Неси-неси! (груз.)